и почему.
     Вдруг шилом кольнуло в сердце. Он встал. Нога чуть болит и не мешает.
Другая боль пришла, настоящая.
     Он не думал о том, что наступает зима, и что не может человек лечь до
весны в берлогу за медвежью спину и сосать лапу,  и что нельзя по-волчьему
спать в снегу, свернувшись кольцом. Пусть голыми руками или одним ножом не
свалишь дерева,  не наколешь дров и не выроешь себе землянку,  - Одинец не
боялся леса.  Но он привык жить на людях.  Волк и тот один не живет.  Волк
летом вместе с волчицей пестует малых волчат а зимой прибивается к стае...
     Одинец исхудал,  будто постарел. Четырех дней не прошло, а уже его не
сразу  признал бы  малознакомый человек.  Строго  судя  сам  себя,  Одинец
задумался  над  тем,  что  мальчишеской,  никчемной горячностью по-глупому
лишил жизни заморского гостя и  навлек на себя напрасную беду.  И придется
ли теперь вновь увидеть Город,  Заренку,  товарищей и  родной двор доброго
Изяслава? Эх, худо, худо...
     Стосковавшись по  человеческому голосу,  Одинец крикнул,  чтобы  хоть
себя услыхать.  По  лесу пошел гул  и  назад вернулся.  Еще сильнее заныло
сердце.
     Что же делать,  приходится и  с  этой болью бороться.  И жить нужно и
искать пристанища.  И оружие нужно, одного ножа мало. Одинец срезал прямую
березку,  очистил,  подтесал,  подровнял и  заострил верхний конец.  Обжег
острие  на  огне  и  зачистил -  копье.  Настоящая рогатина имеет  кованую
насадку в три четверти и крепкий крест-перекладину,  а по бедности и такая
годится.
     Одинец знал,  что  в  этих лесах много медведей.  Осенью самая дурная
пора для встречи с медведем.  Летом он добрый;  если его не задирать, и он
не трогает человека.  А  сейчас одни уже залегают,  а  другие еще бродят и
пашут землю когтями, как сохой, ищут корень сон-травы. У этой травы липкий
стебель, и ее зовут лепок.
     Когда медведь нализался корня,  от него не жди добра. Он ищет берлогу
и  думает о  встречном человеке,  что тот за ним подсматривает.  А  другой
медведь поторопится лечь -  ан в берлогу зашла осенняя вода. Промочит мех,
холодит  кожу.  Медведь в  полусне кряхтит,  ворчит,  бранится,  не  хочет
вставать.  Ведь и  человек которому не  дали спать,  со  сна и  обругает и
ударит.  А  с медведя какой спрос?  Ломит по лесу и одного ищет:  с кем бы
подраться, на ком сорвать злость. Иной злыдень-изъедуха бросается на птиц,
гоняется за белками.
     Одинец выбрал высокую сосну,  разулся и  полез вверх,  пока  ствол не
сделался гибким. Огляделся - глубоко же он, однако, забрел в леса!
     Его поляна пришлась на высокой,  сухой релке. Одинец разглядел Город,
который лежал на краю темной полосой,  и за ним будто бы светился Ильмень.
На  сивере все закрывали леса.  Где-то  за  ними пряталось озеро Нево.  На
полудень лесной кряж обрывался пахотными землями,  а на восход стоял лес и
лес.  Туда  идти,  дальше от  Города.  Там  должны сидеть большие и  малые
огнищане, на чищенных палом полях. Но нигде не видно дыма над лесами.
     Шумит бор, и качается под Одинцом сосна... Он прижимал к груди гибкую
вершину и  качался вместе с  ней.  Пора  решать.  На  восходе нужно искать
место.  Вблизи от поляны на восход видно болото,  за ним опять лес.  И там
будто бы точится слабый дымок.


