л к  больным,
совал им в рот кусочки сахара, сидел рядом и спрашивал, где сегодня  бо-
лит?
   Кулан-Хатун плакала и жаловалась на боли во всем теле.
   - Это духи здешних гор мучают тех, кто остается в этом злом месте,го-
ворила она.- Ты видел, какие туманы подымаются из  глубины  ущелий?  Это
души убитых твоим войском младенцев. Я и маленький Кюлькан умрем  здесь.
Только вода голубого Керулена вылечит нас. Отпусти нас обратно в  родные
монгольские степи. Чингиз-хан сердился:
   - Одна без меня ты никуда не уедешь. А я должен раньше завоевать вто-
рую половину вселенной.
   Кулан-Хатун плакала еще сильнее. Чингиз-хан послал за великим  совет-
ником, китайцем Елю-Чу-Цаем. Тот пришел немедленно с  большой  книгой  в
руках. Увидев его, Кулан-Хатун вскочила, вырвала книгу, бросила на ковер
и сама легла на нее.
   - Сейчас мы узнаем, что скажет небо - сказал Чингиз-хан.
   - Я не хочу знать, что будет со мной,- отвечала Кулан.- Будет то, что
я захочу. А я хочу вернуться на берега Керулена, и все  в  нашем  войске
этого хотят...
   Чингиз-хан подымал и опускал брови, сопел и, наконец, сказал:
   - До сих пор не было таких противников, которых бы я не побеждал. Те-
перь я хочу покорить смерть. Если ты, беспечная и  непокорная  Кулан-Ха-
тун, будешь рядом со мной, смерть тебя не коснется. Если же ты  от  меня
уедешь, то тайный яд в угощенье -или стрела, ударившая из темноты,  уне-
сут тебя за облака...- Затем Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю,  мудрей-
шему из его советников: - Ты обещал доставить мне шаманов, колдунов, ле-
карей и мудрецов, знающих изготовление напитка, дающего бессмертие.  По-
чему я до сих пор их не вижу?
   - За ними посланы надежные люди, и все они должны скоро сюда явиться.
Но ты идешь с войском так быстро и так далеко, что все эти знающие  люди
не могут поспеть за тобой...
   Чингиз-хан видел, что Кулан-Хатун продолжает все  сильнее  хворать  и
быстро исчезает ее цветущая  красота.  Маленький  сын  ее  Кюлькан  тоже
по-прежнему лежал рядом с матерью, исхудавший и побледневший. Тогда  ка-
ган стал проявлять беспокойство и ни в чем не находил утешения. Он часто
говорил о смерти и спрашивал у лекарей  средство  для  продления  жизни.
Многие предлагали чудодейственные напитки.  Чингиз-хан  приказывал  этим
лекарям самим принимать их лекарства, а затем рубил им головы, наблюдая,
не останутся ли они живы?
   Особую удрученность каган стал выказывать после сражения  монголов  у
крепости  Балтан,  когда  неприятельская  катапульта   попала   стрелой,
большой, как копье, в Мутуганга, любимого внука,  сына  Джагатаева.  Ему
продстояло стать главным ханом  мусульманских  земель,  а  от  случайной
стрелы Мутуган скончался.
   Тогда Чингиз-хан убедился, что смерть  наносит  удары,  точно  слепая
верблюдица бьет ногами: в одного попадет - и он  дух  испустит,  другого
минует - и будет жить он до старости.
   Чингиз-хан так рассвирепел из-за кончины внука,  что  приказал  взять
Балтан немедленно. Войско, проломав стену, ворвалось в город и все  пре-
дало мечу. Чингиз-хан повелел, чтобы воины никого в плен не  брали;  всю
местность превратил в пустыню, чтобы ни одно творение там не  жило.  Имя
этому месту дали "Мау-курган", что значит "Холм печали". С тех пор никто
там больше не селился, и земля осталась необработанной.
   Целыми днями Чингиз-хан сидел около своего желтого шатра,  поставлен-
ного на вершине горы над обрывом. Под ногами темнели  ущелья,  казалось,
не имевшие дна. Он видел угрюмые хребты и снежные вершины,  уходившие  в
туманную даль, иногда требовал к себе опытных проводников и расспрашивал
их о самых кратких путях через Индию и Тибет в монгольские степи.
   В лагере воины, обремененные богатой добычей, говорили только о возв-
ращении в родные кочевья. Но никто не решался заявить об  этом  грозному
кагану. Никто не знал его истинных дум, никто не мог  предвидеть,  какой
завтра будет его приказ,- повернет ли он войско в обратный путь, или  же
