тило порядочно народу, -
начал Лебедев. - Потом он пошел на митинг в мастерские.
  - Старый авантюрист, - пробормотал Бубликов.
  - Когда я приехал на вокзал, он уже был в мастерских, а Шульгин сидел
в кабинете начальника станции. Было известно, что в мастерских неспокойно,
настроение было тревожное. Затем из мастерских передали, что Гучков
арестован, акта у него не нашли и идут обыскивать других депутатов,
чтобы уничтожить акт.
  - Зачем?
  - "Товарищи" да и все остальные желают низложить царя, кажется...
отречения им мало.
  - Ну, а потом?
  - Мне передали акт, я потихоньку, закоулками, выбрался да и дал тягу.
  - А Гучков и Шульгин?
  - Не знаю.
  - Я сейчас буду разговаривать с Родзянко, а вы, господа, узнайте,
что с депутатами.
  Акт отречения не давил, а жег Ломоносову левый бок.
  По телефону узнали, что Гучкова отпустили и он вместе с Шульгиным
уехал в Думу. С этим известием Ломоносов вернулся в кабинет Бубликова.
  Неряшливо одетый, с отекшим от недосыпания лицом, Бубликов бегал по
комнате и кого-то громко проклинал. Из его довольно бессвязных слов
Ломоносов понял, что в городе положение примерно такое же, как на вокзале.
Большинство рабочих против отречения. С раннего утра в Думе между
Временным Комитетом и Советом Рабочих Депутатов идут об этом горячие
споры. Совет усилен солдатскими депутатами.
  - Грамоту ищут по всему городу, возможно, и сюда придут. Где она? -
обеспокоенно спросил Бубликов.
  - У меня в кармане.
  - Это не годится. Надо спрятать.
  - Положить в несгораемый шкаф, приставить караул?
  - Нет, положить в самое незаметное место... И не в этой комнате,
конечно. Сохранение этой грамоты или несохранение положения не изменят, но
все-таки... во-первых, отречение освобождает войска от присяги, во-вторых,
уничтожение акта окрылит черные силы.
  - А не снять ли нам с него несколько копий?
  Подллинник спрятали среди старых запыленных номеров официальных
газет, сложенных на этажерке в секретариате.
  - Ну, а теперь по копии можно начать печатание.
  - Нет, надо запросить Думу, - возразил Бубликов.
  - Зачем? Ведь, чем скорее грамота будет напечатана, тем скорее весь
этот шум прекратится. Да и набор, корректура, печать - все это требует
времени. А кроме того, наборщики ждут.
  - Нет, надо сделать запрос.
  Через несколько минут последовал приказ: "Не печатать, но наборщиков
не распускать".

  Разговор в Думе:
  - Сижу я в зале час, другой... Скучно. Подсаживается ко мне старичок
в пиджаке, благообразный такой. Заговорили. Потом он представляется:
"Великий князь Николай Михайлович (известный историк)". Ну, я тоже
кланяюсь: "Присяжный поверенный Сидельников". Продолжаем беседу.
"Сколько раз, - говорит, - я ему, дураку, объяснял, чем это кончится. Не
слушал, вот и дождался. В декабре, уж своей шкуры ради, собрались мы,
великие князья, и послали ему депутацию: заточай жену, давай ответственное
министерство. И слушать не стал. Без воли всегда был, а жена и последние
остатки у него отняла".

  Генерал Алексеев - генералу Квецинскому, 18 часов 00 минут:
  "Вследствие телеграммы наштазап о том, что из Великих Лук на Полоцк
едет депутация в 50 человек от нового правительства и обезоруживает
жандармов, по означенному вопросу был запрошен председатель
Государственной Думы, который сообщил, что никаких депутаций не
посылалось. Таким образом, по-видимому, начинают уже появляться из
Петрограда чисто революционные разнузданные шайки, которые стремятся
разоружить жандармов на железных дорогах и, конечно, в дальнейшем будут
стремиться захватывать власть как на железных дорогах, так и в тылу армии
и, вероятно, попытаются проникнуть и в самую армию. Надо принять самые
энергичные меры, установив наблюдение на всех узловых станциях железных
дорог в тылу и иметь на этих станциях гарнизоны из надежных частей под
начальством твердых офицеров. При появлении где-либо подобных самозваных
делегаций таковые желательно не рассеивать, а стараться захватывать и по
возможности тут же назначать полевой суд, приговор которого приводить
немедленно в исполнением."

