оло
своей груди, которая когда-то кормила его, прижала его к ней  и  долго  не
могла опустить, лаская, как ребенка, и сама плача над ним, как ребенок...
     А над могилой стояли два волка, и четыре волчьих  глаза  блестели  во
тьме.
     Месяц спрятался, наступила темнота; старуха вскочила и потащила  труп
в могилу. Он скатился с края ямы и упал на дно лицом  к  земле...  Старуха
влезла за них, чтобы уложить его на вечный отдых, и с  огромными  усилиями
повернула лицом кверху. Закрыла ноги, поцеловала в лоб.
     - Спи, спи! - тихонько шепнула она. - Здесь  хорошо,  никто  тебе  не
изменит...
     Она взялась руками за края ямы, - мягкий песок осыпался  вниз;  волки
щелкали зубами.
     - Ну, подождите! - сказала она. - Что обещала вам, то и сделаю.  Ведь
до утра еще далеко.
     Бросила последний взгляд на сына и начала засыпать его песком, сыпала
поспешно, с нетерпением, почти с яростью, работала руками  и  ногами...  И
все поглядывала вниз.
     Лицо еще виднелось, ей жаль было засыпать его; но наконец закрылось и
оно.
     - Спи спокойно!
     Песок, как живой, выскальзывал из-под ее ног и из ладоней, падая вниз
и заполняя яму, - остался только след вскопанной земли и утоптанное  место
под дубом...
     Старуха, окончив работу, тяжело вздохнула и оглянулась вокруг.
     Над лесами  уже  светлело,  и  среди  разорванных  облаков  любопытно
выглянула бледная звездочка утренней зари.
     Старушка шепнула.
     - Кому вставать, а мне надо ложиться... Прощай и ты!
     Рассмеялась, вытянулась во всю  длину  на  свежем  песке,  одну  руку
подложила себе под голову, другой закрыла себе глаза, - вздохнула тяжело и
- уснула.
     Волки сидели и смотрели издали. Один встал и подошел  поближе,  потом
снова сел в ожидании, - другой тоже подошел.
     Первый  стал  в  головах,  другой  в  ногах;  оба,  ворча,  о  чем-то
переговаривались. Старуха спала.
     В небе рассветало, розовело и светлело.
     Двое мужчин шли от усадьбы в лес.
     - Смотри-ка, висельника сняли с дуба!
     - А что нет его?
     - Это ветер обломал сук и сбросил его.
     Они боязливо подошли и остановились. Один из них в ужасе вскрикнул:
     - Смотрите! Да он был чародей! Мы  повесили  мужика,  а  здесь  лежит
баба, которую разорвали волки.
     Оба постояли в раздумье.
     - Да, он был чародей! - повторил другой. - Хорошо сделал Кунигас, что
замучил его и повесил! Сколько наших погибло из-за него! Чародей и есть!
     И они пошли в лес.
     Долго белели под дубом кости старухи, а ветер перебрасывал соломенную
корону.



                                    6

     За несколько дней  перед  битвой,  которая  дала  Казимиру  победу  и
корону, в Ольшовском  городище  было  великое  смятение.  Захворал  старый
Спытек.
     Весна, которая  зовет  других  к  жизни,  его  тянула  в  могилу;  он
чувствовал, что не увидит более зеленых  деревьев.  Его  душил  насыщенный
воздух, и ночью он лежал в жару, а днем дремал. Был неспокоен  и  рвал  на
себе одежду.
     Все заботы Собка его раздражали, он не выносил болтовни  жены,  слезы
дочери были ему неприятны. И он всех гнал от себя прочь.
     Ганна Белинова, хотя и была на него в обиде, жалела его  и  приносила
ему всякие снадобья и лекарства, - но старик ничего не хотел  и  от  всего
отказывался.
     - А зачем же мне жизнь? - бормотал он. -  Калека?  На  коня  не  могу
сесть, топора не могу поднять, - света не вижу. На что мне жизнь?
     Зашел к нему  отец  Гедеон  со  словом  утешения;  он  выслушал  его,
покачивая головой, - но исповедался,  принял  благословение  на  смерть  и
просил не беспокоить его больше. В последнюю ночь Собек,  по  обыкновению,
сидел подле него; в полночь запел петух; больной зашевелился и подозвал  к
себе слугу.
     - Старик, - сказал он  едва  слышном  голосом,  -  не  могу  умереть.
Послушай, вынь у меня все из-под головы, мне легче будет умирать.
     Слуга, плача, послушался его  и  вынул  все,  что  у  него  было  под
головой; Спытек вытянулся во всю длину, скрестил  руки  на  груди,  закрыл
глаза, и прежде чем занялся день, он лежал уже холодный и окостенелый.
