- Ой! - со смехом говорила Здана, - кто  бы  мог  поверить,  что  это
слабая Кася вчера несколько раз хваталась за секиру, и ее  пришлось  силой
удерживать.
     Стыдливая  Кася,  смутившись  тем,  что  тайна  ее  была  обнаружена,
зарумянилась,  отвернулась  и  даже  глаза   рукой   прикрыла,   собираясь
отпираться от приписываемого ей  поступка,  но  стоявшие  тут  же  девушки
подтвердили слова Зданы, а Томко взглянул на нее с радостью и гордостью.
     - Если Бог чудом спасет нам жизнь, - обратился Томко к сестре, -  нам
будет, о чем вспоминать. Что тут говорилось, что  мы  пережили,  -  трудно
будет потом поверить!
     - О это правда, - говорила Здана, приходя на  выручку  Касе,  которая
отвечала ему только взглядом. - Мне и теперь все кажется каким-то сном!  Я
и сама не знаю, сплю я или грежу на яву.
     Кася качала головкой и то бросала на Томка смелый взгляд, то опускала
ресницы, то снова вызывающе смотрела на него, но, встретив его  взгляд,  -
тотчас же теряла самообладание.
     - Очень вам больно от ран? - спросила она тихо, желая хоть что-нибудь
сказать.
     - Нет, - отвечал Томко. - Что это за раны! Больно мне только то,  что
вам у нас так неспокойно жить, что вы даже беретесь за секиру...
     Зарумянившаяся  Кася  покачала  головой,  и  длинная,  золотая   коса
обвернулась вокруг ее руки. Она взяла эту косу и стала играть ею.
     - А без вашего гостеприимства, -  сказала  она,  наконец,  -  нам  бы
пришлось, пожалуй, умереть с голоду в лесу!
     Здана,  наблюдала  их  лица,   улыбки   и   взгляды,   вспоминала   о
неблагодарном Мшщуе. Она потихоньку спросила о нем у брата,  который  глаз
не спускал с Каси, И у него было такое странное чувство, как будто чернь и
не подходила еще к замку, и ничьей жизни не грозила ни малейшая опасность,
и как будто на свете была весна и полное спокойствие.  Забыл  обо  всем  и
таким блаженным себя чувствовал...
     - Ах, когда же это, наконец, окончится, -  вздохнула  Кася.  -  Я  не
боюсь! Ведь отец Гедеон говорил, что бог сотворит чудо!
     - А для меня, хотя бы  все  счастливо  кончилось,  никогда  не  будет
счастья, - отозвался тихо Томко. - Как настанут лучшие времена, вы  уедете
от нас далеко, а с вами...
     Кася в испуге отшатнулась от него и схватила Здану за руку,  так  что
Томко не решался договорить.
     Девушки обменялись взглядами. Добрая сестра прижала  Касю  к  себе  и
вместе с ней подошла к брату.
     - Послушай, что Томко говорит тебе, - настойчиво  сказала  она,  -  я
ручаюсь за него, что он говорит правду. Я его знаю!
     Остальное она договорила на ухо Касе. Та пятилась назад, как будто не
желая слушать, а сама улыбалась довольная.
     - А вдруг мама подслушает, да увидит нас! - живо говорила  она,  -  я
боюсь...
     - Только бы Бог помог покончить с этим, - торопясь высказаться, начал
Томко, - если милостивая пани, ваша матушка не захочет  меня  выслушать...
если мне откажут отдать вас, то видит Бог, хоть бы силою пришлось  увезти,
а будешь моя!
     Выговорив это, Томко повернулся и выбежал. Кася с испугом  оглянулась
вокруг, - не подслушал ли кто... Но слышала только Здана, а та  поцеловала
ее в лоб и молча крепко обняла.
     Между тем над воротами  собрались  на  совет  все  главные  защитники
замка.
     - Что с ними случилось? Что это значит? - говорили все.  -  Чего  они
там собираются и строятся в отряды?  Почему  оставили  нас  в  покое?  Что
делается там в долине?
     - Это все хитрости черни! -  говорил  подозрительный  Лясота,  -  они
хотят успокоить нас, чтобы потом напасть на нас неожиданно и  разбить.  Не
верю я, чтобы они так легко отступились.
     - И все свои трупы оставили, - прибавил Топорчик. - Даже  костров  не
развели, так и побросали их.
     - Они должно быть считают нас за глупцов и думают, что проведут  нас,
как малых детей, - сказал Белина.
