ость и на ее субъекты направленная. Все эти моменты крайне важны, их
исходные  характеристики  сформулированы  еще  в   "Экономическо-философских
рукописях" Маркса. Но вернусь к нашей теме.
   Говоря  о  действии  классического  "прибора",  мы,   если   хотим   быть
последовательными, должны в конечном счете говорить  о  таком  цельном  типе
деятельности  XVII  -  начала  XX  века,   в   котором   особенным   образом
актуализируется, раскрывается новый срез  бытия  (два  противоречащих  среза
бытия - два определения сущности предмета природы как предмета  классической
теории). Разъясним вкратце общий логический смысл этого утверждения.
   Каменная скала как природная реальность никем не "полагается", существует
вне и независимо от моей деятельности.  Но  те  особенности  скалы  (камня),
которые  существенны  для  выделки  каменного  топора  (скала  как   предмет
деятельности камнетеса), выделяются, выявляются,  фиксируются,  усиливаются,
фокусируются  и  обретают  статут  особого  цельного   бытия   (камень   как
потенциальный топор) в процессе и на основе определенного типа деятельности.
   В  классических  теориях  ситуация  не  столь   элементарна   (но   более
фундаментальна). Теоретические определения предмета в науке  Нового  времени
возникают (в XVII веке) как идеализованное "доведение" (орудие  -  прибор  -
мысленный  эксперимент)  реального  предмета   до   тех   потенциальных   (и
невозможных в эмпирическом бытии) характеристик,  которые  обнаруживают  его
способность (и неспособность) обладать бытием целесообразно  действующей  на
другой  предмет  "силы".  Все  классическое  теоретизирование  и  состоит  в
"производстве" таких идеализованных предметов, как, скажем,  инерционно  или
ускоренно  двигающаяся  материальная  точка,  которые   могли   бы   служить
идеальными снарядами, бьющими по цели. И пустота  вокруг  этого  снаряда,  и
форма, сводящая на нет эффект трения, и  сосредоточенность  массы  в  единой
точке, и наименьшая (в идеале нулевая) потеря энергии в полете, с тем  чтобы
все силовые и энергетические  потенции  сосредоточились  и  реализовались  в
момент "удара" (или - для резца - в момент соприкосновения с  обрабатываемым
предметом),  то  есть  жесткое  разделение  кинематических  и   динамических
характеристик движения, - все эти и многие другие определения  характеризуют
бытие именно такого "идеального снаряда" и  тем  самым  потенцию  (сущность)
реального, внеположенного практике объекта как возможного снаряда.  "Снаряд"
или даже "материальная  точка"  -  здесь  лишь  прообразы  любого  предмета,
созидаемого (и - NB - изучаемого) в любой теории классического  типа.  Таким
"снарядом" ("бьющим по  цели")  служит  и  электрический  заряд,  и...  даже
формально-логическое понятие.
   Уже  такое  краткое  "введение"  в  практику  Нового  времени   позволяет
выдвинуть некоторые дополнительные предположения об особенностях  внутренней
расчлененности и противоречивости "теоретика-классика".
   Прежде всего становится  ясным,  что  классик  действительно  должен  был
строить выводную логику своей теории на фоне какой-то  антилогики.  Классику
всегда  нужно  было  понять,  что  следует  изменить  (отсечь)   в   объекте
теоретизирования,  как  его  трансформировать  -  в  орудии,  в  приборе,  в
идеализации, - чтобы он подчинился классической выводной  логике,  чтобы  он
двигался - пусть в конструктивном пространстве мысленного эксперимента - как
идеальный "снаряд".
   Логика возможного (в идеализации) "классического  предмета"  возникает  в
целенаправленном  отрицании  некой  иной,  невозможной  (для   классического
понимания) логики бытия. Но для такого отрицания  сию  "невозможную  логику"
природного бытия необходимо каким-то образом знать (хотя знать ее вне логики
теории невозможно).  Бытие  "классического  объекта"  определяется  на  фоне
многозначной (всевозможной) неопределенности бытия.