     Прибежала Марта, распустив  по  плечам  волосы,  ломая  руки,  громко
причитая и страшно плача, так что голос ее слышался по всему замку. Пришла
заплаканная Кася, а за нею все остальные женщины; - послали  за  плачеями,
чтобы причитали над телом.
     В тот же день  начались  приготовления  к  христианскому  погребению.
Дубовый гроб, по всей вероятности, заготовленный Белиной для самого  себя,
- он отдал старику; крышку забили, гроб  перенесли  на  пригорок  в  лесу,
ксендзь Гедеон совершил  обряд  похорон,  и  все  обитатели  замка  отдали
покойному последний долг.
     В городище никто не почувствовал горечи утраты,  напротив,  без  него
всем стало спокойнее, плакал только старый Собек.
     Госпожа, которая накануне так кричала и разливалась  слезами,  сидела
теперь в раздумье и  вздыхала.  На  третий  день  она  уже  смеялась,  но,
опомнившись и сама себя устыдившись, тотчас же всплакнула.
     Кася ходила печальная.
     Все ждали вестей от своих, Белина от сына, Спыткова от будущего зятя.
     В  течение  нескольких  следующих  дней  в  голове  Марты   Спытковой
зародились новые мысли: ей стало казаться, что было бы жестокостью  выдать
Касю за Вшебора.
     - Что же, если девушке полюбился другой, и тот другой тоже ее любит и
сам человек хороший, да и родители - почтенные люди! Какое дело королю  до
моей дочери? Покойник мог дать слово  за  нее,  потому  что  мужчины  ведь
ничего не понимают в этих вещах!  А  почему  бы  мне  самой  не  выйти  за
Вшебора? Он так жал мне руки, что в жар кидало, и смотрел такими  глазами,
словно съесть хотел. Это он за Касей из ревности приволокнулся. Не было бы
Каси, так он непременно женился бы на мне.
     Так рассуждала сама с собой пани Спыткова, а однажды  вечером,  когда
Ганна Белинова подсела к ней, она заговорила с ней по душе:
     - Пошли Бог вечный мир моему  покойному  мужу,  -  тихо  сказала  она
Ганне, - но при жизни тяжело  мне  с  ним  было.  Ой,  рука  у  него  была
железная! Да и Касю мне жаль, что он так  легко  отдал  по  первому  слову
короля. Девчонка не любит Вшебора, хотя я ничего не  могу  сказать  против
него, но я-то знаю, что ей нравится кто-то другой.
     И она как-то странно покачала головой.
     - Вы думаете, что я ничего не вижу? Хе, хе! Кася  худеет,  плачет  по
ночам, а кто виноват? Я знаю, я-то знаю...
     Она улыбнулась и сказала на ухо Ганне:
     - Это все Томко ее очаровал! Дай ему Бог здоровья!
     - Но ведь все кончено, вы дали слово королю, - шепнула Ганна.
     Спыткова отрицательно покачала головой.
     - Эх, все бы это устроилось, - сказала она, - только я  не  смею  вам
признаться.
     - Ну, ничего, говорите, - спокойно сказала Ганна, глядя  ей  прямо  в
глаза, - говорите, пожалуйста, ведь вы знаете, что я ваша приятельница...
     - Только, чтобы об этом никто  не  знал,  -  беспокойно  оглядываясь,
говорила Спыткова. - Знаете ли вы, что, когда Доливы спасли нас с Касей  в
лесу, то ведь мы все думали, что мужа моего нет на свете. И  я  была,  как
будто, вдова. Всю дорогу до городища Вшебор шел подле моего коня и  глядел
мне в глаза. Да если бы вы только видели, как смотрел! А когда помогал мне
слезать с коня, так сжимал мне руку, что я  вся  обливалась  румянцем.  Он
никогда не был влюблен в Каську, а только - в меня. Он просто хотел  через
нее приблизиться ко мне...
     Ганна все еще с недоверием качала головой.
     - И даже потом, моя Ганна, - продолжала рассказывать вдова, - никогда
не старался увидеть Касю, а всегда вызывал меня,  и,  как  бывало,  станет
внизу, а я наверху, да как начнет говорить, а сам с меня глаз  не  сводит!
Мне иной раз, как молоденькой  девочке,  стыдно  было!  Ну,  что  тут  еще
говорить! Что же делать,  милая  Ганна,  когда  он  такой  упрямый  и  так
влюблен! Уж пошла бы я за него, чтобы только человек не мучился!
