ем кормили? Эй,
нурманн! Ты бы верхом на нее! Врешь, ноги раздерешь!
     Нельзя было понять,  каких чудищ изображали иные драккары. Новгородцы
ощущали дикую угрожающую красоту чужих кораблей.
     Народу на драккарах сидело много-много, но безоружных. Головы гребцов
были   без   шлемов,   одни   в   круглых  войлочных  нурманнках,   другие
простоволосые.  Без броней,  в кафтанах, в рубахах - теплое время. Сильные
люди,  один к одному. Эти справятся тащить драккары через волоки! А что-то
у них не видать товаров. Одни бойцы. Новгородцы пересмеивались:
     - Наторгуют!  Ишь,  что повезли на  мену:  копье да меч,  да голову с
плеч!
     Нурманны проходили друзьями, но старшины приказали опасаться. Ротники
не  отогнали людство от берегов,  однако же закрыли все волховские ворота.
Договор договором, но нурманны сильно лукавы, пусть проходят.
     Среди больших драккаров плыли малые, с меньшим числом бойцов, легкие,
с быстрым ходом.  Все плыли хорошо;  хоть и разные, с разным числом весел,
но шли ровно и густо,  не наседая и не оттягивая.  Среди больших драккаров
малые  казались  утками  между  гусей.   Идя  Городом,  нурманны  захотели
похвалиться своим уменьем.  Малые драккары взяли в  стороны и  отстали,  а
большие ударили веслами и заняли свободные места.
     Новгородцы поглядели вслед  последним драккарам и  разошлись к  своим
делам.  В городском тыне открылись ворота,  в Детинце распахнулись дубовые
створы.
     У  отсталых из-за  починок драккаров на  волховском берегу  толпилось
сотен шесть нурманнов,  всем вместе было нечего делать.  Нурманны покинули
на  работе несколько десятков,  остальные кучками,  с  оружием,  по своему
обычаю, разбрелись по Городу. Иные застряли в воротах, другие выбрались на
торг.
     Они,  как люди,  никогда не  бывавшие в  Новгороде,  все осматривали,
щупали  товары,  узнавали  цены.  Сбившись  у  ворот  Детинца,  любовались
запорами и створами, хвалили добротную работу городских плотников.
     Рассказывают же  бывалые люди,  что  в  нурманнской земле  нет  таких
больших  и  хороших  городов,  как  Новгород.  Недаром  нурманны по-своему
называют русские земли  Гардарикой,  что  значит  Богатая Страна  Городов.
Пусть любуются.
     Никто сразу и  не заметил,  как со двора нурманнских гостей,  который
смотрел на торжище, вышло много вооруженных людей.
     Откуда их столько взялось?
     Новгородцы оглядывались.  А  те  скорым  шагом,  расталкивая людство,
прошли к Детинцу.  Туда же пустились все шатавшиеся по торжищу нурманны. И
уже они в воротах!
     Новгородцы не  успели опомниться,  как нурманны скрылись и  за  собой
затянули ворота.  Завыли,  заныли по всему Городу нурманнские рога. Тут же
кожаное детинцевское било ударило к тревоге.
     В  Детинце завязался бой,  слышались страшные крики:  то с нурманнами
схватились ротники. Народ метнулся к воротам крепости - все замкнуты!
     Било смолкло,  замолчали рога.  Новгородцы метались по  торжищу и  по
ближним улицам.
     Кто кричал: "Оружайтесь!"
     Кто: "Запирайте городские ворота!"
     Поздно.  У  двоих волховских ворот шлявшиеся будто без  дела нурманны
побили сторожей и порубили петли.
     С места, где нурманны варили смолу, раз за разом в небо летел клубами
черный дым,  и  все  драккары бежали по  Волхову назад,  в  Город.  Далеко
опередив больших, головными неслись, как стрелы, малые драккары.
     Минуя пристани,  они,  выбирая пологие места берега, выбрасывались, и
через  ворота,  отряд  за  отрядом,  в  Город  бежали закованные в  железо
викинги.
     Они  не  били  людство и  не  кидались грабить дворы.  Они  рвались к
торжищу,  и если кого убили,  то лишь из тех, кто им попался в тесноте или
пытался помешать.
     А в Детинце все еще бились.  Беда застигла ротников врасплох, как кур
в курятнике, но воины не хотели сдаваться, оборонялись где и как пришлось:
на  лестницах,  в  домах и  во  дворах городской крепости.  Из Города было
видно, как двое ротников, теснимые нурманнами, в одних рубахах рубились на
тыне и были сброшены в ров...
     Изнутри ротники хотели пробиться к воротам, разбросали было нурманнов
и  успели  открыть одни  ворота,  надеясь на  помощь народа.  Но  открыли,
несчастные,  ход  новым нурманнам.  На  них  нурманны навалились спереди и
сзади,  секли  и  кололи мечами,  протыкали копьями и  вмиг  навалили кучи
мертвых и умирающих.
     Новгород не  успел опомниться,  как был уже взят.  Во  всех воротах -
нурманны.  На торжище,  на перекрестках улиц, на тыне - они и они. Сгоряча
показалось, что их больше, чем новгородцев.
     Опять в Детинце заговорила кожа.  Не тревожно, - било звучало важно и
мирно, привычным голосом приглашая горожан на общее вече. Что же, что?!
     Новгородцы дрогнули. Забившись во дворы, наспех вооружаясь, они ждали
начала  грабежа.  Переговариваясь с  соседями,  иные,  приставив к  стенам
лестницы,  сбивались вместе, прятали в погребах жен и детей и готовились к
обороне общими силами.  Город затих,  а било звало и звало. Что же это, не
наваждением ли были нурманны?!
     На улицах пусто.  На той стороне, в Заволховье, берег чернел народом.
Там  нурманнов  не  было,   оттуда  лишь  видели  возвращение  нурманнских
драккаров,  там слышали тревогу, слышали нурманнские рога, а понять ничего
не успели.
     Величественно гудело било, созывая все людство на общее вече.