   Неопределенность эта определима только в "философской  логике".  Напомню,
что  логическое  понимание  бесконечно-возможного   бытия   достигается   (в
философии) мысленной актуализацией расходящихся возможностей  и  осмыслением
логической формы спора, диалога между такими идеализованными логиками.
   Философ  совершает  эту  работу  логически   культурно;   но   неявно   и
"дополнительно" ее должен совершить и естественник: он должен быть "в  себе"
философом (судить о том, как  возможно  бытие),  хотя  бы  для  того,  чтобы
снимать, отрицать эту философскую логику (реализующую логические определения
многозначного бытия) в логике бытия однозначного - в  логике  "классического
объекта".
   Так начинает раскрываться еще один ярус  диалогики  "теоретика-классика".
Это не только диалогика "физика" и "математика" (логика  двух  континуумов),
но и диалогика теоретика (в узком смысле слова) и философа.
   Но  полилогичность  "теоретика-классика"  не  исчерпывается  и  затаенным
диалогом "философа" и "теоретика".  Анализ  идеализации  типа  "производство
идеального снаряда" позволяет, далее, предположить, что в основе  "приборной
антиномичности" (и ее  затухания  в  классической  теории)  лежит  еще  одна
диалогическая схема.
   Произвести наиболее активное действие на  что-то  и  чем-то  означает  (в
идеализации,   во   всяком   случае)   сосредоточить   силовые   импульсные,
энергетические,   динамические,   причинные    -    определения    "снаряда"
(соответственно - его движения) в двух точках: у входа в это движение  и  на
выходе из него. У входа в "черный ящик" и на выходе из "черного ящика"  (чем
бы ни был этот "ящик" - полетом снаряда, токарным станком или...  структурой
научной информации).
   У входа в движение "сила"51 актуализируется  как  некое  "иррациональное"
(рационально представляемое только  через  свое  действие,  только  в  форме
функционального закона) определение субъекта. На  выходе  из  движения  сила
актуализируется как практический эффект действия, как практический  "здравый
смысл". Внутри "черного ящика"  реализуется,  усиливается,  фокусируется,  в
идеализации - абсолютизируется, приобретает статут самостоятельного бытия, -
функциональный, аналитический, кинематический, геометрический,  атрибутивный
аспект движения - не движение бытия, а бытие движения.
   Два эти процесса - сосредоточение силы (в точках начала и  конца  данного
движения) и "рассредоточение бессилия"  (по  всей  линии  движения,  по  его
геометрическому контуру)  -  осуществляются  двумя  различными,  в  принципе
противоположными,  типами  "приборов":  "прибором-орудием"  -  орудием  и  в
широком и в узком (артиллерийском) смысле  слова  и  "прибором-измерителем".
Прибором-"практиком" и прибором-"теоретиком". Или: "орудием"  и  прибором  в
собственном смысла слова.
   Поскольку "прибор-орудие" устранялся  -  до  Бора  -  из  фундаментальных
теоретических расчетов и низводился  (для  теоретического  разума)  до  роли
непосредственного  практического  "провокатора"  и  "заказчика"  необходимых
движений, то в корпусе чистой теории однозначно учитывался только  прибор  в
собственном смысле слова52.  Теория  с  приборной  антиномичностью  дела  не
имела. Теоретик же имел с ней дело вполне сознательно и целеустремленно,  но
с одним прибором, измерителем, он обращался как чистый теоретик,  с  другим,
"провокатором",  -  только  как  "прикладник"   или   экспериментатор.   Так
выявляется  еще  одна,  очень  существенная   конкретизация   полилогичности
классического теоретика.
   Мы имеем в виду  жесткое  разделение  "практического  разума"  и  "разума
теоретического".
