ный  веревкой
к поясу. Оська  медленно  вращался...  Он  барахтался  и  извивался,  силясь
достать пол.
   - Леля! Вынь меня отсюда, -  попросил  Оська,  -  тут  как  неуютно...  и
веревка туго очень...
   Я, напрягая все силы, стал вытаскивать братишку. Но вдруг что-то нехорошо
затрещало. Доски, на которых я лежал, обломились. Я полетел в тьму и упал на
Оську.
   - Теперь упал, - удовлетворенно сказал Оська. - Самое дно, и не туго.
   Лампадка разбилась... Мрак клубился в  пещере.  Плотная,  прокисшая  тьма
лежала на дне подвала. Только  сверху,  через  наш  пролом,  скупо  сочились
се-рые проблески. Приглядевшись  к  мраку,  мы  заметили  затонувшие  в  нем
непонятные  предметы.  Какой-то  железный  ящик  на  ножках.  Стеклянные   и
металлические сосуды. Трубки, причудливо изогнутые или  свернувшиеся  змеей.
Потом мы наткнулись на тучные мешки с чем-то.
   - Клад, - сказал Оська.
   - Тайны, - шепнул я.
   - Большие новости, - сказал Оська.
   - Еще бы! - шепнул я. - Настоящий клад для Швамбрании! Мы  здесь  устроим
замеча...
   Внезапный свет бросился на пол между нами. Мы кинулись в разные  стороны.
Но что-то схватило нас сзади. Мы шлепнулись. Это проклятая  веревка  поймала
нас за пояса и опрокинула на пол. Чья-то рука подтянула  веревку  к  фонарю.
Над фонарем мы увидели ужасное рыло: сверкающая верхняя губа, яркие ноздри и
светлые подбровья. Остальные черты таинственного лица растворились во мраке.
Мы услышали грубый голос.
   - Вы какого дьявола тут шатаетесь? А?  -  рычала,  сверкая  и  извиваясь,
верхняя губа.  -  Каким  вас  манером  занесло  сюды?  Убью,  дрянь!  Только
попробуйте утекать, пришью в два счета, как кутят...
   Прескверная ругань увенчала это вступление.
   - Чего вы лаетесь без толку? - сказал я, стараясь не стучать зубами.
   - При маленьких по-черному не ругаются, - добавил Оська, - а  то  я  тоже
буду... Как начну, так не обрадуетесь.
   Варевка резко натянулась и подтащила нас к огромному кулаку,  освещенному
с одной стороны фонарем.
   Ущербленный кулак этот выразительно повернулся и показал нам,  как  некая
грозная луна, все свои фазы.
   - Отпустите сейчас же веревку! - закричал я.  -  Чего  вы  ее  держите?..
Самодержавец какой... Вы не имеете права!
   - Он думает - старый режим, - сказал  Оська.  -  Вот  мы  скажем  на  вас
главному начальнику в Чека... Он с нами очень знакомый. Если мы захотим,  он
вас живо заберет...
   - Чекой грозишь, пащенок...
   И полный кулак взошел над Оськиной головой.
   - Стой! Устрани свой кулак, безумный! - прозвучал сзади голосок,  кого-то
очень мне напоминавший. - Сними путы с пленников,  -  продолжал  он  тем  же
напыщенным тоном. - Садитесь, юные пришельцы. Привет вам от старого  ученого
отшельника! Что привело вас в мою пещеру, о троглодиты?
   Кулак затмился. В свете фонаря блеснула лагуной лысина  -  лысина  Э-мюэ,
знакомая лысина Кирикова, человека-поганки.

   ЭЛИКСИР "ШВАМБРАНИЯ"
   - Садись! - сказал мне Кириков. - Я узнал тебя. Ты один из  стада  диких.
Вы оба - сыны великой и славной страны Швабрии...
   - Швамбрании, - поправил Оська. - А откуда вы знаете?
   - Я все знаю, - отвечал Кириков. - Я обитаю в сокровенных  недрах  страны
вашей, но на досуге от своих ученых изысканий  подымаюсь  на  поверхность...
