ленном  ракурсе,
в определенном ритме движения, - ср., к примеру, фрески Сикейроса).
   И в теоретическом, и в художественном мышлении формируется новая всеобщая
ориентация  разума  на  идею  взаимопонимания,  общения   через   эпохи,   а
классическая  ориентация  на  "человека  образованного   и   просвещенного",
восходящего по лестнице познания, все более  оказывается  не  доминантой,  а
только одной из составляющих нового разумения. Можно -  заостряя  -  сказать
так: разум, долженствующий обосновать идею "знание - сила!", уходит  в  тень
(в собственном движении до предела он замыкается на  себя,  отстраняется  от
самого себя во  всей  своей  целостности  и  завершенности)  перед  разумом,
ориентированным на такие формы понимания - мира и людей,  -  которые  как-то
аналогичны, прежде всего,  формам  эстетического,  художественного  освоения
бытия.  Но  в  этих  формах  творчества  уже  извечно  действует  не   схема
восхождения ("я - карлик, но  стою  на  плечах  гиганта")  -  теоретического
прогресса,  но  -  схема  трагедийного,  драматического  действия  ("явление
такое-то, те же,  и...",  см.  ниже,  в  определении  диалогического  смысла
культуры). Но в XX веке выясняется, что и развитие теории строится по  схеме
истории  искусства  (обнаруживается,  что  схема  истории  искусства   имеет
какой-то всеобщий смысл). Галилей не меньше знает о мире,  чем  Эйнштейн,  а
Аристотель - не меньше, чем Галилей (в чем-то больше знает один, в чем-то  -
другой, но существенное не в этом...). Они просто знают иное. Даже так:  они
имеют разные смыслы понимания, актуализируют  -  в  бесконечность  -  разные
грани и возможности бесконечно-возможного бытия. В  XX  веке  (я  все  время
говорю о  первой  его  трети)  выясняется  и  другое:  смыслы  и  ориентации
разумения Аристотеля и Галилея, Галилея  и  Бора  могут  быть  действительно
осмыслены (действительно - в контексте XX века) лишь в их отношении  друг  к
другу, в точках взаимного предельного перехода.
   Однако и Шекспир, и Софокл, и Галилей, и Бор  здесь  лишь  "примеры"  для
доходчивости.  По  сути,  такое  сопряжение   (общение)   всеобщих   смыслов
определяет просто-напросто определенный "стиль" (строй) мышления человека XX
века - в той мере, в какой он действительно мыслит.
   И еще один момент, связанный с той же новой ориентацией разума в XX веке.
   В идее "наукоучения", в идеале Познающего разума человек  жестко  отделен
от своих продукций (скажем, научных трудов или технических свершений)  и  от
мира, который он познает, очищая "вещи, как они есть", от всех  субъективных
"искажений".  Человек  сведен  к  активной  ("сила"),  но  пустотной   точке
познающего "Я"  (ср.  Декарт).  Как  личность  он  не  присутствует  (должен
отсутствовать!) в своих продуктах, а его человеческая  неповторимость  носит
абсолютно приватный, чисто "психологический" характер.  Для  разума  человек
(индивид) был  значим  только  в  своих  анонимных  функциях,  действиях,  в
феноменах снятия и суммирования многих  усилий  (суммируются  и  разные  мои
собственные усилия, и, главное, усилия самых различных  людей,  составляющих
вместе того самого "гиганта", "на плечах которого...").
   Человек здесь дан в "продукте".
   В фундаментальной ориентации современного  разума107  и  мир,  и  человек
понимаются  не   в   анонимных,   суммированных   "продуктах",   результатах
деятельности "от - на...", но в сфере уникальных -  и  способных  бесконечно
развивать свой (неотделимый от личности) смысл - произведений культуры.  Или
- не понимаются совсем (что и случается чаще всего).
   Забегая вперед, скажу кое-что об этом общекультурном  смысле  современных
жизненных сдвигов. Детальнее речь пойдет дальше,  но  какую-то  предваряющую
проекцию ввести сейчас все же необходимо.
