зил Собек. - Я ничего не знаю!
     - Но как вы думаете? - спросил Долива.
     Вместо ответа Собек указал ему рукой на Вислу. Они стояли на лугу, на
открытом месте.
     Отсюда видны были, как на ладони, - неподалеку от них, на  реке,  две
связанных вместе большие ладьи, на которых гребли к тому  месту,  где  они
стояли.
     В ладьях были кони и люди.
     Вшебор увидел издали, что люди были вооружены  и  одеты  в  рыцарскую
одежду, и, верно, это были какие-нибудь знатные рыцари, потому что доспехи
их блестели на солнце; на  голове  у  одного  из  них  развивался  красный
султан, а на плечи был накинут богатый  плащ,  из  под  которого  сверкало
оружие.
     Мальчик, стоявший позади него, держал в  руках  птицу,  другой  слуга
приманивал взлетевшего кверху сокола, а третий держал на привязи собак.
     Лиц еще нельзя было различить.
     Впереди стоял мужчина с султаном на  шапке,  а  несколько  поодаль  -
придворные его или слуги. Должно быть,  они  ехали  на  берег  Висляны  на
соколиную охоту.
     Не трудно было отгадать, кто был тот, кто  мог  свободно  забавляться
охотой в такое время.
     Таким образом, счастливый или несчастный случай,  как  раз  в  минуту
нерешимости и колебания, облегчил Вшебору выполнение задачи.
     Уклониться от встречи было невозможно, спасаться бегством  -  опасно,
значит, надо было смело идти на встречу судьбе.
     Так и решил в душе Долива.
     Не задерживая больше коня, он спокойно поехал вперед, а тем  временем
и ладьи пристали к берегу, и можно уже было различить лица сидевших в  них
людей.
     Вшебор узнал Маслава, хотя он сильно изменился с того времени,  когда
Долива помнил его взбалмошным и дерзким мальчиком при  королевском  дворе.
Он держался, или вернее, старался держаться с княжеским достоинством.
     Бедно одетые, Вшебор и его  спутник  не  привлекли  его  внимания,  -
Маслав горделиво осматривался по сторонам. Заложив  руки  в  боки,  задрав
кверху голову и поставив одну ногу на край ладьи, он имел такой  вид,  как
будто ему хотелось поскорее выскочить на землю.
     Человек этот, крепкий и ловкий, - был словно вырублен секирой.
     Сквозь панскую внешность в нем  ясно  проглядывала  холопская  кровь.
Лицо у него было румяное, обветренное и самое обыкновенное;  в  маленьких,
юрких глазках и рыжей бородке не было ровно ничего княжеского, но  он  был
силен и хорошо сложен, к так  как  ему,  видимо,  везло  в  жизни,  то  он
возомнил о себе и держался с людьми надменно и свысока. Его светлые  брови
непрерывно морщились и даже, когда он молчал, казалось, что он  обдумывает
новые приказания, чтобы ни на  минуту  не  сойти  с  того  пьедестала,  на
который ему удалось взобраться. С  первого  взгляда  в  нем  чувствовалась
сильная и предприимчивая натура, которая ни перед чем не останавливалась.
     Когда ладьи  приблизились  к  берегу,  и  всадники  подъехали  ближе,
Маслав,  окинув  взглядом  их  серые  сермяги,  хотел   с   пренебрежением
отвернуться от них, но что-то в лице Вшебора поразило его. Он не узнал его
сразу и, строго нахмурив брови, стал пристально всматриваться  в  него.  В
это время Вшебор, не спеша, снял меховой колпак и поклонился ему.
     Как раз в эту минуту Маслав, одетый совсем не по охотничьему, а  так,
как будто собирался принимать у себя послов, -  и  в  рыцарском  поясе,  с
которым он никогда не расставался, - готовился выйти на берег.
     За ним шли его приближенные, одетые так же неуместно, как и он сам, в
колпаки с султанами, пояса и нарядные плащи.
     Вшебор едва не рассмеялся при виде  этой  ненужной  пышности,  но  во
время сдержался, принужденный думать о своей безопасности. Маслав, заметил
его поклон, вздрогнул и, взглянул на  окружающих,  по-видимому,  собирался
отдать приказанье схватить его, но Вшебор, приблизившись  к  нему,  сказал
вполголоса.
     - Я к вашей милости, - пришел к вам с поклоном.
     Маслав уже не сомневался, что видит перед собой  прежнего  знакомого.
Тревога снова овладела  им,  -  он  не  знал,  как  отнестись  к  нему,  и
недоумевал, что могло его сюда привести.