Вчера и позавчера, и на той неделе я  слышал  вас,  о  швамбране,  когда  вы
здесь, среди этих печальных  руин,  играли...  то  есть,  я  хотел  сказать,
воплощались в жителей этой прекрасной Швамбромании...
   - Швамбрании, - строго сказал Оська. - А что вы тут делаете?
   - И зачем эти штуки тут понаставлены? - спросил я.
   Последовало молчание.
   - О швамбране, -  сказал  страшным  голосом  Кириков,  -  вы  неосторожно
прикоснулись к тайне моей утлой жизни, к ране моей души...
   - Вы разве душевнобольной? - спросил Оська. - Вы из сумасшедшего домика?
   - Я чист душой и ясен разумом, - сказал Кириков,  -  но  я  несправедливо
обойден людьми и властью. Я оскорблен и унижен. Но я страдаю  во  имя  блага
человечества. Клянитесь, что вы не разгласите моей тайны, и я сохраню вашу -
вашу тайну, тайну Швамбургии...
   - Швамбрании, - опять поправил Оська.
   Потом  мы  поклялись.  Кириков  поднес  к  нашим  лицам  фонарь,   и   мы
торжественно обещали молчать обо всем до смерти.
   - Так слушайте же, братья швамбране! - воскликнул Кириков. - Я  последний
алхимик на земле. Я - Дон-Кихот науки, а это мой верный оруженосец. Я открыл
эликсир мировой радости. Он делает всех больных здоровыми, всех  грустных  -
весельчаками. Он делает врагов друзьями и всех чужих - знакомыми.
   - Это вы так играете? -  спросил  Оська.  На  это  Кириков,  обозлившись,
ответил, что его эликсир - не игра, а серьезное научное открытие. В  пещере,
оказывается, помещалась лаборатория эликсира. Алхимик сказал, что через год,
когда он закончит последние опыты, он опубликует  свое  открытие.  Тогда  он
роскошно отремонтирует весь дом, проведет электричество и самый верхний этаж
целиком отдаст нам под Швамбранию. Но пока мы  обязаны  молчать,  молчать  и
молчать.
   - И мой эликсир, - закончил алхимик Кириков, - эликсир мировой радости, я
назову в честь моих молодых друзей: эликсир "Швамбардия".
   - Не Швамбардия, а Швамбрания! - рассердился наконец Оська. -  Выговорить
не можете, а еще алфизик!
   - Не алфизик, а алхимик! - так же сердито сказал Кириков.

   Мы были еще  несколько  раз  гостями  алхимика.  Алхимик  Кириков  и  его
ассистент Филенкин оказались при  свете  людьми  очень  гостеприимными.  Они
посвящали нас в свои успехи и с охотой слушали  наши  швамбранские  новости.
Алхимик  даже  помогал  нам  управлять  страной  Большого  Зуба.  Швамбрания
процветала.
   Они работали по ночам. Их тайный дым улетучивался  во  двор.  Труба  была
искусно замаскирована. Иногда мы даже помогали им и кололи дрова. Но эликсир
нам не показывали, говоря, что  он  еще  не  вполне  составлен.  Однажды  мы
застали их очень веселыми. Они тихонько пели песни  и  осторожно  хлопали  в
ладоши. Тут же топталась  какая-то  толстая  баба  в  расписных  чесанках  и
цветной шали.
   - Видишь, какая она счастливая?  -  сказал  алхимик.  -  Она  попробовала
первые капли эликсира мировой радости... Это Аграфена... то бишь, Агриппина,
царица швамбранская... Мы коронуем ее, венчаем на престол... Ура!
   - У нас царицев нет, - мрачно сказал Оська.
   - Правда, - объяснил я,  -  мы  бы  с  удовольствием,  ей-богу,  но  ведь
Швамбрания - республика... Вот женой президента - это можно.
   - Хорошо, - сказал алхимик, - пусть будет  же-ной  президента.  Аграфе...
