ой! Запутаем  Младановы  следы:  заманим  погоню  в
другую сторону.

   VI. ЗА СЕБЯ И ЗА МУЖЕЙ РАТНЫХ
   Солнце вот-вот взойдет. Над лесом уже поднялось  высокое  зарево.  Словно
корона, венчает оно небосвод, золотисто-голубая корона! Небо вокруг нее  как
умытое, воздух  свежий,  прохладный.  Широкой  волной  льется  он  в  грудь,
освежает, бодрит натруженное тело. А с земли струится пряный запах трав,  по
всей опушке стелется душистое благоухание! И тишина... Как бы  замерло  все,
притаилось и ждет появления наряженного к свадьбе светила.
   Но  вот  показалось  солнце.  Бросило  на   леса,   на   росистые   травы
янтарно-золотые, ослепительно яркие лучи, и сразу пробудились ото сна поляна
и леса. Послышалось звонкое пение птиц, застрекотали кузнечики.  Зашелестели
листья над головой, радостно заулыбались солнцу.
   Княжна как завороженная глядела на высокие травы, на  верхушки  деревьев,
на облитые солнцем, трепетавшие в ярком свете листья.  И  показалось  ей:  в
самом  деле  улыбаются  деревья,  как  живые!  Заиграли  яркими,   радужными
самоцветами капли росы, будто в сказке, засветилась каждая росинка  алмазной
россыпью.
   А солнце все выше и выше поднималось над лесом. То ли просыпала княжна  в
своем тереме восход солнца, то ли ныне рассвет был  особый,  не  такой,  как
всегда, - залюбовалась Черная. Как  удивителен  мир  вокруг!  Как  прекрасна
родная Северянщина! Все создано здесь для счастья, живи и  радуйся  красе  и
покою...
   Так  нет  же.  Дома  неведомые,  гнетущие  тайны.  Приехала  в   Заречное
повеселиться с Миланой, развеять в играх тоску, а Милана взяла да и  сбежала
со своим милым куда-то в Згуры. Вот тебе и подруга! Ни словом не обмолвилась
про любовь, про сговор с Младаном. И была такова! А  ей,  Черной,  томиться,
тосковать теперь без подружки. Хочешь не хочешь, а надо домой воротиться.  В
Заречном  нечего  больше  делать.  Хотел  было  Всеволод  проводить  ее   до
Чернигова, да княжна не позволила, грусть  закралась  в  сердце,  захотелось
побыть одной...
   Чувствуя, что повод брошен, Сокол  сам  выбирал  путь.  Пересек  поросшую
высокими травами поляну, за нею рощу с глубоким, влажным яром; прошел  вдоль
ручейка и, легко прыгнув через него, вынес свою госпожу  на  торную  дорогу.
Черная осмотрелась и, видя, что конь направляется к Чернигову, снова грустно
склонила голову, покачиваясь в такт неторопливому ходу своего коня.
   Вдруг  до  нее  донесся  частый  перестук  копыт.  Княжна  насторожилась,
подобрала поводья и хотела уже кинуться с  Соколом  в  лес.  Но  увидела  на
повороте между деревьями всадников в  красных  как  мак  шапках,  в  голубых
плащах. Девушка успокоилась:  такой  наряд  носят  только  дружинники  князя
Черного.
   Первым осадил перед нею коня плечистый  Славята,  известный  в  Чернигове
ратный муж и самый доверенный человек у князя.
   - Слава богам! - воскликнул он сильным басовитым  голосом.  -  Пресветлая
княжна, значит, здорова и на воле. А в Чернигове тревога: князь  думает,  не
выкрали ли хозары его доченьку?
   - Хозары? - удивилась девушка.
   - Да, - не заметив ее удивления, продолжал Славята. - Они, вишь,  сватать
приехали тебя. Князь послал нас за дочерью в терем, а ее и след простыл.  Ну
мы и подумали: а нет ли здесь коварства, не выкрали ль хозары  девицу,  чтоб
вынудить князя согласиться на брак?
