не отвечая, слушал Олега Черный.
   Вдруг приоткрылась дверь в опочивальню, на пороге встал отрок.
   - Гонец из Киева хочет видеть своего князя, - обратился он к Олегу.
   - Гонец?
   Олег стремительно поднялся, озабоченно глядя на отрока. Потом обернулся к
Черному:
   - Прошу прощения, княже, дело, видно, неотложное,  коли  следом  за  мной
прибыл сюда гонец.
   Он вышел. Но ненадолго. Вскоре вернулся, оживленный и обрадованный.  Лицо
его просветлело, взгляд стал решительным и твердым.
   - Добрые вести, княже, - промолвил он, обращаясь к  Черному.  -  Радимичи
прислали в Киев своих людей. Настало, говорят, время изгнать  хозар.  Просят
прийти с дружиной на помощь.
   Черный поднял на него вопрошающий взгляд. Но Олег не стал  продолжать.  В
волнении он заходил по комнате, потом остановился у окна и погрузился в свои
думы, унесся мыслями куда-то  за  чернеющие  вдали  леса,  укрытые  туманами
просторы.
   - Собирается воедино семья славян, - заговорил он  снова.  -  На  радость
русичам, назло ворогам земли русской! Так оно и должно быть! Только единение
племен славянских положит основу непобедимой державы русичей, избавлению  от
дани и покорства чужеземцам.
   - Что ж, это хорошо, - отозвался Черный. - Скопом и  батьку  легче  бить.
Советовал бы  не  медлить,  коли  есть  случай  отбить  у  хозар  радимичей.
Дружинники твои бывалые, в сечах закаленные. А путь к радимичам тебе ведом.
   Олег пытливо и настороженно  глядел  на  Черного.  Что-то  подозрительное
послышалось ему в словах и голосе князя.
   - Мне? - спросил Олег. - А почему же не нам?  Князь  разве  не  пойдет  в
поход вместе с киевлянами?
   В опочивальне воцарилась напряженная тишина.
   - Помощь, оказанная северянам тобой и ратью киевской, велит делать именно
так, - медленно ответил Черный. - Однако я... мне не под силу такой поход.
   Олег побагровел, словно пощечиной ответил князь на его слова, на заветные
желания. Но он подавил готовый прорваться гнев, решил  продолжить  разговор,
уяснить, на что рассчитывать теперь у северян.
   - Я понимаю, - заговорил Олег. - Князь болен, ему в поход  нельзя.  Но  я
веду речь о дружине северянской, о...
   - Дружину, кроме меня, повести некому, - прервал его Черный. - Да и не  к
радимичам должно ее вести сейчас.
   - Так куда же? - весь подался вперед Олег. Черный взглянул Олегу в  глаза
смело и открыто:
   -  Под  стенами  Чернигова  со  мною  вместе  северяне  проливали  кровь,
беззаветно бились за родную землю. Как видишь, послушались они своего князя,
когда он кликнул их на бой против хозар. Теперь настал мой  черед  послушать
северян, исполнить волю народного веча: на Дон, против  печенегов  обязан  я
вести черниговскую рать...
   Олег молчал, обдумывая слова князя.
   - Правда твоя, - сказал он наконец.
   - Еще хочу тебе сказать я вот о чем, - заговорил снова Черный,  -  смерть
дочери сорвала пелену с глаз моих. И  я  не  мыслю  становиться  на  пути  к
единству всех славян. Пусть будет единение! Но только истинно братское.  Как
равный с равным, как вольный с вольным...

   XXXV. ТРИЗНА
   Близился  конец  приготовлений  к  похоронам.  По  обычаю,  тело  усопшей
следовало предать огню. Только он, всесильный и всепобеждающий владыка земли
и неба, может освободить человека от злых духов, которые вселяются в него  с
первым дыханием и таятся до последнего  вздоха.  А  каждый  сущий  на  земле
должен уйти из жизни таким, как в нее пришел: чистым и непорочным.  Огонь  -
великий хранитель жизни человека, ему принадлежит и то, что  остается  после
его смерти.
