но  его  прервали.  Раздались
выкрики:
   - Значит, князь попирает права северян? Он не хочет  признавать  веча?  -
настаивали передние.
   - Позор! - поддержали в  задних  рядах  те,  что  толпились  по  обочинам
Соборной  площади.  -  Князем  овладела  гордыня!  Он  нарушает  договор   с
северянами!
   - Это измена! - покрыли шум чьи-то голоса.
   - Измена!!! - громким  эхом  откликнулись  люди  под  стенами,  и  толпа,
дрогнув, двинулась на  стоявшую  позади  князя  дружину.  Но  тут  из  толпы
всадников выехал широкобородый, наиболее уважаемый думный муж  и,  развернув
коня, знаками приказал людям остановиться.
   Медленно,  нехотя   покорились   передние   конники,   сдерживая   натиск
возмущенного на обочинах люда.
   Когда волнение немного улеглось, широкобородый  снова  развернул  коня  и
решительно обратился к Черному уже не с просьбой, а как бы приказывая:
   - Отвечай, княже: как это не было нужды? Черный  исподлобья,  сжав  губы,
гневно поглядывал на людей и молчал. Видно  было,  что  пеняет  на  себя  за
несдержанность, ищет выхода из трудного положения, но не находит. Допущенная
сгоряча оплошность раздражала и толкала его все дальше по ошибочному пути.
   - Я говорил уже, - зло ответил он, - что Олег коварством захватил Любеч -
лучший северянский град и пристань на Днепре.  Теперь  и  Чернигов  хочет  к
рукам своим прибрать, петлю задумал набросить нам на шею.
   - Откуда князю ведомо о том? - спросил кто-то.
   - Говорю же вам: Олег коварно захватил наш Любеч.
   - И все? - допытывался тот же голос.
   - А разве мало? Тем самым он прибрал к рукам весь путь из варяг в  греки,
оттеснил нас от Днепра! В толпе раскатисто засмеялись.
   - Разве путь из Чернигова в греки идет через варягов?  Смех  пронесся  по
всей площади, как-то сняв на время напряжение.
   - Княже, - спокойно и наставительно сказал широкобородый, - нам  кажется,
что сейчас не до обид. Можно ли вспоминать старые обиды,  когда  надвигается
новая, страшная беда. Надо подумать о единении с братьями-полянами, если  не
хотим допустить разорения и гибели земли Северянской.
   Но Черный не уступал:
   - Уж лучше разорение, чем такое единение. И хозары и  печенеги  -  чуждые
северянам племена. Хозары придут и уйдут. А Олег на веки вечные сядет нам на
шею. Помяните мое слово: союз с Киевом погубит Северянское княжество!
   - Союз этот спасет северян! - крикнул кто-то  из  стоявших  против  князя
конников.
   Вече одобрительно зашумело, возмущенные люди двинулись на Черного  и  его
дружинников.
   - Так вот как говорит с нами князь! - раздались гневные  выкрики.  -  Вот
как заботится о народе и земле Северянской! Ему и впору на разорение  отдать
ее!
   - Да что мы смотрим на него! - выделился чей-то голос. - Князь печется  о
своем княженье, о себе, а не о северянах! Он нарушил договор с вечем!
   - Позор! Измена!
   И снова поднялся на стременах широкобородый  муж,  дал  знак  успокоиться
людям, прекратить шум и выкрики.
   - Княже! - сурово и твердо проговорил он. - Ты  обещал  защищать  нас  от
врагов. Или выполняй свой долг... - Или что? - не в силах сдержать свой гнев
крикнул Черный.
   - Или уходи от нас прочь! - решительно закончил старик.
   На площади воцарилась тягостная тишина. Люди, не двигаясь,  вытянув  шеи,
во все глаза смотрели на князя. Вече ждало. Что он ответит?
   - Одумайся, княже, - советовали стоявшие впереди толпы, -  объединяйся  с
полянами и веди нас против степняков.
   - Не будет этого! Никогда! -  в  запальчивости,  весь  охваченный  гневом
ответил князь и оглянулся на стоящую за ним дружину.
   - Тогда уходи прочь!! - раздался грозный клич веча.  Люди  схватились  за
оружие. Крики, шум, стоны, проклятия слились с лязгом выхваченных  мечей,  с
визгливым ржанием пришпоренных и  вздыбленных  над  толпой  коней.  Передние
рванулись к князю, но столкнулись с закованными в броню дружинниками.  Народ
на площади нажал с боков, и все быстро  окружили  княжескую  дружину  тугим,
неподатливым кольцом.