двинется снова в поход, и не придется ли еще много лет скитаться по раз-
ным странам, в дыме пожаров истребляя встречные народы.
   В войсках уже слышался ропот из-за долгой стоянки в теснинах  афганс-
ких гор, где мало корму лошадям. Тогда Кулан-Хатун, желая убедить  кага-
на, что пора возвращаться на родину, пошептавшись с великим  советником,
китайцем Елю-Чу-Цаем, придумала сказку. Елю-Чу-Цай  научил  двух  смелых
нукеров рассказать ее Чингиз-хану. Эти два монгола явились  в  ставку  и
потребовали свидания с Чингизханом, говоря, что имеют сообщить ему нечто
весьма важное и чудесное.
   Елю-Чу-Цай провел их к Чингиз-хану, и они рассказали:
   - Заблудившись в горах, мы увидели одного зверя, который имел подобие
оленя, зеленый цвет, конский хвост и один рог. Этот зверь прокричал  нам
по-монгольски: "Вашему хану надо вовремя возвратиться в родную землю".
   Чингиз-хан выслушал сказку спокойно, но приподнял одну бровь  и  стал
пристально рассматривать стоявших перед ним на коленях багатуров.
   - В тот день, когда вам показался чудесный зверь, много  ли  вы  пили
кумысу?
   Багатуры поклялись, что они были бы рады выпить, но в этих голых ска-
лах не только кобылье, но даже козье молоко достать трудно, и в  доказа-
тельство верности слов подымали большой палец.
   Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю:
   - Ты знаешь мудрейшие книги, в которых открыты все тайны земли,  моря
и неба. Читал ли ты сказание о таком звере?
   Елю-Чу-Цай принес большую книгу с чертежами и рисунками  разных  зве-
рей, рыб и птиц вселенной, перелистал ее и сказал:
   - Такой редкий зверь называется "мудрый Го-Дуань", и он понимает язы-
ки всех народов. Его речь к нашим двум багатурам означает,  что  в  мире
происходит чрезмерное кровопролитие. Ныне уже четыре года, как твое  ве-
ликое войско покоряет западные страны. Поэтому вечное великое небо, гну-
шаясь беспрерывными убийствиями, послало зверя  ГоДуаня  объявить  тебе,
государь, свою волю. Покажи покорность небу и пощади жителей этих стран.
Это будет бесконечное счастье для тебя, иначе на тебя разгневается  небо
и поразит молнией. Так объясняет эта древняя книга китайских мудрецов.
   Елю-Чу-Цай говорил торжественно и важно, точно жрец, читающий  молит-
ву, а Чингиз-хан, прищурив один глаз, смотрел на своего советника. Потом
он перевел взгляд на багатуров, покорно стоявших перед ним на коленях, и
подозвал к себе сперва одного, а потом другого. Наклонившись, он прошеп-
тал им что-то на ухо, и каждый шепотом же ему ответил.
   Тогда каган, весьма довольный, разрешил багатурам удалиться и  прика-
зал дать им кумысу, сколько каждый из них сможет выпить.
   - Эти багатуры сметливы и находчивы,- сказал каган своему советнику,-
их следует возвеличить. Я спросил их  по  очереди,  каким  шагом  прошел
зверь Го-Дуань. И один сказал, что он бежал рысью, а другой  -  что  шел
иноходью. Ни один даже совсем пьяный монгол, взглянув на бегущего зверя,
так не ошибется. Но я понял сегодня, что войско устало  воевать,  что  в
нем растет тоска по родным степям, и поэтому объявляю, что, согласно во-
ле неба, приславшего мне, своему избраннику, чудесного зверя Го-Дуаня, я
поворачиваю войско в обратный путь и направляюсь в родной коренной  улус
.
   На другой день, узнав о решении Чингиз-хана,  все  монгольские  воины
радовались, пели песни и готовились к походу.
   Первоначально Чингиз-хан думал пройти через Индию и Тибет  и  с  этой
целью отправил посольство в город Дели к индийскому царю Ильтутмышу.  Но
путь через горы был еще завален снегами, а царь медлил ответом и  стяги-
вал войска, поставив во главе их Джелаль эд-Дина.
   Между тем из Монголии прибыли донесения о новом восстании всегда  мя-
тежных тангутов, а вычисления по звездам его советника Елю-Чу-Цая и  га-
дания шаманов не советовали кагану идти через Индию.
   Тогда Чингиз-хан решил идти обратно тем же длинным путем, каким  при-
шел. По его приказанию население стало расчищать от снега горные перева-
лы, и в начале весны монгольское войско двинулось в путь.