   В философских  и  художественных  произведениях,  в  образно  воплощенных
нравственных перипетиях осуществляется - неуловимо  текучее  и  одновременно
постоянно  замыкающееся  "на  себя"  (композиционно  замкнутое)  -   общение
человека с человеком.  Общение  -  через  произведение,  которое  отстраняет
одного человека от другого, замыкает человека (автора) в  полотне,  в  ритме
стиха, в контексте философской  книги,  и  вместе  с  тем  делает  возможным
наиболее глубокое и насущное взаимопонимание между людьми (как между автором
и читателем, автором и зрителем, в постоянном обращении  и  совмещении  этих
"полюсов").
   Если все эти моменты понимать в их всеобщности, то есть понимать разумом,
то тогда и происходит коренное переопределение самого  субъекта  и  предмета
разумения, самого понятия Homo sapiens. В исходную идею гуманизма включается
(и не может  включиться...  философски  еще  не  осмыслено)  какое-то  новое
всеобщее определение. Ну скажем: "человек - существо, свободное  -  в  своих
произведениях (как формах общения) - но отношению к своей судьбе,  к  своему
историческому прошлому и будущему,  способное  их  перерешить,  переиграть".
Насколько труден и рискован такой  поворот  в  определении  человека,  можно
понять хотя бы в борениях мысли Александра Блока, трагически сопрягающего  и
вновь разрывающего идею гуманности и идею артистизма. Но случай  Блока  есть
лишь экспериментально выявленное и художественно воплощенное мучение в жизни
и сознании каждого мыслящего человека XX века. Это мучение уже в 30-х  годах
стало непереносимым, а 40 - 70-е годы (если не считать пароксизма конца 60-х
годов) прошли под знаком духовного и бытийного  противостояния  гаммельнским
крысоловам  начала  века.  Сперва  -   в   искусстве,   науке,   философском
умонастроении - возникло усиленное топтание на месте, работа пошла вширь,  а
не вглубь (безумных идей как не бывало; что действительно нового появилось в
физике после Бора или в искусстве -  после  Пикассо?).  Но  "молчаливое  (не
слишком, впрочем) большинство" интеллигенции не удовлетворилось  этим  бегом
на  месте.  Ускоряется  движение  "вспять"  -  к  средневековью,  но  только
лишенному его духовного пафоса, его  парадоксального  здравого  смысла,  его
исторической неповторимости. Или - "вбок", к Востоку, но только  понятому  в
облегченных и ложных вариантах "отказа от разума"...
   Прежде чем перейти к следующему основному фрагменту  моих  размышлений  о
решающем сдвиге бытия и сознания человека XX века, отмечу еще  один  момент,
существенный для связи двух начальных фрагментов.
   В первом фрагменте речь шла о тех сдвигах в бытии (во  вседневном  бытии)
людей XX века - войны,  социальные  потрясения,  тоталитарные  режимы,  -  в
которых смещались и взаимодействовали различные смыслы сознания,  вступая  в
сложное сопряжение друг с другом. Во втором фрагменте были очерчены сдвиги в
сознании (точнее,  в  напряжениях  мышления  -  в  теории,  в  искусстве,  в
философии...) - сдвиги, которые самостийно возникали  на  предельных  точках
развития разума Нового времени и которые сами были определяющими  импульсами
в изменении  бытия,  в  формировании  иных  смыслов  человеческого  общения.
Поэтому здесь существует не линейная  схема  действия  "на...",  но  сложное
сопряжение  "бытийного  генезиса"  и  "разумного  переосмысления"  ("человек
растет корнями вверх" - Жюль Ренар) начал человеческого разумения.
   Следующий фрагмент наметит живую феноменологию такого единства  встречных
сдвигов в бытии и в сознании людей XX века.
   5. ...Во второй  половине  XX  века  возникает  новое  напряжение,  новое
основание бытийного и духовного сдвига в жизни людей  нашего  времени.  Речь
идет о научно-технической революции, правда понятой  в  несколько  необычном
повороте.
