а общинных тингах.
     Свободные ярлы сидели в  своих фиордах и носились в открытых морях за
добычей.  Свободные ярлы смотрели из земли фиордов в  другие земли и им не
было дела до короля,  до земли, которая видела их рождение. А бондэрам был
нужен король,  который понимал бы их желания.  Бондэры нуждались в мире, а
ярлы со своими викингами -  в войне. Ярлы, отправляясь за добычей выжимали
из бондэров страндхуг.  Бондэры не знали и не хотели знать, откуда взялось
это чудовищное, несправедливое право ярлов.
     Ярлы привозили из набегов траллсов,  возделывали их руками свои поля;
ярлы  заставляли  траллсов  изготовлять  всевозможные  товары  и,  торгуя,
сбивали цены на хлеб и  на вещи.  Бондэры не могли соперничать с ярлами на
рынке,  так как труд траллса,  которого выжимают как болотный мох и спешат
уничтожить и заменить новым,  когда он уже не может работать, но еще хочет
есть,  -  труд  траллса дешевле труда свободного человека.  Бондэры знали,
чего они хотят.  Старейшие знали желания и выбор бондэров,  и бондэры были
уверены в старейших.
     Горд ярла Гальфдана Черного лежал среди земель бондэров,  и  ярл  был
добрым соседом.  На  его полях и  в  его мастерских работали отпущенники и
вольные рабочие,  среди  которых траллсы были  не  слишком заметны.  Часть
своих обширных владений Гальфдан сдавал бондэрам в вечную, от отца к сыну,
аренду.  Бондэры-арендаторы платили  Черному  скромную дань,  и  это  было
справедливо,  так  как они получили от  ярла-владетеля очищенную от  леса,
пригодную для пашни землю.
     Никакой  викинг  не  осмеливался выжимать  страндхуг вблизи  владений
Черного  Гальфдана.  Строгий  ярл  поклялся,  что  он  будет  преследовать
воспользовавшегося жестоким и  несправедливым законом  страндхуга до  края
моря и еще дальше, до черной ямы Утгарда.
     Свободные  ярлы   знали   способность  Гальфдана  сдержать  клятву  и
остерегались раздражить Черного.
     Оттар и  другие приехавшие на  тинг ярлы собрались маленькой кучкой в
стороне от тесной толпы. До них не доходило ни слова из того, что говорили
старейшие, но, по обычаю тингов, стоявшие впереди передавали по цепям суть
произносимых речей: Черный Гальфдан, Гальфдан, страндхуг, народ, Гальфдан,
интересы народа,  страндхуг,  грабеж, повиновение закону, Гальфдан и опять
Гальфдан...
     Да...  Чем  дальше  от  берега,  тем  больше  изменяются люди.  Семьи
прибрежных  бондэров,  привыкнувшие к  морю,  давали  викингам  не  только
страндхуг,  но и свежее пополнение, новых воинов. Дети Вотана, осевшие уже
в  четверти дня от моря,  думали о всех вещах,  кроме жизни на драккарах и
славной добычи.
     Оттар обошел толпу,  -  для этого потребовалось немало времени,  -  и
проник в священную рощу,  где находился храм Отца Вотана. Снег под вечными
дубами был  вытоптан,  как  на  улицах.  Всюду виднелись следы ночевок:  в
ожидании тинга неприхотливые люди проводили здесь одну,  две  или три ночи
на снегу, закутавшись в шкуры зверей.
     Что-то белело высоко среди голых черных ветвей.  На могучем суку дуба
висело обнаженное тело  человека.  Оттар  подошел ближе и  с  любопытством
взглянул  на  скорченный труп.  Мертвое  лицо  сохранило  выражение ужаса.
Глазницы были пусты, - дело воронов.
     Эта  жертва Великим Богам  висела с  краю.  Ближе к  храму трупы были
подвешены целыми гроздьями.  Не только человеческие, также и лошади, козы,
олени, кабаны. Боги принимали всех, в ком текла теплая алая кровь. Заметив
угол  громадной стены,  сложенной из  дубовых  стволов чудовищной толщины,
нидаросский ярл остановился.
     Жрецы Вотана жалуются:  дети Вотана охладели к культу Богов.  Некогда
для жертв не хватало ветвей на деревьях священной рощи,  а в храме - места
для приношений.
     Оттар  вспомнил  историю  короля,  спрятавшего  бесчестно  похищенное
золото  под  шкурами  козлов,   запряженных  в  колесницу  Тора.  Бос  Тор
безразлично сохранял украденное.  Так же безразлично и  сейчас он стоит за
дубовой стеной и не слушает тинга...
