Чунь поднялся, сложил ладони, помахал ими в знак почтения  и  вы-
шел.
   Вскоре монгольское войско двинулось обратно на север через земли  Ма-
вераннагра. Во время пути Чингиз-хан не раз присылал мудрецу виноградно-
го вина, дынь и разной еды.
   Через реку Джейхун войско быстро перешло по искусно  построенному  на
ладьях пловучему мосту и направилось в сторону Самарканда.
   Раз во время остановки  Чингиз-хан  послал  Чан-Чуню  извещение,  что
поздно ночью он его ждет для важной беседы.
   Когда шум лагеря стал затихать и все сильнее слышались трели лягушек,
Ахайя-Тайши провел мудреца Чан-Чуя мимо неподвижно  стоявших  часовых  в
желтый шатер великого кагана.
   По обе стороны золотого трона, в высоких серебряных подсвечниках, го-
рели толстые восковые свечи. Чингиз-хан сидел, годобрав ноги,  на  белом
войлочном подседельнике, и  от  круглой  лакированной  шапки  с  черными
лисьими хвостами лицо его было в тени, только глаза горели, как у тигра.
   Возле него на ковре сидели два секретаря, знающие монгольский  и  ки-
тайский языки.
   Чан-Чунь опустился на ковер перед троном и сказал:
   - Я дикарь гор и уже много лет упражняюсь в "дао" - учении о наиболее
прекрасном и возвышенном. Я люблю пребывать только в очень уединенных  и
тихих местах, люблю бродить по пустыне или там стоять  размышляя.  Здесь
же, близ царского шатра, постоянный шум от множества воинов, их коней  и
повозок. От этого мой дух неспокоен. Поэтому не будет ли  мне  дозволено
ехать по своей воле то впереди, то позади твоего  шествия?  Для  горного
дикаря это будет большой милостью.
   - Пусть будет, как ты желаешь,- ответил каган. Потом  он  спросил:  -
Объясни мне, что такое гром? Правду ли говорят мне колдуны и главный ша-
ман Бэки, будто гром - это рычание живущих на небе  за  облаками  богов,
когда они гневаются на людей? А гневаются они тогда, когда люди в жертву
им приносят не черных животных, как полагается, а животных другого  цве-
та. Верно ли это?
   - Небо гневается на людей не за приношения, обильные или  скудные,от-
ветил Чан-Чунь.- Гневается небо и не за то, что ему  приносят  в  жертву
баранов или лошадей не черных, а рыжих, пегих или белых. Я также  слышал
ошибочные слова твоих шаманов, будто летом людям нельзя мыться  в  реках
или стирать в воде одежды, катать войлоки  или  собирать  грибы,-  из-за
всего этого будто бы небо очень гневается и посылает на  землю  грозу  с
молниями и громом... Вовсе не в этом состоит неуважение людей к небу,  а
в том, что люди творят много преступлений... Я, горный дикарь,  читал  в
древних книгах, что из трех тысяч  различных  человеческих  преступлений
самое гнусное - непочтительность к своим родителям... Много раз я  заме-
чал в пути, что твои подданные недостаточно уважают своих родителей: са-
ми объедаются на пиршествах, а старых отцов, матерей и дедов морят голо-
дом. И вот за то, что бессердечные сыновья и дочери оскорбляют своих ро-
дителей, праведное небо обрушивается на людей, карая их молнией  и  гро-
мом. Позаботься, государь, вразумить и исправить твой народ.
   - Мудрец говорит дельно! - заметил Чингиз-хан и приказал писцам запи-
сать слова Чан-Чуня и по-монгольски, и по-китайски, и по-тюркски,  чтобы
издать особый закон о почтительности к родителям .
   Когда на золотых блюдах были поданы разнообразные кушанья и  Чан-Чунь
взял только горсть вареного риса и  немного  вяленого  винограда,  каган
спросил:
   - Святой мудрец! Давно я хочу узнать, нет ли у тебя такого лекарства,
чтобы старого сделать молодым, чтобы слабому влить новые силы? Не можешь
ли ты сделать так, чтобы дни моей жизни текли непрерывно,  всегда  и  не
знали бы остановки, как беспрерывно текут воды большой реки?  Нет  ли  у
тебя лекарства сделать человека бессмертным?
   Чан-Чунь опустил глаза и молча соединил концы пальцев.