2

     Покинув  все  городские  ворота  открытыми,  викинги  ушли,  оставили
перекрестки,  очистили  торжище  и  поднялись  на  стены  Детинца.  Многие
вернулись  к   драккарам  и  столкнули  их  на  воду.   На  реке  нурманны
разделились;  часть поднялась к Волховскому истоку, часть спустилась вниз,
к месту, где на берегу лежали четыре первых драккара. Река между Городом и
Заволховьем освободилась.  Било  на  время  смолкло  и  опять  заговорило,
вызывая по  порядку на  вече  каждый  конец  Города.  На  улицах раздались
возгласы бирючей, собирающих людство. Через Волхов поплыли лодки с вестями
для другого берега.
     Заволховские заранее вывалили на  берег.  Многие были  с  оружием,  и
посыльные побоялись высадиться.  В  лодках люди заметили и старых бирючей,
которые,  служа Городу,  годами топтали мостовые.  Остановится, постучит в
бубен и  раздельно кричит в  трубу веденное сказать от  старшин.  Сидели в
лодках несколько городских ротников и приказчиков боярина Ставра.
     Посыльные закричали:
     - Гей,  людство! Слушай! Садитесь в свои лодки, плывите, сходитесь на
торжище, будете слушать.
     В   ответ  народ  завопил  не   поймешь  что.   Людей  едва  успокоил
заволховский старшина Усыня и повел с посыльными беседу:
     - Кто вас прислал?
     - Ставр.
     - Нурманны где, в Городе?
     - В Городе.
     - Чего надобно Ставру? Сам сел на нурманнскую цепь, других тянет?
     - Не на цепи боярин! Нурманны ему послушны, ему служат...
     Не  дав  договорить речь,  люди ахнули вразброд.  Кто не  понял,  кто
понял,  кто недослышал. Народ же все подваливал на берег, задние потеснили
передних в  воду.  В  тесноте истошными голосами взвыли бабы и  ребятишки.
Усыня исчез в  сумятице.  Со страха лодки с  посыльными отошли на середину
Волхова.
     А било гудело и гудело, звало и звало. Смолкало, перебившись, и опять
налаживалось зовом,  привычным для новгородского уха с первых дней,  когда
ребенок учится ходить.
     Заволховские кое-как разобрались,  отступили от воды, очистили место,
и показался старшина Усыня.  Лицо багровое, борода сбита на сторону, ворот
кафтана разорван, и без шапки. Он махнул рукой - подплывайте.
     Посыльные подгреблись.
     - Говорите.
     Не бирюч, а Гарко, из старших приказчиков Ставра, повел речь:
     - Ничего не бойтесь.  Нас послал князь Ставр. Вы уже слышали, что ему
служат  нурманны.  Народу не  будет  худого.  Нурманны не  будут  грабить.
Насилия чинить не будут.  Не бойтесь,  все идите на вече.  А от нас другой
речи не ждите. На вече князь сам скажет. С собой оружия не берите.
     Люди смолчали,  а  посланные поплыли обратно.  Хотя князь Ставр им  и
велел  сойти  на  берег  и  прокричать клич  по  заволховским улицам,  они
ослушались князя.


