ли на султана пергаментными корешками,  оправленными
серебром и драгоценными камнями. Может, в них Ибрагим найдет совет, может,
там написано,  как надо управлять государством?  Но их так много, а у него
столько времени пропало в тюрьме,  и он так мало знает!  С какой начать? А
потом что?  Тратить дни,  недели,  месяцы на чтение,  а  за стенами дворца
раскинулась огромная империя,  границ которой он не представляет.  Десятки
народов живут в ней, а что это за народы? Есть где-то Персия - покоренная,
но не уничтоженная,  есть и  Крым,  всегда готовый ужалить змеиным жалом в
самое чувствительное место - Кафу; гудит непокорный Азов, а в конце концов
- весь мир вокруг враждебный и неизведанный.
     Где обрести точку опоры и  душевное равновесие?  Среди женщин гарема?
Он падок к женской ласке,  но кто может поручиться, что его не отравит, не
зарежет кинжалом какая-нибудь одалиска Амурата?  Почему Замбул до  сих пор
еще не  привез новых красавиц?  Ибрагима охватила неудержимая похоть,  ему
вдруг  показалось,  что,  как  только  он  освободит  свое  тело  от  мути
физических  страстей,  ум  станет  ясным  и  быстрым:  сначала  он  должен
почувствовать  себя  властелином  в  малом,  чтобы  уравновеситься,  стать
наконец нормальным человеком.
     - Замбул! - крикнул. Повторил еще громче: - Замбул!
     В  тот  же  миг к  нему подбежал кизляр-ага со  скрещенными руками на
груди.
     - Ты обещал мне показать гарем.  Где же те красавицы,  за которыми ты
разослал гонцов во все города страны?
     - Великий  падишах,  -  промолвил Замбул,  -  я  только  ждал  твоего
приказа.  Самые  красивые  дочери  украинских  степей,  Кавказских  гор  и
знойного Египта ждут тебя в гареме возле фонтана.
     - Веди!
     Ибрагим оторопел,  увидев  длинный ряд  девушек.  Какую  же  выбрать?
Растерянно смотрел то  на красавиц,  то на Замбула.  Прошелся вдоль ряда с
платочком в  руке,  который должен был вручить избраннице,  и остановился,
загипнотизированный большими черными глазами, в которых не было ни боязни,
ни покорности, не было и стремления обольстить.
     - Кто ты, как тебя звать?
     - Я черкешенка Тургана,  а для тебя,  султан, буду шекер*, - ответила
девушка, повязывая платочком свою шею.
     _______________
          * Ш е к е р  - конфетка, сахар.

     - О аллах! - прошептал пораженный Ибрагим.
     Хозяйка  гарема  -   кяя-хатун  -   вывела  Тургану  из  ряда,  чтобы
подготовить для ночи:  искупать в ароматных водах, одеть, а вечером ввести
в спальню султана...
     Умиротворенным и довольным Ибрагим встретил утренний азан. В эту ночь
он понял самое главное: свою собственную человеческую полноценность.
     Забыв о тронном зале,  из которого еще вчера боялся выйти,  о тысячах
опасностей,  которые  ежедневно  подстерегают султана,  Ибрагим  вышел  из
дворца  и  полной грудью вдохнул свежий воздух.  Пышный сад  протянулся по
склонам от  Золотого Рога вдоль Босфора до самого Мраморного моря.  Стрелы
кипарисов выстроились над плоскими кронами ливанских кедров,  над проливом
кружились чайки, провожая галеры, отправлявшиеся в дальние края.
     Оглянулся назад и вздрогнул от удивления:  карлики -  Ибрагим даже не
ожидал,  что они идут следом за ним, - упали ниц на землю от одного только
султанского взгляда! Очевидно, у него все-таки есть власть.
     Ибрагим шагнул к  карликам,  и они попятились назад.  Это понравилось
султану.  Но жалкие людишки,  лежавшие у  его ног,  показались ему слишком
малыми,  его власть должна быть намного сильнее. <Как убедиться в этом?> -
рассуждал султан. Посмотрел на высокие стены, провел глазами по аллеям и в
беспомощности ударил в ладони.
     И вдруг свершилось чудо.
     Из дверей гарема бежал церемониймейстер. Капу-ага, запыхавшийся, упал
перед  султаном  на  колени.  Смотрел  Ибрагиму в глаза и ждал приказаний.