  Адмирал Непенин - адмиралу Русину, 19 часов 30 минут:
  "На "Андрее", "Павле" и "Славе" бунт. Адмирал Небольсин убит.
Балтийский флот как военная сила сейчас не существует. Что могу сделать?
  Дополнение. Бунт почти на всех судах".

  У Думы, несмотря на поздний час, стояла толпа. Ломоносов вошел в
полутемный Екатерининский зал. Всюду люди, разбившиеся на кучки.
Преобладали солдаты. Посреди зала к Ломоносову на шею бросился знакомый
профессор и, захлебываясь, стал объяснять значение происходящих событий.
  Не без труда отделавшись от него, Ломоносов стал расспрашивать встречных,
где Думский Комитет, министры. Никто не знал. Его посылали то в одну
комнату, то в другую. Так, бродя по всему дворцу, он подошел к двери, где
на часах стояли юнкера. Они подтвердили, что Временный Комитет Думы и
правительство заседают здесь, но пустить его отказались.
  Была уже половина девятого вечера, и положение, в котором очутился
Ломоносов было довольно смешным, если не сказать больше. Сдерживая гнев,
он прохаживался перед закрытыми дверями, бросая на юнкеров взгляды, полные
негодования. Вдруг заветные двери отворились и вышел его старинный
знакомый. Ломоносов отвел его в сторону и объяснил свое положение. Депутат
провел его мимо юнкеров в небольшую комнату, где сидели в полумраке
группками депутаты и министры. Направо была дверь во вторую комнату. Эти
две комнаты и составляли помещение Временного Комитета.
  "Зачем Родзянко ушел из своего роскошного кабинета? Зачем Комитет
спрятался где-то на задворках?" - в растерянности спрашивал себя Ломоносов.
  - Господа! - провозгласил депутат, знакомый Ломоносова. - Вот
привезли отречение Николая!
  Никто не проявил особого интереса, разговоры прервались на
секунду - внимание отвлек шум громкого голоса, и снова все говорили.
  Подошли Милюков и Владимир Львов. Начали рассматривать акт, вертя его
во все стороны, словно неграмотные. Чувствовалась какая-то растерянность.
  Ломоносов шел в святилище русской революции, к героям, опрокинувшим
трон, а застал каких-то испуганных пигмеев. В министерстве жизнь била
ключом, здесь было мертвое царство. Вся обстановка, настроение, лица
создавали впечатление, что в соседней комнате покойник.
  Ломоносову стало так тоскливо, больно, точно он внезапно попал на
похороны близкого человека, на похороны своей мечты. Из другой комнаты его
увидел Некрасов, подошел и спросил, зачем он здесь.
  - Я привез отречение Николая.
  - Давайте его мне.
  - Извините, но я отдам его или председателю Совета Министров как
главе государства Российского, или министру юстиции как Генеральному
Прокурору.
  - Но их нет, а у вас, вероятно, в министерстве дела... Да, наконец, я
ваш начальник!
  - Во-первых, вы еще не вступили в должность министра путей сообщения,
во-вторых, я условился с другими хранителями этого документа отдать его в
руки главе правительства, а в-третьих, я должен получить от князя
Львова текст отречения Михаила.
  - Ну, как хотите. - И Некрасов, пожав плечами, отошел.
  Пошел десятый час, но князя все не было. Пришли Терещенко и Коновалов.
  Из разговоров Ломоносов понял: только что состоялось еще два назначения -
Стаховича - министром по делам Финляндии, Кокошкина - по делам Польши.
Кто-то из "министров" спросил Ломоносова, каким путем можно немедленно
доставить Кокошкина в Петроград, ибо это необходимо к завтрашнему
заседанию.
  - Очень просто. Около одиннадцати из Москвы отходит скорый поезд.
Утром он будет в Петрограде. Я сейчас прикажу оставить ему отделение.
  - Пожалуй, он не успеет к одиннадцати.
  - Тогда я назначу экстренный поезд, раз необходимо.
  Услышав его слова, присутствующие переглянулись.
  - Сколько же времени это займет?
  - Ну, само назначение - пять-шесть минут. Только будьте любезны
сговориться с Кокошкиным по телефону и сказать мне точно, когда он будет
на вокзале. А то мы запутаем движение.
  Через несколько минут Кокошкин сообщил, что часа в два он будет готов.
  - Что в два, что в три - это безразлично. Все равно экстренный поезд
упрется в пучок скорых. Я сейчас даю назначение по телефону в три, только,
пожалуйста, предупредите Кокошкина, чтобы он ни на минуту не задержал
поезд.
  Ломоносов начал диктовать по телефону, обернулся, чтобы спросить
номер телефона Кокошкина в Москве, и увидел, с каким священным трепетом и
ужасом смотрели на него господа "министры", когда он совершал такую
простую операцию, как назначение поезда. И опять профессору показалось,
что он попал не туда, куда шел. Неужели эти бессильные и безвластные люди
  - Временное Революционное Правительство?
  Около половины одиннадцатого появился князь Львов. Испуганный,
рестерянный, он привез отречение Михаила. Подождали еще немного Керенского.
  Для того чтобы отпустить Ломоносова, начали заседание с вопроса об
опубликовании актов.
  - Как назвать эти документы?
  - По существу это манифесты двух императоров, - заявил Милюков.
  - Но, - возразил Набоков, - Николай придал своему отречению
иную форму - форму телеграммы на имя начальника штаба. Мы не можем менять
эту форму.
  - Пожалуй. Но решающее значение имеет отречение Михаила
Александровича. Оно написано вашей рукой, Владимир Дмитриевич, и мы можем
его вставить в любую рамку. Пишите: "Мы, милостью Божией, Михаил II,
Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий князь
Финляндский и прочая и прочая... объявляем всем верноподданным нашим:
Тяжелое бремя..."
  - Позвольте, позвольте, да ведь он не царствовал!
  - С момента отречения Николая Михаил являлся законным императором
Михаилом II, - поучающим тоном, словно школьникам, объяснил Набоков. -
Он почти сутки был императором... и только отказался восприять верховную
власть.
  - Раз не было власти, не было царствования!
  - Жестоко ошибаетесь. А малолетние и слабоумные монархи?!
  Господа "министры" вошли в раж. Оставим их со "слабоумными
монархами"". Для них это самая подходящая компания.