Э-мюэ... Агриппина, ты хочешь быть женой швамбранского президента?
   - Даешь! - сказала Агриппина.

   ДОННА ДИНА И КУЗНЕЧИКИ
   Из Москвы к нам приехала жить молоденькая  двоюродная  сестра.  Звали  ее
Донна Дина или Диндона. Дина - это было ее настоящее имя. Донной ее прозвали
за черные волосы и глаза, блестящие, как крышка пианино, и  зубы,  ровные  и
чистые, как клавиши.
   Тетки нас предупредили, что мы должны звать ее кузиной, что по-французски
обозначает двоюродную сестру. А мы для Дины были  по-французски  кузены.  Но
Дина оказалась совсем свойской девчонкой.  Услышав  от  нас:  "Здравствуйте,
кузина", она расхохоталась, причем засмеялись  сразу  и  глаза,  и  зубы,  и
волосы.
   - Ну, тогда здравствуйте, кузнечики! - закричала она. - Чем занимаетесь?
   - Швамбранией,  -  ответил  Оська,  почувствовав  к  Дине  необыкновенное
доверие. - Потом еще солому таскаем, гулять ходим... Будешь с нами ходить?
   - Непременно, - сказала Дина, - а то я без вас заплутаюсь в Покровске.  И
так еле вас нашла.  Эта  буржуйка  Шатрова,  очевидно,  была  очень  богатой
женщиной... У нее столько домов...
   - Какая это Шатрова?  -  удивилась  мама.  И  Дина  рассказала,  что  она
спросила на  улице,  где  здесь  квартира  доктора.  Ей  сказали:  "Вон  дом
шатровый. (Дело в том. что дома в  провинции  называются  "флигелями",  если
крыша имеет два ската, и "шатровыми", если крыша шатром, в четыре ската.)  И
вот Дина пошла спрашивать встречных, где здесь дом  гражданки  Шатровой?  Ей
указали восемь домов. В третьем она нашла нас.
   Даже  Оська  признал  ее  красавицей.  Она  носила  настоящую   матроску,
подаренную ей знакомым кронштадтским моряком, и это нам нравилось. Мы водили
ее по Покровску. Мы показывали ей наши развалины. Но об эликсире и  алхимике
ничего не сказали. О Швамбрании Дина расспрашивала  очень  внимательно.  Она
только немножко удивилась, что у нас  в  такое  интересное  время  есть  еще
потребность в сверхъестественном. Она сказала, что это просто  срам  и  пора
работать. Так мы дружили гуляя.
   Парни при встрече с Донной Диной  почтительно  уступали  ей  дорогу.  Они
толкали друг друга локтями в бок и долго смотрели вслед. "Ось гарненькая!" -
доносилось до нас. И мы с Оськой сияли от гордости за нашу Дину.
   На третий день своего приезда Дина, к нашему восторгу,  прищемила  теткам
хвосты, то  есть  подолы.  Она  накинулась  на  них,  что  они  старорежимно
воспитывают нас. Она говорила, что  это  преступление  -  не  давать  выхода
общественным чувствам, которые кипят и бурлят в нас.
   - Правильно, - согласился  Оська,  -  у  меня  тоже  иногда,  ох,  бурлят
чувства!.. Особенно после тыквенной каши.
   Дина стала тискать Оську и объяснять ему, что он не совсем понял  ее,  но
это ничего. Спор продолжался. Тетки заявили, что они давно  уже  отступились
от нас, что мы попали во власть улицы и большевизма, а это,  по  их  мнению,
одно и то же. Тут тетки стали говорить такие гадости, что  Дина  вскочила  и
ударила звонкой ладонью по столу. Она стала очень румяной.
   - Я забыла, кажется, рассказать, - сказала Дина, -  что  меня  приняли  в
партию. Я коммунистка.
   - Без пяти минут? - язвительно спросил Оська.
   - Нет, уже без году неделя, - смущенно, но весело отвечала Дина.
   Тетки молчали, разинув рты. Потом рты осторожно закрылись.