     Удивилась Белинова, а Марта шепнула ей на ухо:
     - Пусть бы только ваш женился на Касе!
     У матери, крепко любившей сына, даже лицо просветлело,  и  она  молча
обняла Марту за шею.
     Между семьей Белинов и Спытковой завязалась самая горячая дружба.
     С того времени, как войска ушли из Ольшовской долины, о них  не  было
почти никаких  известий.  Иногда  заезжал  какой-нибудь  заблудившийся  по
дороге шляхтич, ехавший к королю, и приносил с собой услышанную где-нибудь
новость. Белина мало надеялся на успех и  очень  тревожился.  Повсюду  шли
разговоры о больших силах Маслава, и хотя русские обещали прислать помощь,
но нельзя было рассчитывать, что она подоспеет вовремя.
     Каждое утро старик хозяин  поднимался  на  возвышение  над  воротами,
смотрел в долину и слушал.
     Не едет ли кто-нибудь? Не раздается ли топот  копыт?  Нет!  Все  тихо
вокруг! Только лес угрюмо шумел, да плывут в небе облака; иногда  из  леса
выбежит дикая коза, осмотрится вокруг черными глазами, топнет сухой ножкой
и умчится.
     Однажды утром старик спустился  с  вышки  над  воротами  и,  медленно
перебирая ногами, пошел к дому. Теперь около рогаток почти не было стражи;
девушки, стиравшие белье, как раз  собирались  развесить  его  на  солнце,
потому что весенний ветер и солнце покрылось загаром человеческие лица, но
белят полотно. В это время старая Эля взглянула в сторону леса.
     - Ай! - крикнула  она.  -  Смотрите-ка,  смотрите,  вон  скачет,  как
бешеный, какой-то всадник прямо к городищу! Смотрите, он пригнулся  в  шее
коня и гонит его во всю прыть. Ой, ох,  наверное,  бежал  из  боя  -  наши
разбиты!
     И все женщины крикнули в ужасе:
     - Ай, наши разбиты! -  разносилось  по  всему  городищу,  и  девушки,
бросив мокрое полотно, побежали на женскую половину, крича:
     - Наши разбиты!
     Одни бежали к воротам, другие - на вышку над воротами, все смотрели в
долину.
     А там скакал, что есть дух, всадник, то и дело подгоняя коня. Заметив
стоявших на валах, он стал знаками что-то объяснять им. Всадник  летит  во
весь  опор,  вот  он  уж  близко.  Старый  Белина  узнал  в  нем  сына   и
возблагодарил Бога за то, что он остался жив.
     - Ганна! Томко жив! Это он едет! - крикнул он.
     Мать молитвенно сложила руки. Оба  затаили  дыхание.  Вот  уж  слышен
топот коня, вон он под воротами, на мосту... Въехал и, на ходу соскочив  с
коня, бросился к ногам родителей.
     Поодаль стояла бледная Кася; он  взглянул  не  нее,  дыхание  у  него
перехватило,  схватился  рукою   за   грудь.   Молчание   его,   казалось,
подтверждало догадку о поражении.
     Но вдруг из уст его вырвались первые слова:
     - Маслав разбит на голову!
     - А король?
     - Король тяжело ранен! Все поле  усеяно  трупами!  Бой  был  упорный,
долгий, жестокий, смертельный, но в конце  концов  чернь  не  выдержала  -
бросилась в бегство.
     Все стали на колени и, сложив руки, поблагодарили Бога.
     - Осанна! - подняв руки кверху, возгласил отец Гедеон.
     Великий страх сменился столь же великою радостью. Все плача, обнимали
друг друга, а ксендз тотчас же повел всех к алтарю.
     Когда он окончил молитву, все окружили Томка; сестра так и повисла  у
него на  шее,  мать  гладила  его  по  голове,  а  Кася  тайком  от  людей
переговаривалась с ним взглядом, значение которого он только один понимал.
     Спыткова никогда еще не была с ним так  нежна,  как  сегодня,  и  все
закидывала его вопросами, слушали внимательно и не могли наслушаться...
     Весь день с утра и до вечера он рассказывал, но и этого было мало,  и
как только он поднимался с места, его удерживали и упрашивали: говори еще!
     И только вечером Здана завладела им: выбежала к нему во двор и обняла
его руками.
     - А Мшщуй? - тихо спросила она.
     - Мшщуй здоров и храбро бился,  -  отвечал  Томко.  -  Посылает  тебе
шелковый платок; уж не знаю, где он  его  раздобыл,  и  прилично  ли  тебе
принять его. Если он не взял его у убитого  мазура,  но,  верно,  купил  у
русина.