   Собственно  теоретический   смысл   заключен   лишь   в   кинематическом,
геометрическом аспекте движения (ведь  именно  тут  и  возможно  исследовать
движение, а не его  "начало"  и  "окончание").  Динамический  аспект  имеет,
наоборот, исключительно практический интерес, теоретика он интересует только
как предмет устранения (из теории), как предмет перевода на функциональный и
на  геометрический  язык.  Но,  с  другой  стороны,  весь  смысл  собственно
теоретического интереса (интереса к идеализации кинематического  аспекта)  и
вся методология этой идеализации  состоит  как  раз  в  сосредоточении  всех
силовых определений движения в точке  приложения.  Иными  словами,  жесткое,
социально закрепленное разделение  "практика"  и  "теоретика"  характеризует
всеобщие черты самой практики (и практического разума) этой  эпохи  (XVII  -
начало XX века) .
   Но теперь необходимо сделать  в  наших  размышлениях  еще  один  поворот.
Необходимо внимательнее вдуматься в ту анонимную "антилогику", в бегстве  от
которой  возникала  и  развивалась  классическая  теория   и   осуществлялся
"фоновый" диалог между "теоретиком" и "философом".
   2. "Теоретик-классик" и идея "causa sui"
   В  начале  этого  очерка  я  утверждал,  что  современная   революция   в
естествознании (физике и математике в первую  голову)  еще  не  сформировала
нового предмета (и соответственно субъекта) теоретического исследования,  но
только поставила под вопрос всеобщность классического предмета (и субъекта),
- "точки" действия "на другое".
   Сейчас  необходимо  "всыпать"  в  это  утверждение  "щепотку   соли".   В
современной физике (и естествознании в целом, и еще глубже -  в  современном
мышлении) неявно все же возникает (правда, как возможность,  потенция)  идея
радикально нового предмета (и субъекта) теоретического познания. Это еще  не
понятие, но его пред-положение (как  "апория"  Зенона  была  пред-положением
античного и, далее, классического понятия движения...).
   Это - идея предмета как "causa sui", как "причины" (но какой смысл  имеет
теперь понятие "причина"?) своего собственного  бытия  и  своего  небытия  -
своего  преобразования  в  иное   бытие,   в   иной   предмет   познания   и
деятельности53. Идея движения как самодействия, самодеятельности.
   В XX  веке  (в  физике  -  после  попыток  Планка,  Бора  создать  теорию
элементарных  частиц;  в  математике  -  после  развития  теории  нелинейных
уравнений,  после  попыток  разрешить   теоретико-множественные   парадоксы)
логический запрос на идеализованный предмет, построенный по принципу  "causa
sui", становится крайне настоятельным. Обнаруживается, что предмет и субъект
деятельности, который не является причиной собственного  бытия  и  движения,
вообще не может - логически необходимо - существовать и двигаться.  С  одной
стороны, регресс в дурную бесконечность "исходных причин" делает невозможным
само его появление на свет, его действительное бытие, а с  другой  -  полное
снятие  всякой  причинности  (геометризация   предмета,   сведение   его   к
"математической точке") делает невозможной возможность бытия.
   И  теперь,  в  XX  веке,  это  не  только  абстрактно-философская,  но  и
конкретно-теоретическая, экспериментальная и логическая трудность самых  что
ни на есть позитивных наук... В физике ситуацию эту пытаются пока обойти  на
путях логического оппортунизма, пытаясь вообще отказаться от идеализованного
объекта (коли идеализация математической "точки" уже не "проходит") и искать
последний "неделимый" предмет прямиком в феноменологических открытиях. Это -
атом! Это - электрон! Это... Конечно  же  ничего  не  получается.  Без  идеи
нового  "неделимого"  предмета  (без  нового  логического   смысла   понятий
"неделимости" и "необходимости") надеяться  найти  "неделимый"  предмет  как
таковой, как нечто  ощутимое  и  эмпирически  наличное,  -  это,  бесспорно,
совершеннейший абсурд.
   Но вместе с тем безнадежные  поиски  эмпирически  наличного  "логического
атома" вполне объяснимы и извинительны. Дело в  том,  что  принятие  всерьез
идеи "causa sui" очень  ко  многому  обязывает,  сразу  же  ведет  к  лавине
необходимых  логических  (пока  чисто  логических)   последствий,   грозящих
необратимо потрясти все здание современной "точной науки". И, дальше, -  все
здание современного мышления, современной логики.