   Невыносимо тяжко было князю увидеть,  как  тело  любимой  дочери  охватит
пламя. Но таков обычай предков, значит, так и должно быть!
   Пока готовили княжну в последний путь, за крепостью, у самой Черной рощи,
устанавливали помост. Невысокий,  но  большой,  просторный.  Кроме  умершей,
ляжет здесь пара лучших коней: конюшие уже подготовили  Сокола,  а  Всеволод
привел с пастбища Барса; положат и лучшую  одежду,  все  девичьи  украшения,
которыми  не  успела  налюбоваться  княжна  при  жизни;  несколько  баранов,
петухов,  всяких  съестных  припасов,  чтоб  было  с   чем   отправиться   в
потустороннее царство Вирай, что поесть, во что одеться. А если кто пожелает
сопровождать княжну в небытие, служить ей там, то и ему должно быть место на
помосте. И ему и коню его.
   Под помост до самого верха укладывали просушенные солнцем дрока. Да клали
так, чтоб была хорошая тяга, чтоб сильней разгорался костер и высокое  пламя
его охватило разом и сам помост и все,  что  будет  на  нем  рядом  с  телом
княжны.
   Не успели мастера закончить свою работу, как распахнулись высокие ворота,
и толпы северян высыпали за черниговские  стены.  Впереди  везли  украшенное
цветами тело княжны. Потом потянулись возы с бочками меда, приготовленной  в
княжеских кухнях пищей, цветастыми коврами, на которых надо было  разместить
все, что запасено в княжеских погребах и что должно быть съедено и выпито на
многолюдной тризне.
   На похороны собрались не только градские жители, но и пахари из окрестных
поселений. Смерть княжны поразила северян своей необычностью  и  геройством.
Кто мог подумать,  что  в  этом  хрупком  теле  бьется  сердце  воина,  что,
изнеженная беззаботной жизнью, она явит такое  мужество  в  борьбе  за  свою
свободу, достоинство и честь! Отчаянная храбрость девушки высоко вознесла ее
в глазах народа.
   Тризну справляли вокруг помоста, на котором  высилось  тело  княжны.  Меж
поредевших деревьев Черной рощи расположились северяне.  Ждали,  что  скажет
князь. Но он не мог вымолвить  ни  слова.  Сознание  неотвратимой  и  вечной
разлуки свалило его с ног,  рыдания  душили,  он  глядел  на  дочь  с  немой
отчаянной мольбой, и слезы непрестанно катились по его лицу.
   Правил тризну почетный старейшина Чернигова.
   - Братья! - обратился он  к  притихшим  северянам.  -  Княжна  наша  была
веселым и добрым детищем, отрадой своего отца. Пусть же будет такой и память
о ней. Княжье съестное и княжьи вина  -  здесь  для  вас.  Наполните  кубки,
братья, и просите усопшую, пусть станет она перед богом  Сварогом  и  умолит
его дать нам долгий век на земле нашей милой. Прогоните, братья,  печаль  от
тела нашей княжны, а тем самым и от себя. Смерти - мертвое, а живым - живое!
   Первый кубок вылили в огонь, чтобы княжна  не  печалилась,  покидая  этот
мир. Другой упросили выпить князя.  А  потом  старейшина  призвал  наполнить
кубки всех, кто пришел сюда. Раздались возгласы одобрения, заскрипели  возы,
покатились меж ковров пузатые бочки,  запенились,  полились  рекою  хмельной
мед, вина заморские. Заходили  по  рукам  наполненные  душистой  живительной
влагой кубки, веселыми огоньками заискрились глаза,  прояснились  лица.  Как
тень перед светом, отступала печаль перед хмелем, и с каждой чашей вина  все
заметней, все дальше. Молчание сменилось разговорами, разговоры - смехом,  а
там зазвучала и песня. Подхваченная десятками голосов, она заглушила и гомон
мужей и визг женщин.