   Глава вторая. ПЕРЕПИСКА ЧИНГИЗ-ХАНА С НИЩИМ МУДРЕЦОМ

   Еще во время стоянки в верховьях Черного Иртыша Чингиз-хан,  заботясь
о своем здоровье и продлении жизни, искал опытных врачей. Ему рассказали
о замечательном мудреце Чан-Чуне, который будто бы открыл все тайны зем-
ли и неба и даже знает средство стать бессмертным. Про него великий  со-
ветник и звездочет Елю-Чу-Цай сказал:
   - Чан-Чунь-Цзы - человек высокого совершенства. Этот старец давно уже
владеет даром быть в обществе облаков, летая к ним на журавлях, и  умеет
превращаться в другие существа. Отказываясь от всех земных благ,  вместе
с другими мудрецами он  живет  в  горах,  отыскивая  философский  камень
"дань", приносящий человеку долголетие и бессмертие. Погруженный в думы,
он то сидит, как труп, то стоит целые дни неподвижно, как дерево, то го-
ворит, как гром, то ходит легко, как ветер. Он много видел,  много  слы-
шал, и нет книги, которую бы он не прочел.
   Для отыскания этого необычайного старика Чингиз-хан  приказал  немед-
ленно отправить своего испытанного китайского сановника  Лю-Чжун-Лю.  Он
дал ему золотую пайцзу с изображением  разъяренного  тигра  с  надписью:
"Предоставляется полновластно распоряжаться, как если бы мы  сами  путе-
шествовали".
   В руки Лю-Чжун-Лю было, как высшая  драгоценность,  передано  именное
письмо от Чингиз-хана к мудрецу Чан-
   Чуню, записанное со слов неграмотного великого кагана его  советником
Елю-Чу-Цаем. В письме говорилось следующее:
   "Небо отвергло Китай за его чрезмерную роскошь и надменность.  Я  же,
обитатель северных степей, не имею распутных наклонностей. Я люблю прос-
тоту н чистоту нравов, отвергаю роскошь и  следую  умеренности.  У  меня
всегда единственное холщовое платье и одинаковая пища. На мне  такие  же
лохмотья, как на конюхах, и я ем так же просто, как корова.
   В семь лет я совершил великие дела, и во всех странах света и  утвер-
дил мою власть. Такого царства еще не было с  древнейших  времен,  когда
мир завоевали наши предки, кочевые племена хунну .
   Звание мое велико, и обязанности важны. Но я боюсь, что в  управлении
моем чего-то недостает. Если строят судно, то приготовляют и  весла  для
того, чтобы с их помощью можно было переплыть реки. Подобно этому  приг-
лашают и мудрецов и выбирают помощников для покорения и управления  все-
ленной.
   Я узнал, что ты, учитель, сроднился с истиной и действуешь всегда  по
высоким правилам. Многоученый и опытный, ты глубоко изучил  законы.  Из-
давна ты пребываешь в скалистых ущельях и скрыл себя от мира.
   Но что мне делать? За обширностью разделяющих нас гор и  долин  я  не
могу повстречаться с тобой. Поэтому я выбрал моего приближенного  санов-
ника Лю-Чжун-Лю, приготовил проворных всадников  и  почтовую  повозку  и
прошу тебя, учитель, не страшаясь многих тысяч ли", направиться ко мне.
   Не думай о дальности и размерах песчаных степей, а пожалей мой народ.
Или же, из милости ко мне, сообщи мне средство для продления жизни.
   Надеюсь, что ты, познав сущность великого "дао" - сочувствуешь  всему
доброму и не будешь противиться моему желанию. Посему настоящее наше по-
веление должно быть тебе вполне ясно".
   С таким письмоя в руках Лю-Чжун-Лю отправился в  далекий  путь  через
степи и горы. Он мчался, торопясь выполнить каганскую волю, быстро меняя
на станках лошадей. Наконец, прибыв в Китай, он добрался до высоких гор,
где в глухом ущелье разыскал престарелого мудреца, изможденного  и  едва
прикрытого ветхим рубищем. Это был знаменитый  Чан-Чунь.  Прочтя  письмо
Чингиз-хана он сперва наотрез отказался поехать к нему.
   Затем он написал ответ, который Лю-Чжун-Лю отослал с нарочным  гонцом
к великому кагану, сам же остался возле отшельника, боясь гнева кагана и
еще надеясь убедить Чан-Чуня. Вот что писал китайский мудрец:
   "Стремящийся к "дао", смиренный житель гор Чан-Чунь  получил  недавно
высочайшее повеление, прибывшее издалека. Да, весь бездарный  приморский
народ китайцев из-за своей надменности неразумен. Представляя себе,  что
в делах жизни я туп, в отношении изучения "дао"я нисколько не  преуспел,
всевозможными способами трудился, не умер, а состарился, и что хотя сла-
ва обо мне распространилась по разным государствам, но по святости я ни-
чуть не лучше обыкновенных людей,- то от всего этого  я  только  мучаюсь
стыдом. Тайные мысли ведь кто ведает?
   Сперва, получив необычайное письмо, я хотел скрыться в горах или уйти
на море, но потом решил противиться твоему повелению и счел  необходимым
отправиться в путь и бороться со снегами, чтобы представиться  государю,
которого небо одарило мужеством и мудростью и превосходящему  всех,  кто
был в древности, так что и ученые китайцы и дикие варвары все покоряются
ему.
   В путешествии ветер и пыль беспрерывны, небо  омрачено  тучами,  а  я
стар и слаб, не могу выдержать больших трудностей и боюсь, что  до  тебя
по такому длинному пути я не доеду.
   Если же я и прибуду к тебе, владыке народов, то решать военные и  го-
сударственные дела в моих ли силах?  Поэтому  прошу  милостиво  указать:
должно ли мне ехать, или нет? Вид мой высохший, тело истощенное.
   Ожидаю решения.
   В год Дракона, в 3-ю луну".