   В   процессе   (и   особенно   -   в   перспективах)    так    называемой
"научно-технической   революции"   основной   формой   деятельности   людей,
выталкиваемых из самоуправляемых и - в идеале - замкнутых на замок  структур
автоматического производства, все более становится  ("улита  едет,  когда-то
будет...")  не   деятельность   в   мегаколлективах,   жестко   регулируемая
мануфактурным  и  машинным  разделением  и   соединением   функций,   но   -
деятельность в малых творческих группах  -  лабораториях,  экспериментальных
цехах, поисковых  коллективах,  динамично  меняющих  задачи  и  смысл  своей
цельности  и  замкнутости108.  Исчезает  (это  -   цель   всех   современных
технических  новаций)  насильное  и  жестокое  распределение  работников   в
различных точках  "системы  машин  и  механизмов".  Решающей  (опять-таки  в
перспективе,  в  потенциях)   сферой   деятельности   человека   оказывается
деятельность,   на   возможность   деятельности   направленная,   -   работа
самоизменения.
   Такое "на-себя-действие" становится средоточием новых форм  социальности,
в которых общение  людей  -  причем  ключевое  в  процессе  общественного  и
производственного развития - осуществляется не в рабочее  время,  не  внутри
машинных  сращений,  но  во  время  свободное   (свободно   определяемое   и
направляемое моей  волей)  -  с  одиночеством,  как  его  скрытым  оборотом.
Свободное время (его увеличение и его "свобода для...")  становится  в  ходе
научно-технической  революции  основным  временем  общественного   бытия   и
основной детерминантой общественного сознания - сперва в форме досуга, затем
- и форме всеобщего труда (см. Маркс - III том Капитала  и  Подготовительные
работы к Капиталу).
   То, что я сейчас сказал, не исключает, а предполагает,  что  существенный
рост  свободного  времени  (и   тягу   к   нему)   сначала   проявляется   в
катастрофических  судорогах  бескультурья,  поскольку   бытие   в   условиях
свободного времени для большинства людей дело непривычное, поскольку свобода
самоопределения человеческих поступков труднопереносима, поскольку свободное
время  пока  что  растет  лишь  в  пустотах  времени  рабочего,  как   вздох
освобождения от дьявольской принудительности исполнительского труда.
   И  все  же  рост  свободного  времени   -   с   нарастающей   атомизацией
человеческого общения - становится все более серьезным социальным феноменом.
Решающее - в тенденции - влияние свободного времени на все сферы социального
и производственного развития означает коренной и неотвратимый сдвиг в  бытии
и сознании людей. Вместе с тем это общение в "режиме" свободного  времени  -
реальное или предвкушаемое, - общение через лакуны, через стены домов, через
границы и континенты и главное - через исторические эпохи, - общение людей с
наиболее близкими или наиболее остро противостоящими друг другу  творческими
замыслами и идеями, - это общение сейчас, в XX веке, входит в безвыходный  и
остро  ощущаемый  конфликт  с  жесткой  кооперацией  и  жестким  разделением
частичных исполнительских (дающих полуфабрикаты) функций "под одной крышей",
как бы протяженна эта "одна крыша" ни была.
   Еще раз поверну и немного заострю мою мысль.
   В XX  веке  возрастает  социальное  значение  и  катализирующая  роль  (в
целостном производственном процессе) таких извечных, но  ранее  маргинальных
форм деятельности, в которых основным производителем (?) общения является не
"совокупный работник"  -  цех,  завод,  предприятие  или,  наконец,  -  "все
общество", как единое целое, с едиными всеобъемлющими целями,  но  -  просто
индивид (центр везде, окружность  нигде...),  свободно  сосредоточивающий  в
своем разуме (хорошо, если так...) всеобщие  (это  -  существенно!)  знания,
умения, стремления человечества, -  творчески  преобразующий  эти  знания  и
стремления  в  своих  произведениях,  -  собеседник,  излучающий   новые   и
актуализирующий старые - вечные -  формы  личностного  общения.  Общения,  к
примеру, Эйнштейна и Галилея, Гейзенберга и Платона или  Пикассо  и  Овидия.
Это, конечно, предельные, идеализованные, случаи. В  миллионах  судеб  наших
современников есть "вершки"  (отъединенность  индивидов,  их  ориентация  на
свободное время) без "корешков" (творческое -  через  века  -  общение).  Но
существенно, что в напряжениях научно-технической революции такое предельное
общение (Эйнштейн - Бор) оказывается  моделью  для  общения  основной  массы
работников  вне  (рядом  с...  в  целях   изменения...)   автоматизированных
производственных структур. И все же, несмотря на всю свою насущность,  такая
деятельность  и  такое  общение  есть  -  пока  что  -  процесс   атомарный,
разорванный, - да другим он и не может быть,  -  и  этот  процесс  постоянно
подавляется все еще всемогущими  и  все  еще  раздувающими  свое  могущество
силами Ordnung'а, мегаколлективами труда "совместного"...