  Дневник Николая Романова:
  "3-го марта. Пятница.
  Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и
морозный..."

  Генерал Данилов - генералу Алексееву, 1 час 00 минут, 4 марта:
  "По указанию главкосева докладываю для доклада его величеству
телеграмму: "До нас дошли сведения о крупных событиях. Прошу вас не
отказать повергнуть к стопам его величества безграничную преданность
гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого монарха. 3
марта, 14 часов 45 минут.
  Генерал-адъютант Хан-Нахичеванский".

  Князь Львов - генералу Алексееву, 3 часа 50 минут, 4 марта:
  "Второго сего марта последовало отречение от престола государя
императора Николая П за себя и за своего сына в пользу великого князя
Михаила Александровича. Третьего марта Михаил Александрович отказался
восприять верховную власть впредь до определения Учредительным Собранием
формы правления и призвал население подчиниться Временному правительству,
по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всей полнотой
власти впредь до созыва Учредительного Собрания, которое своим решением об
образе правления выразит волю народа".

  Генерал Алексеев - Верховному главнокомандующему вел.кн. Николаю
Николаевичу, 11 часов 01 минута:
  "Всеподданнейше доношу, что от адмирала Непенина получена следующая
телеграмма: "Собрал депутатов от команд и путем уговоров и благодаря
юзограммам министра юстиции Керенского удалось прекратить кровопролитие и
беспорядок. Линейные корабли "Павел" и "Андрей" все еще во власти команд.
На прочих судах постепенно восстанавливается подчинение, кроме
крейсера "Россия", о котором пока не имею сведений. Разрешил на завтра в
отведенном помещении собрание депутатов от команд, куда направлю прибывших
депутатов. Морские команды дали обещание прекратить кровопролитие и
радиотелеграфирование. Также окончательно установлен порядок в Ревеле.
Через депутатов передал командам, пролившим кровь офицерскую, что я с
своей стороны крови не пролью, но оставить их в командах не могу -
виновных же пусть разберет Временное Правительство. Непенин".