Ибрагим нерешительно ударил в ладоши еще раз. Это повторил капу-ага громче
-  теперь  уже  мчался по аллее начальник султанской свиты,  алай-чауш,  и
поклонился в пояс.  Ибрагим продолжал бить в ладоши, этот жест повторял за
ним капу-ага,  и из недр дворца выбегала прислуга,  и султан удивился, что
ее так много. Перед ним стояли - кто склонившись до земли, кто на коленях,
кто лежал пластом на земле - какой у кого чин: янычары, спахи, бостанджи и
капиджии*,  портные,  сокольничьи,  кубкодержцы,  стремянные,   меченосцы,
поясничие, повара, немые, городничие - сотни верноподданных людей окружили
его одного.
     _______________
          * К а п и д ж и и  - охрана ворот султанского дворца.

     Так вот где ключ к власти.  Хлопнет он в ладони еще,  и еще,  и сотни
раз - вся империя поднимется, заработает без него, но по его сигналу.
     Ибрагим почувствовал, как наливаются его мускулы, расправляется хилое
тело,  наполняется гордостью искалеченная душа,  -  покорность этих  людей
дала ему уверенность и  силу.  Впервые за время своего султанства он изрек
никем не подсказанные слова.  Вначале тихо, потом смелее и смелее, наконец
голос его громко зазвучал в стенах дворца:
     - Я  -  властелин трех  частей света,  пяти морей,  страж святых мест
Мекки и Медины, владыка Стамбула, Каира, Дамаска, Багдада!
     - Да, эфенди! - ответили ему хором.
     - Амурат погиб  потому,  -  продолжал Ибрагим,  -  что  был  трусом и
бездарным полководцем,  а я ваш вождь,  знаменитейший,  мудрейший...  -  и
здесь султан запнулся.  А что, если на это шутовство ответят молчанием или
кто-нибудь скажет: нет! Что тогда?
     - Мудрейший из всех султанов! - закончили за него.
     Ему  показалось,  что над ним засиял нимб невиданного могущества,  он
смело шагнул вперед.  За  Ибрагимом поворачивались слуги и  падали ниц.  И
султан подумал:  пройдет он  вот так пешком через всю Анатолию и  Румелию,
все народы так же падут перед ним на колени.
     А  так ли это?  У кого спросить?  Всматривался в лица своих слуг,  но
никого из  них не  знал,  только одна пара глаз поражала его преданностью,
усердием, мольбой. Это были глаза Замбула.
     Султан взмахнул рукой.  Жест,  по-видимому,  был удачным,  потому что
вдруг все исчезли, и перед ним остался лишь один отвратительный кизляр-ага
с желтыми редкими зубами, он льстиво сказал:
     - Звезда  блестящая,  ослепляющая глаза,  высокий  царь  над  царями,
держащий в своих руках весь мир, я приветствую тебя!
     Ибрагим оборвал красноречие Замбула,  подал  знак  рукой,  чтобы  тот
поднялся, кратко произнес:
     - Рассказывай обо всем, что тебе известно.
     У  Замбула заблестели глаза,  он  не  сумел  скрыть своей радости под
маской смиренности.  О,  как  только удастся выполнить поручение Нур  Али,
Замбул станет самым богатым человеком в  мире.  Янычар-ага обещал дать ему
галеру золота из  сокровищницы Эдикуле,  если  будет  убран великий визирь
Аззем-паша.  Визирь,  который  пережил двух  султанов,  самый  влиятельный
человек в империи.  Самое главное -  вызвать у султана подозрение, а потом
цепь недоверия опутает визиря и в конце концов сомкнется на его шее. Пусть
вместо него будет Нур  Али или сам шайтан -  Замбулу все равно.  Ему нужны
деньги,  за которые в  далекой священной Медине он купит землю и в роскоши
будет доживать свой век.
     Кизляр-ага начал издалека.  Он  вытащил из рукава свиток и  развернул
его. На нем были записаны имена некоторых из слуг.
     - Не  все твои слуги,  великий падишах,  рады тому,  что мудрейший из
султанов взошел на престол,  -  льстиво начал Замбул.  -  Он тыкал пальцем
против имен,  и Ибрагим равнодушно давал согласие на смерть незнакомых ему
людей, которым после обеда отсекут головы на султанской конюшне.
     Замбул становился смелее.  О,  это  уже  многое значит,  коль  султан
слушает его.  Он свернул свиток, отошел на несколько шагов назад, не сводя
глаз с Ибрагима.
     - Ты еще что-то хочешь сказать, Замбул?