   Но сказка про белого бычка начинается вновь...
   Слабое взаимодействие в социуме свободного времени снова берет свое.  Оно
все более проникает в самые поры  всемогущего  Ordnung'а,  обесценивает  его
сцепления, превращает почти  ничтожные,  свободно  возникающие,  исчезающие,
переливающиеся "малые группы" в средоточие современного бытия...
   Однако  проблема  не  только  во  внешнем  противоборстве  двух  социумов
(совместного и всеобщего труда). Может быть, еще  более  острая  проблема  -
внутренняя неоднородность и антиномичность  мучительно  назревающего  нового
"социума".
   Два "магдебургских полушария" этого нового социума, нового  типа  общения
далеко раздвинуты, и встреча их страшно затруднена. Я имею  в  виду,  прежде
всего, следующее:
   Одно "полушарие" - это выброшенные из социальных матриц одиночки,  изгои,
-  осколки  мировых  войн,  концлагерей,  беженцы,  бездомные,  безработные,
потерянные, современные люмпены. Это - жертвы свободного времени, и несть им
числа...  Это  -  свободное,  слабое,  одинокое  общение  ("малые  группы"),
объединяющее и разъединяющее вырванных из почвы аутсайдеров.
   "Второе полушарие" - это формирующийся  в  самом  эпицентре  современного
производства     (автоматизация,     компьютерная     революция)      социум
индивидуально-всеобщих работников,  в  одиночку  сосредоточивающих  в  своей
деятельности  свободное  общение  между  странами  и  веками  и  -  всеобщую
информацию.  Здесь   опять-таки   складываются   "малые   группы"   "слабого
взаимодействия" - взаимодействия индивидов, работающих в контексте культуры.
"Взбудораженное", отчаянное общение в "первом  полушарии"  и  "охлажденное",
чисто  (даже  -  очищенно...)  творческое  общение  во  "втором   полушарии"
притягиваются и отталкиваются друг от друга и никак не могут  соединиться  в
новый тип социальной "формации": в новый всеобщий  "социум"  (сообщество)109
культуры. Это слияние особенно трудно, поскольку  "вышибание  из  социальных
матриц"  -  это  в  основном  плод  первой  половины  века,  а  формирование
социальности "всеобщего труда" - итог второй его половины. Впрочем, к  концу
века - в атмосфере нависающей вселенской военной катастрофы и экологического
кризиса - эти два полушария стягиваются все ближе и  не  могут  не  свестись
воедино. Но асе же это только благое пожелание!
   Ведь остается фактом, что слияние двух  "магдебургских  полушарий",  двух
форм нового общения - творческой и личной;  культуроформирующей  и  бытовой,
вседневной, - происходит в нашей  современной  жизни  очень  заторможенно  и
вопрошающе.  Весь  наш  духовный  строй,  вся  эмоциональная  жизнь,  только
отчаянно сопротивляясь, сосредоточивается  в  очагах  разума  (разума  -  не
рассудка...). Предрассудки эмоций  стремятся  поспешно  заполнить,  засыпать
странные лакуны;  разбить  отделяющие  (и  -  соединяющие)  людей  кристаллы
произведений. Снова начинается все то же бегство в соблазны  всепоглощающего
эгоцентризма или (и) спасительного мистицизма.
   Катарсис здесь возможен лишь в сопряжении (?)  тех  феноменов,  что  были
очерчены в предыдущих фрагментах (1 - 4), и - тех всеобщих  стремлений,  что
сопровождают современную производственную революцию.
   В заключение этого ("научно-технического") фрагмента - три заметки впрок.
