Директора
поперли, а заместо его инспектора посадили. Эх!..
   И Степка исчез в темноте. Гвоздило, солидно пожав плечами,  пошел  домой.
Куковала караульная колотушка - деревянная  кукушка  уездных  ночей.  Вскоре
побрели по темной площади учителя и родители.
   Последним ушел из  гимназии  Цап-Царапыч.  Он  задержался,  записывая  на
всякий случай в  кондуитный  журнал  Ламберга  и  Гвоздило.  Так  кондуитом,
хвостатой подписью Цап-Царапыча кончился этот знаменательный день.

   РЕФОРМА ЕДИНИЦЫ
   В учительской повесили новый портрет: волосы ершиком, отвороченные уголки
стоячего воротничка, как крылышки херувима... Александр Федорович Керенский.
   На специальном молебне учителя присягали Временному правительству.  Общую
молитву всех классов отменили. По утрам, перед уроками, стали читать прямо в
классе коротенькую молитву. Затем  либеральный  новый  директор  решился  на
смелый шаг: он отменил отметки.
   - Все эти единицы, двойки, пятерки с минусом непедагогичны, -  распинался
Ромашов перед родительским комитетом.
   Отныне учителя не ставили в наши дневники и  тетради  единиц  и  пятерок.
Вместо единицы писалось  "плохо",  вместо  двойки  -  "неудовлетворительно".
Тройку заменяло "удовлетворительно". "Хорошо" означало прежнюю  четверку,  а
"отлично" стоило пятерки.  Потом,  чтобы  не  утратить  прежних  "плюсов"  и
"минусов", стали  писать  "очень  хорошо",  "не  вполне  удовлетворительно",
"почти отлично" и  так  далее.  А  латинист  Тараканиус,  очень  недовольный
реформой, поставил однажды Биндюгу за  письменную  уже  нечто  необъяснимое:
"совсем плохо с двумя минусами". Так и за четверть вывел.
   - Если принять "плохо" за единицу, - высчитывал Биндюг, - то  у  меня  по
латыни отметка за четверть такая, что простым глазом и не углядишь. Черт его
знает, чему это равно. Хорошо, если нуль. А вдруг еще меньше?..

   ПРОТЕЖЕ ДАМСКОГО КОМИТЕТА
   Двор дома, в котором мы жили, принадлежал большому  хлебному  банку.  Под
навесом всегда  пахтала  воздух  веялка.  На  парусине  росли  золотые  дюны
пшеницы, и широкоплечие весы передергивали железными плечами,  как  человек,
которому хочется незаметно почесать спину. Целый день на дворе бабы длинными
иглами чинили мешки. Бабы пели очень печальные песни про любовь и разлуку.
   Одна из мешочниц поступила кухаркой к банковскому  служащему.  У  кухарки
был сын Аркаша. Он учился в начальном училище.  Ар-каша  был  мал  ростом  и
веснушчат. Лицо его было похоже на парусину с рассыпанной пшеницей.  Он  был
очень способный мальчонка и страстно хотел учиться.
   В городе существовал благотворительный дамский комитет. Хозяйка Аркашиной
матери состояла в этом комитете. По ее настоянию комитет  принял  участие  в
способном мальчугане, и Аркаша Портянко, сдав без сучка и задоринки экзамен,
был принят бесплат-ным учеником в наш класс.
   Я очень дружил с серьезным и ласковым Аркашей. Он не был тихоней, но  все
его безобидные шалости, веселые шутки резко отличались  от  дикого  озорства
одноклассников. Учился он отлично и каждую четверть года приносил на кухню к
матери табели, туго набитые пятерками. В  каждой  клеточке,  как  в  дольках
стручка, сидели похожие друг на друга пятерки. Даже число пропущенных уроков
обычно  равнялось  пяти.  Внизу  стояло:  "Подпись  родителей".  С   великой
гордостью,  пачкая  табель  масляными   пальцами,   подписывалась   кухарка.
"Перасковия Портянк", - выводила она и трепетно, словно свечу перед  иконой,
ставила точку.