   Черная побледнела. Так вот какую тайну скрывал от нее  отец!  Вот  почему
одолевала ее в эти дни тревога. Сердцем чуяла беду... Видно, правду  говорил
конюший: нашелся-таки коршун и на ее голову. Да еще какой: каган, повелитель
могучей Хозарии и двадцати пяти  подвластных  ему  племен!  Княжна  смотрела
хмуро на Славяту, на дружинников, вооруженных с ног до  головы,  и,  скрывая
волнение, спросила:
   - Так что же повелел вам князь?
   - Найти княжну, да побыстрей!
   - А потом?
   - А потом домой ее доставить, - простодушно ответил Славята.
   Черная вздрогнула.
   - Неужто князь согласен и хочет выдать меня за кагана? Ведь каган женат и
стар уже! - чуть не плача произнесла она.
   Славята нахмурился:
   - Что поделаешь, княжна! На то его воля и право. По  закону  каган  может
иметь столько жен, сколько  есть  подвластных  Хозарии  племен.  От  каждого
племени - княжну. У пресветлого князя Северянского одна дочь, значит,  ей  и
суждено быть женою хозарского кагана.
   Похолодела княжна, не нашлась, что ответить Славяте. Слышала она про  эти
законы, но думала, что старость кагана спасет от позора и насилия. А  князь,
выходит, знал, что грозит ей, и  молчал.  На  что  же  он  надеялся?  Почему
потворствовал,  когда  она  отказывала  соседям-князьям?  Умышленно?   Чтобы
приберечь для кагана?
   Взглядом, полным отчаяния, обвела она  ратных  мужей,  будто  спрашивала,
ждала от них ответа. Потом надменно выпрямилась, глаза ее блеснули гневом.
   - Я не поеду! - решительно сказала она.
   - Как же так, не поедешь?
   - Пустили хозар в крепость, так и возитесь теперь с ними. Мне там  нечего
делать!
   Дружинники и ахнуть не успели: княжна пришпорила коня  и,  развернувшись,
понеслась обратно к лесу.
   Славята не мог поверить, что она посмела ослушаться отца.
   - Черная! Княжна! - крикнул он своим зычным голосом,  надеясь  остановить
девушку.
   Но она только оглянулась,  прикинула  глазом  расстояние  между  собой  и
Славятой, который уже гнался за нею, и еще сильней дала шпоры коню.  Она  не
хуже Славяты знает леса, тайные укрытия. Только бы дружинники отстали...  Не
дастся она в руки Славяте. Скроется в лесной чащобе, а там будь что будет!
   Сначала Сокол не мог оторваться от погони. Буланый конь Славяты несся  за
ним во весь  опор.  Но  вот  Славята  оглянулся,  видит,  дружинники  совсем
отстали. А княжна с каждым мгновением  все  дальше  и  дальше.  Холод  обдал
сердце бывалого воина.  "Сбежит  проклятая  девка!  -  заметалась  тревожная
мысль. - Перед князем и перед дружиной опозорит. Схитрить надо!"
   - Черная! - закричал он. - Да остановись же... Я не все  тебе  сказал.  У
нас с князем сговор!.. - Славята обозлился:  княжна  вот-вот  ускользнет  из
рук. - У нас с князем сговор! - еще громче и уже в отчаянии  заревел  он.  -
Остановись!
   Теперь она услышала слово "сговор".  Обернулась,  сурово  крикнула  через
плечо:
   - Против меня?
   - Да нет же, против хозар!
   Какое-то время оба молчали. Кони неслись  вперед.  Славята  ждал.  Княжна
размышляла.
   - Клянись! - услышал он наконец ее голос.
   - Клянусь! Честью ратного мужа клянусь!
   - Жизнью клянись!
   - Клянусь жизнью! - задыхаясь, прохрипел Славята, теряя  уже  и  голос  и
терпение.
