ательно,  интуитивно,  в  психологическом,
мотивационном  обрамлении,  в  мускульных,  кинестезических   движениях,   в
туманных  образах...   Только   получив   результат,   оформляет   логически
(формально-логически, апостериори), приплетая новые интуитивно, внелогически
полученные) знания к имеющимся, к доказанным. Говоря вежливее - осуществляет
дедукцию.  Склеивает  новое   и   старое   клеем   доказательства,   вывода,
формализации.
   В нашей схеме мы с умыслом, искусственно доводим, возводим, трансдуцируем
до логики эту интуитивную работу мысли. Опираясь  на  идею  внутренней  речи
(прежде всего в понимании Выготского) и соединяя ее  с  идеей  "философского
понятия" (Аристотель, Гегель), мы представляем творческую работу мысли, "как
если бы"  она  происходила  логически,  понятийно,  содержательно-логически,
диалектически, диалогически...
   (Выше  мы  убедились,  что  логика  Гегеля  также  попытка  "довести"  до
логической формы, "до  ума"  интуитивное,  подсознательное  движение  мысли.
Правда, в логике Гегеля "как если бы" недостаточно  заострялось,  логическая
ирония почти запрещалась,  уходила  в  нети,  творческое  мышление  напрямик
отождествлялось с  феноменом  самосознания,  когда  я,  индивид,  постепенно
осознаю (это и есть "образование") то, что я как  общественный,  исторически
памятливый  субъект  уже  знаю.  В  таком  контексте   необходимо   снимался
радикальный понятийный диалогизм, спор различных логик. Но в этом и  состоял
логический всеобщий смысл Познающего разума.)
   Так что без предельных идеализаций  в  мышлении  ничего  не  поймешь.  Но
существенно и другое. Все то, что мы делаем "с  умыслом",  реальная  история
мышления осуществляет естественно, необходимо, закономерно. Это идеализация,
осуществляемая самой историей (только  историческую  идеализацию  необходимо
изобрести, чтобы осознать ее, открыть).
   Доведение  мысли  "до  понятия"  (до   диалога   и   парадокса   понятий)
осуществляется как вполне объективный процесс в моменты решающих  логических
(осознанных  теоретически)  революций,  в  точках  исторически  необходимого
превращения логик. В таких точках (вспомним Кузанского или Галилея) практика
развернута в определенном направлении  (в  определенной  форме  актуализации
бытия) до такой  степени,  до  такой  полноты  реализации,  что  каждый  акт
"изменения обстоятельств"  оборачивается  актом  "самоизменения",  изменения
самой  деятельности  (Маркс),  изменения  собственного  образа  мышления   и
воления.
   Итак, в философской логике, понятой как  логика  культуры,  все  мышление
определенной эпохи замыкается на себя,  мыслитель  стремится  реализовать  в
логике  ее  способность  обосновывать  собственные  начала,  но  тем   самым
осуществляет выход за пределы наличной логики и - в точке понятия - в диалог
(противостояние) различных логик, различных предельных определений того, что
есть логика. В понятие сворачивается гигантский, многовеково,  разветвленный
поток мышления, формируется как бы одно мегапонятие. Понятием выступает  вся
логика эпохи как единое целое; логика обнаруживает  свою  "двусубъектность",
"импредикабельность"; логика актуализируется как парадокс превращения логик.
   "Я" и "другим Я" творческого интеллекта выступают в таком споре  Разум  и
Разум, одна культура мышления,  скажем  логическая  культура  античности,  и
другая культура  мышления,  скажем  логическая  культура  средневековья  или
Нового времени. Как  это  происходит,  как  это  можно  понять  и  логически
воспроизвести - предмет особого исследования.