     В нерешимости он отступил назад, присматриваясь к Вшебору.
     Видя его колебания, Долива быстро распахнул сермягу  и  показал  ему,
что кроме небольшого меча, у него не было больше  никакого  оружия.  Топор
остался привязанным к седлу коня, с которого Долива сошел, оставляя его на
попечение Собка.
     - Что вас сюда привело? Что вы хотите от меня?  -  заговорил  Маслав,
стараясь придать своему  голосу  гневный  и  строгий  тон.  -  Говори,  да
поскорее, у меня нет времени!
     Проговорив это, Маслав подступил к Вшебору,  словно  желая  показать,
что он его не боится, а когда тот не сразу ответил, Маслав отошел от своих
людей, принудив и Вшебора следовать за собою.
     - Милостивый пан! - начал Вшебор, - не так  это  легко  рассказать  в
двух словах свое дело. Вы знаете, что у нас теперь делается, и  только  вы
можете нам сказать, что  будет  с  нами  завтра.  К  вам  и  надо  идти  -
спрашивать, что делать дальше.
     Маславу, видимо, польстило, что ему приписывают власть  над  будущим.
Его мужественное и  энергичное  лицо,  обнаруживавшее  в  нем  присутствие
большой  звериной  силы,  -  приняло  выражение  еще  большей  гордости  и
самомнения, и он вымолвил без гнева уже.
     - Что делать? Все, кто хочет сохранить голову на плечах,  должен  мне
повиноваться. Кроме меня, ни у кого здесь нет силы.
     - Скоро мы освободимся от  немецкого  и  чешского  гнета,  и  я  буду
править!
     Говоря  это,  он  оглянулся,  чтобы  проверить  впечатление,  которое
производили эти слова, и засмеялся диким, насильственным  и  не  искренним
смехом.
     Вшебор молчал, не поднимая  головы.  Маслав  ударил  рукой  по  мечу,
который висел у него за поясом.
     - Спроси меня, по какому праву я буду править, - прибавил он.  -  Вот
мое право! Кто силен - тот и должен править, а у кого есть  ум  -  у  того
есть и сила, если же нет ума, - то и сила не поможет, потеряют ее, как они
там потеряли! - Он указал рукой на запад. - Обленившееся,  ни  к  чему  не
годное, онемеченное племя надо было выбросить за  дверь,  а  крестьянам  -
вернуть старую свободу и прежнюю веру. Мы должны  жить  по  своему,  а  не
перенимать чужих обычаев. Не нужно нам ни чужих богов,  ни  чужих  князей.
Пясты продавали нас императорам и папам.  От  немецких  матерей  рождались
онемеченные дети. - Казимир, мать, которого записалась в монахини, - пусть
себе сидит у дяди в Хольне и поет в хоре, - там его место, а не  здесь  на
царстве. Мы ведь не монахи!
     Говоря это он  шел  вперед  и  бросал  пытливые  взгляды  на  Доливу,
подзадоривая себя собственными словами.
     - Мазурская земля - моя, а со мной найдут пруссаки и литовцы; все те,
которые привязаны к своей старой вере. Нас - множество, а вас - горсть, да
и той скоро не станет. Земля без государя достанется тому, у кого сила.  А
сила - у меня! У меня!
     Он разгорячался все более, поглядывая на Вшебора. Но не дождавшись от
него никакого ответа, стал перед ним и повелительно сказал:
     - Говори же мне, кто тебя послал?
     К  Доливе,  в  виду  грозящей  опасности,   ввернулись   мужество   и
хладнокровие. Он равнодушно пожал плечами.
     - Кто же у нас может послать? - сказал он. -  Из  старого  рыцарства,
шляхты и магнатов немногие уцелели - на паству волкам. Мы,  двое  братьев,
спаслись от чехов и черни.  Может  быть  найдется  еще  несколько  человек
спасшихся и укрывшихся в лесах. Кто бы мог меня послать? Вы были  когда-то
мне другом, теперь могли бы взять меня хоть в слуги! Моя  жизнь  не  имеет
для вас никакой цены, но, может быть, я вам на что-нибудь пригожусь.
     Маслав задумался. Речь Вшебора понравилась ему.
     - Ой! Знаю я вас! - выговорил он насмешливо.  -  Если  бы  вы  только
могли мной завладеть, вы охотно отдали бы меня в  руки  Казимира  или  еще
кого-нибудь. Много их там  шляется  у  немцев.  Вы,  все  окрестившиеся  и
видавшие другие времена, - не многого стоите.