   Черная, видно,  решилась  выслушать  княжьего  посланца.  Сокол  замедлил
галоп, потом, сделав крутой поворот, остановился на обочине.
   Славята тоже осадил Буланого, вытер вспотевшее лицо.
   - Будь я отцом пресветлой  княжны,  -  тяжело  дыша,  зло  глянул  он  на
девушку, - высек бы за такой нрав.
   Черная, нахмурясь, молчала.  Победа  над  Славятой,  начальным  человеком
княжеской дружины, известным на весь Чернигов витязем, в другое время  могла
бы и польстить ей, но не до потех, любезных сердцу, было ей сейчас.
   - Останови дружину, -  сказала  Черная.  Она  не  доверяла,  остерегалась
западни.
   Славята дал знак дружинникам.
   - Так какой же у вас с отцом сговор? - спросила  она,  поглядывая  то  на
Славяту, то на его дружинников, остановившихся невдалеке.
   - Княжна должна дать ответ хозарам.
   - Что?! - резко дернулась в седле Черная. - Вот  это  и  вся  премудрость
сговора? Неужто отец  не  знает,  каков  может  быть  мой  ответ?  Неужто  в
Чернигове некому за меня постоять?
   - Не обижай, княжна, воинов северянских, - угрюмо  отозвался  Славята.  -
Каждый из нас готов голову сложить за честь твою. Но...
   - Что "но"?
   - Не время. Нужно  пока  что  обойтись  без  сечи...  Девушка  помолчала,
обдумывая его слова.
   - И князь не знает, как это сделать? Ведь он может не согласиться на  мой
брак с каганом!
   - Княжне это легче и сподручней. А князь сошлется на тебя: ребенок,  мол,
еще она, не хочет - и весь тут сказ.
   Черная была в том возрасте, когда взрослые еще не отвыкли от ее проказ  и
озорства,  по  привычке  смотрели  как  на  девочку,  а  девочка  уже   косо
поглядывает на свое детство и  тешится  гордым  именем  взрослой.  Потому-то
слова витязя поначалу разгневали княжну. "Как смеешь! - хотела она крикнуть.
- Ко мне сваталось вон сколько князей!" Но не крикнула.  Проглотила  со  зла
слюну и, дав шпоры Соколу, вовсю погнала его по дороге.
   - Хорошо! - гневно бросила на ходу. - Я отвечу хозарам! И за  себя  и  за
мужей ратных!

   VII. ИГРА С ОГНЕМ
   В просторном зале свежо и уютно. Солнце только-только  поднялось.  Не  то
что припечь  -  нагреть  не  успело  умытую  росами  землю.  Во  дворе  дубы
раскидистые, вековые, за двором - роща. Начинается она сразу за  Стрижнем  -
высокая,  темно-зеленая,  даже  черная  в  тени.  Будто  стеной  окольцевала
Чернигов и как страж караулит под древними стенами, охраняет покой горожан.
   Окна  в  тереме  высокие,  светлые;  стены  сплошь  покрыты  украшениями.
Смотришь прямо - Оленьи рога красуются  меж  выгнутых  дугою  арок  передних
окон; оглянешься назад - дорогое оружие поблескивает  золотом,  драгоценными
каменьями, умело вставленными в рукоятки. Посредине - два червленых щита, по
бокам - острием к острию знаменитые франкские мечи, а сверху  над  щитами  -
луки и стрелы боевые. По обе стороны, по простенкам, - снова оленьи и  турьи
рога, а на них чучела лесных птиц Северянщины.
   В тыльных углах зала - очаги, выложенные из камня: один  с  жертвенником,
другой для обогрева. Но больше всего  привлекает  хозарских  гостей  роспись
черниговских умельцев на стенах. На одной изображен поединок князя с  туром,
на второй - соколиная охота. Да с каким  мастерством!  Привыкшим  к  роскоши
хозарам не верится даже, что это Чернигов,  который  считают  они  захудалой
берлогой. Распластавшись в воздухе, перескакивают через бурный  поток  лихие
кони; люди, будто живые, занесли  над  головой  булатные  мечи.  И  кажется,
вот-вот закричат они, шумом и свистом, стуком мечей заполнят этот зал. А вот
сам князь схватился с туром, пытается свалить  его,  пронзив  широкую  грудь
зверя копьем.