3

     Заволховские переправлялись.  Сильнее страха было желание знать,  что
случилось с Новгородом.  Народ выходил на торжище, но без жен, без дочерей
и подростков,  не как ранее сходились на вече.  Приходили хозяева,  взяв с
собой для подмоги на случай чего сыновей, племянников и захребетников.
     Старые старики велели молодцам тащить себя на руках, а остальным всей
крепкой силой старшего родовича приказывали:  нишкнуть и  сидеть во дворе,
покуда сам не вернется домой.
     Собирались,  ждали,  смотрели.  Ворота в Детинец распахнуты, мостовые
окроплены  свежей  кровью,   по  сторонам  лежат  поколотые  и  посеченные
городские ротники.  Их накрыли врасплох. Почти никого не видно в броне или
в  кольчуге,  все  в  кафтанах и  простых  рубахах.  На  крышах  расселись
прилетные вороны. Не будь тел и не будь воронов, никто бы не сказал, что в
Городе стряслось невиданное и неслыханное. Как всегда, не боясь людей, под
самые  ноги  слетали  сизые  голуби,  светило Солнышко и  с  Ильменя тянул
ветерок.
     Наконец било замолчало,  и люди будто оглохли от упавшей тишины.  Как
ночью.  Нет,  ночами заботливые псы брешут в сторожевой перекличке и зовут
ротники.  Ныне же с  приречных дворов доносился дурной лай и вой лохмачей,
встревоженных чужим запахом драккаров.  Молча, озираясь и вздыхая, хозяева
ждали.
     Забряцало  железо,  затопали  тяжелые  сапоги,  и  из  Детинца  вышли
латники.  Ставр не  пожалел лучших доспехов и  оружия из своих клетей,  на
славу  обрядил  своих  приказчиков,   захребетников  и  нарушивших  клятву
подговоренных  ротников.   Княжья   дружина   вышла   крепким   строем   и
расступилась, давая путь Ставру.
     В  бахтерце с насечкой лучшей работы мастера Изяслава,  в поножах,  с
длинным мечом  на  золоченой цепи,  князь  Ставр вышел к  новгородцам.  По
обычаю римских кесарей, он нес в руке шлем с наличьем.
     Князь,  откинув гордую голову,  сверху взглянул на  вече.  И,  махнув
страже рукой,  чтобы оставалась на месте,  без страха вошел в толпу.  Люди
расступились,  но не сошлись, как прежде бывало, никто не наступил на след
Ставра.
     - Эй,  людство!  Эй,  новгородцы!  Эй,  хозяева!  -  чистым,  громким
голосом,  охватывая все торжище,  позвал Ставр.  - Неустройство ваше видя,
печалуясь о  ваших бедах,  не  желая прежнего беспорядка при вашем обилье,
решил я! Что решил, о том скажу.
     Ставр повернул голову вправо и влево,  будто бы мог увидеть все лица,
встретить все взгляды, и продолжал:
     - Решил -  не  быть выбранным на  крик старшинам.  От них нет чести и
правды.  Решил я  сам быть вашим князем.  Решил взять на  себя Новгород со
всеми пригородами, пригородками, землями ближними и дальними. Отныне я ваш
князь!
     Ставр  вновь  оглянулся.  Ему  никто не  перечил.  Уверенно звучал на
торжище голос князя:
     - Решил я  исправить Новгородскую Правду,  в чем она нехороша.  В чем
хороша -  так оставлю.  В Городе будет жить верная нурманнская дружина.  А
вместо прежних ротников я наберу новую дружину.  Идите служить, кто хочет.
Я  пожалую дружинников.  Против прежнего жалованья городским ротникам моим
дружинникам я  даю вдвое.  Я  буду вас охранять,  буду для Новгорода брать
новые земли,  от того Городу пойдут добро и прибытки. Идите же ко дворам и
занимайтесь своим делом.  Что мне от вас понадобится,  о том повещу. Я ваш
князь, самовластный владыка. Ныне живите спокойно. Ступайте!
     Отступая перед  князем,  народ  потеснился.  Ставр  накрылся шлемом и
скрестил  руки.   Медленно,  оглядываясь,  новгородцы  расходились.  Ставр
заметил,  как поднялась чья-то рука с тяжелым ножом,  чтобы метнуть в него
оружие, но не дрогнул.
     С  тына Детинца,  где густо стояли внимательные нурманны,  скользнула
меткая  стрела.  На  торжище  осталось  тело.  Двое  вернулись  и  подняли
товарища, князь не воспрепятствовал.
     Город замер,  как  боец,  ошеломленный железной дубиной-ослопом,  как
бык, оглушенный обухом по толстому черепу.