   Молодые собирались уже в круг, то  здесь,  то  там  заводили  пляски.  Их
окружали старшие, крепко били в ладоши, подбадривали резвых девушек,  ловких
молодцев. Веселые хороводы,  крики,  шутки  могли,  казалось,  разбудить  не
только все вокруг, но даже спавшую вечным сном княжну.
   Но были на тризне и такие, что не под силу было хмелю разогнать их  лютую
тоску. Олег  и  Черный  сидели  близ  ярко  пылавшего  помоста,  молчаливые,
подавленные, не сводя с окутанной дымом княжны печальных глаз.
   К ним приблизился дружинник. Князья и не взглянули на него: слишком тяжки
были думы их, прикованные к умершей.
   - Княже! - окликнул Черного глухой,  но  сильный  голос.  Князь  повернул
голову и в изумлении уставился на отрока.
   - Всеволод? Ты?!
   -  Дозволь,  княже,  отправиться  мне  вслед  за  Черной,  -  с   мрачным
спокойствием проговорил витязь.
   Но князь не слушал его.
   - О боги! - простонал он.  -  Значит,  ты  жив?  Куда  же  ты  той  ночью
подевался? Ты удрал? Все погибли, защищая княжну, а ты бежал, предал?
   Разгневанный князь пытался встать, но Олег удержал его.
   - Успокойся, княже, какой он предатель?  Он  храбрый  воин.  Его  послала
гонцом ко мне княжна Черная!
   - Он трус и изменник! - раздраженно воскликнул Черный.  -  Я  оставил  на
него княжну, я полагался на его мужество и  силу.  А  он  позорно  сбежал  и
теперь посмел явиться мне на глаза живым!
   - Да пойми же, князь, - заступался Олег, - это тот витязь, который привез
мне знак от княжны, чтобы спешил я к тебе на помощь. На ратном поле со  мною
рядом рубился он с хозарами!
   - Какое дело мне до этого! -  обезумев  от  гнева,  кричал  Черный.  -  Я
оставил его охранять княжну! Он дружинник и должен был слушаться меня, а  не
ее!
   На крик сбежались хмельные северяне. Тесным  кругом  обступили  Всеволода
отроки.
   - Слышали, - передавали из уст в уста,  -  это  тот  витязь,  что  вызвал
кагана  на  поединок!  А  ночью  он  испугался  и  удрал,   оставив   княжну
беззащитной, когда на нее напали хозары!
   - Какой позор! - кричали северяне. - Бежал с поля брани! А еще хвастался,
что победит кагана!
   Всеволод стоял перед князем,  глядя  на  него  умоляющими,  полными  слез
глазами, и ждал, когда утихнет его гнев.
   - Виноват я, княже, - заговорил он наконец - что послушал Черную. Коли бы
знал, что может стрястись в ту ночь, когда скакал я  в  Ольжичи!  Но  теперь
поздно каяться... Я люблю княжну и хочу умереть вместе с нею, быть ее слугой
в загробном Вирае.
   Олег ужаснулся, слушая Всеволода.
   "Как? Всеволод любит княжну? И хочет вслед за  нею  умереть?  Да  это  же
позор! Все знают, что князь Олег любил Черную и вот-вот собирался взять ее в
жены! А этот никому не ведомый дружинник  хочет  уйти  с  нею  в  небытие  и
доказать, что любит девушку больше, чем кто-либо  другой  на  свете!  Такого
допустить нельзя... Олег, князь киевский, не волен уходить из жизни. За  ним
стоит великое дело единения славян. И никуда он от этого уйти  не  может.  А
Всеволоду нечего терять. Стоит князю Черному дать согласие,  и  он  окажется
хоть и в потустороннем мире, но с княжною вместе. Таков обычай: кто  порешил
уйти с усопшей в небытие, тому нельзя перечить. Тот,  значит,  любит  больше
всех..."