   До сих пор в этом Введении мы реконструировали внутренний диалог мышления
Нового  времени  в  форме,  "обобщенной"  Познающим   разумом.   Я   доводил
наукоучение до того предела, на котором оно - возбужденное культурой XX века
- "само" начинает переходить в логику культуры. И - что очень существенно  -
само начинает пониматься как один из диалогов современного разума,  одно  из
перевоплощений целостной  логики  культуры  -  логики  кануна  XXI  века.  Я
продолжал внутреннее движение нововременной логики (за ее  пределы),  но  не
раскрывал собственные потенции (движение  во  всеобщности  историологических
определений  культуры.  Соответственно  были  как  бы  выпущены  две   линии
возможного исследования. Во-первых, не был всерьез осмыслен путь понятия,  и
прежде всего - логический смысл философского  "мегапонятия".  Скорее,  мысль
все же развивалась в контексте теоретического (а не собственно  понятийного)
движения. Диалог логик, могущий радикально  осуществляться  только  в  форме
мегапонятия (понятия начала логики), остановился у этого порога,  доводя  до
этого  порога  диалогичность   теории101.   И   соответственно,   во-вторых,
Собеседниками в таком диалоге Нового времени выступали не Разум и Разум (что
требовала бы развитая идея культуры), но  "ипостаси"  одного  нововременного
разума (как единственно возможного). Это  было  обнаружением  гетерогенности
одной-единственной,  нововременной  логики.  Правда,  диалогичность   внутри
одного разума в  конечном  счете  "обобщенно"  (так  требовали  законы  этой
логики)  воспроизводила  диалог  Разумов,   диалог   логик   внутри   одного
изначального понятия. Но "конечный счет" дело очень и очень небезобидное.
   "Способности" теоретического интеллекта были "в конечном счете" не только
вырождениями и  трансформациями  "невидимого"  классического  Разума  Нового
времени (Семь-Я "теоретика-классика"), но и  упрощенными  проекциями  внутрь
классического разума иных логических культур. В таком перерождении (культуры
-  в  "способность")  ни  одна  из  логических  культур  прошлого  не  могла
развернуться как нечто  целое,  разветвленное,  как  особый,  замкнутый  "на
себя", логический строй. Сталкивались и  взаимообосновывали  друг  друга  не
разветвленные,  бесконечно-возможные,  осознавшие  себя  логики  (логические
миры, формы Разума), но только их бледные тени;  логики  сопрягались  -  так
диктовала  логика  Познания  -  только  в  снятом  виде,  только   в   форме
последовательно включенных "узловых точек". Это  было  лишь  "наведение"  на
современное мышление.
   В  свете  проблем  XX  века  такое  "наведение"  может   быть   воплощено
вопросительно, в форме незавершенной "половины"  целостного  смысла  (смысл:
вопросно-ответное единство).
   Диалог Поэта - Теоретика - Философа может быть понят, как...
   Внимательное соотнесение "Диалогов" Николая Кузанского и Галилео Галилея,
с одной стороны, и - современных логических проблем - с другой,  наталкивает
на мысль...
   В своем  пределе  мышление  Познающего  разума  заставляет  предположить,
что...
   Все эти возможности прогноза я с трудом  -  но  иначе  нельзя  -  прервал
отточиями.
   Ведь это только введение  -  историко-философское  введение  -  в  логику
культуры, в XXI век. Чтобы в логику культуры действительно и свободно  можно
было войти, необходимо теперь проложить еще некую вертикаль: прийти  к  этой
логике от бытия - от бытия человека в культуре - в канун XXI века.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ (введение второе). ХХ ВЕК И БЫТИЕ В КУЛЬТУРЕ
   ВНИМАНИЕ ПЕРЕКЛЮЧАЕТСЯ
   Чтобы заполнить те отточия, которыми я прервал свое  изложение  в  первой
части (в первом философском введении в XXI век), чтобы вопросы  замкнуть  на
ответы и сформулировать новые вопросы о смысле философской логики  культуры,
начнем сейчас новое, совсем иное движение к этой логике.
   Это будет, как я уже сказал, движение по "вертикали".  От  первоначальных
определений всеобщности проблем культуры в бытии человека XX века (где бы он
ни жил, как бы  он  ни  был  далек  от  непосредственного  участия  в  делах
культуры)  -  к  основным  философским  определениям   новой,   только   еще
назревающей логики мышления, к новой идее разумения.
   Но сразу же необходимо понять, о каком схематизме - "бытие (в культуре) -
мышление (в культуре)" - идет речь. В предисловии я  уже  говорил  об  этом,
сейчас надо на этом схематизме сосредоточить внимание читателя.