   КОГДА ФЕКТИСТКА УТВЕРДИЛ ФАМИЛИЮ
   - Дорогие кузнечики, - сказала вскоре Дина, - широкие просторы  открылись
для вашей энергии и фантазии.  Но  будьте  общественны,  дорогие  кузнечики.
Пора!
   Она  была  назначена   помощницей   Чубарькова   и   заведующей   детской
библиотекой-читальней.
   Тетки  определили   детскую   библиотеку   так:   общедоступной   детской
библиотекой  называется  узаконенный  рассадник   болезнетворных   микробов,
которые  в  обилии  содержатся  в  старых  книгах,  заношенных,  как   белье
старьевщика.
   А Дина мечтала о библиотеке так:
   - Это не просто  прилавок,  кузнечики,  не  просто  пункт  раздачи  книг.
Детская библиотека - это будет главный штаб ученья и  воспитания  ребят  вне
школы... Любимый ребячий клуб. Каждый - сам хозяин. Научим книжку уважать...
Ох, кузнечики, мы такую красоту разведем, куда вашей Швамбрании! Все  ребята
к нам запишутся... Вот увидите.
   Но, чтоб разводить красоту, понадобилось прежде всего расширить помещение
библиотеки.  Требовалось  занять  соседние  комнаты.  Там  продолжали   жить
какие-то  буржуи,  хотя  Уотнаробраз  давно  приказал  их   выселить.   Дина
решительно приступила к выселению. Она захватила для храбрости меня.
   Заодно я мог начать работу в библиотеке.
   Я застал Дину проверяющей каталог и книжные формуляры. Кругом нее  сидели
оборванные ребятишки. Я узнал многих уличных врагов, худеньких привокзальных
ребят, коренастых ребят и девочек  с  Бережной  улицы,  где  жили  рыбаки  с
Сазанки,  парней  с  консервного  и  костемольного.  Одни  из  них  помогали
надписывать карточки, другие подклеивали разорванные книги, третьи, стоя  на
стремянках, устанавливали книги на полках. Все работали с веселой и в то  же
время сосредоточенной поспешностью. Это была первая ребячья книжная дружина,
организованная  Диной.  Дину  ребята,  видно,  уже  успели   полюбить.   Они
беспрерывно теребили ее всяческими расспросами.
   - Донна Дина, а Донна  Дина!  -  спрашивала  востроносенькая  девчурка  в
огромной шали, завязанной на спине. - Донна Дина... кто это такая  -  хижина
дяди Тома?
   - Донна Диновна, - кричал кто-то со стремянки, - Лермонтов  -  это  город
или название книги?
   - Вот, ребята, примите еще помощника, - сказала Дина, указывая на меня. -
Ухорсков, запиши-ка его.
   Меня внутри немножко покоробило. Я вовсе не собирался быть  тут  каким-то
второстепенным  подручным.  Я  полагал,  что   меня   пригласили   на   роль
предводителя. Однако я решил пока молчать.
   - А мы тебя знаем, - сказали ребята, - ты врачов сын... Тебя не заругают,
что ты с нами?
   - При чем тут заругают? - обиделся я. - Теперь весь народ равный.
   Высокий и скуластый дружинник, по фамилии Ухорсков, подошел ко мне.
   - А ты чем хочешь быть, когда  вырастешь?  -  спросил  Ухорсков.  -  Тоже
доктором?
   - Я хочу быть матросом революции, - сказал я.
   - Хорошее дело, - сказал Ухорсков. - А я мечтаю летчиком.
   Пришел комиссар Чубарьков. Мы давно не видались с ним и оба обрадовались.
   - Ого! Подрастаешь, поколение! - сказал комиссар, ласково оглядывая меня.
- Ну что, папан с фронта пишет?
   И мы пошли выселять. К моему ужасу и конфузу, выселяемые буржуи оказались
близкими родными Таи Опиловой, и сейчас Тая сидела здесь же, на  сундуке.  Я
ощутил  минутное  замешательство.  Тая  смотрела  на  меня   с   презрением,
негодованием, укоризной... Как только она еще не  смотрела!  Мне  захотелось
плюнуть на все и смыться.