   Вот некоторые из возможных последствий, видимые уже на  первый  взгляд  и
конкретизирующие идею (только идею!) радикально нового предмета (и субъекта)
радикально нового теоретического понимания:
   1. "Точечность" и неделимость назревающего  идеализованного  предмета  (и
субъекта) действия логически необходимо дедуцируется из  самой  идеи  "causa
sui". Действие "на себя" может осуществляться только в "точке", в  неделимом
моменте времени. Но в такой "точке" нет (не  может  быть)  ни  движения,  ни
пространства, ни времени,  они  должны  полагаться,  обосновываться  в  этой
точке, в этот момент, поскольку  предмет  как  причина  своего  собственного
бытия и изменения и существует  и  не  существует  в  одно  и  то  же  время
(впрочем, времени здесь еще нет). Бытие такого элементарного идеализованного
предмета (им может быть  предмет  любой  физической  "объемности",  если  он
понимается как "causa sui") должно быть понято как возможность бытия (и всех
его атрибутов - движения, времени, пространства). Процесс самодействия может
быть  понят  только  как  своеобразное  -  это  своеобразие  необходимо  еще
логически осмыслить - тождество абсолютной неподвижности, неизменности (ведь
предмет как причина своего  бытия  уже  есть,  ему  не  надо  возникать  или
двигаться) и абсолютной  подвижности,  изменяемости  (и  предмет,  и  мир  в
действии "causa sui" возникают заново, каждый момент их  бытия  должен  быть
понят как момент начала бытия, как начало мира).
   То, что  Спиноза  утверждал  в  отношении  мира  в  целом  (как  "природа
творящая" он неподвижен, как "природа сотворенная" он непрерывно  изменчив),
теперь необходимо будет сфокусировать, сконцентрировать в определении  бытия
каждого  предмета  теоретического  познания.  Сконцентрировать  в  небывалом
логическом  смысле  идеи  возможного-бытия.  В  смысле  возможностной  формы
"до-бытийного" бытия.
   2. В определение  "элементарного"  неделимого  идеализованного  предмета,
понимаемого  как  "causa  sui",  должно  войти  определение  мира   (целого,
бесконечного). Только если признать (и логически  осмыслить),  что  мир  как
целое замыкается на себя (обосновывается!) в точке  данного  предмета,  идея
"causa sui" может быть рационально развита. Если  же  вне  данного  предмета
оставить другие предметы, то никакого самодействия вообще не получится.  Или
же это самодействие приобретет совершенно мистический характер. Но поскольку
предметы, взятые как  "causa  sui",  бесконечно  многообразны,  то  придется
признать, что каждый иной "центр" бесконечного мира есть центр иного мира...
(ср. лейбницевскую монадологию).
   3. В такой теоретической ситуации прошлое, настоящее и  будущее  предмета
(и  субъекта)  деятельности  должны  быть  приняты  как   квазиодновременные
состояния, только в совокупности дающие "логический  объем"  идеализованного
предмета. Прошлое включено  (логически)  в  настоящее  как  "причина"  бытия
предмета,  тождественная  с  самим  бытием  ("действием");  настоящее  имеет
решающий логический статут в определении предмета как деятельности;  будущее
также включено (логически)  в  настоящее,  поскольку  предмет,  понятый  как
"causa  sui",  уже  обладает  своими  будущими  состояниями  -  развернутыми
определениями его бытия.
   Больше того, именно виртуальные состояния предмета (спектр его  возможных
превращений  в  другое)  и  дают  -  логически  -  образ  мира  как  целого,
замыкающегося  на  себя  в  точке  этого  предмета.  Логическая  ассимиляция
виртуальных  определений  в  определение  бытия  актуального   и   позволяет
рационально понять предмет как "causa  sui".  Конечно,  такое  фокусирование
"прошлого", "настоящего" и "будущего" в  настоящем,  в  бытии  предмета,  не
эмпирическая  данность,   а   сложная   логическая   операция,   позволяющая
сформировать  новый  "идеализованный  предмет".  Это   -   идеализация,   не
совпадающая прямо и непосредственно с наличной действительностью, с наличным
бытием.  Но  идеализация  не  меньшая  и   не   большая,   чем   идеализация
"материальной" - "математической" - точки.