   Схематизм этот, как я предполагаю, "двувекторный". Это вовсе не то бытие,
которое однозначно - снизу - вверх -  "определяет  сознание"...  Здесь  два,
одновременных, противоположно направленных движения.
   Один  вектор.  В  перипетиях  бытия  XX  века,  в  онтологизации  и   все
нарастающей всеобщности  смыслов  культуры  трудно  и  мучительно  назревает
особый тип сознания человека нашего времени. В интенциях и напряжениях этого
нового типа сознания (сознания своего бытия, бытия мира,  своего  события  с
другими  людьми  и  миром)  формируется  новый  тип  мышления,   новая   его
устремленность,  складывается  Разум  культуры.  Но  говоря  об  изначальных
импульсах бытия, я  не  случайно  уже  в  этот  момент,  сразу  же,  ввел  в
определение бытия упоминание о смысле бытия. В самом движении  "от  бытия  к
мышлению" органично включено движение "от мышления к бытию...".
   Второй вектор. Мышление Нового времени,  войдя  в  невыносимые  для  себя
проблемы (1) и дойдя до точки своей внутренней трансформации (2),  порождает
зерно,  начало  совсем  иного  понимания  (и  актуализации)  смысла   бытия,
обращается "на себя", на  собственное  преображение.  "Понимать  бытие"  уже
перестает быть тождественным с доминантой -  "познавать  бытие".  По  разным
причинам и в разной форме это тождество переосмысливается  на  Западе  и  на
Востоке, в Европе, в Азии,  в  Африке,  в  Америке...  Обращенное  на  себя,
мышление прежде всего  трансформирует  (в  напряжениях  "последних  вопросов
бытия")  исходное  психологическое  состояние  нашего  ума,  сводит  на  нет
обреченность  нашего  сознания  (характера,  судьбы,  предрешенной  наличным
бытием).
   Новое начало разума - вот что  оказывается  решающим,  исходным  в  таких
ключевых исторических перипетиях; именно это новое начало  разума  изменяет,
переориентирует наше сознание, освобождает его от абсолютных  предначертаний
бытия. Сознание, свободно преображенное новым мышлением,  предполагает  иные
цели деятельности, иначе актуализирует  всеобщий  смысл  бытия,  оказывается
истоком онтологизации "бытия в культуре".
   Оба эти "вектора" (от  бытия  -  к  мышлению;  от  мышления  -  к  бытию)
действуют одновременно, в некой "точке" начала, в которой и мышление и бытие
только возможны, только предполагают друг друга, то есть застигнуты в  своем
небытии, "как если бы их еще не было"102.
   Вот в общих чертах смысл той  "вертикали",  основной  челнок  которой  мы
сейчас проследим. Хотелось бы только  добавить,  что  в  этом  вступлении  я
забежал далеко вперед, предвосхитил многие  выводы  последующего  изложения,
но, во-первых, читатель уже подготовлен первой частью, во-вторых, необходимо
сразу же отстраниться от известной формулы о "бытии  и  сознании",  мешающей
понимать смысл всего моего размышления, и, в-третьих, такое  сосредоточенное
предвосхищение  выводов  необходимо  для  перестройки  внимания,  для  новой
установки  нашей  мысли,  нашего  ума.   Оптимистически   предполагаю,   что
сформированный только что сгусток, узел определений и предположений  все  же
как-то  войдет  в  сознание  читателя  и  все  мое  (авторское)   дальнейшее
размышление будет - вместе с тем - внутренней работой читательского  ума  по
развязыванию  этого  узла,  по  растягиванию  этой  пружины,  по  осмыслению
догадки, застрявшей в его сознании.
   Конечно, сформулированный выше схематизм ни  в  какой  мере  не  является
феноменологически массовым. И сознание,  и  мышление,  и  бытие  абсолютного
большинства жителей  Земли  строится  сейчас  совсем  в  другом,  достаточно
стереотипном схематизме, идущем от прошедших и давнопрошедших форм  культуры
и цивилизации. Схематизм  бытия  и  мышления,  очерченный  здесь  как  нечто
наличное и (уже) всеобщее, вовсе не отображает тех событий в нашем сознании,
которые  непосредственно  порождены   мировыми   катастрофами   и   бытовыми
неурядицами.