   - Если у тебя сейчас нет такого  лекарства,-  продолжал  Чингиз-хан,-
то, может быть, ты знаешь, как приготовить такое лекарство? Или ты  ука-
жешь другого мудреца и волшебника, которому открыта тайна, как сделаться
бессмертным? Если ты приготовишь для меня такое лекарство, чтобы  я  мог
жить вечно, то я дам тебе необычную, небывалую награду:  я  сделаю  тебя
нойоном и правителем большой области... Я дам тебе конскук, торбу,  пол-
ную золотых монет... Я подарю тебе сотню самых красивых девушек из  раз-
ных стран!
   Чан-Чунь, не отвечая и  не  подымая  глаз,  стал  дрожать,  точно  от
сильного холода. А каган продолжал соблазнять его:
   - Я выстрою на твоей горе небывалой красоты дворец, какой  можно  ви-
деть только у китайского богды-хана, и в этом дивном  дворце  ты  будешь
размышлять о возвышенном... Мне даже не нужна молодость. Пускай и  оста-
нусь таким старым и седым, как сейчас, но я хочу много лет, не видя кон-
ца, держать на своих плечах  великое  монгольское  государство,  которое
построил я сам, своими руками...
   Каган молчал и горящим, пристальным взглядом впился в изможденное ли-
цо мудреца. Тот съежился и, косясь на грозного кагана, заговорил тихо:
   - На что мне золото, когда я люблю горы, тишину и  размышления?  Могу
ли я управлять целой областью, когда я не  знаю,  как  управлять  собой?
Всех прекрасных пленных девушек выдай замуж за благонравных юношей.  Мне
не нужно дворца,- размышлять я могу, стоя на камне... Я изучал все  муд-
рейшие книги, какие были написаны самыми знаменитыми китайскими учеными,
и для меня больше нет тайн. Я могу сказать тебе точную истину: есть мно-
го средств, чтобы увеличить силы человека, излечивать его болезни и обе-
регать его жизнь, но нет и не было лекарства, чтобы  сделать  его  бесс-
мертным.
   Задумался Чингиз-хан и, опустив голову, долго молчал. Перестали скри-
петь тростинки писцов, заносивших в книги слова разговора.  Слышно  было
только потрескивание оплывших восковых свечей. Наконец каган сказал:
   - У наших монгольских стариков есть поговорка: "Говорящий правду уми-
рает не от болезни",- кто-нибудь от злобы  прикончит  правдивого  раньше
времени... Потому-то все люди стараются нагромоздить горы лжи...  А  ты,
мудрый старик, проехавший десять тысяч ли, чтобы повидать меня, ты  один
не побоялся сказать правду, что средства стать  бессмертным  -  нет!  Ты
чистосердечен и прям. Если у тебя есть просьба - говори! Обещаю  ее  ис-
полнить. Чан-Чунь соединил ладони и склонился перед каганом.
   - У меня просьба только одна, и я приехал через снега, горы и  пусты-
ни, чтобы сказать ее тебе,- прекрати свои жестокие войны и повсюду среди
народов водвори доброжелательный мир!..
   Брови Чингиз-хана переломились, потом сдвинулись. Лицо  перекосилось.
Задыхаясь, он стал кричать так, что у писцов тростинки запрыгали по  бу-
маге:
   - Чтобы всюду водворить мир, нужна война!.. Наши старики в  степи  не
зря учат: "Только когда ты убьешь твоего непримиримого врага, то и вдали
и вблизи станет спокойно..." А я не разгромил еще моего  старого  врага,
тангутского царя Бурханя! И вторая половина вселенной еще  не  под  моей
пятой... Могу ли я это терпеть? Хотя ты и мудрец, но твоя просьба не де-
ловая! Такими просьбами нас больше не обременяй!
   Чингиз-хан приподнялся и, вцепившись в ручки трона, дрожа от  ярости,
прошипел:
   - Разрешаем удалиться!
   Зиму этого года Чингиз-хан провел около Самарканда. Он не любил  тес-
ноты городов и жил в монгольском лагере.
   Сперва выпадало много дождя, так что вся земля  пропиталась  водой  и
проезд стал труден. Потом часто шел снег, и настал такой холод, что мно-
жество лошадей и волов замерзло и валялось по дорогам.
   Мудрец Чан-Чунь жил в бывшем загородном дворце  хорезм-шаха  "Кек-се-
рай", окруженном садами. Там старец писал стихи. К нему толпой приходили
голодные поселяне, у которых монгольские воины отобрали  все  имущество,
ско", жен и детей. Чан-Чунь раздавал пожалованную Чингиз-ханом еду и сам
варил для просителей кашу.