   "Прошлое", "настоящее" и "будущее" отождествлены (на основе  идеи  "causa
sui") в самом  определении  предмета,  но  отождествлены  не  абстрактно,  а
конкретно; каждое из этих временных определений необходимо для  того,  чтобы
новое понятие (элементарного неделимого предмета)  имело  полный  логический
объем, было логически всеобщим.
   Классические понятия векторного времени,  взаимодействия,  геометрической
точки  и  т.д.  получаются  здесь  (должны  получаться)  как   апроксимации,
действенные в условиях, сформулированных классической наукой.
   Это же относится и к причинно-следственному анализу.  Если  принять  идею
"causa sui)", то опасения Эйнштейна устраняются - "доброму господу Богу"  не
нужно "играть в кости", чтобы оправдать рискованные заключения Нильса  Бора.
В  точке  "causa  sui"  предмет  как  действие  ("следствие")   подчиняется,
подчиняет себя совершенно неуклонным  детерминистским  законам,  исключающим
всякую вероятность. И в этой же точке  предмет  (скажем,  микрочастица)  как
"причина"  самого  себя,  как  причина  своего  бытия  и   своего   движения
оказывается совершенно свободным, в  себе  самом  несущим  основания  своего
существования. В контексте "causa sui" теряет свою мистическую силу и "Демон
Лапласа".
   Продемонстрируем последнюю мысль на материале квантовой механики. До  тех
пор пока переход от одной "волны вероятностей" к  другой  осмысливается  вне
идеи "causa sui", лапласовский детерминизм  продолжает  -  "за  кулисами"  -
господствовать. Данное состояние вероятно, но движение  от  одной  к  другой
функции "пси" абсолютно  необходимо,  данное  вероятное  состояние  возможно
представить  как   "точку"   в   некоем   квазигеометрическом   пространстве
вероятностей...
   Но если то и другое вероятные состояния должны быть  осмыслены  в  рамках
идеи "самодействия", в точке "causa sui",  тогда  "настоящая",  "прошлая"  и
"будущая" вероятности оказываются лишь тремя логическими измерениями данного
предмета ("точки"), в его определении. Поскольку виртуальное состояние  -  в
пределах данной идеализации - "одновременно"  (логически)  с  действительным
состоянием микрочастицы, то между  этими  состояниями  нет  уже  связи  типа
"причина  -  действие",  но  есть  связь  совсем  иного  логического   типа:
возможностное определение предмета проявляется  в  двух  -  одновременных  -
формах бытия  (двух  функциях  "пси").  О  бытии  самодействующего  предмета
возможно говорить, только если он одновременно фиксирован и в настоящем и  в
будущем состоянии.
   Сейчас этот тип "детерминизма" становится (начинает  становиться,  должен
стать)   непосредственным   предметом   физического    или    биологического
исследований  и  -   что   особенно   существенно   -   основой   логических
трансформаций.
   Сразу же уточним: "причинно-следственный" детерминизм не исчезает (мы для
начала излишне обострили формулировку),  он  становится  апроксимацией  иных
форм детерминизма, имеющей решающее значение в "предельных условиях",  когда
действие "на себя" преломляется (вполне объективно) в действии "на другое".
   4.  Взять  всерьез  идею  "causa  sui"  (как  основу  новой   идеализации
"элементарного предмета исследования") - значит  коренным  образом  изменить
самое логику обоснования теории, ее "формально-логический" статут.
   В этой, пока еще только  возможной  (или  все  же  невозможной?),  логике
должно осуществляться совмещение, отождествление логики определения и логики
доказательства (выведения); логики  обоснования  "аксиом"  (так,  чтобы  они
обосновывали сами себя, а не  "регрессировали"  в  дурную  бесконечность)  и
логики обоснования "шагов дедукции" (правил следования).
   Чем более полно мы определяем предмет (скажем, микрочастицу), то есть чем
более полно мы отвечаем на вопрос, что есть частица, как она существует, тем
более полно