     - Кто знает, что надумал Маслав, -  говорил  Вшебор  Долива.  -  Одно
только верно, что по доброй воле они нас не оставят.
     Гадали и рядили, но никто не понимал того, что творилось во вражеском
лагере,  и  почему  вчерашний  штурм  так  внезапно  сменился  сегодняшним
миром... Отец Гедеон также вышел на мост посмотреть.
     - Отец Гедеон, - закричали  ему  со  всех  сторон,  -  ты,  наверное,
скажешь нам, что это значит.
     - Я не  военный  человек,  -  спокойно  возразил  капеллан,  окидывая
взглядом долину, - одно только я  знаю  и  вижу,  что,  если  Бог  захочет
кому-нибудь оказать милость, тому он посылает с неба неожиданную помощь...
Во время пожара - ливень, а для усталых отдых. Бог велик!
     В то время, как одни начинали успокаиваться, и надежда проникала в их
сердца, другие - были охвачены отчаяньем и тревогой. Простой народ,  вчера
еще грозивший и упорствовавший, убедившись утром в отступлении  Маслававых
полчищ, начал роптать и проклинать тех, кто обманул их надежды.
     Разделенные на  небольшие  группы  они  сидели  в  окопах  угрюмые  и
погруженные в себя. Только женщины и дети,  оставшиеся  во  дворе,  громко
плакали. Все боялись мести со стороны рыцарей, проклинали своих и напевали
потихоньку погребальные песни. И они все не могли понять, что означало это
внезапное успокоение после вчерашней битвы, когда ослабевшее городище  уже
не могло бы защищаться...
     Вчерашний шумный лагерь затих, и только иногда порыв ветра доносил  в
замок звуки рога или неясный гул, смешанный с шумом леса.
     Но толпы черни не ушли совсем; лагерь расположился на опушке леса  и,
казалось,  чего-то  ждал.  Сначала  в  замке  думали,   что   ждут   новых
подкреплений, но они были вовсе не нужны для взятия городища, потому что и
так осаждающих было более, чем достаточно.
     Сам  Потурга,  еще  вчера  отказавшийся  верить  в  чудо  Божие  и  в
возможность  для  Божьего  могущества  спасти   осажденных   -   стоял   в
задумчивости и не знал сам чему все это приписать.  Вчерашнее  пророчество
отца Гедеона пугало его, как угроза, и при одном воспоминании об этом,  он
чувствовал холод во всем теле.
     - Вот теперь, - невольно вырвалось у Белины, - как раз бы  пригодился
этот хваленый Собек Спытковой.
     Старый слуга, стоявший неподалеку у стены,  усмехнулся  и  подошел  с
низким поклоном.
     - Пусть только немного стемнеет, - сказал он, - и если все  останется
без перемены, то я спущусь с валов и поползу.
     Но и к вечеру все оставалось  попрежнему.  В  долине  движение  толпы
черни  еще  усилилось.  Во  мраке  из  леса  показался  еще  новый  отряд,
встреченный приветственными кликами, и присоединился к остальным.
     Все, умевшие различать людей по одежде, уверяли, что это пруссаки,  -
это подтверждал  и  Вшебор.  Но  другие  стояли  за  поморян.  Отряд  этот
расположился отдельно.
     Повидимому,  на  сегодняшнюю  ночь  городищу  ничего   не   угрожало.
Расставив стражу на валах и у ворот, рыцари ушли в горницу на отдых.
     Собек исчез с наступлением мрака.
     В этот вечер не было ни споров, ни разговоров, все улеглись, где  кто
мог, счастливые одной возможностью забыться сном. Только стража менялась и
одни вставали и шли на смену, другие приходили на отдых. В  городище  было
так тихо, что делалось даже страшно. Женщинам  то  и  дело  казалось,  что
пожар и крик снова разбудил их, как в ту ночь.
     Перед рассветом, когда старшие, которые  не  нуждаются  в  длительном
сне,  проснулись,  а  молодежь  еще  спала  каменным  сном,  старый  Собек
неожиданно появился в  горнице  и  принялся  разводить  потухающий  огонь,
потому что и ему надо было согреться.
     Белина увидал его и поспешил подойти к нему.
     - Это ты? - спросил он.
     - Я сам, милостивый пан, как  видите!  Только  вот  весь  испачкался,
ползая по земле.
     А какие вести принес?
     - Да почти что никакие! - вздохнул смутившийся Собек. -  Мне  удалось
подкрасться под самые палатки, но я ничего не мог  разузнать.  Повидимому,
там ожидают какого-то неприятеля. Но кого? Откуда?  -  Невозможно  узнать.