   Теперь  старейшины  не  сдерживали  людей.  Они  подбадривали   молодежь,
призывали отстоять родную землю, отчий кров, сеяли  бурю.  А  молодые  воины
только  того  и  ждали.  Отважные  и  сильные,  словно  барсы,  кидались  на
дружинников, поднявших отточенные  пики,  мечи  стальные.  Чем  дальше,  тем
плотнее сжималось  окружавшее  дружину  князя  кольцо,  охваченное  буйством
настоящей сечи.
   Дружинники, видно, не  ждали  такого  смелого  и  злобного  натиска.  Они
дрогнули и начали отступать. Под одним упал  уже  конь  боевой,  другой  сам
свалился под копыта от мощного удара мечом. Ожесточение людей все  росло,  и
Черный, отступая, стал поглядывать на  ворота,  думая,  что  лучше  сделать:
послать гонцов за оставшейся в детинце боевой дружиной или укрыться  за  его
крепкими стенами.
   И в этот миг настороженное его ухо уловило чей-то отчаянный крик:
   - Стойте! Стойте! Да опомнитесь же! Одумайтесь!!! Те, что толпились ближе
к кричавшему в стороне всаднику, обернулись.  Вслед  за  ними  обернулись  и
другие, недоуменно глядя то друг на друга, то на кричавшего человека.
   - Братья! - еще громче надрывался тот от крика. Его  уже  увидели  князь,
дружинники и воины народного веча. - Зачем подняли вы мечи друг на друга? За
Десной хозары! Несметная сила, тьма-тьмущая хозар!
   В толпе возникло смятение. Все воины  опустили  оружие,  люди  растерянно
оглядывались, потом ринулись к всаднику, чтобы узнать,  кто  он  таков,  кем
послан, сам видел хозар или кричит об этом с чужих слов?
   Князь воспользовался замешательством,  направил  лошадь  к  прискакавшему
невесть откуда воину. Его никто не задерживал. Народ расступался перед ним и
перед дружиной.
   Подъехав к всаднику, Черный окинул его взглядом с головы до ног:
   - Кто ты есть, добрый молодец?
   - Поселянин я из степного  приграничья.  Всеволодом  прозываюсь.  Ехал  к
тебе, княже, на службу ратную: слух идет, будто дружину набираешь, и по пути
увидел в лесах хозар.
   - Да будут благословенны боги, надоумившие тебя ехать в стольный град наш
Чернигов, - приветливо глядя на юношу,  заговорил  князь.  -  В  добрый  час
прибыл ты сюда... И много же их, хозар?
   - Говорю же, тьма-тьмущая! Самые большие задеснянские луга по обе стороны
Соляного шляха забиты ихними конями.
   Черный смотрел на красивого отрока, ловко сидевшего на  вороном  коне,  и
молчал. Князю следовало показать  окружающим,  что  он  поражен  и  опечален
грозной  вестью,  а  он,  улыбаясь,  любовался  молодцем  и  радовался  ему,
чувствуя, что появление  его  в  разгар  бунтующего  веча,  в  решающий  миг
столкновения княжеской дружины с разъяренной толпой спасает князя от  явного
позора, а может, и от смерти. Как обернутся дела потом, то видно будет, пока
же этот юноша - его спаситель!
   - А не ошибся ли ты? Может, не хозарские то кони? - больше  для  порядка,
чем сомневаясь, обратился он к Всеволоду. - Сам понимаешь, такими вестями не
шутят.
   - Если князь не верит, - смело и уверенно ответил отрок, -  пусть  пошлет
со мной воинов своих: я покажу им, где хозары!
   Черный одобрительно кивнул головой. Потом  повернулся  к  вечу  и  громко
заговорил:
   - Слышали? Враг под стенами Чернигова. Еще немного колебаний, усобиц -  и
доля земли Северянской будет решена. Хозары только обрадуются нашим  распрям
и разладу, воспользуются ими да пустят по ветру град наш стольный, а с ним и
села окрестные.
   Князь окинул быстрым взглядом примолкших северян.
   - Братья! - воскликнул он. - Станем ли потворствовать врагам нашей земли,
наших очагов? Будем едины в эту грозную для Северянщины годину!
   Голос его звучал теперь мужественно и искренне. Но  вече  молчало.  Тогда
выехал вперед тот же широкобородый муж и, глядя в толпу, сказал:
   - Правда, братья: не в добрый час подняли мы меч друг  на  друга.  Хозары
тем попользуются, и усобицы наши скорбью отзовутся по земле Северянской.  Но
правда и то, княже, - обратился он к Черному, - что ты  унизил  народ  свой,
нарушил сложенный с ним договор. - Он увидел, что при этих словах вече снова
заволновалось, зашумело, и гулкий бас его зарокотал в полную силу: - Братья!