Глава третья

1

     С  рассвета и  дотемна княжьи бирючи ходили по  новгородским улицам и
звали  людей в  княжью дружину,  сулили знатное княжье жалованье и  княжью
милость,  обещали каждому особый княжий подарок за хорошую службу.  Бирючи
манили охочих людей и объявляли строгий княжий наказ:
     - Да никто бы охочим людям не мешал, не отговаривал бы. Ни отец сына,
ни дядя племянника,  ни дед внука,  ни хозяин захребетника и подсуседника.
Не препятствовали бы и рабу, и закупу, отрабатывающему свои долги!
     Прошел день,  другой,  третий,  и новгородцы начали узнавать о тайных
кривых  дорожках,  которыми  пришел  к  княжению  боярин  Ставр,  старшина
Славенского конца.  Детинец так легко пал потому,  что часть ротников была
задарена князем.  Кто хотел защитить Город и  сцепился с нурманнами,  того
свои обходом били в  спину.  Такое же дело случилось и  у городских ворот.
Вначале мнилось,  будто нурманны одни их захватили. Нет, и там постарались
княжьи приспешники.
     Новгородцы называли  и  оплакивали старшин  Гурю,  Симка,  Родогоя  и
Рогню, которых люди Ставра взяли со дворов и, приведя в Детинец, удушили.
     Называли старшин Гудима и Гула,  бояр Делоту,  Синего, Хабара и Нура,
бывших с князем заодно.  Из них князь составил свою умную думу, они вместо
прежних старшин будут править городскими концами. О том уже кличут бирючи.
Новые,   самозванные  старшины   набирают   дружинки  и   вооружают  своих
захребетников в подражание князю Ставру. Разделился Город...
     Новгородцы  оглядывались  и  искали,  куда  же  позадевался  старшина
Гюрята?  О нем ничего не слышно,  и его городской двор пуст,  один забытый
пес  гложет  привязку.  Добрые  соседи  перелезли  через  крепкую  ограду,
выручили  собаку  и  заглянули  в  избы.  Там  наспех  разбросанное добро.
Вспомнили: Гюряты не было в Городе в день появления нурманнов.
     Пропали старшины Коснята,  Кудрой,  Бонята,  Голдун.  Не стало многих
знатных  мастеров,  многих  простых  людинов.  Не  стало  купцов,  которые
соперничали со Ставром в делах, - Колта, Пелга, Чагода.
     Они бежали.  Когда же?  Уже на  следующий день князь во  всех воротах
поставил  стражу.  В  Город  пускали  всех,  а  из  Города  выпускали лишь
одиночных людей, семьями выезд воспрещался.
     Стало быть,  многие люди нашли время утечь, как только нурманны взяли
Город.  В тот день нурманны берегли волховские ворота,  а другие,  полевые
ворота, оставались свободными.
     Претерпев первый страх,  иной горожанин начинал злобиться на тех, кто
сразу догадался сбежать от князя Ставра с его нурманнами.  Злобиться,  что
его не взяли и скорее него догадались искать силу в ногах, коль ее не было
в руках для защиты Города.