   Скорее, это логический  набросок  только  еще  назревающих  (в  осознании
предельных вопросов бытия) свободных начал нового мышления  и  нравственного
выбора. То ли они состоятся, то ли нет; то ли проклюнутся, то ли закиснут  в
ничто... Но логически помыслить эти начала  возможно  только  на  пределе  и
только в настоящем времени.
   Итак, начнем размышлять от современного бытия.
   В   этом    размышлении    исходное    умственное    внимание    читателя
(историко-философское   внимание   в    первом    введении)    и    внимание
культурологическое (предположенное в этом - Втором - введении) должны  -  по
замыслу - свестись в некое единое предположение философской логики культуры.
   Очерк первый. Культура в средоточии бытия
   (к феноменологии XX века)
   В эти дебри культуры
   не ступала нога человека.
   О.Мандельштам
   Сначала сформулирую основной тезис.
   В XX веке феномен культуры - и в обыденном его понимании, и  в  глубинном
смысле - все более сдвигается в центр,  в  средоточие  человеческого  бытия,
пронизывает (знает ли сам человек об этом или нет...) все  решающие  события
жизни и сознания людей нашего века.
   Тем самым феномен культуры именно  в  XX  веке  (особенно  в  его  первые
десятилетия  и  в  его  последние  годы)  впервые   может   быть   понят   в
действительной всеобщности, как основной предмет философского размышления.
   Выдвинутое сейчас утверждение достаточно рискованно и  странно.  Вспомним
(да и вспоминать не надо, это мы ежедневно  переживаем)  реальные,  казалось
бы, к культуре, в собственном смысле слова, никакого отношения  не  имеющие,
конфликты, трагедии, мучения  людей  XX  века:  войны,  революции,  грозящий
апокалипсис ядерной войны, всесилие тоталитарных  режимов,  вымирание  -  от
голода - миллионных масс (а ведь в этих массах каждый  умирает  поодиночке).
Восстановим в сознании дикие  пароксизмы  бескультурья,  отчаянную  злобу  к
неладным   "интелям...",   воинствующее   отторжение   "чужеродных"    идей,
самодовольную духовную и  "читательскую"  глухоту  и  многое  другое,  столь
характерное для нашего времени.
   И все же я настаиваю на своем тезисе - как в его первой части (в XX  веке
происходит  сдвиг  культуры  и   ее   проблем   в   эпицентр   человеческого
существования), так и во второй части (в XX  веке  впервые  возможно  понять
культуру в ее всеобщности, то есть понять в ее действительном смысле).
   1. Наше бытие в канун XXI века
   Назову  сейчас  перечислительно  несколько  составляющих  такого   сдвига
бытийных проблем  XX  века  к  полюсу  культуры  (такое  перечисление  будет
одновременно и введением в мое понимание того, "что есть культура").
   В  этом  перечислении  я  мало  что  буду  обосновывать,  рассчитывая  на
встречную интуицию читателя, живущего в то же историческое время.
   Причем для начала обозначу этот  полюс  просто  как  совокупность  неких,
резко бьющих в наше сознание, феноменов,  а  затем  вдумаемся  в  полученный
контур. И еще одно: на первый взгляд  очерчиваемый  ниже  сдвиг  затрагивает
жизнь европейского человека, европейскую "феноменологию духа",  но,  как  мы
вскоре поймем, речь идет именно о мировом феномене.
   1. ...Уже в первой четверти XX века, в его социальных взрывах,  в  первой
мировой  войне,   в   назревании   чудовищных   тоталитарных   диктатур,   в
высвобождении целых материков незнаемой духовной жизни -  Азии  и  Африки...
иными словами - в решающих трагедиях XX века, которые, казалось бы, не имеют
к культуре никакого отношения, именно  в  них  обнаруживается  и  осознается
роковое исчерпание и расщепление единой лестницы прогрессивного  восхождения
европейской цивилизации: науки -  техники  -  материального  благополучия  -
морали - социальной матрицы - по ступеням тех, как будто бы  единственных  и
всеобщих ценностей, смыслов жизни, что были впервые завязаны еще в XV -  XVI
веках (Возрождение); поняты в своей изначальности в XVII  веке  ("республика
ученых"); упрощены и освящены рассудком в веке XVIII (Просвещение); наконец,
прорефлектированы Разумом немецкой классической философии (грань XVIII и XIX
веков).