  В.И. Ленин, 4 марта:
  "Весь манифест нового правительства от 17.III внушает самое полное
недоверие, ибо он состоит только из обещаний и не вводит в жизнь
немедленно ни одной из самых насущных мер, которые вполне можно и должно
бы осуществить тотчас".

  Генерал Алексеев - вел.кн. Николаю Николаевичу, 12часов 08 минут:
  "Всеподданнейше доношу, что с поездом 20 час. 15 мин. 3 сего марта
его величество изволил прибыть в ставку, где, согласно полученным мною
сведениям, его величество предполагает пробыть несколько дней. Когда
выяснится, сколько времени его величество предполагает здесь пробыть,
немедленно донесу Вашему императорскому высочеству".

  В.И. Ленин, 4 марта:
  "... Новое правительство, захватившее власть в Петербурге или,
вернее, вырвавшее ее из рук победившего в геройской кровавой борьбе
пролетариата, состоит из либеральных буржуа и помещиков... Новое
правительство состоит из заведомых сторонников и защитников
империалистской войны с Германией...".

  В.И. Ленин - А.М. Коллонтай, 4 марта:
  "Дорогая А. М.! Сейчас получили Вашу телеграмму, формулированную так,
что почти звучит иронией (извольте-ка думать о "директивах" отсюда, когда
известия архискудны, а в Питере, вероятно, есть не только фактически
руководящие товарищи нашей партии, но и формально уполномоченные
представители Центрального Комитета!)...
  По-моему, главное теперь - не дать себя запутать в глупые
"объединительные" попытки с социал-патриотами (или, еще опаснее,
колеблющимися, вроде ОК, Троцкого и Кё) и продолжать работу своей партией
в последовательно -интернациональном духе...
  Сейчас - добивать реакцию, ни тени доверия и поддержки новому
правительству... и вооруженное выжидание, вооруженная подготовка более
широкой базы для более высокого этапа.
  Р. S. Боюсь, что болезнью повальной теперь будет в Питере "просто"
увлечение, без систематической работы над партией нового типа... Вширь!
Новые слои поднять! Новую инициативу будить, новые организации во всех
слоях, и им доказать, что мир даст лишь вооруженный Совет рабочих
депутатов, если он возьмет власть".

  Телеграмма депутатов кораблей Балтийского флота адмиралу Непенину, 12
часов 17 минут:
  "Вся команда судов, потерявшая к Вам доверие, требует временного
прекращения издания Ваших приказов и телефонограмм, которые будут только
двоить и ухудшать создавшееся положение. У команды временно организуется
комитет, который и будет управлять впредь до установления полного порядка.
  Депутаты кораблей".

  Адмирал Григоров - генералу Рузскому, 16 часов 00 минут:
  "В воротах Свеаборгского порта адмирал Непенин убит выстрелом из
толпы. С утверждения морского министра в командование флотом вступил
вице-адмирал Максимов".

  В.И. Ленин - И.Ф. Арманд, 5 марта:
  "Дорогой друг!.. Вчера... прочел об амнистии. Мечтаем все о
поездке. Если едете домой, заезжайте сначала к нам. Поговорим. Я бы очень
хотел дать Вам поручение в Англии узнать тихонечко и верно, мог ли бы я
проехать.
  Жму руку. Ваш В. У."

  Генерал Алексеев - Львову, Родзянко и Гучкову, 17 часов 22 минуты:
  "Главнокомандующий Северного фронта указывает на необходимость
правительства обратить внимание на крайнюю опасность создавшегося
положения, проистекающую из стремления каких-то неуловимых элементов
создать солдатские организации на фронте, могущие нарушить порядок на
фронте".

  Записка Николая Романова, 3 марта:
  "Потребовать от Временного Правительства след. гарантии:
  1) О беспрепятственном проезде моем с лицами, меня сопровождающими, в
Царское Село.
  2) О безопасном пребывании в Царском Селе до выздоровления детей с
теми же лицами.
  3) О беспрепятственном проезде до Романова на Мурмане с теми же
лицами.
  4) О проезде по окончании войны в Россию для постоянного жительства в
Крыму - в Ливадии".