     Вотан живет в  боях,  радуется победам и  удачным захватам.  Великому
Отцу служат мечом,  топором,  копьем и стрелой.  Из дубов, которые срубили
для храма, следовало бы построить не стены, а драккары.
     Оттар отвернулся от храма,  у него не было желания войти внутрь.  Это
не храм,  а кладбище Богов.  Здесь они,  лишенные чистого воздуха открытых
морей, задыхаются и умирают, не дождавшись дня Рагнаради.


2

     Оттар прислонился к  дубу.  Задумавшись,  он не замечал,  что над ним
висят два окоченелых трупа,  человек и волк,  прильнувшие один к другому в
трагическом уродстве насильственной преждевременной смерти.
     Свободный ярл очнулся от хруста снега под ногами людей.  Группа людей
в длинных плащах с тащившейся по снегу бахромой медленно и молча двигалась
к храму среди дубов. Впереди, опустив голову, шел мужчина среднего роста с
короткой  завитой  бородой.  Темно-зеленый  плащ,  удерживаемый  бронзовой
застежкой,  свисал с  одного плеча и  волочился по снегу.  Голова с копной
слишком темных для  потомков Вотана волос была обнажена,  и  длинные пряди
падали на плечи. Латы покрывали грудь.
     Человек прошел в трех шагах от Оттара,  не заметив нидаросского ярла.
Темноволосого догнал худой и безусый юноша. Костлявый, с большими руками и
ногами  он  напомнил  Оттару  подросшего щенка  крупнопородного волкодава.
Юноша  дружески поправил плащ  на  плечах темноволосого и  что-то  сказал.
Мужчина  обернулся встретился глазами  с  Оттаром  и  приветственно поднял
руку. Оттар ответил тем же традиционным движением.
     Черный ярл Гальфдан с сыном Гаральдом!.. С таким же успехом он мог бы
показать Оттару  обнаженный клинок  или  стрелу,  знаки  вражды  и  войны.
Спокойный,  хитрый... И осторожный. Он не расстается с латами! Наверное, и
меховая шапка,  которую он  несет  в  руке  подбита не  гагачьим пухом,  а
железом.  Под  его плащом и  под плащами его спутников найдутся не  только
латы, но и мечи. Любимец бондэров. Король не моря, а земли.
     Оттар вышел на  опушку священной рощи в  ту  минуту,  когда раздались
первые торжествующие крики:
     - Гальфдан, Гальфдан!
     Вначале  нестройные,  как  треск  грома  в  ущельях,  крики  делались
ритмичными.  Дружный и мощный выкрик:  "Гальф!" - сменялся могучим ударом:
"дан!",   от  которого,  как  от  молота,  казалось,  сейчас  треснет  лед
Маэларского озера.
     Над священной рощей поднимались встревоженные вороны, которые жили на
дубах  и  кормились жертвами.  Крупные,  черные как  уголь  птицы  крутыми
спиралями взвивались в пасмурное зимнее небо и сбивались в стаю. Следуя за
вожаком,  стая  вытянулась и  понеслась над  рощей и  над  тингом круговым
полетом, почти замыкая кольцо. Живой браслет Вотана...
     Гальфдан избран.  Церемония коронации не интересовала Оттара.  Черный
поклянется отменить страндхуг,  бороться со своевольством свободных ярлов,
пресечь укрывательство преступников и сделать многое другое, все на пользу
бондэров.
     Толпа втягивалась в  рощу.  Тинг шел  к  храму.  Здесь были все  дети
Вотана,  обрабатывающие землю,  дерево,  металлы.  Если  не  сами,  то  их
представители. Чей-то голос позвал:
     - Эй, ярл! Эй!
     Оттар  не   пошевелился.   Внезапно  перед  ним  оказались  несколько
бондэров, и один подошел к нему вплотную.
     - Ты не узнаешь меня?  -  спросил он ярла.  Не ожидая ответа,  бондэр
злобно выдохнул почти в лицо ярла густой запах пива и злобные слова: - Ха!
А я тебя узнал.  Я помню тебя, проклятая акула! Страндхуг сдох, понимаешь?
Сдох!  Если ты еще раз попробуешь явиться к нам, - и бондэр захлебнулся от
ярости,  - мы встретим тебя топорами! А если ты обидишь нас, король выжжет
твою берлогу,  и ты будешь висеть,  висеть, висеть! Молчишь? Ага, здесь ты
молчишь?!
     Бондэр размахнулся для удара. Сейчас же товарищи, безгласно внимавшие
его  крикам,  набросились на  потерявшего голову  нарушителя  мира  тинга.