   ПЛЮС МИНУС ЛЮСЯ
   Весь класс знал, что Аркаша Портянко влюблен. На  классной  доске  писали
неоспоримую формулу его любви: "Аркаша+ Люся=!!" Люся была  дочерью  богатой
председательницы сердобольного дамского  комитета.  Мать  Аркаши,  узнав  об
этом, качала головой:
   - Ишь каку симпатию себе нашел!.. Кывалер... Наказание!
   Но Люсе очень нравился Аркаша. Он приходил в беседку, и  там  они  читали
вдвоем интересные книжки. Солнце, просочившись  сквозь  листву,  осыпало  их
кружочками своего  теплого  конфетти.  Однажды  Ар-каша  принес  Люсе  букет
ландышей.
   На рождестве у Люси была елка. Люся  пригласила  Аркашу,  не  спросясь  у
матери. Вычистив и выгладив свой мундирчик, отправился Аркаша  на  елку.  Он
вошел в ярко освещенный подъезд и уже предвкушал радости вечера,  как  вдруг
мать Люси, высокая дама, испуганно зашумев  шелком,  выросла  передним.  Она
очень растревожилась, увидев у себя на балу кухаркиного сына.

   - Приходи как-нибудь в другой раз, мальчик, - сладко заговорила она, -  и
приходи со двора. Люсе сейчас некогда. У нее гости. Вот тебе  и  твоей  маме
гостинцы.
   С этого вечера Аркаша больше не виделся с Люсей. Скучал он очень  сильно.
Осунулся и учиться стал хуже.
   Потом, в феврале, на Троицкой площади  полный  господин  в  хорошей  шубе
горячо говорил собравшемуся народу, что теперь  нет  больше  бар,  господ  и
рабов, а все равны. Аркаша поверил ему, решив, что раз сам господин говорит,
что господ нет, значит, это уж верно. И Аркаша решил написать Люсе. Вот  это
письмо. Я нашел его через несколько лет  в  кондуите  вместе  с  засушенными
стебельками ландыша.

   ПИСЬМО
   "Многоуважаемая, дорогая, милая Люся! Так  как  ввиду  того,  что  теперь
переворот царского режима, то все равны и свобода. Баринов и  господ  больше
нет, и никто никакого полного права не имеет меня оскорбить с елки по  шеям,
как на первый день. А я за вами очень скучаю,  Люсенька,  золотая,  так  что
похудел, мама говорит, даже. И на каток не хожу, потому что не  хочу,  а  не
потому вовсе, что, как Ли-зарский говорит: это оттого, что смотреть  обидно,
как я с Люськой катаюсь. Съел, говорит,  гриб?  Видал  миндал?  Ну  и  пусть
бреш... (зачеркнуто) лжет. Совсем и не завидно ни капельки. Ему вот наклали,
как монархисту (значит, за царя), он и злится. А теперь, милая Люсенька,  мы
с вами можем  быть  как  будто  брат  и  сестра,  если,  конечно,  захотите.
Революция потому что, и мы теперь равные. Хотя вы, конечно, лучше в сто раз.
До чего мне ужасно без вас плохо, не  дай  бог...  Честное  слово,  если  не
верите. Вот сидишь, уроки зубришь, а все про вас  мечтаешь  и  даже  во  сне
видишь. Ну до того ясно, как  вправду.  И  в  диктовке  раз  попалось  слово
стремлюся, я и  перенес  с  большого  "Л":  стрем-Люся...  А  вы  с  Петькой
Ли-зарским все время, который у меня задачу всю сдул, а  после  хвалится.  И
ходит с вами под ручку. Хотя я  не  завидую.  Так  только  немного  довольно
странно, что вы такие умные, Люся, красивенькая, хорошая  и  развитая,  а  с
монархистом ходите под ручку. Ведь теперь свобода, равенство и  братство,  и
вас не заругают со мной. А за Петьку я на вас серчать не  буду.  Потому  что
тогда был царь и триста лет самодержавие.
   И ничего хорошего в жизни я не видел с мамой, только переворот вот и  вы,
миленькая Люся... Сроду так не плакал, как тогда, на первый день.
   Я не стерпел и написал, хотя это против гордости. Если вы меня не  забыли
и хотите опять сначала, то напишите записку. Я с радости до неба  подскакну.
Я посылаю вам ландыш, это из того букетика... Ваш Портянко  Аркадий,  ученик
3-го класса. Простите, что помарки. Пожалуйста, разорвите это письмо".