   Подумав, Олег наклонился к князю и что-то шепнул ему на  ухо.  Но  Черный
молчал, смотрел на убитого горем дружинника, потом закрыл  ладонями  лицо  и
горько заплакал.
   Олег мгновенно воспользовался этим. Куда девалась благосклонность  его  к
Всеволоду? Благодарность за спасение в бою с  хозарами?  За  то,  что  сломя
голову скакал через леса и долы, чтоб  передать  Олегу  призыв  княжны?  Все
позабыл князь. Подстрекаемый ревностью, он бросил суровый взгляд сначала  на
соперника, потом на отроков.
   - Чего стоите? - властно крикнул им Олег. - Гоните его отсюда! Видите, до
чего довел вашего князя!
   Северяне и без того косо смотрели на Всеволода, а слова Олега подстегнули
их возмущение и гнев.
   - Вон отсюда, трус! - бросились они на юношу. - Вон! Убирайся прочь!
   Всеволод не мог поверить,  что  его  прогоняют,  растерянно  и  удивленно
озирался по сторонам. А отроки  тем  временем  окружили  его  и  стали  бить
наотмашь кулаками в грудь. Пошатнувшись, Всеволод вдруг понял, что  северяне
считают его виновным в гибели  княжны.  Он  хотел  объяснить,  но  не  успел
сказать и слова, как  сбоку  кто-то  кинул  в  него  камень,  потом  другой,
третий...  Охваченные  яростью,  вооруженные  и   безоружные   люди   толпой
потянулись к нему, схватили  цепкими,  узловатыми  руками.  Передние  злобно
плевали ему в лицо, оскалившись, наносили удары,  выкрикивали  проклятья.  А
задние бросали камни, палки, подобранные с земли толстые сучья.
   Страшны были в гневе охмелевшие люди,  шум  и  гам  стоял  оглушительный.
Всеволод понял:  надо  уходить,  бежать,  спасаться  от  разъяренной  толпы.
Присущие ему спокойствие и выдержка, недавний жертвенный  порыв,  с  которым
шел он к князю, готовый умереть вместе с Черной в  пылающем  костре,  -  все
уступило место  стремлению  оторваться  от  наседающей  толпы.  Он  медленно
отступал, заслоняя окровавленное лицо и голову руками, с  которых  струилась
кровь... Но дальше пятиться было уже невозможно: за спиной стоял густой лес.
Тогда Всеволод вобрал голову в плечи,  повернулся  и,  нагнувшись,  бросился
бежать в спасительную зеленую чащу.
   Но это еще больше озлобило северян. Вместо  камней  сверкнуло  оружие.  С
угрозами и проклятиями догоняли его дружинники, и наконец настиг  его  тупой
удар тяжелого меча. Всеволод упал. Какое-то мгновение он еще слышал,  словно
из дальней дали,  доносящиеся  крики,  потом  уже  не  чувствовал  ударов...
Глубокая тишина окутала  его  мягкой  пеленой.  Он  ничего  не  видел  и  не
слышал...

   XXXVI. НА РАССВЕТЕ
   ...И снова наступило лето. Высокий могильный  холм  за  городской  стеной
порос буйной зеленью. Дубы успели сбросить прошлогодний, будто обгорелый  на
солнце лист и облачились в новую зеленую одежду. Между рвом и лесом пролегла
за это время тропинка: и  князь  и  подружки  не  забывали  Черную,  во  все
праздники навещали и украшали ее могилу цветами.