     - Пусть гнев моего повелителя падет на мою голову,  я был бы счастлив
умереть от-его руки. Великий визирь Аззем-паша...
     Султан насторожился,  и  это не  прошло незамеченным главным евнухом.
Замбул опустил глаза, умолк. Не много ли он позволил себе сегодня?
     Ибрагим  впервые почувствовал,  как  им  овладевает гнев  повелителя.
Бледное лицо его налилось кровью, он подошел к дрожащему евнуху:
     - Что тебе известно о нем?
     - Он...  он  правил  государством при  Амурате и  верно  служил  ему.
Аззем-паша не радовался, когда провозгласили тебя султаном...
     Об этом догадывался Ибрагим. Но лишить государство властителя было бы
равносильно самоубийству.
     - Что известно тебе, Замбул, о его нынешней неверности моей особе?..
     - Нет, нет... Мне ничего не известно...
     - А  кто  тебе  посоветовал вызвать у  меня  подозрение к  визирю?  -
закричал Ибрагим.
     Кизляр-ага в  притворном  страхе  упал  перед  султаном  на   колени,
бормоча:
     - О,  прости,  великий!..  Я сам... По своей безграничной преданности
тебе.  Амурат относился ко мне хуже, чем к псу, валиде пренебрегала мной -
все это только из-за того,  что я  выразил свое сожаление о  младшем брате
Амурата, когда... А великий визирь оскорбил мою безграничную любовь к тебе
своим холодным безмолвием в  то  время,  когда весь  Стамбул,  вся  страна
торжествовала.
     Лицо  Ибрагима стало  добрее.  Он  еще  был  чувствителен к  льстивым
словам,  ведь всего несколько дней отделяют темницу от трона.  Если Замбул
когда-то  сочувствовал Ибрагиму,  то  теперь  он  станет его  верным псом.
Султану нужны слуги. Ударять в ладоши он научился, выполнять приказы будут
доверенные люди.
     - Живи,  Замбул, - произнес. - Ты ныне получишь от дефтердара подарок
за верность.  Но если вздумаешь помышлять об измене,  не надейся,  что это
утаится от меня. И тогда я велю выбросить твою голову за ворота сарая... А
теперь позови ко мне великого визиря. Я жду его...
     Ибрагим   волновался,   ожидая   прихода   Аззема-паши.   Сегодня  он
почувствовал свою власть над слугами,  как же он должен вести себя с умом,
управляющим государством?  Что у него есть против этого сильного человека?
Шелковый шнур, меч?.. Но для этого оружия еще не пришло время. А что еще?
     В  возбуждении  бегал  по  тронному  залу,   ломая  пальцы.  И  вдруг
натолкнулся  на  седобородого  человека  с  умными  глазами.  Удивительная
улыбка,  как  у  отца,  что  снисходительно глядит на  капризного ребенка,
заиграла на губах великого визиря и вмиг спряталась в усах и бороде.
     - Слушаю тебя, султан.
     Ибрагим затопал ногами и, сжимая кулаки, завопил:
     - Я  заставлю,  заставлю всех  слушать меня и  ползать передо мной на
коленях! Слышишь, я заставлю!
     - Непонятен мне твой гнев, султан, - спокойно ответил визирь. - Разве
кто-нибудь из  государственных мужей уже успел проявить непослушание твоей
особе?
     Ибрагим сел на трон, вытер платком пот с лица.
     - Ты моя правая рука,  -  заговорил он спокойно, - но вместо помощи я
слышу от  тебя  унизительные для  меня  нравоучения и,  если хочешь знать,
чувствую с твоей стороны пренебрежительное отношение к особе султана.
     Аззем-паша опустил голову, и Ибрагим обрадовался, что ныне покоряется
ему и великий визирь.  Но не слова покаяния донеслись до слуха султана,  а
речь,   которая  заставила  бы  каждого  в  Турецкой  империи  задуматься,
насторожиться, испугаться.
     - Наше государство намного больше,  чем султанский дворец, Ибрагим. И
поэтому оно  дорого  не  только семье  Османов,  а  каждому турку.  Крепко
сколотил наше  государство Магомет  Завоеватель,  а  Сулейман Законодатель
одел его в золотую парчу.  Но его пышные одежды расползаются по швам. И от
этого болит моя седая голова.  Султаны меняются,  государство остается.  А
кто же позаботится о нем,  как о своем собственном доме?  Янычары, которые
дерут  с  него  лыко  и  думают лишь  о  своем  благополучии,  прикрываясь
верностью султану и корану?