   ВЕСЕЛЫЙ МОНОХОРДОВ
   Учитель  алгебры  носил  странную  фамилию  -  Монохордов.  У  него  были
неописуемо рыжие волосы и толстые бегемотовы щеки. "Рыжий  баргамот"  -  так
звали мы его.
   Монохордов отличался непонятной, зловещей и неистребимой  веселостью.  Он
вечно хихикал.
   - Хи-хи-хи! - заливался он тоненьким смехом. - Хи-хи-хи... Вы  ничего  не
знаете. Здесь, хи-хи-хи... плюс,  а  не  минус...  хи-хи-хи...  Вот  я  вам,
хи-хи-хи... поставил... хи-хи... единицу.
   На уроке алгебры Аркаша, спрятав письмо под партой, еще  раз  перечитывал
его. Увлекшись, он не заметил, как подкравшийся Монохордов запустил  руку  в
парту. Аркаша рванулся, но было уже поздно; толстые пальцы, покрытые  рыжими
волосами, держали письмо.
   -  Ха-ха-ха!  -  восторгался   рыжий   педагог.   -   Письмецо!   Х-хи...
незапечатанное. Интересно,  интересно...  хи-хи...  ознакомиться...  чем  вы
занимаетесь на моих... хи-хи... уроках!
   - Отдайте, пожалуйста, мое письмо! - дрожа всем телом, крикнул Аркаша.
   - Нет... хи-хи... извините. Это... хи.. мой трофей...
   Рыжее хихиканье  наполняло  -класс.  Монохордов  забрался  на  кафедру  и
погрузился в чтение. У  доски  томился  забытый  ученик  с  белыми  от  мела
пальцами. Педагог читал.
   - Хи-хи-хи... занятно... - залился  он,  кончая  чтение.  -  Любопытно...
Послание... хи-хи... даме сердца. Могу в назидание...  хи-хи-хи...  прочесть
вслух.
   -  Читайте!  Читайте!  -  обрадованно  заревел  класс,  заглушая  просьбы
побледневшего Аркаши.
   И, останавливаясь, чтобы выхихикаться, Монохордов прочел с кафедры  вслух
письмо Люсе. Все, с начала до конца. Класс гоготал. Помертвелый Аркаша сидел
как оплеванный.

   ЛАНДЫШ В КОНДУИТЕ
   -  Рановато,  Портянко,  начинаете,  -  смеялся   учитель.   -   Хи-хи...
рановато...
   Аркаша знал, что все равно нельзя уже послать это опоганенное письмо. Все
большие слова, теперь осмеянные, казались ему самому действительно  глупыми.
Но жгучая обида подхлестнула его.
   - Прошу вас, отдайте мне письмо, Кирьяк Га-лактионович, - тихо сказал  он
нехорошим голосом. И класс разом перестал смеяться.
   - Нет, - ухмылялся Монохордов, - это мы в жур-нальчик... хи-хи...
   Тогда Аркаша стал буйствовать.
   - Вы не смеете,  -  взвизгнул  он,  топая  ногами,  -  не  смеете!  Чужое
письмо... Это - как украсть.
   - Вон сейчас же из класса! - заорал Монохордов, тряся налившимися щеками.
- Не забывай, что ты бесплатный... Вылетишь... хи-хи... как воздушный шар.
   Высохший ландыш легко и слабо хрустнул  в  захлопнутом  журнале.  Аркашку
долго отчитывал директор Ромашов.
   - Мерзавец, - нежно и мягко журил он, - как же ты смеешь со старшими  так
говорить? Выгоню тебя, шалопая этакого.  На  каторгу  пойдешь,  подлец,  Что
вздумал, нахал! А?
   Аркашке напомнили, что он  бесплатный,  что  учится  он  милостью  добрых
людей, что революция тут ни при чем. Прежде всего должен быть порядок, и он,
Аркашка, вылетит в первую голову, если порядок, этот будет нарушен.  Аркашку
записали в кондуит. После уроков он сидел  два  часа  без  обеда.  Из  всего
Аркашка понял  только  одно:  мир  по-прежнему  еще  делится  на  платных  и
бесплатных.