3

     Тоскливо, грустно осенью на болотах. Чахлые березки сронили последний
лист,  стоят голые и корявые,  будто бы кто нарочно их гнул и корчил.  Нет
листвы, и виден сизый мох и бурый лишай, которые так густо закрыли стволы,
что  не  рассмотришь бересты.  Как девки-перестарки,  они ежатся и  заживо
трухлявеют.
     Есть и сосенки,  сдуру забравшиеся на болото.  Они под пару березкам,
такие же слепые и ветхие. На них, на живых, мрут-отсыхают вершинки, и они,
седухи, стоят безголовыми чурками.
     Одинец попробовал ногой  -  зыбун.  Кто  провалится,  тот  достанется
водяному.  Водяной ухватит и  утащит  в  черную  жижу.  Парень  не  боялся
водяного.  И  водяной и  леший тому страшны,  кто сам сробеет,  у кого нет
ухватки.
     Можно  любое  болото  одолеть на  переносных кладях.  Одинец  нарезал
жердей и  пошел от  деревца к  деревцу.  Он  бросал жерди на слабые места,
переходил по ним и опять бросал перед собой. Работа нудная, но нужная.
     На  болоте растет острая осока и  длинный белоус.  Тростник и  редест
стоят чащами.  На  окнах воды лежат круглые листья кувшинки-болотницы.  На
твердых местах торчат острые листья ночной прелестницы.  Летом ее  белый с
прозеленью цвет томно и  сладко пахнет по  ночам.  Заренка любила зарыться
лицом в душистую охапку.
     На  лужах  отдыхало много  поздней пролетной птицы -  кряквы и  серой
утки, широконосок, свистунов, шилохвости. Проносились стаи чирят. С унылым
криком вспархивали кулики.
     Что им до человека,  который полз по болоту. Издавна зная меру полета
стрелы из охотничьего лука, птицы спокойно давали Одинцу дорогу.
     На мхах встречались ягоды.  Будто бы кто шел и  рассыпал полный туес.
Нет,  возьми  и  заметишь,  что  каждая ягодка держится на  живой  жилочке
тоненькой.  Ленивая ягода клюква:  спеет лежа,  с  одного бока  красна,  с
другого -  бела.  Эх, поел бы Одинец пирога с клюквой, запил бы клюквенным
квасом!..
     Не  временем,  а  отлучкой из  дому долги годы.  Пешему легко,  когда
сердце свободно,  а  от  беды и  на  коне трудно ехать.  Одинец тешил себя
мыслью,  что сросся череп нурманна.  Нет, не сросся. Как бы Изяславу весть
подать?
     А если поймают, если за виру продадут в рабы? Нет, не дамся живой.
     Тут  нашлась тропка.  Такие следы пробивают бабы  с  ребятами,  когда
ходят по болотам за клюквой. Одинец отбросил надоевшие жерди. Тропка вышла
на твердое место.
     Осенью старые следы лучше видны,  чем летом.  Парень не терял тропу и
выбрался на  поляну,  где  брали  грибы.  Лежали кучки брошенных корней на
бороздах от  волокуши.  Вкус грибов лучше,  когда их солят свежими прямо в
лесу. Жилье недалеко.
     Тетерев с земли рванулся и упал.  Прижался,  глупый,  и голову скрыл.
Кто-то  здесь пленку поставил.  Сиди,  пока хозяин не придет.  Чужой силок
тронуть - позор!
     Жилье близко.  С  дерева на  дерево по сучкам переброшены жерди.  Это
городьба, чтобы пущенная в лес скотина не забрела далеко в лес.
     Одинец прислушался,  не  псы ли  тявкают?  И  пошел на  голос широким
шагом.  Солнышко уже  опустилось в  полдерева.  Кого-то  найдет  бездомный
бродяжка?..