     Платок был очень красив, но не ради него зарумянилось лицо Зданы. Она
быстро схватила его, спрятала, чтобы не увидели люди.  Слезы  выступили  у
нее на глазах.
     Томко тяжело вздохнул.
     - Послушай, Здана! Я знаю, что Кася  обручена  с  другим,  и  мне  не
следует думать о ней, но я не могу перестать любить ее... Вот здесь  нитка
жемчуга для нее, - отдай ей тихонько, чтобы мать не  заметила.  Слез  моих
прольется в десять раз больше, чем здесь жемчужин!
     Он не мог продолжать и помолчал, стараясь овладеть собой.
     - Что же делать? Видно не судьба, - закончил он.  -  Если  бы  не  я,
Вшебор грыз бы теперь песок, а Кася  была  бы  моя.  Я  спас  его  из  рук
Маслава!
     И Томко поник головой, как бы сожалея о своем добром поступке.
     - Он мне и спасибо не сказал! Только поглядел на меня таким взглядом,
словно съесть хотел.
     Здана слушала одним ухом, а  сама  все  любовалась  своим  платком  и
прижимала его к груди.
     - А знаешь ли, что Спытек умер? - сказала она.
     Днем как-то не довелось спросить о нем, да и супруга его не вспомнила
о покойнике, и теперь Томко вскрикнул от удивления.
     - Да неужели?
     - Умер, бедняга! Спыткова теперь вдова. И кто знает? Еще многое может
измениться... Такая стала с нами ласковая, так с мамой подружилась!
     Луч надежды проник в душу молодого воина. Здана пожала  ему  руку  и,
зажав жемчуг в руке, побежала к Касе.
     Прошло несколько недель; на деревьях распускались почки,  над  ручкой
зазеленели лозы, и черемуха уже развертывала свои листочки, когда  однажды
к воротам замка подъехали братья Долины.
     Томко, стоявший случайно в воротах, приветливо поздоровался с Мшщуем,
а на Вшебора даже  не  взглянул.  Зато  Спыткова,  узнав  о  его  приезде,
оделась, как на праздник, и вышла к нему. Касе она  позволила  остаться  в
горнице, и та со слезами заперлась у себя.
     Прекрасная вдова встретилась с будущим  зятем  на  втором  дворе.  Он
кинул взглядом позади нее, нет  ли  где  ее  дочери,  но  его  приветливой
улыбкой встретила только мать...
     - Знаешь ли ты о моем несчастье?  -  сказал  она,  тотчас  же  сделав
печальное лицо. - Умер мой муженек!  Осталась  я  сиротой!  Не  знаю,  что
делать, не знаю, кто позаботится о бедной женщине!
     И, говоря это, она взглянула прямо ему в глаза и взяла его  за  руку,
словно забывшись от великого горя.
     Вшебор все еще высматривал Касю; но он не  смел  спросить  о  ней,  а
вдова совсем не упоминала о дочери.
     - Если бы вы видели, как он умирал, -  рассказывала  она  о  покойном
муже, - так тяжело ему было умереть... И перед смертью хоть бы сказал  мне
доброе слово!.. Пусть Бог мне простит, но жизнь моя с ним была тяжелая...
     Мшщуй с Томком пошли искать Здану. Ее не трудно было найти. Как будто
случайно, она пошла на валы  с  девушками,  которые  расстилали  на  траву
пряжу. Она стояла среди них,  вся  зарумянившаяся,  засунув  в  рот  конец
фартучка, головку опустила, а глаза из-под  опущенных  ресниц  уже  издали
выследили Мшщуя. Маленький уголок шелкового платка выглядывал из-под белой
рубашки.
     А когда он подошел к ней, то в первую минуту ни он, ни она  не  могли
вымолвить ни слова, и Томко, стоявший поблизости, отчетливо слышал  биение
их сердец, а потом тихий смех - Здана убежала к девушкам.
     Кася, сидя в темном чулане,  горько  плакала,  прижавшись  головой  к
стене.
     Между тем Вшебор должен был выслушивать излияния вдовы.  Наконец,  он
решился спросить о Касе.
     Мать опустила глаза, - видно, ей было неприятен этот вопрос.
     - Да ведь она еще ребенок, -  сказал  она,  -  и  что-то  плохо  себя
чувствует. Даже не знаю, что с нею.
     И так вышло, что в этот день Вшебор не видел Каси и  был  очень  этим
встревожен и зол прежде всего на мать.