   Глава четвертая. ВОЗВРАЩЕНИЕ МОНГОЛОВ В "КОРЕННУЮ ОРДУ"

   Когда Чингиз-хан, желая переменить стоянку  лагеря,  приказал  войску
двинуться из Самарканда к реке Сейхун, то, по его повелению, старая  ца-
рица Хорезма Туркан-Хатун, мать шаха Мухаммеда, весь бывший гарем шаха и
другие знатные пленные женщины стояли вдоль  пути  следования  монголов:
пока все воины не проехали мимо, они громкими голосами  пели,  оплакивая
гибель государства Хорезма.
   В начале года Барана (1223) лагерь Чингиз-хана  находился  на  правом
берегу реки Сейхун. Сюда по вызову Чингиз-хана прибыли на  курултай  его
сыновья: Джагатай, Угедэй и Тули, кроме старшего, гордого и  непокорного
сына Джучи. С сыновьями, ханами и  главными  военачальниками  Чингиз-хан
совещался о плане завоевания в течение ближайших тринадцати лет всех за-
падных стран вплоть до Последнего крайнего моря.
   Лагерь Чингиз-хана расположен был среди садов, брошенных разбежавшим-
ся населением. Сюда во множестве спускались с ближайших гор кабаны. Чин-
гиз-хан любил охотиться на них, поражая их с коня копьем и стрелами.
   Раз он погнался за дикими свиньями, его лошадь споткнулась. Хан упал,
а лошадь ускакала. Огромный кабан остановился,  наблюдая  за  неподвижно
лежавшим перед ним Чингиз-ханом. Затем он медленно ушел в камыши. Подос-
пели другие охотники, поймали и привели коня. Каган прекратил  охоту  и,
возвратившись в лагерь, приказал привести китайского  мудреца  Чан-Чуня,
чтобы тот объяснил, не было ли в этом падении  Чингиз-хана  перед  дикой
свиньей вмешательства вечного неба? Чан-Чунь сказал:
   - Все мы должны оберегать нашу жизнь.  У  великого  кагана  лета  уже
преклонные, и ему надо поменьше охотиться. То, что нечистый кабан не ос-
мелился напасть на лежащего в болоте "потрясателя вселенной",- это  знак
покровительства неба.
   - Мне бросить охоту? Нет,  этот  совет  невыполним!  -  ответил  Чин-
гиз-хан.Мы, монголы, с малых лет привыкли охотиться и стрелять с коня, и
даже старики не могут оставить эту привычку...  Впрочем,  слова  твои  я
сохраню в моем сердце.
   Чингиз-хан, желая наградить Чан-Чуня, поведал пригнать стадо молочных
коров и табун отборных лошадей, но мудрец этого подарка не принял, отве-
тив, что может вернуться обратно в свои китайские  горы  в  обыкновенной
почтовой повозке. Затем мудрец после  прощального  представления  кагану
отправился в обратный путь в сопровождении своих двадцати учеников и от-
ряда воинов. Множество приближенных Чингиз-хана провожали старого  даоса
с кувшинами вина и корзинами редких плодов. При расставании многие  ути-
рали слезы.
   В год Обезьяны (1224) Чингиз-хан повел свое  войско  обратно  в  мон-
гольские степи.
   Как старый тигр, сожравший корову, медленно возвращается в густые ка-
мыши, в свое логовище, волоча отвисшее брюхо, так  медленно  подвигалось
войско Чингиз-хана, обремененное огромной добычей. Каждый воин  имел  по
нескольку вьючных лошадей, верблюдов и быков. Вместе с воинами следовали
и стада баранов, и скрипучие двухколесные повозки, нагруженные одеждами,
коврами, оружием, медной посудой и прочими награбленными у мусульман ве-
щами. Тут же и на конях, и на верблюдах, и на повозках ехали монгольские
и разноплеменные женщины и дети, и длинными, бесконечными вереницами ша-
гали пленные - истощенные, оборванные и босые.
   Все это шествие подвигалось не торопясь, делая остановки в  местах  с
удобными пастбищами, так что войско провело в дороге и лето и зиму,  ос-
тавляя длинный след в виде павших ободранных  коней  и  быков  и  трупов
пленных, не выдержавших трудностей пути через безводные щебнистые равни-
ны Центральной Азии.
   Весною Чингиз-хан прибыл к своим кочевьям на реке Керулене и приказал
поставить каганский желтый шатер в становище Буки-Сучегу. Здесь он  соз-
вал совещание всех знатнейших ханов и отличившихся полководцев и устроил
никогда еще степью не виданный богатый пир. Через три  дня  после  этого
пира умерла молодая жена Чингиз-хана Кулан-Хатун. Молва шептала,  что  в
этой смерти виноваты братья кагана... А истину кто узнает?