4

     Перед Одинцом открылся широкий поруб,  на  порубе палисад,  а  за ним
соломенные крыши.  В  стороне стояла  стайка  стожков,  прикрытых корьем и
прижатых жердями.  И  поле,  вспаханное под  озимое,  с  зеленой  порослью
всходов.
     Из  подворотни выкатилась собака-лайка с  пушистым хвостом,  за ней -
вторая.  Одинец пошел потихоньку и, когда сторожа-собаки заскочили дорогу,
остановился.  Он  не отмахивался от наседавших псов.  Плох гость,  который
начнет хозяйских собак бить.
     В  ворота  просунулся невысокий человек  с  топором  в  руке.  Завидя
хозяина, собаки, зарабатывая кусок, еще злее бросались на Одинца, обходили
со спины.
     Хозяин цыкнул.  Натасканные псы  замолчали и  отошли.  Парень положил
свою самодельную рогатину и  поднял навстречу хозяину руки -  в знак того,
что дурного не  хочет.  Тот перебросил топор под руку и  подошел к  гостю.
Собаки сели и напряглись струной.  Чуть что -  и вцепятся в чужака. Хозяин
не торопился разговаривать.  Он был на добрую четверть пониже Одинца, но с
широченными плечами.  Под  длинной рубахой из  домотканой крашенины бочкой
выпячивалась грудь.  На  длинной  жилистой шее  сидела  крупная  голова  в
спутанных желтых  волосах.  Кожей  лица  был  хозяин  темноват,  с  редкой
бородой.
     "Мерянин", - подумалось Одинцу.
     Мерянин без  стеснения разглядывал гостя.  Он  как бы  щупал пришлеца
внимательными глазами. Наконец сощурился и вымолвил:
     - Здравствуй.
     "Мерянин и есть", - решил Одинец по выговору.
     - И ты здоров будь, - ответил он.
     - Чего же стоишь?  -  спросил мерянин.  -  Ночь валит, ступай в избу,
будешь гость, будешь спать. Твое имя как?
     Одинец назвал себя.
     - Оди-нец.  Одинец,  -  повторил мерянин запоминая.  - А меня ты зови
Тсарг.
     Прислушиваясь к разговору, собаки ворчали. На лесном огнище гость был
редок, и запах чужого тревожил сторожей.
     Переступив порог,  гость  низко  поклонился очагу.  В  сумерках  лица
различались плохо.  В избе крепко пахло томлеными держаными щами.  Мужчины
уже кончили паужинать, за столом сидели женщины.
     Одинца посадили перед  миской теплых щей,  щедро  подболтанных мукой.
Напротив сидела женщина.  Она чинно запускала свою ложку в миску, следя за
тем, чтобы не помешать гостю.
     У  печи на углях раздули огонь,  и Одинец разглядел девичье лицо.  Не
Тсаргова ли дочь?  Смуглокожая,  со светлыми косами, девушка потупилась от
света  и  зацепила ложкой о  ложку  парня.  Вскинула глаза  и  засмеялась.
Миловидное лицо ожило и заиграло.
     "Хороша",  - невольно подумал Одинец. Девушка показалась ему свежей и
крепкой, как спелая репка.
     Накормив гостя,  Тсарг принялся за  врачевание.  Он  запалил восковую
свечку,  достал с  потолка пучок трав  и  намочил их  в  берестяном ковше.
Бормоча непонятные слова, Тсарг наложил травы на рану и притянул мочальной
прядью:
     - Три дня пройдет, и мясо зарастет.
     Мерянин уложил гостя  рядом  с  собой  на  полу.  Одинец слышал,  как
невнятно шушукались женщины.  Куда-то прыгнула и сладко замурлыкала кошка.
На дворе густо хрюкала свинья. Гулко всхрапнули подравшиеся лошади.
     В  избе пахло сладковато-горькой сажей.  Из  приоткрытой двери тянула
струйка прохлады. На постели из медвежьей шкуры было мягко и тепло. Рана в
бедре немного чесалась под целебными травами.
     Рядом  ровно  и  глубоко дышал мерянин Тсарг,  как  человек,  который
улегся спать без забот и тревоги.