     - Что ты говоришь,  Аззем-паша?  -  насторожился Ибрагим.  -  Не смей
порочить янычар... Это устои...
     - А если эти устои больше не выдерживают испытания временем,  султан,
не лучше ли выбросить их в мусорную яму и посмотреть, как поступают другие
народы? Нет, ты не пугайся... Это только мои соображения...
     Ибрагим успокоился.  А,  это  его философские рассуждения.  На  твою,
визирь,  и на мою жизнь хватит того,  что есть...  А придут другие, пускай
думают...
     - Но я должен рассказать тебе,  -  продолжал Аззем-паша, - не о своих
соображениях,  от которых голова идет кругом,  а  о  другом,  что является
более важным на сегодняшний день.  Казна пустеет, и надо думать о том, где
взять денег,  чтобы не ходить к  соседям за милостыней.  Если и  дальше ты
будешь  платить так  янычарам,  то  вскоре  нам  придется срывать золото с
султанских надгробий.
     Ибрагим напряженно думал,  что ответить визирю,  чтобы блеснуть перед
ним умом, и неожиданно засмеялся, победно, злорадно.
     - Великий визирь, аллах дал тебе змеиный ум, а хитрости змеи пожалел.
Ибо  знает  и  ребенок:  джихад дает  турецкому народу и  султанской казне
золото!  Азов  не  взят,  войска изнывают от  безделья,  а  ты  предаешься
размышлениям, не угодным ни богу, ни султану.
     - Пойдем в  поход на Азов.  На следующий год,  весной,  я  пошлю туда
султанские и  ханские войска.  Но не в  этом дело,  султан,  от победы или
поражения под Азовом положение не изменится.  Надо подумать о том,  почему
нет  доходов из  глубин  нашей  империи.  А  ждать  трудной минуты,  чтобы
добиться благосклонности подданных,  одарив их награбленным добром,  - это
большая ошибка.  Если  народ станет жить лучше за  счет награбленного,  он
будет благодарить не тебя, а твоего врага.
     Ибрагим позеленел от гнева.  Этот старец разговаривает с  ним,  как с
отроком.  Но,  к счастью,  в памяти султана всплыла старая пословица, и он
тут же выпалил ее, заранее радуясь победе в словесном поединке:
     - Пророк сказал:  <Голове -  думать,  рукам -  исполнять,  а  языку -
хвалить бога>.  Султан подумает,  подданные выполнят,  а  имамы  вымолят у
аллаха для нас удачу. Можешь идти, визирь.
     Аззем-паша поклонился и промолвил:
     - Хорошая пословица,  Ибрагим.  Но  велика печаль,  когда прославляют
бога все,  даже те,  которые не верят в него,  рук для работы маловато,  а
голов, чтобы думать, не ниспослал нашей стране аллах.
     Он  не  смотрел,  какое впечатление произведут его слова на падишаха.
Повернулся и  ушел,  гордо подняв голову.  Знал -  недолго ему  носить ее.
Какая от нее польза,  если она уже не в силах помочь государству,  которое
он  сам  строил,  укреплял,  веря в  его  великое назначение на  земле.  И
равнодушие охватило его душу.


                              ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

                                              Когда услышите  крик  ослов,
                                         просите защиты у аллаха, ибо ослы
                                         кричат, когда увидят шайтана.

                                                                Из хадисов


     Лет  тридцать или  сорок  тому  назад  греки  оставили село  Мангуш и
поселились  в   пещерах   Марианполя  напротив  Успенского  собора   возле
Чуфут-кале. Древнюю церковь Успения они назвали крымским Афоном, направили
сюда священников и монахов,  а позже к ней потянулись все христиане Крыма.
Даже  ханы  относились к  святому  месту  с  каким-то  суеверным  страхом.
Некоторые из них,  отправляясь в поход,  будто бы даже ставили возле иконы
Марии свечи.
     Греческие священники рассказывали,  что основал собор апостол Андрей,
остановившись в  Крыму по  пути  из  Синопа в  Скифию.  Проповедник учения
Христа,  который позже  на  днепровских холмах установил крест,  заезжал в
Херсонес,  окрестил  его  и,  двигаясь  дальше  на  север,  увидел  вблизи
нынешнего Бахчисарая пещеру,  пробитую  подземными водами.  Над  входом  в
пещеру на  скале  он  повесил чудотворную икону  богоматери и  освятил это
место.