Бондэр ворчал и пытался стряхнуть с себя друзей, как медведь собачью стаю.
     Оттар  холодно  смотрел  на   возню.   Ярл  мог  бы  одними  кулаками
расправиться  с   неловким   богатырем,   тело   которого  одеревенело  от
однообразного  неблагородного труда.  Он  мог  бы  расправиться  и  с  его
товарищами, прежде чем они сообразят, откуда рушатся удары на их бородатые
челюсти.
     Владетель Нидароса помнил,  какими  глазами  этот  бондэр  смотрел на
викингов,  свежевавших взятую из  его хлева свинью,  одну из двух по праву
страндхуга.  Прельщенный ростом и шириной груди богатыря,  Оттар предложил
ему  бросить недостойную жизнь земляного червя,  сменить заступ и  соху на
весло и меч. Тогда бондэр не ответил. Здесь он нашел язык.
     В   группе  свободных  ярлов   Оттара  приветствовал  новый  человек,
владетель Семскилен-фиорда Гольдульф.  Восемь или  девять лет  назад  дядя
Гольдульфа,    тоже    Гольдульф,    был    случайно   убит   на    улицах
Хольмгарда-Новгорода.
     Обняв Оттара, Гольдульф шепнул ему на ухо:
     - В Скирингссал вернемся вместе. Я должен переговорить с тобой.
     Конечно,  предстоит еще одно предложение общего набега,  второе после
уже  сделанного хаслумским ярлом  Фреем.  Так  бывало  каждую  зиму.  Ярлы
создают союзы-сообщества,  клянутся,  отказываются от клятв,  потом  опять
соглашаются - и так до самой весны.  Много ловких и пышных речей, взаимных
интриг.
     Рекин,  мечтая  создать  прочный,  постоянный  союз  ярлов,  принимал
участие в сообществах,  принимал участие в общих походах. Он ушел вместе с
Грольфом и поплатился преждевременной Валгаллой. Оттар до сих пор плавал в
набеги  один  и  не  мог  пожаловаться  на  неуспех  Получая  предложения,
нидаросский ярл не  отказывался от  сообщества,  но  опаздывал на  сборные
пункты. Так проще. Свое дело следует делать молча.
     Оттар не спеша отошел от толпы ярлов и  свиты.  Гольдульф следовал за
ним.
     - Скажи здесь,  -  предложил нидаросский ярл семскиленскому.  - Любое
дело, достойное викинга, можно изложить в двух словах.
     - Да,  -  согласился Гольдульф.  -  Мое дело достойно викинга. Но оно
требует долгой беседы и полной тайны под торжественной клятвой.
     Оттар невольно вздрогнул.  Глядя Гольдульфу прямо в глаза, он шепотом
спросил:
     - Гальфдан?
     Живое и хитрое лицо Гольдульфа выразило столько недоумения, что в его
искренности не приходилось сомневаться.
     - Какой Гальфдан?  -  спросил он,  еле сдержав голос. - Этот, Черный?
Что нам до него? Нет, мы будем говорить о настоящем деле.
     Только  набег...  Что  другое могут  выдумать эти  ярлы?  Они  начнут
соображать,  лишь когда увидят своими глазами,  как под их ногами запылают
фиорды.  Они не  понимают и  не  поймут,  что именно этот тинг и  был днем
Рагнаради для свободных ярлов и викингов.
     - Конечно,  мы вернемся в  Скирингссал вместе,  -  любезно согласился
Оттар.





Часть третья. БОЛЬШИЕ ЗАМЫСЛЫ

Глава первая

1

     Вернувшись с тинга,  Оттар,  не теряя времени, занялся важной работой
вместе  с  опытными кормчими-мореходцами Эстольдом и  Эйнаром.  С  помощью
особенных  инструментов,  купленных у  арабских  и  греческих купцов,  они
чертили  свинцовыми палочками на  гладких  липовых досках  новые  драккары
Нидароса.
     Однако Оттар не забыл привезти в Скирингссал листы желтого пергамента
с рисунками нового драккара. Над ними ярл со своими помощниками потрудился
немало.  Этот драккар,  на пергаменте, был бы самым сильным из всего флота
фиордов.   Борт   защищался   железным   поясом   с   длинными   остриями,
предохраняющими от абордажа.  Две мачты,  а не одна.  На носу и на корме -
платформы для камнеметов и самострелов, невиданных на море силы и размера.