   1 Очень хорошо. Говорите по-английски?

   2 Ничего не значащий, бессмысленный набор иностранных слов.

   3 Почти все  гимназисты  имели  свои  клички.  Некоторые  имели  даже  по
нескольку. Например, "Мотня" звался еще также "Я  -  житель".  Прозвище  это
дали ему за то, что, спрягая в латинской письменной работе  глагол  "инколо"
(населять), он спутал его с "инкола" (житель) и всюду, переводя на  русский,
спрягал: "я житель, ты житель, он житель..."
   4 Искаженное "Пюи ж китэ ля клясс?", что по-французски значит: "Могу ли я
покинуть класс?"
   5 Исковерканное "о ревуар" - "до свиданья" по-французски.



   Лев Кассиль.
   Кондуит и Швамбрания.
   Книга 2. Швамбрания.


   Повесть
   О
   НЕОБЫЧАЙНЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЯХ ДВУХ РЫЦАРЕЙ,
   в поисках справедливости открывших на материке Большого Зуба
   ВЕЛИКОЕ ГОСУДАРСТВО ШВАМБРАНСКОЕ,
   с
   описанием удивительных событий, происшедших  на  блуждающих  островах,  а
также о многом ином, изложенном бывшим швамбранским адмиралом
   АРДЕЛЯРОМ КЕЙСОМ,
   ныне живущим под именем
   ЛЬВА КАССИЛЯ,
   с
   приложением    множества    тайных    документов,    мореходных     карт,
государственного герба и собственного флага





   ШВАМБРАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ


   ПОХОД "БРЕНАБОРА"
   Чтоб установить истинные очертания и границы Швамбрании,  был  предпринят
великий поход швам-бранского флота вокруг материка. Он  начался  в  середине
1916 года и продолжался до ноября  1917  года.  Значение  этого  похода  для
швамбранской истории огромно. Об этом свидетельствуют письменные  памятники,
сохранившиеся до сих пор. В моем швамбранском архиве хранятся; точная  карта
Швамбрании  и  приложенный  к  ней  корабельный  журнал  флагманского  судна
"Бренабор". Приводить его здесь целиком не имеет смысла. Он велик и  скучен.
Многое в нем будет непонятно сегодняшним читателям. Поэтому  здесь  описание
похода дается в сокращенном и  обработанном  виде,  а  в  скобках  объяснено
непонятное. Я старался только по возможности сохранить  швамбранский  стиль.
Затем необходимо рассказать следующее.

   Швамбранским императором был в то время некий  Бренабор  Кейс  Четвертый.
Имя это мы целиком  заимствовали  у  известной  тогда  автомобильной  фирмы.
Поэтому на государственном гербе Швамбрании к  Зубу  Швамбранской  Мудрости,
пароходу Джека, Спутника Моряков, и Черной королеве - хранительнице тайны  -
прибавились еще автомобили.
   Царь Бренабор ј 4 был довольно покладистым  малым,  но  все  же  это  был
монарх, и никто из нас не пожелал воплощаться в него. Оставаться же простыми
смертными швамбранами не хотелось. Тогда Бренабор усыновил нас. Мы  считали,
что он подобрал нас в море,  когда  мы  были  маленькими.  Жестокий  негодяй
Уродонал Шателена засадил нас совсем новорожденными в кадушку из-под  кислой
капусты и пустил по морю. Царь  Бренабор  катался  на  лодке,  услышал,  что
откуда-то разит, и спас нас.
   В то время почти во всех детских книжках были сироты. Положение  приемыша
было модным и трогательным. Что же касается  капустного  духа,  то  это  нас
нисколько не компрометировало: многие мамаши уверяли, что всех детей, даже и
не приемышей, находят в капусте...
   Эскадра  состояла  из  флагманского  судна  "Бренабор"  и  кораблей  "Беф
Строганов",  "Жюль  Верн",   "Металлопластика",   "Принц-курант",   "Каскара
Саграда", "Гратис", "Покоритель бурь", "Гамбит" и "Доннерветтер". Командовал
эскадрой, несмотря на свою молодость, адмирал и  капитан  Арделяр  Кейс,  то
есть я. Оська был вице-адмиралом и главным матросом, Имя его было Сатанатам.
Происхождение имени Сатанатам оперное. К нам ходил петь басом один провизор.
Он пел арию Мефистофеля: "Сатана там правит бал", слишком надавливая голосом
на отдельные слоги. Получалось: "Сатанатам". Оська потом интересовался,  кто
это такой Сатанатам - дирижер?
   В качестве корабельного наставника с нами плыл неизменный  Джек,  Спутник
Моряков.