   Хозары щелкают языками,  расхваливают  мастерство  умельцев,  а  особливо
князя, мужественного и славного воина, хозяина всех этих сокровищ.
   Черный хоть и рад похвале, про себя  думает:  "Лебезят,  поганцы,  передо
мной, а сами ждут не  дождутся  прихода  княжны!  Хитер  чаушиар,  вкрадчиво
обволакивает подобострастными да льстивыми речами.  Но  ему  не  перехитрить
князя. Черный и не в таких тенетах побывал, да сумел  выпутаться,  а  здесь,
дома, и подавно. Вот только бы доченька не сплоховала".
   - Говорят, дочь вся в отца, - словно угадывает  чаушиар  княжьи  думы,  -
смела и охоту пуще всего любит.
   - Терпение, славный муж, - улыбается  Черный.  -  Сейчас  ты  увидишь  ее
собственными глазами. Вот-вот подойдет  княжна.  А  мне,  как  отцу,  сделай
милость, поведай, когда и от кого прослышал каган о моей дочери?
   - Великий князь! - искренне удивился хозарин. - Как можешь ты  не  знать?
Дочь твоя красавица, всему миру о том ведомо. А красу, как солнце в небе, от
людей не скроешь. Даже в лесах Северянщины не спрячешь, -  лукаво  подмигнул
он Черному. - Разве даром скакали в Чернигов князья: из древлян, из вятичей,
радимичей22 и из других земель. Хе-хе... Красота, мой  князь,  заманит  и  в
болото, не то что в лес;
   - Но ведь каган не видел моей дочери. Как мог  он  положиться  только  на
слухи?
   - Эх, князь! - укоризненно покачал головой чаушиар.  -  Разве  только  на
слухи? Каган наш -  посредник  между  небом  И  людьми.  Ему  оно  указывает
нареченную.
   Черный хотел было ответить, но в это мгновение распахнулась дверь,  и  на
пороге появилась дочь. В легком летнем платье впорхнула она в зал веселая  и
яркая. Карие глаза ее светились и кроткой нежностью и насмешливым, по-детски
озорным задором. А на лице - ни тени смущения, тревоги, забот.  Словно  мак,
цвело оно в облаках белоснежной одежды, в рамке пышных черных волос. А когда
она склонилась к отцу, сползла  вперед  длинная  девичья  коса,  и  губы  ее
тронула улыбка. Хозары застыли в изумлении, молча глазели на красавицу.
   "Улыбка ее, как солнце на небе", - в смятении подумал чаушиар.
   А Черная уже, учтиво кланяясь на обе стороны, обратилась к отцу:
   - Звали меня, батюшка?
   Скрывая удивление, князь смотрел на  нее,  глазам  своим  не  веря.  Чему
радуется дочь? Неужто Славята не сказал ей, зачем звали?
   - Скачешь где-то самовольно по лесам, - хмурясь, попрекнул он Черную.
   - А разве нельзя? До сей поры вы не перечили тому, мой батюшка.
   - Перечить и сейчас не стану, а только надо знать отцу, куда и надолго ли
едешь.
   - Я в Заречном была, у Миланы, на празднике Ивана Куп алы.
   - Вот как! - подобрел князь. - Чего же не сказала мне, что хочешь ехать в
Заречье? Ну да ладно, дитятко. Поди сюда, нужна ты мне.
   - Я? Зачем же, батюшка? - спросила Черная.
   Князь встретился с пристальным взглядом дочери и понял: знает она,  зачем
нужна.