Подвижные навесы,  чтобы укрывать стрелков и  гребцов.  На  носу -  голова
женщины со  змеями вместо волос,  как  на  выпуклом рисунке белого камня в
перстне,  добытом Оттаром во франкском замке.  Драккар заранее был наречен
именем Гильдис, и жена ярла обожала его.
     ...Гильдис ждала сына.  Она не  сомневалась,  что придет сын.  Темные
пятна портили красоту ее лица, но женщина не огорчалась. Она видела во сне
Тора,  и бог открыл ей тайну нерожденного младенца:  он сделается героем и
завладеет чужими землями.
     Оттар  был  нежен с  женой.  Опытные в  жизни женщины не  отходили от
Гильдис, следили за каждым шагом матери, чтобы она не повредила доверенную
ей бесценную ношу.
     По утрам ей приносили чашу свежей крови,  и она погружала кисти рук в
таинственный сок,  любимый богами.  Она дожидалась, пока кровь не высохнет
на коже и, смывая корку теплой водой, оставляла под ногтями темные ободки:
герой должен привыкнуть к  крови до  дня  своего рождения.  Так  поступали
благородные матери: и мать Оттара, и мать Рекина, и другие.
     Приходили  викинги,  рассказывали  о  героях  и  походах,  о  предках
нерожденного,  о  Гундере Великом Гребце,  который один  греб  парой весел
драккара, о Рекине не знавшем страха, о смелой мудрости Оттара. Подчиняясь
ритуалу, Гильдис слушала, чтобы плод запомнил.
     Иногда  женщина надевала лучшие  платья  и  отправлялась развлечься к
купцам.  Жену ярла и  ее  женщин стерегла свита из викингов,  закованных в
латы,  с мечами и копьями,  со щитами,  заброшенными за спину. Гордые, они
шли как волки на охоте,  готовые броситься на первый подозрительный шорох.
Внутри железного кольца караула,  на  широких покойных санях,  укутанная в
соболий мех, сидела молодая женщина с усталым надменным лицом.
     Она ничего не боялась, она могла ходить одна и сама защитила бы себя,
тем более в  городе,  где нападение на  женщину благородной крови каралось
мучительной казнью.  Но Оттар хотел,  чтобы так было,  и она повиновалась.
Иногда  Гильдис,  волнуемая странной тоской и  смутным раздражением против
мужа-мужчины,  капризничала.  Но Оттар был всегда ровен,  всегда спокоен и
всегда так смотрел синими глазами, что женщина успокаивалась.
     Запряженные  смирной  лошадью,   белой,   как   кони   Вотана,   сани
останавливались   перед   домом   купца.    Двое   или    трое   викингов,
предводительствуемые Грамом, входили первыми, чтобы Гильдис не столкнулась
с какой-нибудь нежелательной неожиданностью.
     Приказчики  купца   раскладывали  перед  благородной  женой  богатого
нидаросского  ярла  ткани,  и  она  наслаждалась необычайными рисунками  и
красками,  причудливыми и  нежными и  вместе с  тем страстными.  За шелком
лились  тяжелые  греческие  и  новгородские  парчи,  расшитые  золотыми  и
серебряными нитями.
     И вдруг появлялись кубки,  бокалы, чаши; их стенки были прозрачны как
воздух,  их  можно было бы не заметить,  не отражайся свет от полированных
поверхностей. В других - клубился собранный рукой волшебника серый, синий,
розовый туман.
     Купец играл маленькими фигурками, они летали над его ловкими руками и
сами выстраивались перед Гильдис. В них черты человека чудесно смешивались
с  чертами зверя,  они были и тяжелые,  как железо,  и легкие,  как кость.
Большие, маленькие, всех цветов, какие есть в природе и какие мог выдумать
человек, они забавляли Гильдис, как ребенка.
     А тем временем подручные купца развлекали викингов другими фигурками,
теми, которых не показывают знатным женщинам.
     Гильдис ступала по толстым,  пушистым,  как мох,  коврам,  глядела на
себя в  большие куски стекла,  где отражались ее лицо и  фигура,  а  через
плечо жены ярла заглядывали женщины и викинги, и громко смеялись, и делали
смешные и страшные гримасы.
     Гильдис  брала  золотые,  серебряные,  глиняные,  каменные  сосуды  и
флаконы и  вдыхала странные,  приятные и  возбуждающие ароматы,  добытые в
бесконечно далеких странах.
     Там,  по рассказам купца, камни превращаются в колоссальных чудовищ и
зарываются в  сухой  песок,  звери  носят человеческие головы,  а  люди  -
звериные,  и  в  чашечках  громадных цветов  спят  ядовитые рогатые  змеи,
которых нужно уметь заклясть, чтобы взять у цветка его чудесный запах.