     Греки построили здесь собор и  провозгласили отпущение грехов в  день
успения святой Марии, а Мангуш опустел.
     Но  ненадолго.  В  укромную долину среди  гор,  где  журчит ручей  со
студеной водой,  пришел  хромой  парень Стратон -  отпущенный невольник из
Карасубазара.  Его взяли в  плен на Украине,  когда он был еще подростком.
Ему посчастливилось:  из-за хромоты Стратона не взяли ни в янычары,  ни на
галеры,  его  купил  на  базаре  богатый  барынский бей,  чтобы  ходил  за
лошадьми.  Уплатил он за него немного,  а  взял себе работника с  золотыми
руками.  Очевидно, Стратон родился конюхом - бейские аргамаки в его добрых
руках стали сытыми,  резвыми.  Кроме этого,  он  знал  столярное ремесло -
научился у отца, а у матери-знахарки - разбираться в целительных травах.
     Наверное,  Стратон никогда не увидел бы свободы, если бы не случай. У
бея заболел сын -  единственный наследник. Когда уже все знахари предрекли
ему смерть,  к  бею зашел Стратон и  сказал,  что излечит больного,  но  в
оплату за это потребовал свободу.  И  произошло чудо:  барынский наследник
выздоровел от чудодейственных трав, а бей сдержал свое слово.
     О возвращении на Украину Стратон даже не мечтал.  Пропал конь,  так и
узду брось... Его хату разрушили на его глазах, стариков отца и мать убили
- к  кому  он  вернется?  Некоторые  убегали,  пробираясь через  Сивашские
болота,  но Стратон даже не пытался. На таких ногах, как у него, далеко не
уйдешь,  вот и  довольствовался той свободой,  которую обрел.  А  здесь не
пропадет - он мастер на все руки.
     Прошел по степи, но нигде не нашел местности, которая могла бы скрыть
его  от  злого глаза.  Степняка манили к  себе горы.  В  опустевший Мангуш
забрел  случайно.  От  греческих поселений остались лишь  груды  развалин,
заросшие бурьяном,  да следы огородов,  - Стратон остановился, не понимая,
почему люди покинули такую благодатную долину. Окинул глазом мастера белую
скалу,  которая  виднелась над  рекой  Бодрак,  и  подумал,  что  греки  -
неразумные  люди.   Этот  камень,   сумей  только  его  срезать,  принесет
богатство.
     Стратон  знал  татарский  земельный закон  по  шариату*:  кто  оживит
мертвую землю,  тому она принадлежит на  вечные времена.  Если ты  выкопал
колодец на  пустыре,  то  имеешь право владеть землей вокруг на расстоянии
сорока шагов во все четыре стороны света,  посадил дерево - на пять шагов,
а если нашел проточную воду - так даже на пятьсот.
     _______________
          * Ш а р и а т  - мусульманское право.

     Ручей  Стратон назвал  по-татарски Узенчиком,  огородил участок земли
камнями,  сделал  железный  шпунт  и  начал  резать  бодрацкий камень.  На
деревянных полозьях таскал его в Бахчисарай и продавал армянам;  добротный
строительный материал  заметили  и  татары.  Вскоре  к  Стратону в  Мангуш
наведался один бахчисарайский мулла,  чтобы договориться с  ним о поставке
камня  для  строительства мечети.  Вот  тогда  и  посыпались деньги в  его
карман: он купил себе лошадь, построил дом. И со временем начали стекаться
сюда бывшие невольники со всех концов Крыма.
     Не  замедлил  проведать  Стратона  и  собственник земель,  окружающих
Бахчисарай, неудачливый яшлавский бей. Среди всех крымских - самый бедный.
Ширины  захватили плодородные земли,  что  лежали возле  Кафы,  и  таможню
кафского  рынка.  Ширинский бей  диктовал свою  волю  хану,  и  перед  ним
расступались часовые,  когда он въезжал в ханский дворец.  Мансуры владели
доходным  Перекопом,   Барыны  -  невольничьим  Карасубазаром,  а  Яшлавы,
примостившись  возле  ханского  порога,  прозябали  на  необжитых  холмах,
которые не приносили никакого дохода.
     Узнав о дорогом бодрацком камне,  который открыл Стратон, бей получил
у хана грамоту, которая разрешала свободным христианам селиться в Мангуше,
а  чтобы  неверные  не  стали  чересчур своевольными,  приказал окружающим
татарам переселиться в новое село.
     Новый Мангуш вырос в  течение нескольких лет.  Вско