   Когда Чингиз-хан получил это письмо,  он  весьма  обрадовался,  щедро
наградил гонца и ответил новым письмом:
   "Кто приходит под мою руку, тот со мной.. Кто  уходит  от  меня,  тот
против меня. Я применяю воинскую силу, чтобы со временем  после  больших
трудов достигнуть продолжительного покоя. Я  остановлась  только  тогда,
когда все сердца вселенной покорятся мне. С этой целью я проявляю  гроз-
ное величие, находясь всегда в походе среди непобедимых воинов. Я  знаю,
что ты можешь легко отправиться в путь и прилететь ко  мне  на  журавле.
Хотя равнины пути и беспредельны, но уже недолго мне ждать,  чтобы  уви-
деть посох твой. Поэтому я отвечаю на твое  послание,  чтобы  тебе  были
видны мои мысли. О прочем не распространяюсь".

   Глава третья. СДЕЛАЙ МЕНЯ БЕССМЕРТНЫМ!

   Получив от великого кагана второе письмо, китайский мудрец согласился
отправиться в далекий путь. Он наотрез отказался ехать в караване вместе
с прекрасными дворцовыми певицами и танцовщицами,  которых  одновременно
посылали из Китая Чингиз-хану. Поэтому ему была дана  особая  охрана  из
тысячи пехотинцев и трехсот всадников. Чан-Чунь взял  с  собой  двадцать
своих учеников; из них один писал подробный дневник, занося в него изре-
чения и стихотворения учителя .
   Чан-Чунь ехал не спеша и всюду в городах останавливался.  Монгольские
начальники городов (даруги) устраивали ему торжественные приемы и  пред-
лагали обильные угощенья, от которых мудрец отказывался, питаясь  только
рисовой кашей и плодами.
   В пути Чан-Чунь постоянно писал стихи. Когда он проезжал  монгольские
степи, он изложил свои мысли в таких строках:

   Куда б ни метнулся взор,
   Не видно конца горам...
   Потоки стремятся с гор,
   И всюду - простор ветрам!

   И думы мои поют:
   "От первых земли времен
   Зачем проходили тут
   Стада кочевых племен?

   Как в древние дни, едят
   Они заповедный скот,
   Не наш их чудной наряд,
   Не наш и обычай, не тот!

   Не знают письмен они,
   Как дети, просты душой...
   Беспечно текут их дни,
   Довольны они судьбой!"

   Дорога равниной пустынной шла,
   И труден был каждый шаг.
   Озера синели, как из стекла,
   Поблескивал солончак.

   Не встретишь здесь путника целый день,
   Меж этих бугров немых...
   Спеша пронесется рай в год, как тень,
   Наездник из стран чужих.

   Ни гор, ни деревьев не встретит взор,
   Покрыты травой холмы...
   Из меха племен кочевых убор
   В дни лета, как в дни зимы.

   Здесь рис не родится, и весь народ
   Питается молоком,
   И весело каждый с собой везет
   Из войлока утлый дом...