- Он протянул вперед руку. - Воины земли Северянской! Мужи ратные и  думные!
Народ северянский! Законы дедов и прадедов наших не велят прощать  измены  и
унижения. Но те же законы велят нам не забывать о  бедствии,  которые  несут
всем  нам  хозары,  об  опасности  ратного  вторжения  чужеземцев  на  земли
Северянские, об угрозе порабощения степняками народа нашего.  Так  будем  же
рассудительны, братья! Не позволим гордыне сердца  возобладать  над  разумом
людей ратных и державных! С  князем  разговор  будет  потом,  после  сечи  с
хозарами. А сейчас позаботимся об одном: земля Северянская - наша  земля.  И
мы первыми призваны защитить ее от лихой беды.
   Площадь замерла. Северяне молча слушали, сосредоточенно  и  сурово  глядя
перед собой...

   XXVII. СОБИРАЕТСЯ РАТЬ НЕИСЧИСЛИМАЯ
   Младан поселился на северной окраине села  Згур,  в  зарослях  на  берегу
Десны.  Дела  там  вдосталь.  Корчевать  пришлось   деревья   крепкие,   все
лиственные, не то что в сосновом бору. Но  зато  земля  хороша.  И  к  Десне
ближе. Пока раскорчуешь поле, пока добудешь  с  него  хлеб,  лесной  охотой,
рыбой можно будет прожить. Слава богам, он молод и силен, и на  двоих  им  с
Миланой много не нужно.
   Начали они, как пристало добрым хозяевам, с очага. То не была еще хата, к
какой привыкли они с детских лет, - широкая, просторная, с  высоким  гребнем
на крыше. Жилье их было сложено из  тонких  стволов,  прикрыто  от  непогоды
небольшой кровлей из широких полос коры, содранной Младаном с деревьев. Но и
здесь можно было уже укрыться от дождя и зверя, найти убежище  от  холода  и
ветра. Как и во всякой хате, сложенной хозяином, в ней был очаг,  в  котором
горел огонь, охранитель от всего злого, что есть на земле, в воде, в лесу  и
в поле.  В  бедном  своем  жилище  Младан  с  Миланой  чувствовали  себя  не
беззащитными и твердо верили, что  покровительствует  им  всемогущая  добрая
сила бога Сварога.
   Правда, мало чего могли они принести в жертву своему богу,  и  это  очень
угнетало их, особенно  Милану.  Зато  молодые  щедры  были  на  молитвы,  не
скупились на обещания.
   Рано утром оба  они  оставили  жилье,  направились  на  облюбованную  под
усадьбу делянку.  Там  Младан  взял  в  руки  топор  и,  не  останавливаясь,
вымахивал им, а Милана подбирала обрубленные ветви, сносила их  на  обочину.
Ей было как-то неловко перед мужем: таким легким был ее труд в  сравнении  с
тем, что делает Младан. И потому она время  от  времени  подходила  к  нему,
просила не тужиться через меру.
   - Ты бы отдохнул, - несмело говорила она, - так и надорваться можно.
   - Не бойся, - оборачивался к ней Младан, - я крепок, силы у меня много.
   - Знаю, что много, - беспокоилась Милана, - да ведь  работы  немало.  Под
усадьбу не успели расчистить место, а ты уже извелся, исхудал. Что же будет,
когда начнем валить лес под пашню? Сколько работы еще: и срубить,  и  колоды
стянуть, и пеньки выжигать, и корчевать их, и...
   - И-и-и...  -  весело  передразнил  ее  Младан,  широко  улыбаясь.  -  Не
печалься, ладо мое милое. Не за одно  же  лето  должны  мы  выкорчевать  все
деревья. Эхма! Сколько времени еще впереди! А мы ведь только начинаем. Да  и
не одни мы будем корчевать. Не хочет помогать наш род, не надо! Люди  добрые
помогут. Мы не одиноки, Миланка. Вон и Богуслав и  Добромир  хотят  уйти  из
отчего дома. С ними вместе будем управляться с лесом. А там и хату настоящую
поставим. Вот увидишь, все будет хорошо.
   - Коли бы так, - с надеждой глядя  на  него,  говорила  Милана.  -  Боюсь
только, одни это слова. Пока-то с нами никого нет.
   - Будут, Миланка! Нелегкое это дело - уйти  от  прадедовского  очага.  Но
пусть только увидят, что я сам становлюсь на ноги, пойдут они за нами.
   Некоторое время работали молча.
   - Нам бы только хорошую хату поставить, - мечтала вслух Милана, -  лес  и
потом расчистили бы. Правда, Младанушка?