   Следующий год Курицы (1225) Чингиз-хан оставался с своих  родных  ко-
чевьях и обнародовал "Ясак", наставлял монгольский народ на "Путь разума
и довольства", как был назван сборник его поучений.

   Глава пятая. ЧИНГИЗ-ХАН РЕШИЛ УМЕРЕТЬ В ПОХОДЕ

   Чингиз-хан не мог оставаться спокойным, когда  услыхал,  что  царство
непокорных тангутов снова возмутилось. Великий хан не забыл своего  обе-
щания наказать их царя Бурханя. Он стал готовиться к походу и послал  за
сыновьями, уведомив их, что сам поведет войско.
   Опять прибыли три сына, кроме старшего, упрямого Джучи.
   Второй сын кагана, Джагатай, правитель Маверапнагра,  всегда  враждо-
вавший со старшим братом Джучи, во время семейного совещания сказал:
   - Джучи полюбил страну кипчаков больше, чем свой коренной улус. Он  в
Хорезме не позволяет монголам даже тронуть кого-либо из кипчаков.  Джучи
открыто говорит такие бесстыдные слова: "Старый  Чингиз  потерял  разум,
так как разоряет столько земель и губит  безжалостно  столько  народов".
Джучи хочет во время охоты убить нашего отца, и заключить союз дружбы  с
мусульманами, отделившись от монгольской коренной орды.
   Тогда Чингиз-хан загорелся яростью и отправил в Хорезм  своего  брата
Утчигина и верных людей с приказом, чтобы Джучи немедленно прибыл к  от-
цу. "Если же он откажется приехать и останется в Хорезме,- сказал  Утчи-
гину на ухо Чингиз-хан,- тогда ты молча ударь и без упреков убей!"
   Джучи послал отцу ответ, что не может выехать  вследствие  болезни  и
остался в степи у кипчаков. А верные люди написали Чингиз-хану,  что-хан
Джучи здоров, часто ездит на облавную охоту и что поэтому  они  остались
возле Джучи, чтобы выполнить тайный приказ великого кагана.
   Джагатай выехал обратно для управления своим улусом  в  Самарканд,  а
Чингиз-хан с двумя любимыми сыновьями, Угедэем и Тули, в начале года Со-
баки (1226) повел свое войско против тангутов и достиг  места  Онгон-Та-
лан-Худун. Здесь он увидел страшный сон и стал говорить о близости смер-
ти. Он послал за сыновьями, которые находились в другом отряде.
   На другой день на рассвете прибыли Угедэй и Тули. Когда  они  насыти-
лись поданным угощением, Чингиз-хан сказал другим лицам,  присутствовав-
шим в юрте:
   - У меня с сыновьями предстоит тайный совет. О наших заботах я  желаю
переговорить с ними в полном уединении. Вы все удалитесь.
   Когда все ханы и прочие люди удалились, Чингиз-хан усадил возле  себя
обоих сыновей. Сперва он давал им советы относительно жизни и управления
государством, затем сказал:
   - Внимательно запомните все, дети мои! Знайте, что, против моего ожи-
дания, настало время мозго последнего похода. С помощью покровителя мон-
голов, бога войны Сульдэ, я покорил для вас, мои сыновья, царство  такой
необычайной ширины, что от пупа его в каждую сторону будет один год  пу-
ти. Теперь говорю мой последний завет: "всегда уничтожайте ваших  врагов
и возвеличивайте ваших друзей", а для этого вы должны быть всегда одного
мнения и все действовать, как один. Тогда вы будете жить легко и приятно
наслаждаться своим царствованием. Моим наследником я оставляю, как  при-
казал раньше, Угедэя. Поело меня он должен быть объявлен великим каганом
и поднят на белом войлоке почета. Стойте крепко и грозно во главе  всего
государства и монгольского народа и не смейте после моей  смерти  извра-
щать или не исполнять мой "Ясак". Жаль, что сейчас здесь нет моих  сыно-
вей Джучи и Джагатая. Жаль! Пусть же не случится так, что, когда меня не
будет, они извратят мою волю, будут между собой враждовать и  заведут  в
царстве губительную смуту! Хотя всякий желает умереть дома, но я отправ-
ляюсь в последний поход ради достойного  конца  моего  воинского  имени.
Разрешаем вам идти.