     Купец  приносил кувшины с  неизвестными напитками,  продляющими жизнь
человека,   и   предлагал  знатной   посетительнице  попробовать,   только
попробовать чудесной мандрагоры кончиком языка...
     Но  вмешивались спутницы Гильдис и  отстраняли руку  купца.  Напиток,
возможно, был очарован во имя неизвестных богов и мог повредить.
     Купец  улыбался -  купцы  всегда  улыбаются -  и  усаживал Гильдис  в
кресло: она устала и пора развлечь ее новым зрелищем.
     Под  тонкий,   прерывистый  свист  флейты  и  под  сухой  стук  бубна
появлялись женщины,  привезенные купцом неизвестно откуда,  быть  может из
тех стран, где каменные чудовища зарываются в песок, а змеи спят в цветах.
     Рабыни  кружились в  стремительной пляске,  потом,  под  редкие удары
бубна и пронзительные вскрики флейты,  замирали, и извивались, как змеи, и
тихо стонали не  разжимая сведенного странной улыбкой рта.  Викинги тяжело
дышали пересохшими ртами, и их лица багровели.
     Купец вспоминал ночевки на берегах бесконечных рек, когда приходилось
не снимать брони и  не выпускать из рук меча в  ожидании налета неведомого
врага,  вспоминал просторы теплых  морей  и  гроздья винограда в  тенистых
аллеях юга.
     Женщины -  женщины везде.  Выгодный товар.  Однако он  не  брал и  не
торговал такими  белокурыми женщинами,  как  эта  знатная  посетительница.
Северные  женщины,  несмотря на  кнут  и  голод,  бывают  неукротимы.  Они
способны даже убивать себя, чтобы принести убыток.
     Купец предлагал Гильдис купить одну или  несколько рабынь,  они будут
развлекать госпожу и ухаживать за ее красотой и волосами. Гильдис небрежно
отказывалась:  она  презирала эти  существа,  пусть похожие на  цветы,  но
неспособные рождать героев.
     Купец улыбался в бороду:  действительно, редкая женщина сама введет в
дом красивую служанку! - и отвлекал Гильдис новой игрушкой. Его приказчики
сообщали викингам цены рабынь - на час, на два или на больший срок.
     А  живые игрушки,  забившись в дальнюю темную комнату,  ждали,  когда
понадобятся вновь.  Заученные улыбки  сменялись привычной гримасой  тупого
отчаяния, чудовищно жалкой на раскрашенных лицах. Но они не плакали, боясь
испортить краску  ресниц  и  щек  и  навлечь  наказание плетью,  зашитой в
полотно и смоченной водой, чтобы удары ремнем не оставляли следов на теле.
     Новгородские купцы  широко  распахивали тяжелые ворота своих  складов
перед  знатной  женщиной,  боярыней,  окруженной сильной свитой.  Гильдис,
наслаждаясь пушистой нежностью соболей,  куниц и  выдр,  погружала руки  в
меха. Она любила упругость густого коричневого пуха бобров.
     Новгородец рассказывал,  что  бобры  умеют рубить деревья,  запружать
реки,  строить дома и  говорить между собой лучше всех других зверей,  так
как они работают вместе, ватагой.
     Бобров  совсем  не   было  в   дани,   приносимой  нидаросскому  ярлу
желтолицыми лапонами-гвеннами, а их соболя и куницы имели худший мех...
     Пятнисто-цветистые шкуры рысей-пардусов иногда были искусно  выделаны
вместе  с  головами.  Гильдис приближала лицо к оскаленной пасти громадной
дикой кошки. Но ей больше нравилось дразнить живых рысей, которые шипели и
бранились в клетках.  Она хотела бы купить рысь,  нет,  лучше двух,  чтобы
сразиться сразу с обеими в кругу, окруженном высоким забором. В одной руке
копье, в другой - нож, как забавлялся Оттар, будучи юношей. Его левая рука
и грудь носили следы когтей.
     Сейчас она не одна, и Оттар не позволит ей такое желанное, но слишком
острое развлечение.  Потом,  потом...  если она не остынет,  как остыл сам
Оттар, к подобным детским забавам.
     С помощью своих людей, таких же дюжих, как он сам, новгородский купец
раскатывал перед Гильдис длинные куски льняных тканей,  толстых,  крепких,
отлично пригодных для  шитья парусов драккара и  для  мужского кафтана.  И
другие  -  тонкие,  почти  прозрачные,  необходимые для  красивых женщин и
новорожденных млад