   - Видишь, доченька, - показал  он  на  хозар,  которые  склонились  перед
княжной в низком поклоне, - они прибыли к тебе из далекого Итиля...
   - А-а!.. - весело отозвалась  девушка,  обращаясь  к  чаушиару,  наиболее
заметному среди хозарских гостей. - Так это вы привезли мне  такие  чудесные
дары?
   - О княжна! - еще ниже склонился хозарин, прикладывая руку  к  сердцу.  -
Стоят ли они благодарности. Каган...
   - Нет, нет! - перебила Черная. - Я очень благодарна вам, такого богатства
и за морем не сыщешь.
   - Пресветлая княжна, - поспешно сказал чаушиар,  -  дары  эти  от  самого
кагана.
   - Правда? - удивилась девушка. - А я подумала, вы заморские гости. У  нас
были когда-то арабы, дивные товары навезли. Не  побываете  ли  у  нас  снова
проездом из Итиля?
   Я просила бы привезти мне...
   Чаушиар внезапно опустился на одно колено и,  опираясь  рукой  на  кривую
хозарскую саблю, склонил голову.
   - И я и все мои спутники к твоим услугам, княжна. Великий повелитель наш,
каган могущественной Хозарии, не пожалеет  для  тебя,  о  чудо  неба,  своих
неисчислимых богатств!
   - Нет, нет, - кротко улыбнулась Черная. - Не богатства  нужны  мне.  Если
путь ваш будет лежать через Чернигов, а сердце не растеряет  благосклонности
к нам, пусть привезет мне почтенный гость куклу арабской работы.
   Чаушиар пристально взглянул на девушку, не понимая, смеется она  над  ним
или вправду у нее такая прихоть.
   А княжна будто не замечала этого. Она приблизилась  к  хозарину,  который
уже поднялся на ноги, и тихо проговорила, глядя на него:
   - Я так люблю иногда поиграть с куклами, но их, к  большой  моей  печали,
осталось  только  три:  наилучшую,  что  привезли  когда-то  арабы,   разбил
непоседливый наш Мурка, и теперь...
   Князь давно уже понял: дочь почти открыто насмехается над  хозарами.  Это
опасно. И не сдержался.
   - Доченька, - оборвал он ее на слове, - настало время забыть  про  куклы,
про детские игры. Великий каган прислал к тебе своих сватов.
   Черная уставилась на отца широко раскрытыми глазами:  зачем  помешал  ей?
Зачем испортил так удачно начатую игру? Что это? Сговор против нее?
   Поискала глазами Славяту, но витязя в зале  не  было.  Глянула  снова  на
отца, тот отвел глаза в сторону.
   "Так вот оно что! Заманили, значит!  -  пронзила  ее  страшная  мысль.  -
Коварством, ложью заманили!"
   С трудом сдержалась Черная, не выдала свой гнев.
   - Каких сватов? Зачем? - еще раз прикинулась она ребенком.
   - Таких же, как князь древлянский присылал, как вятичи, - громко  ответил
Черный и убил тем последнюю надежду и веру дочери в него. - Ты у меня  одна,
- добавил он дрожащим от волнения голосом, - принуждать тебя  не  буду.  Но,
как отец, скажу: лучшего мужа тебе не  желаю.  Каган  -  повелитель  великой
державы, по всем землям гремит его слава.  Да  и  любит  он  тебя.  -  Князь
помолчал, затем поднял на Черную глаза и добавил:  -  Подумай,  доченька,  и
скажи сватам свое слово. Мы все, и я, и чаушиар, ждем здесь твоего ответа.
   Слова эти будто  ядовитые  капли  падали  в  душу  девушки,  наполняя  ее
отчаянием и горечью.
   - Отцу не терпится, - сказала она сквозь слезы.  -  Торопится  вытолкнуть
меня замуж!
   - Что ты, доченька! - искренне возразил Черный. - Понуждать,  говорю,  не
стану. Но, как отец, советую...