  Генерал Алексеев - Гучкову, 3 часа 00 минут, 6 марта:
  "Необходимость отъезда немедленного из Могилева графа Фредерикса и
генерала Воейкова вытекала из недружелюбного к ним отношения значительного
числа чинов гарнизона, состоящего главным образом из частей, ранее
подчиненных дворцовому коменданту. Опасаясь при настоящем повышенном общем
настроении или ареста этих генералов, или какого-либо резкого проявления
неуважения, особенно в присутствии отрекшегося государя, предпочел дать
совет обоим уехать из Могилева и из состава чинов свиты. Совет принят, и
5 марта они просили обеспечить им выезд из Могилева и следование к
избранным местам временного пребывания".

  Князь Львов - генералу Алексееву, 12 часов 04 минуты:
  "Временное правительство разрешает все три вопроса утвердительно:
примет все меры, имеющиеся в его распоряжении: обеспечить
беспрепятственный проезд в Царское Село, пребывание в Царском Селе и
проезд до Романова на Мурмане".

  В.И. Ленин - В.А. Карпинскому, 6 марта:
  "Дорогой Вяч. Ал!
  Я всячески обдумываю способ поездки. Абсолютный секрет - следующее.
Прошу ответить мне тотчас и, пожалуй, лучше экспрессом (авось партию не
разорим на десяток лишних экспрессов), чтобы спокойнее быть, что
никто не прочел письма.
  Возьмите на свое имя бумаги на проезд во Францию и Англию, а я проеду
по ним через Англию (и Голландию) в Россию.
  Я могу одеть парик.
  Фотография будет снята с меня уже в парике, и в Берн в консульство я
явлюсь с Вашими бумагами уже в парике.
  Вы тогда должны скрыться из Женевы минимум на несколько недель (до
телеграммы от меня из Скандинавии): на это время Вы должны запрятаться
архисурьезно в горах, где за пансион мы за Вас заплатим, разумеется.
  Если согласны, начните немедленно подготовку самым энергичным (и
самым тайным) образом, а мне черкните тотчас во всяком случае.
  Ваш Ленин
Обдумайте все практические шаги в связи с этим и пишите подробно.
Пишу Вам, ибо уверен, что между нами все останется в секрете абсолютном".

  Генерал Алексеев - Львову и Гучкову, 19 часов 12 минут, 6 марта:
  "Прошу принять во внимание, что догнать бурное развитие невозможно,
события несут нас, а не мы ими управляем".

  В.И. Ленин - В.А. Карпинскому, 7 марта:
  "План Мартова хорош: за него надо хлопотать, только мы (и Вы) не
можем делать этого прямо. Нас заподозрят. Надо, чтобы кроме Мартова,
беспартийные русские и патриоты-русские обратились к швейцарским министрам
(и влиятельным людям, адвокатам и т. п., что и в Женеве можно
сделать) с просьбой поговорить об этом с послом германского
правительства в Берне. Мы ни прямо, ни косвенно участвовать не можем; наше
участие испортит все. Но план, сам по себе, очень хорош и очень
верен."

  Из приветствия броневого дивизиона Особой армии солдатам запасного
броневого автомобильного дивизиона, 7 марта:
  "С чувством глубочайшего восхищения, гордости и искренней радости
читаем золотые слова о вашем участии в святом деле создания свободной
России".

  В.И. Ленин , 7 марта:
  "Первая революция, порожденная всемирной империалистской войной,
разразилась. Эта первая революция, наверное, не будет последней...
  ...Рабочие, вы проявили чудеса пролетарского, народного героизма в
гражданской войне против царизма, вы должны проявить чудеса пролетарской и
общенародной организации, чтобы подготовить свою победу во втором этапе
революции."

  В.И. Ленин - В.А. Карпинскому, 8 марта:
  "Дорогой товариш! Очень и очень благодарен за информацию. Ни на
реферат, ни на митинг я теперь не поеду, ибо надо писать ежедневно в
"Правду" в Питер.
  Лучшие приветы! Ваш Ленин".

  Генерал Брусилов - генералу Алексееву, 14 часов 00 минут:
  "Политическая обстановка чрезвычайно усложнилась в тылу и перенесена
в войска. Необходимо лично воздействовать во все стороны, поэтому
приходится снять вензеля, которые очень затруднили бы мое положение".

  Посол Англии Бьюкенен - генералу Виллиамсу, 17 часов 15 минут:
  "Министр иностранных