Глава шестая

1

     В  узком окне Тсарговой избы чуть брезжил свет а  женщины уже были на
ногах,  истопили печь,  и  обед  ждал мужчин.  Вместе с  Одинцом за  ложки
взялись восьмеро. Из них трое безусых юношей-погодков. Как и везде, в доме
Тсарга мальчиков рано сажали за мужской стол.  А  им любо,  они торопились
стать мужиками и  взяться за мужское дело!  Юноши чинно хлебали наваристое
горячее из уток и тетеревов, сдобренное кореньями желтой моркови, степенно
жевали сочное, разваренное птичье мясо, хрустя вкусной прикуской - горьким
репчатым луком.
     На гостя никто не глазел и никто не тянулся с вопросом,  будто парень
век жил в семье. Тсаргова дочь стояла у печи рядом с матерью. Она скромно,
по-бабьи подхватила правой рукой локоть левой и положила щеку  на  ладонь.
Нет-нет, а бросала на Одинца взгляд карих глаз.
     Во дворе Тсарг махнул рукой и сказал гостю:
     - Пришел в лес и сам делал...
     Мерянин разбросал по двору строения:  не в Городе,  места не занимать
стать.  Все у него. было срублено кривовато, но прочно. Хозяин надеялся на
толщину бревен больше, чем на прямизну и отвес.
     Одно  бревно  выпятилось,  другое  подалось  внутрь,  третье  кое-как
ошкурено.  Углы торчат разнобоем -  трудились не  городские умельцы.  Зато
пазы  крепко забиты седым болотным мхом,  доски на  дверях мало что  не  в
четверть и завалинки широкие.
     Под углы избы и  клетей Тсарг положил дикие лесные камни и  поднял на
них нижние венцы. От этого и бревна не гниют и суше в избах.
     В  середине двора  стоял  столб  со  вздетым  козьим  черепом  -  для
острастки шаловливому домовому.  А  над  воротами была  прибита,  пастью к
лесу, медвежья голова, чтобы и лешему не было ходу мимо жилья.
     Вчера  в  сумерках Одинец не  рассмотрел как  следует,  какое длинное
огневище расчистил себе  Тсарг под  пашню.  Не  щадили спин  мужики!  Иной
хозяин перед палом на  некорчеванные пни  валит побольше вершин и  сучьев,
чтобы выжечь.  Огонь же хоть и ест не наестся,  но в земле ему нет ходу. И
нудно цепляется соха-матушка за корни. А Тсаргово поле было ровное.
     Тсарг  молча  пошел  через рамень.  За  лесной полосой нашлось второе
огнище,  которое готовили для пала.  Лежали срубленные лесины.  Как видно,
Тсарговы валили лес  прошлой зимой.  В  студеную пору  лучше рубить сонное
дерево. А весной и летом худо валить живое дерево: оно плачет под топором.
     Тсарговы возились на  порубе.  Ровные  деревья идут  под  бревна,  их
чистят и вытаскивают на волокушах. Из тех, что похуже, отбирают дровяник.
     Не  год и  не два будет кормить очаг чищенное поле.  Самое же дорогое
то,  что останется на месте. После пала прогретая огнем и сдобренная золой
лесная землица щедро даст и  крупную рожь,  и  усатый ячмень,  и  остистый
овес.
     Тсарг  пролез через поваленный лес  и  вывел пришлеца к  овражку.  Из
обложенного камнями бочажка выливался чистый, как слеза, ключ.
     Тсарг сказал парню:
     - Теперь все говори.  Кто ты?  Зачем по лесу не в пору ходишь?  Зачем
тебя стрелой били? - Мерянин поглядел парню в глаза и торжественно показал
на небо и на ключ:  -  Правду скажи.  Тебя Небо видит. Земля слышит. Живая
вода примет слово. Дай зарок!
     Одинец поклялся костями и прахом родителей, дымом очага, Солнышком и,
ничего не тая, открылся Тсаргу во всем.
     Слушая гостя, мерянин качал тяжелой лохматой головой, - дурное дело у
парня, худое, худое. Вздохнул:
     - Как жить будешь?
     - Дальше пойду.
     - Куда пойдешь?
     Одинец не  ответил,  с  тоской слушая,  как  ноет  лес  под  холодным
ветром-листодером.
     - Тебе в лесу будет плохо,  -  сказал Тсарг.  - Живи у меня. Пока. Ты
сильный. Не будешь зря есть хлеб. Потом я увижу.
     До  темноты парень трудился вместе с  Тсарговыми мужиками на  порубе.
Мерянин,  как видно, был знаток в травах, - Одинец забыл о ране. А вечером
он сел спиной к очагу и прижался к теплому камню,  давая немую клятву, что
никогда не сделает зла дому и будет его беречь, как родной.