2

     Железокузнец Изяслав,  уходя  на  первую  народную встречу  с  князем
Ставром,   оставил  без  языка  свою  жену  Светланку.   Женщина  завидела
нурманнов,  заслышала проклятые нурманнские рога, и ей почудились страшные
дни детства.  Метнулась к калитке -  ноги изменили. К возвращению Изяслава
Светланка пришла в сознание и еще слабым языком, но внятно просила мужа:
     - Уйдем из Города, уйдем...
     В белокурых косах Светланки седина не была заметна,  и она оставалась
такой же белой,  как в молодости. У Изяслава борода и голова сделались как
серебро с чернью.  Он погладил хозяйку по щеке,  приголубил, утешил. Какое
бы ни пришло к сильному горе, на него опираются слабые. Сильному нести две
ноши.
     Все  домашние  Изяслава,   кто  работал  в  Заволховье  на  домницах,
прибежали во двор.  Справный хозяин распоряжался не мешкая,  кому бежать в
табун за лошадьми,  кому исправлять старые телеги,  кому готовить новые. В
хозяйстве нашлись запасные колеса,  а  обтесать оси и  наладить кузова для
мастеров было  пустым  делом.  Поспешно разбирались с  добром,  захватывая
лучшее.
     Не минуло четверти дня,  и Изяславовы сдвинулись из гнезда,  проехали
не общим обозом, а по паре и по трое телег окольными улицами и соединились
за Плесковскими воротами.  Вскоре Город ушел назад, начался дождь и стеной
заслонил беглецов.
     Лошадки тянули,  влегая  в  хомуты.  Дорога вилась выгонами,  полями,
кустами.  Бездомные шагали рядом,  на телегах лежали тяжелые клади,  коней
берегли. У беглого самое дорогое достояние - конские ноги и холки.
     Навстречу обозу с десятком вершников налетел Гюрята:
     - Эй! Дай дороги! Стопчу!
     - Стой, не спеши. Тебе некуда спешить. Нету больше Новгорода.
     Спешившись,  ведя  коня  в  поводу,  суровый Гюрята  зашагал рядом  с
Изяславом,  слушал.  Они вместе шлепали по жидкой летней грязи, не слыша и
не видя, как скользили лошади, не чувствуя мокрых бород и холода промокших
спин.
     Вместе,  без  слез  и  без  жалоб,  болели общей болью,  считали силу
нурманнов,  соображали,  много  ли  своих  новгородцев  пойдет  к  Ставру,
привяжется к самозванному князю.
     - Держи ко мне путь, - сказал Гюрята. - Дорогу-то знаешь?
     - Знаю.
     Гюрята прихватил коня за гривку,  прыгнул. Он оставил на дороге двоих
с приказом встречать беглых и направлять на его огнище. Сам на перекрестке
свернул к  знатному огнищанину Баргу,  а  сына с тремя вершниками погнал к
другому соседу.


3

     Богатое  Гюрятово огнище  залегло на  день  пути  от  Новгорода и  на
четверть дня  от  берега  Ильменя Гюрята  владел обширными полями,  держал
большие стада рогатого скота, много сот свиней и овец.
     Во  дворе  Гюряты  строения  были  низкие,  крытые  соломой,  темные,
закопченные.  В дверях,  чтобы сохранить лоб, приходилось пониже кланяться
очагу и хозяину. Оконца затянуты бычьим пузырем, дворы плохо или совсем не
мощены, - не в Городе. Все это было для Гюряты нипочем.
     Зато  усадьба была  закрыта высоким тыном  и  защищена глубоким рвом,
скотские загоны - как торжища, хлевы - как улицы. Зато суп в мисках всегда
бывал густым,  каша  жирной,  и  ковши полны меда и  пива.  Все  были сыты
одинаково,  от  хозяина  до  сопливого  парнишки-страдника.  Так  заведено
хозяином.
     Ставр никогда не жаловал Гюряту, а Гюрята - Ставра. Знатный огнищанин
зло  смеялся над замашками городского боярина,  который,  послушай Гюряту,
только и  умел подделываться под грека,  ладиться под нурманна и  рядиться
готом.
     Обоз Изяслава втянулся в усадьбу Гюряты после рассвета.  Хозяин ждал,
успев  побывать у  соседей.  Усевшись с  кузнецом на  лавке,  Гюрята вновь
заставил кузнеца рассказать без  спешки все,  что было видено и  услышано,
каждое слово. На речь Ставра Гюрята захохотал, будто бы его развеселило. У
Изяслава нехорошо повернулось сердце.
     - Чему радуешься? - упрекнул мастер огнищанина.
     - Тебе  горе слепит очи  бабьей водой,  меня же  оно  просветляет,  -
возразил Гюрята.
     Из  Гюрятова огнища пустились чуть ли не первые гонцы по новгородским
пригородам  и  землям.  Расчетливый Гюрята  выгонял  посыльных  парными  и
каждого о  двуконь.  Вершники Гюряты вели с собой в поводу вторых коней и,
притомив первых, всегда имели свежую смену.
     Поэтому  Плесков  (Псков),  пригород  Новгорода,  не  попал  в   руки
посланным Ставром боярам Синему и Хабару с нурманнами, хотя они и спешили.
Плесковские  ворота  вовремя  запахнулись  и  не  открылись   на    тонкое
красноречие Синего, не отомкнулись хитрыми угрозами  Хабара.  Плесковитяне
поднялись, пособники Ставра смолчали, не посмели себя показать и  остались
неведомыми.
     Нурманны сунулись с  размаху взять Плесков на  слом -  не взяли.  Под
камнями и  стрелами из  тынных камнеметов и  самострелов,  от  плесковских
лучников и  на  стене в  рукопашной схватке легло до  двух  сотен викингов
ярлов Гаука и  Гаенга и  до сотни викингов из пятисот,  одолженных братьям
другими ярлами за долю в будущей добыче.
     Так и не удалось братьям-ярлам,  владельц