   - Твоя правда, Миланка. Было б только где  перезимовать.  В  лесах  наших
зверя видимо-невидимо. До весны богатую пушнину добудем. А  весной  в  Десне
для нас пожива - рыб полно. А может, и за море пойду я добывать гривны.
   - Тьфу! Тьфу! - отмахнулась  Милана.  -  Будь  они  неладны,  походы  эти
заморские.
   - Боишься? - Младан опустил топор и, ласково улыбаясь, оглянулся на жену.
   - Боюсь, - искренне призналась Милана, - дюже опасны они, походы эти.  Да
и как мне жить одной тут без тебя? Небось на все лето уедешь?
   Младан звонко расхохотался:
   - Не бойся, Миланка, никуда я от тебя не пойду! У нас теперь  свой  очаг.
Работы хватит и дома. А коли что, так лучше уж к князю в  бортники  подамся.
Это рядом. Да и гривну получу за лето. А будут  гривны,  то  и  лес  быстрей
отступит перед нами. Не за год, так за пять лет, но будем иметь свое поле.
   - Тогда я уже настоящей хозяйкой буду, правда, Младан?
   - О да! Красавицей хозяйкой.
   - И Черную смогу  позвать  к  очагу  нашему  в  гости?  Взмахнувший  было
топором, Младан остановился:
   - Черную? Ту, что гналась за нами в ночь под Ивана Купалу?
   - Да.
   - Но ведь она княжна.
   - Ну и что же с того? Мы с нею близкие подружки. Моя тетка нянькой у нее.
Почитай, что с самого рождения с  ней  в  тереме  живет.  Пожаловала  как-то
Черная с нянюшкой ко мне в Заречное, да так понравилось ей у нас, что  потом
во все праздники наведывалась, гуляла с нами. Сирота она, Младанушка,  живет
без матери родимой, потому и томится, скучает, ищет себе подруг.
   Младан хотел еще что-то сказать жене, но чуткий  слух  его  вдруг  уловил
какой-то шум, несшийся со стороны села. Вскоре на опушке появился всадник  и
погнал коня прямо на необжитый еще их очаг.
   - Беда, Младан! - закричал он на скаку. - Хозары  нагрянули  в  Чернигов.
Седлай коня! Давай быстрей на сход!
   Младан недоуменно глядел на всадника, потом перевел взгляд на Милану.
   - Почто седлать коня? - спросил наконец. - Разве хозарам  впервые  бывать
здесь за данью?
   - Войной идут! Не мешкай! - еще громче крикнул всадник, развернул коня  и
помчался в село.
   Младан будто остолбенел. Никак не мог прийти в себя. Неужто правда война?
Неужто хозары уже под Черниговом?..
   - Что же нам теперь делать?  -  заплакала  Милана.  Младан,  опомнившись,
засунул топор за пояс.
   - Что должно, то и делать будем, - жестко сказал он. - Раз хозары  пришли
к нам как враги, пойдем на них всем ополчением.
   - А я? - схватила его за рукав Милана. - Что будет со мной?! Куда денусь?
   Младан задумался. И правда, на кого оставит он Милану?  Родные  отреклись
от них, чужим не до Миланы. - Седлай коня, давай быстрей в село, -  приказал
он жене, - а там увидим, что тебе делать.
   - Я не только в село, я и в войско с тобой пойду, - сказала Милана -  Где
ты, там и мое место.
   - Что ты, Миланка! - испугался Младан. - Да  разве  женское  это  дело  -
брань на ратном поле?
   - А куда мне деваться? Твои  родичи  -  враги  мне.  Соединили  боги  нас
навеки, так тому и быть. Вовеки и будем вместе.
   Младан залюбовался женой.  Потом  подошел,  взял  за  руки  и  пристально
взглянул в подернутые грустью синие глаза.
   - Ладно, - раздумчиво и медленно проговорил он,  -  пусть  будет  так.  Я
отстою тебя перед старейшинами.  Упрошу,  чтоб  дозволили  идти  со  мной  в
поход...
   Все усадьбы згуричан  были  охвачены  тревогой.  Северяне  спешно  копали
глубокие ямы, обставляли их снопами, тащили из хат и  складывали  туда  свои
пожитки. Остатки прошлогоднего зерна, кувшины с медом увязывали  на  седлах,
готовясь в дальнюю дорогу.
   А на площади уже собирались воины. Старейшины сидели  на  конях  суровые,
нахмуренные, говорили что-то конникам,  указывая  на  протоптанную  в  лесах
тропу, которая вела  к  Соляному  шляху.  После  этого  всадники  небольшими
группами двинулись в путь, видно в дозоры. Их задача: вовремя предупредить о
появлении хозар, не допустить, чтоб враг застал жителей села врасплох.