   ОТПЛЫТИЕ
   "Утром был восход, и солнце засияло  над  горизонтом,  -  так  начинается
дневник адмирала Арделяра Кейса. - Вид на море был очень красивый. Сто тысяч
солдат и миллион народа провожали нас.
   Духовой  оркестр  играл   очень   сильно   -   получилась   манифестация.
Нью-Шлямбург  был  весь  иллюстрирован.  (Ошибка:  адмирал  хотел   написать
"иллюминован".) На мне были  белые  брюки  кл„ш,  белые  туфли  со  шпорами,
крахмальный  воротничок,  голубой  галстук  бабочкой,  лиловая  черкеска   с
золотыми газырями и эполетами, пурпуровый ментик-накидка, подбитый  тигровой
шкурой, и капитанская фуражка с плюмажем. Я  шел  впереди  всех,  высокий  и
стройный..."
   У пристаней стояли пароходы.  Уже  был  второй  звонок.  Грузчики  носили
пирожные, тысячи тюбиков со сладкими белилами. Военно-пассажирский  дредноут
"Бренабор" был так  велик,  что  по  палубе  его  ходили  трамваи  и  ездили
извозчики. От кормы до носа они брали двугривенный, хотя овсы  в  Швамбрании
были дешевы. Шесть труб "Бренабора" дымили, как шесть хороших пожаров. Гудок
его был в десять тысяч верблюжьих сил, а мачты так высоки,  что  на  верхних
реях лежали вечные снега.
   - В машине приготовиться! - скомандовал я.
   - Пронта ля машина, - сказал Джек, Спутник Моряков, - штее фертиг бей дер
машине!
   Нас провожал сам царь. Он влез на бочку и сказал манифест:
   -  Ой  вы  гой  еси,  швамбранские  чудо-богатыри!  Мы,  божьей  милостью
император швамбранский, царь кальдонский, бальвонский  и  тэ  дэ  и  тэ  пэ,
повелеваем вам счастливого пути и взад и вперед. Если встретится  по  дороге
война, сражайтесь что есть силы... Гоните врагов в хвост и в гриву.  Моряки!
Все века, сколько их есть и будет, смотрят на вас с вершины этих мачт!  Марш
вперед, друзья, в поход!.. Ах, громче, музыка, играй  победу!  Если  налетит
шквал и буря,  сойдите  вниз,  а  то  схватите  насморк.  Вперед  же,  орлы,
чудо-богатыри! Правьте в открытое море на зюйд-вест. С нами  бог,  трогай  с
богом!..
   Тут все запели швамбранский гимн, сочиненный вице-адмиралом, с  ударением
на первом слоге:
   "У-ра, у-ра! - закричали
   Тут швамбраны все. -
   У-ра, у-ра - и упали...
   Туба-риба-се!
   Но никто совсем не умер,
   Они все спаслись.
   Всех они вдруг победили
   И поднялись ввысь!...
   "Бренабор" дал третий свисток в десять  тысяч  верблюжьих  сил.  Всадники
попадали, кони разбежались. Кто стоймя стоял, тот  сидьмя  сел.  Кто  сидьмя
сидел, тот лежмя лег. Ну, а кто лежмя лежал, тому уже ничего  не  оставалось
делать. Пароходы отваливали. Поход начался.
   - Пишите! - сказал царь.
   Эскадра шла полным ходом.  Флаги  пышно  развевались.  Впереди  всех  шел
"Бренабор", высокий и стройный. Он тянул сто узлов  в  час.  Ветер  крепчал.
Волны бурлили. Вечером был закат.