2

     Вовремя беглец нашел кров.  Трех дней не прожил он у Тсарга,  как без
устали и без срока полил дождь.
     Недаром называется глухой пора поздней осени.  В  лесах и  на полянах
пусто,  все  живое попряталось.  Ничто не  порадует человека,  и  ему  нет
пристанища нигде.  А  в  доме много дела,  в  доме все трудятся и никто не
скучает.
     Малые  ребята  пасут  скотину вблизи от  двора,  на  последней траве.
Попасут малость -  и  к дому.  Скотина сама просится под навес.  Ребятишки
рады  забраться  в  тепло.   Они  в  охотку  стараются  помогать  старшим,
втягиваясь с ранних лет в многотрудную жизнь рода.
     Женщины чешут кудель и прядут нитки.  Разбирают летнюю овечью шерсть.
Из  лучшей плетут на  веретенах нити для теплого вязанья,  а  из той,  что
похуже,  мужики будут валять теплые сапоги.  Пора заправлять ткацкий стан,
чтобы наготовить тканины на штаны, на рубахи, на платья.
     Мужчинам тоже  делать не  переделать.  Они  сучат пленки из  конского
волоса и  приспосабливают лучки на  тетерева,  на  лесную курочку -  белую
куропаточку,   на  рябка,  на  глухаря.  На  зайца  нужны  петли,  которые
настораживают на  ходовых дорожках:  ушкан,  как человек,  трудно ходит по
глубокому снегу.
     Ворчит Тсарг,  что  ныне  кругом его  огнища совсем не  стало пушного
зверя:  соболя,  горностая,  выдры-порешни, кидуса и куницы. Но нужно и на
редкую  добычу запасти колечки,  сторожки и  силки  с  грузиками,  которые
ставят над ручьями.
     На белку идут тупые стрелы, с вырезом на наконечнике, чтобы, не портя
шкурки,  сбить  зверька целым.  Стрела нужна  прямая,  и  ее  проверяют по
натянутой лучной тетиве:  она должна ложиться на тетиву без просвета.  Для
четырехстороннего оперения выбирают ровные перья.  Плохо  оперенная стрела
негодна.
     Кожи вымокают в кислом тесте-квасе.  Их мнут,  мездрят тупыми ножами,
дубят дубовой корой и  сушат на  распялках.  Пора  кроить готовые кожи  на
сапоги, на усменные кафтаны и на сбрую.
     Одинец умел не  только ковать железо,  но  и  работать по дереву.  Из
заготовленных с  лета березовых и кленовых чурбаков он резал малым,  остро
заточенным топором и  железной кривой  ложкарней миски,  солонки,  плошки,
зубья для борон, ложки, топорища. Они пойдут для дома и для продажи, когда
откроется зимняя дорога.
     От Тсарга в Город летняя дорога и далекая и трудная.  Через болота не
пройдешь.  Есть кружная тропа.  Идя по ней, приходится ночевать в лесу две
ночи,  а  груз вьючить на  спину лошадей -  ни  телегой,  ни  волокушей не
пробраться. Поэтому Тсарговы летом бывают в Городе три, много четыре раза.
Весной  же  и  осенью совсем нет  ходу.  Зато  зимняя дорога через  болота
прямая. Выехав с ночи, можно поспеть в тот же день.
     Ждут не дождутся в доме Тсарга,  когда же Зима-Морена засушит землю и
закует воды.  Своим обозом на трех, на четырех санях будут ездить. Весело!
И  Город  хочется  повидать,  и  послушать людей,  узнать,  что  на  свете
делается.
     Хозяйки ждут  городских обновок,  а  больше  всего  соли.  Нынче  был
сильный  грибной  год.  Последний запас  растягивает жена  Тсарга,  жалеет
каждую крупицу. Горячее, мясо и кашу дает едва соленые.
     - Кому пресно, грибок пожуй!..
     Тсарг брал жену в Городе и из русского дома.  Брал по любви.  Тогда у
него еще не  было огнища.  Богатая семья было заартачилась,  а  мерянин не
стал кланяться - выкрал девку.
     Откроется зимняя дорога,  и  Тсарг повидается с Изяславом,  об Одинце
посоветуется. Что-то будет?..
     Меньшая Тсаргова дочь поет песенку:

                    Ах ты, Солнышко - Солнце,
                    да ты Огонь - Огонечек,
                    уголечек, да Солнца кусочек.
                         Как ты жарко в печи разгораешься,
                         как ты ярко в печи распылаешься,
                         так бы да сердце молодецкое
                         да по мне да разгорелось бы.

     Шутит веселая,  живая девушка. То козой прыгнет, то загадку загадает,
то Одинца невзначай толкнет или дернет за волосы:
     - Надевай на голову горшок,  я тебе волосы подравняю!  -  Играет, как
котенок.
     Что же тут худого,  молодое к молодому тянется.  Девушка и братьям не
дает спуску, а парень уже прижился в семье. Но ему видится другое личико и
слышится другой голос.
     Девка его за ухо, больно.
     - Брось!
     А она ему уж за ворот запускает колкую соломинку.
     Одинцу не любы девичьи шутки,  будто он не молодой парень,  а  зрелый
мужик, у которого на уме хозяйские труды-заботы, а не игры-забавы.
     В крепких,  как сосновые корни,  пальцах мерянин Тсарг плетет гужи из
сыромятных ремней,  а  в  лохматой  голове  думается об  Одинце  незряшная
отцовская думка.


3

     Дождь утомился.  С сивера веет холодом. Тучное, сизо-черно-серое небо
плывет, томится, тужится тяжким бременем. Вот рваться оно начало, лопнуло,
и посыпались белые хлопья.  Поземный ветерок, играя, потянул небесный пух.
Падают снежинки, падают. Нет им ни счета, ни конца...
     Постылая грязь,  которую размесили люди и скотина, сохнет и твердеет.
Почерневшие  от  непогоды  соломенные  кровли  накрылись  чистыми  мягкими
шапками, оделись белыми рубашками стожки сена и соломы.
     И  любо  же  наследить дорожку по  первому снегу!  Ребятишки скачут и
оглядываются. Им радостно видеть, как ноги печатают...
     Морозец чуть щиплет.  Проясняется разродившееся снегом небо.  Славный
денек!  Из-за лесу,  гляди-ка,  встало Солнышко! Зимой оно не греет Землю,
зато радует человеческое сердце.
     И  Тсарг  радуется.  Он  притопывает крепкими  ногами,  потягивается,
распрямляет  согнутую  долгим  избяным  сиденьем  спину,  щурит  глаза  от
снежного блеска, выпячивает богатырскую грудь:
     - Ой, ладно!
     Лайки как взбесились,  прыгают на хозяина.  Старая сука,  словчившись
лизнуть Тсарга в бороду, взвизгивает, по-своему говорит: "А ну, охотничек!
Чего же ты? А ну!"
     Эдак недельки через две  болота уже поднимут и  коней и  сани.  Тсарг
веле