   Во-первых, в русле научно-технической революции  те  элитарные  процессы,
которые  происходили  в  науке  и  искусстве  начала   века,   оборачиваются
вездесущими "спорами" (ботан. - зачатками),  проникающими  в  микроструктуру
повседневной жизни большей части человечества.  Во-вторых,  здесь  речь  уже
идет не о "великих потрясениях", не о судорогах и вышибленности из колеи, но
о новом, пусть только еще назревающем, образе жизни, формах общения,  образе
мышления, в их глубинных, спокойных основаниях. В-третьих, хотя сегодня  все
определения НТР - в том предельном смысле, что был  только  что  очерчен,  -
есть лишь слабые потенции ("улита едет...")  и  реально  они,  казалось  бы,
значимы лишь для сравнительно отдаленного будущего (если таковое  будет...),
я все же предполагаю, что именно в качестве и в форме таких потенций, слабых
стремлений,  изначально   едва   заметного   поворота   основных   установок
индивидуального поведения, - все эти  силы  уже  сегодня  изменяют  сознание
людей,  даже  самых  далеких  -  территориально   и   по   характеру   своих
непосредственных  действий   -   от   европейского   эпицентра   современной
производственной революции.  Новые  потенции  (хотя  бы  в  форме  желаемого
"образа  жизни"  -  жизни  и  социуме  свободного  времени)110   оказываются
важнейшей определяющей нашего сознания - из бытия; определяющей нашего бытия
- из сознания.  Кстати,  думаю,  что  вообще  именно  такая  форма  "слабого
взаимодействия" наиболее существенна в реальной истории.  Но  это  уже  иная
проблема.
   ...Можно назвать и многие другие процессы в жизни людей XX века, бьющие в
ту же точку, но и сказанного достаточно. Не буду сейчас детально говорить  о
причинах и генезисе очерченной ситуации.
   Напомню только, что "четыре пятых" из  этих  составляющих  были  особенно
насущны в первой половине XX века; затем эти линии  расплылись,  неразличимо
наложились друг  на  друга,  упростились  и,  главное,  оказались  настолько
невыносимыми  для  классического  разума,  что  уже  к  началу  50-х   годов
ностальгия  по  прошлым  векам  и  "вечным  ценностям"   напрочь   заслонила
неповторимые импульсы века XX. Заслонила? Напрочь? Очень возможно. Но все же
очерченный в этих фрагментах сдвиг человеческого бытия и сознания  -  сдвиг,
трудноинтегрируемый  -  к  концу   века   -   в   тихих,   глубоких   очагах
научно-технической революции - революции "свободного времени", -  определяет
неповторимое лицо (в той мере, в какой оно неповторимо...) XX столетия нашей
эры.  И  это  так,  вне  зависимости  от  того,  будет  ли  у   этого   века
продолжение... Я сейчас мыслю не в Futurum'е, но в Presens'е,
   Все те феномены, что я вкратце очертил выше, и означают, на  мой  взгляд,
сдвиг нашего бытия к полюсу  культуры,  или  -  сдвиг  культуры  в  эпицентр
человеческого бытия, сдвиг, характерный для XX века - в его  неповторимости,
в его непохожести на прошлые века.
   Чтобы  острее  осмыслить  этот  странный  тезис,  сгущу  намеченные  пять
фрагментов  в  чересполосицу  и  скороговорку   самых   различных   вызовов,
тревожащих наше повседневное, телесное, - душевное, - духовное бытие:
   ...Жизнь в промежутке  и  одновременности  различных  -  и  -  каждый!  -
претендующий на всеобщность и единственность, - смысловых спектров, зачастую
бытующих в нашем сознании в неузнаваемом, расхожем виде (в  пределе,  это  -
античный Эстезис и средневековый Текст; нововременное - "Знание -  сила!"  и
современное - "Сознание есть там, где есть два сознания, дух есть  там,  где
есть два духа"; западное - cogito ergo  sum..."  и  восточное  -  "Существую
действительно, когда не "Я"...").
   ...Поступок - как риск перерешения заново исторических судеб...
   ...Предельный смысл  моего  бытия,  осознанный  как  ответ  на  столь  же
всеобщий и столь вопрошающий смысл, - вопрос и возглас  "SOS",  собеседником
обращенный в моем собственном сознании - к моему бытию.
   ...Разум,  находящий  истину  (в  физике,  математике,   в   гуманитарном
мышлении) только во взаимообосновании и взаим