   Когда на площади собрались все  мужи,  старейшина  Доброгост  поднял  над
головой меч - то был знак: он хочет сказать свое слово ополчению.
   - Братья, - сурово и печально начал он, - из  Чернигова  пришли  недобрые
вести. Хозары коварно напали на наш стольный град Огню и мечу предали  землю
Северянскую. Князь и тысяцкий призывают нас на  ратные  дела  против  кагана
хозарского Будем же  достойны  долга  своего  перед  народом,  перед  родной
землей! Раз хозары пришли к нам как враги, наше место в ополчении!  Слышали,
братья? Все слышали?
   - Слышали!!! - единодушно ответили конные и пешие мужи.

   - Старейшина из рода Бортников! -  обернулся  Доброгост  к  седому  мужу,
стоявшему рядом. - Тебе ведомы тайные тропы всех лесов окрестных.  Бери  под
свою руку семьи наши и уведи их в чащи лесные.  Укрой  так,  чтоб  воины  не
боялись за судьбу своих семей.
   - Все будет сделано, как ты сказал, Доброгост, - заверил старец, -  Уж  я
знаю, как запутать следы. Леса у нас бескрайние, чащобы непролазные, хозарам
туда заказаны пути.
   - Люди пусть идут пешком, - продолжал  Доброгост.  -  На  коней,  которых
оставляем вам, грузите только съестную поклажу.
   - Хорошо.
   Бортник подобрал повод и, низко поклонившись ополченцам,  пошел  собирать
стариков и женщин с детьми в дальнюю дорогу. За  ним  двинулись  и  те,  что
должны были охранять семьи от внезапного нападения недругов и зверя.
   Доброгост обвел глазами сгрудившихся на площади воинов и заговорил с ними
громко и решительно как начальный муж ополчения.
   - Братья! Беритесь быстрей  за  дело!  Пока  на  нас  хозары  не  напали,
собирайте все, что есть в селе из бронзы и железа, да к горнам поживей! Мечи
ковать!
   Мужчины двинулись было по домам. Но тут Доброгост увидел  среди  конников
Младана и, как бы вспомнив что-то, зычно крикнул:
   - Стойте! Я не все еще сказал!
   Згуричане остановились, выжидающе глядя на старейшину.
   - Сын мой Младан, и ты, Стемид, - обратился он к своим детям,  стоящим  в
толпе раздельно, словно чужаки, - подойдите ко мне. Хочу слово  сказать  вам
при всех, при побратимах ваших ратных.
   Те спешились, подошли, стали перед отцом.
   - Недавно поссорились вы, дети мои, и в сердце вашем гнев лежит  друг  на
друга. Изгоните его прочь! Забудьте обиды! В грозную для земли нашей  годину
придется вам плечом к плечу бороться с лютым ворогом,  а  может,  и  умирать
брат за брата. Прогоните же  из  сердца  злобу,  поклянитесь  перед  воинами
нашими, что идете сражаться за родину как братья, а не как враги!
   Опустив головы, стояли Младан и Стемид,  не  решаясь  взглянуть  друг  на
друга.
   - Младан! - сурово воскликнул Доброгост. - Тебя обидели, то правда. Но ты
младший, за тобой первое слово.
   Младан несмело бросил взгляд на Стемида и снова потупил взор.
   - Прости меня, брат, - сказал он  наконец.  -  Мне  следовало  покориться
тебе, как старшему.
   - Нет, брат, - отозвался Стемид, - это я должен  был  быть  справедливым,
как старший. Если можешь, забудь обиду и прости.
   Отец  удовлетворенно  погладил  бороду,  а  сыновья  обнялись  и   трижды
расцеловались при всем честном народе.
   - А теперь за дело! - приказал Доброгост. - Женам и детям в лес!  Мужчины
- к наковальням!
   - А как же я? - испуганно воскликнула Милана. Она пробилась вперед  через
строй ополченцев.
   Старейшина недовольно сдвинул брови. Увидев это, Младан кинулся к отцу:
   - Дозвольте, батюшка, Милане идти со мной!
   - С тобой? - удивился старейшина. - Это почему же?
   - Соединились мы навек. Везде навек и будем вместе. Доброгост не  нашелся
сразу что ответить.
   - Это твое желание, Милана? - тихо спросил он.
   - Да, это мое желание,  батюшка.  Боги  свели  нас  на  жизнь  вместе.  И
защищать ее  мы  будем  вместе.  За  ранеными  и  больными  ухаживать  могу,
помогат