   А завтра, в годовщину смерти, здесь снова будут  править  тризну.  Черный
объявил об этом повсеместно. Не только черниговцы - все подесняне  званы  на
поминки. Вот почему так людно в эти дни на  дорогах.  Идут  пахари  из  сел,
держат путь в княжий град гудошники-музыканты, калики перехожие.  Только  по
ночам стихает гомон: кто у близких, кто у друзей укладывается  отдохнуть,  а
кто в лесу - в большом дупле могучего дуба.
   К тишине, казалось, прислушивались и окрестные рощи. Стояли они  высокие,
темные, угрюмые... Тень от них падала не  только  на  стены,  но  и  на  всю
окраину города.
   Незадолго до рассвета тишину  под  стенами  Чернигова  нарушило  фырканье
коня, потом хрустнул сушняк под ногами,  и  на  опушку  выехал  всадник.  Он
пристально осматривался по сторонам, вглядываясь в темноту, прислушиваясь  к
каким-то невнятным звукам ночи,  потом  решительно  повернул  коня  влево  и
подъехал к высокой могиле. Он спешился, постоял у подножия холма,  опустился
на вкопанный рядом камень и задумался...
   Он долго и печально смотрел на подножие холма, будто  ведя  с  покойницей
неслышную беседу. Потом поднялся с камня  и  медленно,  твердым  шагом  стал
подниматься на могильный холм. Дойдя до вершины его, он  ненароком  столкнул
камешек. С тихим шуршанием тот покатился вниз.
   И вдруг оттуда раздался голос, разорвавший глубокую ночную тишину:
   - Эй, кто там?
   Всеволод молчал, потрясенный нежданным окриком.  Кто  еще  мог  прийти  к
могиле княжны ночью накануне тризны?..
   - Эй, кто ты таков? - еще  громче  раздалось  внизу.  "О  боги!  Кажется,
знакомый голос..." - подумал Всеволод. Он сбежал с холма и остановился.
   - Князь Олег? Какими судьбами ты здесь? Свела нас снова злая моя доля?
   Тот решительно шагнул вперед, присматриваясь к молодцу.
   - Всеволод! - Он в крайнем изумлении развел руками. - Так ты...  -  князь
запнулся, - ты жив?
   Слова эти напомнили  Всеволоду  прошлое  лето,  минувшую  Тризну,  побои,
камни, погоню...
   - Как видишь, княже, - ответил он, сжав зубы.  И  снова,  как  прежде,  в
долгие дни и ночи, когда, подобранный лесным отшельником, он выздоравливал в
ветхой хижине и мечтал о мести, в сердце бурей  поднялся  неутоленный  гнев,
неуспокоенная местью боль...
   "Разве поквитаться сейчас?" - мелькнула горячая мысль. Рука его  невольно
потянулась  к  мечу.  Он  отступил  на  шаг,  чтоб  размахнуться,  напомнить
неблагодарному князю тот день и те слова, которые бросил он в толпу: "Гоните
его!  Чего  смотрите?"  Да,  только  кровью  и  след  бы   за   такое   дело
расквитаться...
   Но вдруг подумал: " А что расскажут наши трупы северянам? Что здесь было?
Подумают, что я задумал отомстить Олегу и погиб с ним вместе, в поединке.  И
еще больший позор падет на меня, убившего Олега, храброго витязя  и  мудрого
князя, избавившего северян от хозарского гнета".  Всеволод  опустил  руку  и
молча стоял перед князем.
   - Садись, - прервал Олег его размышления  и  указал  на  темневшую  рядом
скамью.
   Исподлобья глядя на князя, он подошел и сел.
   - Как же перенес ты жестокие побои разъяренной толпы? Сказывали, и  мечом
хватили тебя там, в лесу.
   -  Живучий,  значит,  -  мрачно  отозвался  Всеволод.  Олег  почувствовал
неприязнь в его голосе, раздумывал, как повести речь дальше: виноват он  все
же перед этим дружинником, спасшим ему жизнь.
   - Не думал я тогда, что северяне в гневе такую учинят над тобой расправу,
- проговорил он тихо. - Прогонят, думал, отрока, и делу конец.