   В начале XX века связь веков разорвалась.
   В 10-е - 20-е годы все  более  выявляется  несводимость  Ближневосточного
(Библейского) и - Античного, Античного и  -  Средневекового  смыслов  бытия,
несводимость их и друг  к  другу,  и  к  смыслу,  очерченному  "способностью
суждения" Гольбаха, или Дидро, понятому (на его  пределе)  философским  умом
Канта, или Гегеля. (Впрочем, в несвязанной форме этот смысл  жизни  витал  в
сознании и в осознанной деятельности всех европейцев Нового времени.)
   Но на этом расщепление смыслового спектра не закончилось.  Наше  сознание
реально  и  неотвратимо  напрягается  "смыслами   жизни,   смыслами   бытия"
современных (и исторических) Азии и Африки... Все эти спектры  иных  смыслов
врываются в наше повседневное - а отнюдь не только философское -  бытие,  их
никак невозможно "понять" (если уж начнешь понимать...) как - "низшие",  как
"предыдущие ступени лестницы". Это - просто  -  иные  смыслы.  Но  смыслы  -
существенные и роковые в моей повседневной жизни. Человек Европы (и не менее
- человек Азии  и  Африки...)  оказывается  где-то  в  промежутке  различных
встречных  и  пересекающихся  смысловых  кривых,  и  ни  одна   "кривая   не
вывезет...", ни к  одной  человек  не  прирастает,  он  все  время  остается
(оказывается) наедине с самим собой. Индивид теряет комфортное место "точки"
на некой единственной восходящей траектории.  В  таком  промежутке  ни  один
осмысленный поступок уже не имеет  абсолютной  исторической  или  ценностной
санкции. Каждый  поступок  (если  он  хоть  как-то  осознан)  всегда  что-то
преступает, несет в себе риск личного перерешения - заново!  -  исторических
судеб, выборов, решений, исторических форм общения.  Все  эти  ценностные  и
смысловые спектры оказываются значимыми одновременно; каждый смысл  вновь  и
вновь претендует на единственность и всеобщность, и вместе с тем в  XX  веке
все эти всеобщие ценностные спектры действительно  осмыслены  (а  не  просто
указующе регулятивны) только в общении друг с  другом,  только  в  ответ  на
вопрос  иного  смысла.  И  -   только   в   атомарном   средоточии   каждого
индивидуального сознания и бытия.
   В  этом,  интегрально  очерченном,  сосредоточении   различных   духовных
спектров, различных духовных всеобщностей возможно разглядеть  две  основные
составляющие.
   Во-первых, некая "горизонталь": смещение и сближение современных  культур
Запада и Востока, Севера и Юга, Европы,  Азии,  Африки,  Латинской  Америки.
Сближение и взаимообоснование этих спектров в сознании  и  мышлении  каждого
современного человека. На грани такого сближения  сама  идея  культуры  (как
грани  культур)  приобретает  решающее  экзистенциальное  значение  в  нашем
повседневном сознании и бытии.
   Во-вторых: некая "вертикаль"  собственно  европейской  линии  культурного
восхождения. В одной точке сосредоточиваются и взаимоопределяют  друг  друга
античный,  средневековый,  новоевропейский  духовные   спектры,   опять-таки
обнаруживая свое одновременное (собственно культурное) бытие. Античная  идея
первосущего бытия, не вмещаемого ни в какие сущностные определения и выводы.
Идея бытия, понятого - без перевода на язык познания  -  как  нечто  единое,
космическое в своем противопоставлении и роковой внутренней  связи  с  идеей
хаоса, беспредельного. Средневековая идея бытия вещей, как  их  собственного
небытия,  но  -  все-бытия   в   причастии   единому   всеобщему   субъекту.
Нововременная идея "мыслящего тростника", со всех сторон окруженного чуждой,
потусторонней, протяженной субстанцией, лишь познанием претворяемой  в  силу
практического действия (по схеме Бэкона - "знание - сила").
   Эти  идеи  в  современном  сознании   всеобщи   и   нравственно   насущны
одновременно,  взаимопредполагая  и  взаимоисключая  друг   друга,   образуя
основное напряжен