     Отсюда братья Доливы предполагали  ехать  на  свои  земли;  в  стране
наступило спокойствие, и все спешили  к  своим  домам,  хотя  они  и  были
разрушены; надо было заново отстраиваться, налаживать хозяйство,  собирать
разбежавшихся крестьян и заставить их приняться за работу. И тот, и другой
очень спешили вернуться, а уехать не могли.
     Вшебор ходил, повесив нос, да и Мшщуй не лучше  себя  чувствовал.  На
второй или на третий день по приезде, посоветовавшись с Томком, он пошел к
матери Зданы и с низким поклоном попросил у нее руки ее дочери.
     Ганна Белинова не отличалась многоречивостью, - услышав то, о чем она
уже догадывалась, она покачала головой и отвечала так:
     - Здана еще так молода! Рано еще ей думать о муже. Да мы и не отдадим
ее прежде, чем Томко женится.
     - Милостивая пани! Да может ли это быть?
     - Это воля моего мужа! - сказала Ганна. - Вот пожените  Томко,  тогда
увидим...
     Мшщуй понял, в чем дело, и вечером набросился на брата.
     - Ты все еще думаешь о Касе.
     -  Ну,  разумеется!  Ведь  мы  уже  обручены!  Вот  ксендз  даст  нам
благословение, и я заберу ее с собой в наш дом.
     - Дома-то еще нет, - возразил Мшщуй, - но не в этом дело.  Дом  можно
быстро поставить. Хуже всего то, что Кася слышать о тебе не хочет.
     - А мне какое дело! - отвечал Вшебор. - Пусть только отдадут ее  мне,
- мы уж как-нибудь поладим.
     - Послушай, Вшебор, если бы у тебя было хоть  сколько-нибудь  разума,
ты бы не женился на ней, - сказал Мшщуй. - Взял бы лучше Спыткову, а с ней
- половину ее имения и еще то, что она получит с Руси. Та с тебя  глаз  не
спускает...
     Вшебор страшно рассердился.
     - Вот еще выдумал сватать мне старую бабу! - вскричал он.  -  Я  тебя
насквозь вижу и понимаю, чего тебе нужно. Ты хотел бы взять Здану,  вот  и
стараешься подслужиться к ее родным, а я должен за тебя расплачиваться. Не
дождешься этого от меня!
     Вшебор, не отвечал, улегся на землю и закрыл глаза, давая понять, что
не желает продолжать разговор.
     Доливы все еще не уезжали; каждый день  Спыткова  вызывал  Вшебора  и
болтала с ним, пока ему не надоело ее слушать, но ее очень сердило, что он
вместо того, чтобы делаться все более нежным, становился все молчаливее  и
угрюмее.
     И однажды он прямо спросил ее, когда же будет свадьба.
     - Что же так спешить? Ведь еще совсем недавно  у  нее  умер  отец,  -
отвечала Спыткова. - Разве вы забыли? Еще вдов-сирот можно простить,  если
она не выждет до срока каких-нибудь шести недель,  а  уж  дочери  -  никак
нельзя не выдержать.
     Делать было нечего, - приходилось ждать.  Стараясь  развеселить  его,
вдова болтала, шутила, смеялась, сверкала глазами и  белыми  зубами,  и  в
конце концов ей удавалось вызвать у него улыбку.
     В это же самое время подготавливалась страшная измена;  Вшебору  рыли
яму, а он и не подозревал об этом.
     Хуже всего то, что и сама пани Спыткова, воспылав любовью  к  дочери,
которую она неожиданно открыла в себе, если  и  не  принадлежала  к  числу
заговорщиков, то знала о заговоре и смотрела на это сквозь пальцы.
     И кто знает, не втянули ли в этот заговор и самого отца Гедеона? А уж
Белины приложили все усилия, чтобы он удался. - Задумали похитить Касю!
     В трех милях от Ольшовского городища, вглубь страны,  у  Белинов  был
кусок земли, деревня  и  господский  дом.  Каким-то  чудом  он  уцелел  от
погрома; из него только взяли все, что можно было увезти.
     Старая  усадьба  была  теперь  всеми  оставлена,  потому  что   после
поражения Маслава чернь, боясь мести, смирно сидела по своим углам, и  все
возвращалось  к  прежним  порядкам.  Томко  в   сопровождении   нескольких
вооруженных воинов выехал в Борки, которые отец отдал ему во  владение,  и
сам осмотрел их.
     Там было тихо и спокойно,  как  в  могиле.  Усадьба  была  совершенно
заброшена; в жилой дом свободно залетали птицы, забегали куницы и  лисицы,
но стены были целы. Люди, которые еще недавно дерзко  грабили,  разрушали,
убивали, - теперь присмирели и делали вид, чт