     - А вы разве не были крещены? - смело спросил Вшебор.
     Маслав запылал мгновенным гневом и оглянулся назад  на  своих,  -  не
слышали ли они этих слов. Но те стояли  далеко,  и  не  могли  слышать  из
разговора. Он промолчал и опять задумался.
     - Слушай, Долива, - заговорил он после молчания, взявшись за  бока  и
отойдя несколько шагов назад. - Правда, я дружил с  тобой  на  том  песьем
дворе, хочу быть для тебя теперь добрым паном, но смотри, береги голову на
плечах, она тебе нужнее, чем мне. Я возьму тебя одного,  брата  твоего  не
хочу и никого больше не хочу, пусть чернь вырежет из без остатка.  Я  себе
наделаю магнатов из тех крестьян, которые будут мне благодарны, а  бояться
их - мне нечего. Если хочешь служить мне, - я возьму тебя!
     Вшебор поклонился, потом поднял голову и смело взглянул ему в глаза.
     - Почему же мне не служить тебе, если я умираю с  голоду  и  не  имею
пристанища? Но что будет с братом?
     - Да где ты его оставил? - спросил Маслав.
     - В лесу, на поляне, два дня пути отсюда, - он занемог.
     - Пусть его там волки съедят, - смеясь и похлопывая Вшебора по плечу,
сказал новый князь. - Ты останешься у меня, а больше  я  знать  никого  не
хочу.
     Вшебор промолчал и не настаивал больше. Ссылка на брата  была  только
лазейкой, которую он оставил себе для того, чтобы иметь  предлог  уйти  от
Маслава. Но он все же надеялся с помощью Собка уйти тем или иным способом.
     Маслав, как бы не доверяя ему, продолжал пытливо поглядывать на него,
но выражение его лица прояснилось.
     - Это мне будет очень кстати,  -  сказал  он,  -  мне  как  раз  надо
устроить себе двор. Я назначу тебя охмистром.  Эти  мои  мужички  во  всем
хороши, но беда в том, что они не знают панских и королевских  обычаев.  У
меня должен быть свой двор, как у  всех  королей  и  князей.  Вот  ты  мне
подберешь людей и обучишь их. Я хочу, чтобы у меня были такие же  порядки,
как при дворе старого Мешка и Болька.
     Вшебор,  делая  вид,  что  он  вполне  разделяет  эту  мысль  и,   не
обнаруживая отвращения, с готовностью подхватил:
     - Вот и отлично! Но пока я научу людей, пройдет не мало времени.
     - Пустое! - нахмурив брови, возразил Маслав. - Я  умею  скоро  учить.
Надо построже, - тогда все пойдет хорошо.
     И снова похлопал его по плечу.
     - Я беру тебя, - повторил он, - но помни, я  -  добр  и  щедр,  но  и
грозен в то же время.
     На этом разговор окончился. Маслав обернулся к своей свите,  стоявшей
поодаль, и крикнул:
     - Пустить сокольничьих псов! Если  что-нибудь  попадется  -  спустить
соколов!
     Он дал знак и  сам  медленно  пошел  к  своим  людям,  сопровождаемый
Вшебором. Услышав за собой его шаги, князь как будто одумался.
     - Подождите здесь при ладьях, - вернетесь вместе со мной!
     Долива послушно остановился, а псы, соколы, мальчики, слуги и  Маслав
со своим двором потянулись вдоль берега реки.  Долива  вернулся  к  Собку,
который стоял в стороне с конями.
     Иначе  невозможно  было  спасать  свою  голову  и  присматриваться  к
Маславу, как только принять то предложение, которое милостиво  сделал  ему
Маслав.
     Охотники удалились, а Вшебор подошел к Собку, который заглядывал  ему
в глаза, стараясь отгадать, какие вести он принес с собой.
     - Едем ко двору, - тихо проговорил Долива. - Я приехал в добрый  час,
если голова моя осталась еще на плечах. Мы пробудем здесь некоторое время,
но вы и кони должны быть каждую минуту готовы к  отъезду,  когда  настанет
время.
     Собек качал головой.
     - Вырваться отсюда не так уж трудно, - отвечал он.  Они  не  очень-то
берегутся, видно, не боятся никого. - Удалой пан! Удалой! - тихо  прибавил
он.
     Они присели отдохнуть, а коней пустили попастись на траве.
     Но Маслав  недолго  забавлялся  охотой,  приказав  людям  пройтись  с
соколами, он сам вернулся, ища глазами Вшебора.
     Тот встал и подошел к нему.