   - А еще докторов сын! - сказала Тая. И это спасло меня.
   - Лучше быть докторовым сыном, чем буржуевой дочкой! - обозлился я.
   - Точка! - закричал комиссар. - Отбрил, и ша. Ухорсков опять  подошел  ко
мне. Он сказал шепотом:
   - Приходи вечером на газетный  кружок.  Председателем  тебя  выберем.  Ты
боевой стал.
   - А раньше-то ты меня знал? - удивился я.
   - И очень ясно, что знакомый был, -  отвечал  Ухорсков.  -  Ты  вот  меня
только не признал. А я, помнишь, вам таз лудил, ведро починял. Фектистка  я.
Теперь в детдоме живу. У хозяина струмент реквизировал. И  зажигалки  делаю.
Хочешь, тебе пистолетом сделаю? Чик - и огонь.
   - Я некурящий.
   - Ну, бандитов пугать пригодится.
   Я смотрел на высокого, уверенного Ухорскова и  с  трудом  узнавал  в  нем
робкого ученика жестянщика. Неужели же это тот  самый  Фектистка,  на  тощей
спине которого мы когда-то впервые разглядели знаки различия  между  людьми,
делающими вещи и имеющими их? У него теперь фамилия была!
   На улице, у выхода из библиотеки, меня поджидал комиссар.
   Он взял меня под руку.
   - Послушай, - сказал Чубарьков равнодушно, - эта самая... товарищ Дина...
она тебе кто? Сестра, что ль?
   - Ну, сестра, - отвечал я сурово. Но, чувствуя, что это нечестно, добавил
в подветренную сторону, чтобы комиссар не слышал: - Двоюродная...
   - Образованная, видать, - с неожиданной грустью сказал комиссар.
   - Еще как образованная! - расхвастался я. - Почти высшее учебное чуть  не
окончила. Комиссар вздохнул.

   ПОДДАННЫЕ НОВОЙ СТРАНЫ
   Нет! Меня  не  избрали  председателем  газетного  кружка.  Динка  сказала
ребятам, что я еще не вполне сознателен, люблю мечтать о всяком вздоре и еще
чего-то там такое... Этого я уж никак не ожидал от  нее!..  И  председателем
избрали Клавдюшку.  Да,  да!  Ту  самую  Клавдюшку,  которая  принималась  в
швамбранские войны только на роли пленной.
   - Я, ребята, знаю, о чем товарищ  Дина  говорит  про  Лельку,  -  заявила
коварная Клавдия. - Он все еще про одну страну воображает... Швамбрания, что
ли. Играют так. Они и меня в плен садили.  Только  в  этом  теперь  интересу
мало.
   Ребята поглядывали на меня насмешливо, но дружелюбно.
   Никогда я еще так не стыдился своей Швамбрании. Динка улыбнулась.
   - Ну, Клавдюшка, - сказала она, - роли, видно,  переменились.  Ты  у  нас
нынче командирша и давно выбралась из всех пленов. А Леля все  еще  в  плену
швамбранском... Эх ты, братишка, кузнечик мой!..
   Следовало бы, конечно, гордо встать и покинуть это  сборище  насмешников.
Но  Швамбрания  показалась  мне  в  эту  минуту  более   сомнительной,   чем
когда-либо. Я почувствовал, что не смогу найти ни одного слова в  оправдание
игры. Она становилась явно ненужной, навязчивой и стыдной, как привычка,  от
которой хочешь отучиться. Клавдя, председательница, подошла ко мне.
   - Ты не сердись, - сказала она, - не надо. Лучше "чур не игры"! Выходи из
плена!
   Она стояла рядом со мной, худенькая и задорная. Ни в какой Швамбрании она
не  нуждалась.  Это  было  ясно.  И  я  зачеркнул  в  нашей  описи  мирового
неблагополучия  пункт  третий,  последний,  о  "безземельных  ребятах".  Мне
захотелось быть одного подданства с Клавдией. Я остался.