   Через два года со дня выезда Чан-Чунь прибыл к реке  Джейхун  и  близ
Термеза переправился на другую сторону. Там его встретил  личный  лекарь
Чингиз-хана. Мудрец подарил ему стихи, написанные  по  поводу  окончания
долгой дороги, и сказал:
   - Я горный дикарь, прибыл в военный лагерь великого кагана только для
того, чтобы ему сказать важные слова. От их исполнения станет счастливой
вселенная. Стихи Чан-Чуня были следующие:

   Издревле прославлена светом
   Восьмая луна!
   Рассеялись тучи,
   Стих ветер,
   И ночь ясна.
   Через весь небосвод
   Перекинут серебряный мост,
   На юге
   Драконы
   Взыграли от блеска звезд!
   И с башен высоких
   Доносится радостный звон:
   Все праздник справляют,
   Как то повелел закон!
   И льется вино,
   И поет своп песни певец...
   А берегом тихим
   Усталый бредет мудрец...
   К могучему хану
   Бесстрашно направил он путь,
   Чтоб демон
   Смирился кровавый
   И дал вздохнуть!

   (Китайцы, считая корову священным животным, не ели коровьего мяса, не
пили молока. Питание монголов поэтому им казалось странным. Восьмая  лу-
на-по китайскому календарю, месяц сентябрь, когда китайцы устраивают ве-
селые празднества по случаю конца полевых работ.)

   Проехав через опустошенный город Балх, где был слышен только лай  го-
лодных собак, так как жители разбежались, Чан-Чунь через четыре дня  до-
роги по горам прибыл в лагерь Чингиз-хана, к его желтому шатру, стоявше-
му над крутым обрывом.
   В сопровождении наместника в Самарканде Ахайя-Тайши, который знал ки-
тайский и монгольский языки, Чан-Чунь явился к грозному владыке. Так как
все "даосы", являясь к китайскому владыке, никогда не становились  перед
ним на колени и не били земных поклонов, то и Чан-Чунь, войдя в юрту ка-
гана, только наклонился и сложил в знак почтения ладони.
   Перед великим каганом стоял высохший старик бронзового  цвета,  обож-
женный зноем и ветрами, с выпуклым лбом и белым пухом на затылке. Он ка-
зался нищим в веревочных сандалиях на босу ногу и ветхом  плаще,  но  он
спокойно и без страха смотрел на "владыку вселенной", затем опустился на
ковер,
   Чингиз-хан, темнолицый, с рыжей поседевшей бородой, с черной  круглой
шапке с большим изумрудом и тремя лисьими хвостами, падавшими на  плечи,
сидел на золотом троне, подобрав ноги. Он всматривался немигающими,  зе-
леноватыми, как у кошки, глазами в старого мудреца, дряхлого  и  нищего,
от которого теперь ожидал своего спасения. Чингиз-хан  был,  как  и  его
гость, в простой холщовой черной одежде, и у него  волосы  бороды  также
были покрыты белым инеем старости, но пути у каждого  были  разные.  Ки-
тайский мудрец уединялся от людей в пустынные места, всю свою жизнь пос-
вятил изучению наук, отыскивая тайну спасения людей от болезней, страда-
ний, старости и смерти, и приходил на помощь ко всем, кто к  нему  обра-
щался с мольбою. Каган же всегда был вождем огромных армий, посылал вои-
нов на истребление и гибель других народов, все его  победы  достигались
смертью десятков тысяч людей. Теперь, когда подошли последние годы  жиз-
ни, теперь от этого изможденного отшельника зависело,  чтобы  Чингиз-хан
снова стал молодым и сильным и навсегда избавился от цепких  рук  идущей
по следам кагана смерти, которая готовилась обратить его, сильнейшего на
земле, в прах и небытие. Оба старика  долго  молчали.  Потом  Чингиз-хан
спросил:
   - Благополучен ли был твой путь? Всего ли тебе было достаточно в  тех
городах, где ты останавливался?
   - Сначала меня снабжали всякой едой в изобилии,-  ответил  Чан-Чунь.-
Но в последнее время, когда я проезжал земли, где побывало твое  войско,
всюду еще были видны следы битв и пожаров. Там добывать пропитание  было
трудно.
   - Теперь ты будешь иметь все, что захочешь. Приходи каждый день к мо-
ему обеду.
   - Нет, мне не нужна такая милость! Горный дикарь живет подвижником  и
любит уединение.
   Слуги принесли кумыс, мудрец от него отказался. Каган сказал:
   - Живи у меня по своей воле, как хочешь. Мы позовем тебя  для  особой
беседы. Разрешаем идти.
   Чан-