   После этого Чингиз-хан двинулся с войском дальше. По  пути  правители
встречных племен и городов приходили один за другим и заявляли  о  своей
покорности. Один хан явился с подносом крупных жемчугов  и  сказал:  "Мы
покоряемся!" Но великий хан, чувствуя близость кончины,  не  обратил  на
жемчуг внимания и приказал рассыпать его в степи перед войском. Все вои-
ны собирали, но много жемчуга потерялось в пыли, так что  и  потом  люди
искали его и находили.
   - Каждый день для меня теперь дороже подносов с  жемчугами,-  говорил
Чингиз-хан и был полон забот и тревоги.
   Тогда царь тангутский прислал вестников к Чингиз-хану. Он их не  при-
нял, и тангутские послы передали такие слова великому  советнику  кагана
Елю-Чу-Цаю:
   - Наш царь несколько раз восставал против великого  кагана,  и  после
того всегда в нашу страну вторгались монголы, убивали  народ  и  грабили
города. Нет толку в сопротивлении. Мы пришли  на  служение  Чингиз-хану,
просим мира, договора и взаимной клятвы. Елю-Чу-Цай ответил послам:
   - Великий каган болен. Пусть царь тангутов подождет пока  Чингиз-хану
будет лучше.
   Болезнь Чингиз-хана день ото дня усиливалась; он ясно видел  близость
кончины и приказал:
   - Когда я умру, то ничем не обнаруживайте моей гибели.  не  подымайте
плача и воплей, чтобы об этом не узнали Праги, не обрадовались и не воо-
душевились. Когда же царь и жители тангутские выйдут из ворот  крепостей
с дарами, бросайтесь на них и уничтожайте!
   Великий каган лежал на девяти сложенных белых войлоках.  Под  головой
была седельная замшевая подушка, на ногах покрывало из темного соболя.
   Тело, длинное и исхудавшее) казалось невероятно тяжелым, и ему,  пот-
рясавшему мир, было трудно пошевельнуться или приподнять отяжелевшую го-
лову,
   Он лежал на боку и слышал, как при каждом  вздохе  раздавался  тонкий
звук, точно попискивала мышь. Он долго не понимал, где сидит  эта  мышь.
Наконец он убедился, что мышь пищит у него в груди, что, когда он не ды-
шит, замолкает и мышь и что мышь - это его болезнь.
   Когда он переворачивался на спину, он видел над собой верхнее отверс-
тие юрты, похожее на колесо. Там медленно проплывали тучи, и раз он  за-
метил, как высоко в небе пролетел едва видный косяк журавлей. Доносилось
их далекое курлыканье, зовущее вдаль, в новые, невиданные земли.
   Каган вспоминал, как он хотел проехать до Последнего моря, но уже  на
границе Индии не выдержал жары и все его тело покрылось красными зудящи-
ми пятнами; тогда он повернул войско обратно  в  прохладные  монгольские
степи.
   Теперь, ослабевший и беспомощный, он погибает в  холодной  тангутской
долине между лиловыми горами, где утром вода в чашках обращается в  лед.
С каждым мгновением силы покидают его, а лекари обманывают или не  умеют
найти ту траву, которая поможет снова сесть на коня и помчаться по степи
за длиннорогими оленями или за желтыми непокорными  куланами...  Кулана-
ми?.. А где красавица, непокорная Кулан-Хатун?.. И ее уже  нет!..  Итак,
прав китайский мудрец, что средства получить бессмертие -  нет!..  Каган
шептал, с трудом шевеля высохшими губами:
   - Я не видел подобных страданий, когда собирал под свою ладонь много-
численный народ голубых монгольских степей... Тогда было  очень  тяжело,
так тяжело, что натягивались седельные ремни, лопались железные  стреме-
на... Но теперь мои страдания безмерны... Верно говорят наши старики: "У
камня нет кожи, у человека нет вечности!.."
   Чингиз-хан забылся тревожным сном, а мышь попискивала все сильнее,  в
боку кололо, и дыхание прерывалось.
   Когда  каган  очнулся,  у  него  в  ногах  сидел  на  коленях  китаец
Елю-Чу-Цай. Такой же длинный и худой, как Чингиз-хан, этот мудрый совет-
ник не спускал с больного пристального взгляда. Каган сказал:
   - Что... хорошего... и что... плохого...
   - Прибыл из страны бухарской твой переводчик Махыуд-Ялвач.  Он  гово-
рит, что там...
   Каган раздраженно пошевелил ладонью, и китаец замолк.
   - Я спрашиваю,- прошептал Чингиз-хан,- что хорошего... и  что  плохо-
го... в жизни сделал?..
   Елю-Чу-Цай задумался. Что можно ответить уходящему  нз  жизни?  Перед
ним внезапно пронеслись вереницей сотни  образов...  Он  увиде