   - А гнать, выходит, следовало? За что же? - гневно спросил юноша.
   И снова воцарилась тишина; долгая, тягостная.
   - Поверь мне, не желал я тебе зла, - снова заговорил  Олег,  -  наоборот,
хотел я, чтоб ты остался жив...
   Всеволод не ответил. Он просто не поверил  князю.  Что  в  нем  Олегу  за
нужда? Жив ли, мертв ли какой-то неведомый дружинник? Не затем  сюда  пришел
он, чтоб слушать князя. Прав был отец: князь - это ворог...
   Он поднял голову и хмуро поглядел на Олега.
   - Ни к чему теперь ни сожаления, ни покаяния, - жестко проговорил  он.  -
Князь пришел сюда поклониться праху? - Всеволод показал на могилу Черной.
   - Ты угадал, - ответил Олег, - я  пришел  поклониться  праху  незабвенной
княжны.
   - Почему ночью?
   - Потому что у князей дня на это не хватает: на рассвете ухожу с дружиной
на врагов наших - хозар. Кирий тогда  удрал  и  снова  собирает  против  нас
большую рать.
   - Идешь в поход, не справив тризну? - удивился Всеволод. - Ведь она не за
горами, утром все северяне будут здесь. Олег пристально поглядел на него  и,
посуровев, сказал:
   - Мы тризну справим в кровавой сече. За  смерть  княжны  дорого  заплатят
хозары - костьми и скорбью засеем их степи.
   Князь умолк и решительно поднялся. Молчал и Всеволод.
   - А ты пришел сюда справлять тризну? - спросил Олег.
   Всеволод злобно взглянул на него и ничего не ответил.
   - Почему молчишь? - строго повысил голос Олег.
   - А я у князя не в холопах! - огрызнулся тот. Олегу не по  душе  пришелся
дерзкий ответ, но, зная Всеволода как сильного воина и видя,  что  он  здесь
один на один с ним, сдержался и сказал:
   - Напрасно гневаешься. Не о холопстве веду речь. Дивлюсь, что  слоняешься
ты по лесам, не воротился до сих пор в дружину. Ведь ты же витязь!
   - В какую дружину? - насторожился Всеволод.
   - Хотя бы и в мою! К князю Черному да к северянам тебе теперь  воротиться
не с руки. А ко мне почему бы и нет? Я  возьму  тебя  в  дружинники  охотно.
Знаю: ты храбрый воин, истинный ратный муж. И гнев имеешь в сердце на хозар.
Почему же не отомстишь за княжну, за поругание родной земли?  Знай,  походы,
сеча - лучшие тебе лекарства: и боли смоешь, и тоску развеешь. А там и славу
ратную добудешь, почести от князя и людей.
   - Зачем мне слава? - равнодушно бросил Всеволод.
   - Как - зачем? Ведь эта слава в ратном поле ценою  крови  и  самой  жизни
добывается, и по заслугам чтит народ храбрых сынов своих - добрых витязей.
   Всеволод угрюмо молчал.
   - Как хочешь, - продолжал Олег, - однако я советую тебе: в походах лучше,
нежели  тут  без  толку  шататься.  Он  сделал  несколько  шагов   и   снова
остановился:
   - Подумай, витязь! До утра еще есть время. А надумаешь - скачи  прямо  на
Соляной шлях. Конь быстрый у тебя, догонит!
   Сказал - и исчез в темноте. А Всеволод  остался  на  скамье,  молчаливый,
задумчивый; он поднял голову, поглядел в далекое звездное небо. И мысль  его
вдруг перелетела на пастбище,  милое  сердцу  пастбище,  где  всюду  воля  и
простор, где так нежданно пала с неба лебедица, а потом и лебедь...
   Но одной любовью живет лишь лебедь. Человек же знает  и  долг,  и  честь.
Значит, и у него, кроме