Люди Маслава ходили по всему лагерю и  всем  говорили,  что  сюда  тащился
какой-то небольшой  отряд,  и  что  они  его  раздавят,  как  червяка.  Со
вчерашнего дня поят всех пивом, велено не бросать оружия и не ложиться,  а
держаться всем вместе...
     Собек был, видимо, сконфужен  и  огорчен  тем,  что  ему  не  удалась
вылазка, и что он вернулся ни  с  чем.  Его  спросили,  не  говорят  ли  о
городище.
     - Они с нами совсем не считаются, - возразил старик. -  Говорят,  что
возьмут, когда захотят и нисколько об этом не беспокоятся. Им теперь важно
разбить неприятеля, которого они поджидают.
     Посыпались догадки о том, кто бы мог быть этим  неприятелем  Маслава,
избегавшего борьбы с чехами. И все сходились на том,  что  это,  наверное,
какая-нибудь часть уцелевшего польского рыцарства.
     - Если это те, с которыми мы  встретились,  -  заметил  Вшебор,  -  и
которых ведет старый Трепка, то мы выиграем  только  то,  что  прежде  чем
погибнем сами, увидим собственными глазами их поражение и гибель.
     Запечалились рыцари при этих словах.
     - Но не может быть, - прибавил, помолчав немного, Долива, - чтобы они
решились идти с такими силами против всей черни.
     - А если они ничего не  знают  и  попадут  в  западню,  а  вся  чернь
бросится на них? - сказал Лясота.
     Вшебор не сразу ответил.
     - Оборони Боже, - промолвил он сумрачно. -  Все  это  храбрые  воины,
знатнейшее рыцарство, но не  может  же  один  идти  против  ста  или  даже
двухсот, - это возможно только в сказке. Как  бы  они  не  были  храбры  и
хорошо вооружены, но, свалив десятерых, каждый из них в конце  свалится  и
сам.
     Невольный вздох вырвался из всех грудей.
     - А разве Трепка собирался ехать именно  в  эту  сторону?  -  спросил
Вшебора.
     - Да и не думал тоже! Напротив,  когда  я  просил  его  об  этом,  он
отказал мне.
     - А кроме них, кто же это может быть? - спросил Лясота. - Мы о других
не слышали и не знаем.
     - Да ведь и о Трепке мы не имели никаких известий, - возразил Долива,
- а он вот нашелся. Почему же и  другим  не  придти  сюда?  Только  трудно
допустить, чтобы кто-нибудь шел, ничего не зная о Маславе или, зная о нем,
вздумал бы помериться с ним силами. Посчитайте-ка,  сколько  этого  народа
пришло сюда?
     - Да ведь это чернь? - сказал Белина.
     - А среди черни есть и вооруженные и обученные  Маславом,  -  говорил
Долива. - Сама по себе эта шушера ничего не  значит,  но,  соединившись  с
воинами, она будет страшна!
     Так печально совещались между собой рыцари. Собек  отошел  от  них  с
опущенной головой, бормоча что-то про себя, очень недовольный самим собою.
Радость и успокоение, овладевшие всеми сердцами утром,  теперь  сменялись,
опасениями. Мукам осажденных не предвиделось  конца,  никто  уже  не  смел
надеяться на освобождение и улучшение судьбы.  Тяжесть  придавила  сердца.
Друг перед другом старались не обнаруживать своих чувств,  но  взгляды  их
говорили ясно о потере всякой надежды на спасение. Долго  ли  придется  им
еще мучиться ожиданием и неизвестностью?
     Между тем, в долину спускался тихий, спокойный морозный  вечер,  небо
заискрилось веселыми звездами,  а  вдали  загорелись  костры,  от  которых
поднимался над лесами целые столбы дыма. Лагерь гудел, как пчелиный  улей,
в ясном воздухе слышалась ржание коней и звуки рога.
     Все темнело небо, все ярче сверкали звезды, - настала  еще  ночь  без
сна и отдыха.



                                    3

     Под утро часовые на валах зорко всматривались в долину - не  двинутся
ли полчища на городище; но они стояли по-прежнему на том же месте,  что  и
вчера, и ждали приказаний. Всадники отвели коней от стогов  и  держали  их
около себя, несколько посланных поскакало в разные стороны. Наступил ясный
и морозный день, покрывший инеем деревья и траву. По мере того, как солнце
поднималось кверху, белая пелена инея таяла и исчезала.