   БИТВА ПРИ ШАРАДЕ
   Плавание шло благополучно. Утром бывал восход,  вечером  -  закат.  Ветер
крепчал с каждым днем, если верить адмиральскому журналу. Эскадра, не заходя
в порт Фель и миновав мыс Гиальмар,  обогнула  Канифолию  и  от  мыса  Кегли
повернула к Драндзонску. Навстречу  нам  был  выслан  небольшой  однобортный
корабль. (Опять ошибка: однобортными бывают пиджаки, а не пароходы.)  Жители
Драндзонска встретили нас с  папиросами  "Триумф".  Мы  закурили  и  поехали
дальше. Через два дня мы бросили якорь в гавани Матчиша.
   За  Матчишем  простирались  дремучие  мужественные  леса.  (Таких  лесов,
конечно, не бывает. Про леса иногда говорят, что они девственны. Но  адмирал
был женоненавистник.) В мужественных лесах мы охотились на диких  конь-яков.
Конь-яки были животными, взятыми из рекламного ребуса известной виноторговли
Шустова. Конь-яки водились только в Швамбрании. Голова  у  них  была  как  у
буйвола, а все тело конское. Они бодались и лягались. Они были свирепы.
   Затем мы с Сатанатамом исследовали  пустыни  Кор-и-Дор.  В  пустыне  было
очень пусто. Тем временем эскадра под командованием Джека Спутника  обогнула
мыс Юлу и пришла в Бальвонск. Мы сели опять на корабль и поехали  дальше.  У
мыса Шарада на горизонте показался флот  Пилигвинии.  Им  командовал  подлый
изменник граф Уродонал Шателена.
   -  А,  грот-бом-брам-рей!  -   выругался   Джек,   Спутник   Моряков.   -
Форбом-брамфордуны и бакштаги! Унтер лиссель левый, тоже правый... Пломбирен
зи ди шифсреуме!.. Запломбируйте все трюмы!
   И он стал сверкать очами. А Уродонал Шателена  объявил  нам  через  рупор
войну. Вышел морской бой. Корабли наши и ихние  налетели  друг  на  друга  и
хотели устроить абордаж. Но началась настоящая  Ходынка,  которая  кончилась
для нас прямо Цусимой.  Корабли  "Металлопластика",  "Доннерветтер"  и  "Беф
Строганов" пошли на дно, а остальных взяли на буксир пилигвины.  Они  повели
их в свой  плен,  который  помещался  на  необитаемом  острове  Гирляндия  в
Ядовитом океане. Только наш гордый "Бренабор" не сдался врагу и вырвался  из
огненного кольца. По синим волнам океана  корабль  одинокий  несся  на  всех
парусах. Был остров на том океане. Пустынный и мрачный гранит. Назывался  он
островом Наказань и входил в Пилюльский архипелаг.  Там  был  мыс  Угол.  На
мысе, в ракушечном гроте, жила  Черная  королева.  Мы  пристали  к  острову.
Королева выглядела неплохо, только заплесневела немножко.

   Затем мы миновали опасные  острова  Хину,  Биомальц,  Микстуру,  Какао  и
Рыбьежирск. Дойдя до  мы-са  Конек,  мы  увидели  вершины  Кудыкиных  гор  и
недосягаемую вершину Ребус. Но мы повернули на запад и вошли в  пролив  Семи
Школяров, Мы приближались к острову Лукоморье.

   ЗАПОВЕДНИК ГЕРОЕВ
   Принц и Нищий, Макс и Мор