     Казалось,  новому  повелителю  приятно  было  поговорить  о  себе   с
каким-нибудь свежим человеком, - переряженная чернь,  окружавшая  его,  не
удовлетворяла его, и его тянуло к Вшебору.
     Подойдя к нему он указал на город, расположенный на холме.
     - Это будет моя Познань! - сказал он, смеясь. - Ты понимаешь?  Отсюда
я буду владеть обоими берегами Вислы!
     И вытянув руку, обвел ею вокруг.
     - Пруссаки и литовцы пойдут со мной. Чехов погоним вон  и  поколотим,
немцам не позволим  подойти  к  Лабе.  Вырежем  их,  и  дальше.  Все,  кто
ненавидит христиан, пойдут со мной. - Он все время оглядывался на Вшебора,
как будто ожидал от него похвалы и одобрения.
     - Ну, что ты скажешь на это?
     - Что ж, - только бы у вас было войско!
     - Есть войско и еще будет, и я  сам  обучу  их,  -  быстро  заговорил
Маслав. - Я хоть вырос при дворе, но в душе всегда был и  остался  воином.
Пруссаки предприимчивый народ. Эти те самые, что убили Войташка,  которого
Болько выкупил и похоронил в Гнезне, а теперь чехи взяли  его  оттуда!  Те
самые, что сдались старому Болько. - Ну, а я им брат и сват!
     Он засмеялся, с довольным потирая руки.
     - Ну, что же ты ничего не говоришь? Маслав не глуп, правда?
     - Увидишь сегодня сам, от них придут ко мне послы. А  знаешь,  почему
так случилось? Потому что я сделался язычником и повыдергивал кресты. Весь
народ со мной.
     Должно быть, молчание  Вшебора  было  ему  неприятно:  несколько  раз
спросил его, - что же ты об этом думаешь?
     - Вы очень счастливы в жизни, это все знают! - пробормотал Долива.
     - В Полоцке, в замке, были отцы бенедиктинцы - теперь от них осталось
и следа. Из костела я устроил языческий храм так же, как и они  из  храмов
делали костелы. Гусляры хлопали  в  ладоши  и  кланялись  мне  в  ноги  от
радости: люди выкопали старых богов, прикрепили их к древкам и повтыкали в
землю, крича перед ними: Ладно! - Вот где моя сила! - Ну, - что же вы  все
молчите? - смеясь, повторил он.
     - Удивляюсь всему этому, - не спеша, выговорил Долива, -  но  советую
вам хорошенько посчитать свои силы в борьбе с христианами. Вас много, но и
тех не мало. Я не хочу вам льстить.  На  Руси  водружены  кресты,  чехи  -
крещены, венгры и немцы тоже христиане. А их всех вместе соберется много.
     Маслав утвердительно кивнул  головой,  потом  остановился  осмотрелся
вокруг и, подойдя ближе к Вшебору, - зашептал, близко глядя ему в лицо.
     - Ты ничего  не  понимаешь.  Чей  Бог  окажется  сильнее,  тому  я  и
поклонюсь. Мне что? Теперь взяла верх старая вера, а что  будет  завтра  -
почем я знаю? Князья и короли все крестятся, когда  приходит  время.  И  я
буду таким, каким захочу быть, чтобы получить власть, а  теперь  хорошо  и
так, как есть.
     Долой кресты и долой немцев, которые их принесли. Понял?
     Он засмеялся, не раскрыв рта и блестя глазами. Но ему не  понравилось
в новом слуге, что тот не удивлялся, не льстил ему, и даже не соглашался с
ним.
     - Эх ты, человече, - возвысив голос, заговорил Маслав.  -  Ты,  может
быть, думаешь, что мне приснилась моя сила?  Ну,  так  я  покажу  ее  тебе
воочию. Увидишь и сам поверишь.
     Он взглянул вдаль, где стояли люди с собаками и соколами. Две  собаки
выслеживали дичь в болоте, но осенний день не благоприятствовал  охоте,  -
до сих пор не встретилось ни одной цапли и ни одной птицы. Маслав подозвал
к себе ближайшего слугу.
     - Гей, Дидко, выпустите соколов проветриться и потом возвращайтесь  с
ними. Губа поедет со мной, здесь больше нечего делать.
     И он указал рукой на ладьи, к которым и направился.
     Вшебор глазами дал знак Собку, чтобы он  не  тревожился  о  нем,  сам
Долива пошел вслед  за  князем.  -  Маслав,  как  бы  торопясь  вернуться,
поспешно спустился к ладьям, вскочил в одну из них и приказал забрать коня
для него самого и Губы.