     В замке все были  полны  тревожным  ожиданием,  только  о.  Гедеон  в
обычную пору совершил богослужение, а по окончании его,  встал  на  колени
перед алтарем и долго молился.
     Он еще стоял на коленях, когда до слуха его долетели крики с валов  и
мостов городища.
     Вдали заметили выдвинувшееся из леса,  широко  раскинувшееся  войско,
которое шло навстречу полчищам Маслава.
     Но можно ли было назвать его войском?
     Это был скорее сильный отряд вооруженных рыцарей, в которых защитники
сразу узнали своих.
     По численности он не мог равняться с теми,  которых  привел  с  собой
Маслав, но все это рыцарство имело совсем иной, - более  блестящий  и  как
будто  чужеземный  облик,  и  шло  оно,  как  будто   за   процессией,   в
торжественном молчании и спокойствии.
     У Маслава было не более двух сотен вооруженных и обученных воинов,  -
все же остальные - простой народ в сермягах,  с  палками  и  обухами,  без
всяких доспехов, которые могли бы их защитить от ударов копий и  мечей,  -
войско это могло быть страшно только своей  многочисленностью.  Отряд  же,
показавшийся из леса, весь состоял из людей, вооруженных с ног до  головы,
причем почти все они были на конях.
     Лясота и  Белина  узнали  на  одном  крыле  по  доспехам  и  пикам  с
маленькими треугольными знаменами,  по  шапкам,  с  кованным  верхом,  над
которыми развевались султаны, какое-то немецкое войско.
     В центре отряда несколько всадников в блестящих панцирях, со щитами в
руках, в рыцарских поясах, окружали и заслоняли собою кого-то, в ком легко
можно было отгадать главного начальника отряда.
     Здесь развевалось новое знамя  с  каким-то  раскрашенным  гербом.  На
древке знамени блестел золотой крест.
     Оба старые рыцари не могли удержаться  от  слез  при  воспоминании  о
временах Болеслава Великого, когда насчитывались тысячи таких  рыцарей.  А
теперь от них уцелела только небольшая горсточка.
     Когда войско  это,  выйдя  из  леса,  стало  устанавливаться  широким
полукругом, как бы  готовясь  к  бою,  -  зашевелились  и  Маславы  полки.
Раздались звуки рога, а самозваный князь стал объезжать  отдельные  группы
своего войска, обозначая места, где они должны были стоять.
     Желая поразить неприятеля численностью, он рассыпал  своих  людей  на
огромном пространстве; все громче и яростнее звучали рога, и  толпы  черни
колебались, как рожь в поле под напором ветра. Но все стояли неподвижно на
месте.
     А железная стена против них тоже молчали не двигалась.
     Из леса выходили и примыкали  к  ней  все  новые  шеренги  и  так  же
безмолвно, как первые, выстраивались позади. Здесь не слышно  было  звуков
рога, люди стояли, как бронзовые статуи.
     А со стороны Маслава поднялся  шум  и  крики,  замелькали  в  воздухе
палки, угрожая неприятелю и вызывая его на бой.
     И вот, наконец, дрогнули ряды рыцарей, опустились пики,  заколебались
султаны, зашелестело знамя, зазвенели доспехи, и весь отряд  ринулся,  как
один человек, сначала рысью, потом вскачь, в самую  гущу  полков,  которые
вел в бой сам Маслав.
     Толпы черни тоже двинулись им навстречу, но не смело и неохотно.
     Между тем, закованные в броню рыцари, рысью спустившись  с  пригорка,
врезались в толпу, которая,  не  выдержав  первого  натиска,  отступила  и
разбежалась в разные стороны.
     Однако, растерянность продолжалась недолго. Маслав с своей дружиной в
свою очередь бросился на врага. Все смешалось, сплелось вместе, и началась
борьба мечей и топоров, пик и палок.
     В центре  своих,  Маслав  мужественно  сражался,  напирая,  с  высоко
поднятым мечом, на ту группу, которая окружала,  повидимому,  вождя  этого
отряда.
     Три раза бросался Маслав и отступал под ударами мечей... Первые  ряды
его воинов уже пали, сраженные мечами и пиками рыцарей, но  другие  упорно
шли в бой, хотя и здесь уже видны были пробоины, и  чувствовалось,  что  и
эти не выйдет живыми.
     В то время, как около обоих вождей шел настоящий бой,  на  флангах  -
небольшие отряды вооруженных рыцарей, врезавшись в пеших  воинов  Маслава,
разбили их ряды и гнали в лес, продолжая работать мечами и пиками.