   Меня целиком захватила шумная и деловая жизнь  библиотеки.  Я  целые  дни
работал там после школы. Я ходил заляпанный красками,  клеем,  чернилами.  Я
был нагружен папками и  заботами.  За  мной  увязался  и  Оська.  Он  вскоре
сделался общим любимцем. Его назначили  заведующим  шахматным  столиком.  "И
стуликом", - добавил Оська при избрании.
   Ухорсков, Клавдия и я организовали литературный кружок. Через месяц вышел
первый номер нашего журнала "Смелая мысль". Редактором его подписался  я.  К
алхимику мы почти не ходили.  День  был  занят  библиотекой.  По  вечерам  в
читальне вслух разбирали газетные новости. Это были "большие новости", но не
швамбранские, а с настоящих  фронтов.  Где-то  в  этих  новостях  участвовал
Степка Атлантида и, может быть, отец.
   Мы проводили доклады, устраивали широкие  споры  о  книгах,  литературные
вечера и утра. Актеры и  зрители  были  одинаково  азартны.  Слава  о  нашей
библиотеке расходилась по Покровску все шире и шире. Десятки новых ребятишек
ежедневно тянулись сюда со всех окраин -  из  Краснявки,  из  Тянь-Дзиня,  с
Осокорьев...
   Мы отбивали свои пятки и пороги учреждений, добывая керосин и  дрова  для
нашей библиотеки.  Дина  и  ее  помощница  Зорька,  тихая,  добрая  девушка,
устраивали громкие скандалы в исполкоме из-за каждого полена.  А  когда  раз
дров все же не хватило до конца месяца, каждый из  нас  принес  кто  сколько
мог. Маленькие замерзшие ребята приносили кто доску, кто филенку  от  шкафа,
кто груду щепок. Хотя у самих дома нечем было вытопить печи, они  тащили.  И
снова затрепыхались дверцы печей. Вечером маленькие читатели, оторвавшись от
книжек, слушали, как победоносно палят, салютуют искрами в  печи  их  дрова.
Каждый  владетельно  оглядывал  комнату,  шкафы,  столы,   соседей,   каждый
чувствовал себя хозяином.
   И веселая канонада голландок заглушала урчанье пустых желудков.
   Чубарьков менял книги чуть ли не ежедневно. Он читал запоем  и  аккуратно
посещал  все  наши  спектакли,  диспуты,   вечера.   Его   звонкие,   словно
металлические,  аплодисменты  воодушевляли  нас.  Самого   же   его   больше
воодушевляло присутствие Дины. Дина имела  на  него,  как  он  сам  говорил,
большое культурное влияние. Разные  несознательные  говорили,  что  комиссар
просто влюблен. Но это нас не касалось.

   ПРОСТАЯ ЗЕМЛЯ
   В разгар работы мы устроили большой  вечер.  Пригласили  родителей  наших
ребят. В библиотеке  произвели  генеральную  уборку,  сняли  всю  паутину  и
повесили новые плакаты.  Пришли  почему-то  только  матери.  Они  поправляли
гребешки на затылках и прятали  большие  руки  под  платком  на  животе.  Им
предоставили лучшие места. Дина и Зорька угощали их чаем без сахара, хотя  и
с повидлом.
   Но  совсем  новое  чувство  общего  хозяйствования  и  какого-то  особого
огромного гостеприимства толкнуло меня и Оську на подвиг.  Я  оделся,  чтобы
сбегать домой.
   - Швамбранский сахар? - спросил Оська, поняв меня.
   - Безусловно! - сказал я.
   Дина была искренне тронута. Я представлял себе, что бы вышло, если бы все
это видел Степка Атлантида.
   "Вот, Степка, - сказал бы я, - отдаю на общую пользу всю сладкую  частную
собственность".
   "Молодец парень! - сказал бы Степка. - Так и  должен  действовать  м