     Взгляд его упал на бедно  одетого  Вшебора,  стоявшего  перед  ним  в
ожидании приказаний.
     - Ты не можешь  ехать  со  мной  в  этой  Сермяге,  -  сказал  он,  -
останешься пока в  ладье,  а  потом  пойдешь  пешком  в  замок.  Когда  мы
вернемся, Губа прикажет выдать тебе  одежду  из  моей  гардеробной,  и  ты
будешь одет, как пристало моему охмистру. Не бойся, - со  смехом  прибавил
он, - будет тебе и цепь, и все прочее! У меня всего этого вдоволь. Я хочу,
чтобы люди восхищались моим двором, а не смеялись над ним.
     Он подозвал Губу и шепнул ему что-то на  ухо,  указывая  на  Вшебора.
Между тем ладьи, в которых сидели на веслах и стояли с  баграми  несколько
мазуров, стали быстро переезжать реку. В глубоких местах  все  брались  за
весла, а на мели отталкивались баграми. Люди работали живо, подгоняя  друг
друга, как будто чувствовали, что пан их не любит ждать!
     Маслав, стоя в ладье, уже не говорил  ничего,  хотя  слушателей  было
достаточно, он только несколько раз указал Вшебору рукой на замок, видимо,
гордясь и чванясь тем, что он им владел.
     Действительно, замок, расположенный на возвышенном берегу реки,  имел
очень величественный вид, а на валах виднелся народ,  видимо,  поджидавший
своего господина. Когда ладья причалила к борогу, и из нее  вывели  коней,
Маслав наклонением головы простился с Доливой, сел на  своего  великолепно
убранного коня и в сопровождении Губы поехал в замок, высоко подняв голову
и приняв вид грозного владыки... Снизу было видно, как  раздвигались  люди
наверху при его приближении, а через минуту  на  валах  раздались  громкие
крики многочисленной толпы, приветствовавшей Маслава.
     Вшебор, задумчивый и угнетенный, поплелся вслед за ним к замку.  Быть
может, он вспомнил то время, когда видал Маслава маленьким и жалким  перед
королевой, которая относилась к нему с презрением.
     По пути к замку  Вшебор  внимательно  присматривался  со  всему,  что
окружало Маслава. Народу везде было много, и хоть  он  уже  был  собран  в
сотни и полки, но всем своим видом и  одеждой  более  напоминал  полудиких
людей, чем воинов. И вооружены они были не одинаково.  Начальников  трудно
было отличить от  простых  солдат.  Все  они  сидели  и  ходили  в  полном
беспорядке, кричали и ссорились между собой.
     Во дворах замка стояли бочки и кадки с пивом; часть  людей,  сидя  на
земле, ели и беседовали, другие, лежа, отдыхали.
     Около  прежнего  бенедиктинского  костела  стояла   толпа   гусляров,
колдунов, старых баб и черни, вышедшей из лесов.
     Внутри открытого храма горел  уже  огонь,  около  которого  двигались
женщины в  белых  одеждах.  Перед  вывороченными  дверьми  костела  стояли
длинные древки, вбитые в землю  с  изображение  богов,  сделанных  наспех,
грубыми и безобразными.
     Между ними стоял выкопанный из земли каменный чурбан, который  должен
был изображать божество в трех шапках, с заложенными на  груди  руками,  в
которых он держал меч и каравай.
     Гусляры, рассевшись на земле под ним, бренчали на гуслях и подпевали,
а народ окруживший их, внимательно слушал.
     У дверей вновь отстроенного деревянного замка стояла толпа народа,  и
суетились слуги нового князя в нелепых пестрых одеждах.
     Очевидно, старались одеть их попышнее, но не умели этого  сделать,  и
каждый, выбрав, что ему нравилось, напялил на себя, заботясь только о том,
чтобы било в глаза. Все это имело дикий  вид.  Только  на  некоторых  было
полунемецкое платье, видимо, награбленное из королевского замка.
     Важнейшие граждане, - несмотря на свои дорогие платья и жупаны,  цепи
и позолоченные пояса, - несмотря на то, что были и умыты, и причесаны, все
же выглядели простыми пастухами. Видно, на этом дворе, собранном наспех  и
кое-как одетом не было никакого порядка. Там и сям в этой толпе вспыхивали
ссоры, завязывались драки, и слышались удары дубинок и шум борьбы. Толкали
друг друга и дрались до  тех  пор,  пока  дубинка  одного  из  старших  не
прекращала ссоры.
     Визг и вой собак, ржание коней  и  отдаленный  шум  воинского