     Здесь царило такое замешательство, что никто уже и не думал о защите:
толпа черни, только  для  виду  увеличивавшая  войско  Маслава,  спасалась
бегством  в  леса,  предоставляя  своего  вождя,  с  его  немногочисленной
дружиной, собственной судьбе.
     Но молодые, едва обученные воины не могли сравняться с  привыкшими  к
боям и шедшими в сражение, как на веселую  охоту,  польскими  и  немецкими
рыцарями. Они не отставали от своего  вождя  и  бились  храбро,  но  вдруг
неожиданно поворачивали, отступали, потом возвращались с отчаянием, и было
очевидно, что холодное мужество железных людей брало верх.
     Когда толпа черни с криками бросилась к лесу и исчезла в нем,  а  два
главные отряда  еще  продолжали  упорную  битву,  в  которой  трудно  было
угадать, кто останется победителем, в городище Вшебор, Топорчик, Канева  и
еще несколько молодых и  пылких  рыцарей,  -  не  спрашивая  разрешения  у
старого Белины, покинули свои посты.
     Невозможно было удержать их.
     - На коней! - крикнул Вшебор, - мы нападем на них с другой стороны, -
на коней, на помощь нашим!
     - На коней! - принесся призыв по всему городищу.
     Все, кто только мог, бросились в конюшни седлать коней, - о  доспехах
нечего было заботиться, потому что с самого утра все были готовы к бою.
     С конями справились быстро, не было времени особенно украшать  их,  -
перебросили кусок сукна вместо седла, - да взнуздали...
     Белина молча смотрел на эти  приготовления  и  своим  молчанием,  как
будто, давал разрешение, -  разве  мог  он  запрещать,  когда  сердце  его
стремилось навстречу к своим.  К  охотникам  примкнул  и  сын  его  Томко.
Открыли ворота, и  старику  едва  удалось  уговорить  небольшую  горсточку
охотников остаться в замке, чтобы не оставлять его совсем без защитников.
     Отряд Маслава, боровшийся с польскими рыцарями, был обращен  тылом  к
городищу и, вероятно, не ждал вылазки оттуда. И только тогда, когда за  их
спинами  послышался  конский  топот  и  воинственные  крики,   часть   его
обернулась навстречу  мчавшимся  охотникам.  Маслав,  окруженный  железным
кольцом, не покинул поля битвы и продолжал отчаянно защищаться.
     С окровавленным мечом, с пылающим лицом он  перебрасывался  от  одной
группы своих воинов  к  другой,  оказывая  помощь  там,  где  силы  начали
слабеть.
     Вшебор, добиравшийся до него, чтобы сразиться с ним лично,  никак  не
мог его настичь. Их разделял ряд  Маславовых  воинов,  заслонявший  своего
вождя.
     - Ах, ты, рыжий пес! - кричал во  все  горло  Долива,  подскакивая  с
пикой к Маславу. - Иди сюда, рыжая собака, иди,  не  трусь,  померяемся  с
тобой силами! - А ты, змея, - возразил Маслав, заметив его, - я еще должен
поблагодарить  тебя  за  службу!  Иди  сюда,  смердящая  лиса,  что  умеет
подкрадываться к курятнику! Иди, иди! Посмотрим, сумеешь ли ты так биться,
как умеешь ползать!
     - А ты, пастуший сын, - ответил Долива, -  где  же  ты  оставил  свое
стадо?
     - Постой, паршивец, вот  я  тебе  дам  пастушьим  бичем!  -  верещал,
наскакивая на него, Маслав.
     Так они ругались и срамили друг  друга,  стремясь  сойтись  в  боевой
схватке, но каждый раз,  когда  Маслав  приближался  к  Вшебору,  на  него
напирали сзади, и он должен был обороняться оттуда.  А  Долива  все  время
вызывал его.
     - Ну, что же ты, улитка, - чего копаешься! Я тебя!..
     Наконец, выбравшись из сечи, Маслав стал лицом к лицу с  Доливой,  но
вместо  пики,  у  него  оставался   только   обломок   ее,   который   он,
размахнувшись, бросил в Вшебора, но только  оцарапал  ему  плечо.  В  свою
очередь Вшебор бросил в него дротиком и поранил коня в шею.
     Они были так близко друг от друга, что теперь уже исход битвы зависел
от мечей. У Маслава был огромный  двухсторонний  широкий  саксонский  меч,
которы