   - Довольно! - вдруг грубо оборвала она князя. - Ответ  готов:  Черная  не
желает быть женой кагана. И никогда ею не будет!
   - Но почему? - воскликнул один из сватов.  Девушка  обернулась.  Суровая,
бесстрашная, смотрела она на хозар.
   - Потому что достойна лучшего мужа! - гордо подняла она голову. - А каган
ваш - чужак. Всем нам. И мне.
   Дерзость надменной княжны, презрение к их повелителю ошеломили и потрясли
хозар. Растерянно глядя на Черную, они не сразу нашлись, что ответить.
   Молчание нарушил князь.
   - Безумная! - закричал он. - Как смеешь поносить великого  кагана,  друга
нашего!
   - Смею! Лучше утопиться в Десне, чем быть женой ненавистного старца. Я не
раба! Меня не заставят покориться!
   - Заставят! - опомнившись, крикнул чаушиар. - Каган имеет на тебя  права!
Не хочешь быть ему женой, будешь рабыней!

   - Вот как! - крикнула княжна. - А ну убирайтесь прочь!  -  грозно  повела
она очами. - Пока здесь я госпожа! Вон отсюда!
   Хозары схватились за сабли, зло глядя на князя: что же это такое? В самом
деле гонят их, сватов кагана, или только почудилось им такое поношенье?
   Разгневанный князь вскочил с места.
   - Эй, отроки! - крикнул он. - Заприте княжну в терем!  И  не  выпускайте,
пока не одумается! Я проучу тебя, дерзкая! - погрозил он дочери.
   А когда она вышла, повернулся к хозарам и виновато  развел  руками:  что,
мол, поделаешь, ребенок она еще...

   VIII. НА БОГА НАДЕЙСЯ, А САМ НЕ ПЛОШАЙ
   Терем  княжны  Черной   стоял   посредине   детинца23,   возвышаясь   над
окрестностями, обнесенный высокой  стеной  в  междуречье  Десны,  Белоуса  и
Стрижня. Верхняя часть его достигала вершин развесистых дубов,  которые,  по
словам стариков огнищан, взрастила и взлелеяла  прабабушка  княжны,  так  же
влюбленная в зеленую рощу и цветы, как  сейчас  ее  правнучка  Черная.  Чего
только не навидались эти кудрявые великаны дубы на долгом своем веку! И  как
глубоко вошли их корни в землю древнего Чернигова! Было у них свое  детство,
длинное, как век человека, посадившего их под окнами. Затем  пришла  юность.
Люди рождались и умирали. На смену одному  поколению  приходило  другое,  на
смену второму - третье... А дубы все поднимались и поднимались,  становились
все выше, набирались силы. Наступила пора  возмужания,  а  они  все  растут,
растут вверх и вширь, и все глубже и глубже в землю уходят могучие корни.  И
жизнь их длится долгие века...
   Сквозь густые ветви под окнами любила когда-то княгиня смотреть на выемку
между Болдиными горами и  крепостным  валом,  вдоль  широкого  плеса  Десны.
Подолгу глядела, как играют на  солнце  ее  быстрые  волны,  как  темнеют  и
пенятся на реке грозово-бурные шквалы, как укрывают ее вечерние сумерки. Все
тянуло княгиню к Десне, словно знала, что погибнет в тех водах, что не люди,
а волны бурные закроют ей глаза, приютом вечным станет речное дно.
   Княжна вспоминает  всегда  приветливое  лицо  матери,  и  чувствует,  как
тяжелый удушливый ком подступает к горлу.
   - Мама, мамушка моя, - шепчет Черная, - зачем ушли вы от меня так рано? -
и дает волю слезам.
   И видится ей печальное лицо матери, глаза ее, полные ласки и  жалости,  и
губы, шепчущие что-то непонятное, грустное,  отчего  так  нестерпимо  больно
становится сердцу.
   - Ах, не нужно было, матушка, купаться на быстрине, -  плачет  Черная,  -
были бы здесь, рядом со мной, не дали бы