лизываем.
     Ребята из Ленькиного отряда восторженно захохотали.
     - Как бы вам не подавиться, - не остался я в долгу.
     Началась настоящая перепалка,  в которую втянулись все.  Про то,  чтобы
чистить картошку, мы, разумеется, забыли.
     Неожиданно появилась Галка Новожилова.
     - Как тебе не стыдно,  Леня,  - возмутилась она. - Зачем ты издеваешься
над ребятами? Это не по-пионерски и, вообще, некрасиво.
     - Красиво  -   некрасиво,  -  буркнул  Ленька,  удивленный,  что  Галка
неожиданно взяла мою сторону.  - А они большего и не заслуживают - хулиганы.
Я б заставил их всю смену чистить картошку. Попрыгали бы.
     Ленька повернулся и зашагал прочь. За ним потянулись остальные.
     - Спасибо,  сеньора, - я поклонился Галке, - мы никогда не забудем, как
в трудную минуту ваша забота и участье тронули нас до слез.
     - Все дурачишься? - спросила Галка.
     - А что мне, плакать?
     - Не плакать, а придумать что-то надо. Ты же умел раньше.
     Галка хитро глянула на меня.
     - Ну, до свидания!
     Мы  долго  смотрели вслед  Галке,  которая медленно брела между сосен к
домику своего отряда.
     - Давно знаком? - выдавил из себя Толька. - Как зовут?
     Я промычал что-то неопределенное и принялся за картошку.
     Тольке захотелось поговорить:
     - Очень ненадежные люди эти девчонки. Как ты считаешь, Коробухин?
     - Я считаю,  -  начал я,  -  что нам надо придумать,  как избавиться от
картошки, а не болтать всякую ерунду.
     - А как ты от нее избавишься? - уныло протянул Васька Блохин.
     - Как? - хором спросили ребята.


                           Вторая серия моих снов

     Я выбегаю на шоссе и подымаю вверх руку. Мои друзья тормозят и слазят с
велосипедов.
     - Ну и влип ты в историю, - сокрушается Семка.
     - Ничего, скоро все будет хорошо, - утешает Генка.
     - Да плюнь ты на все и удирай из лагеря к нам.  -  Гороху,  как всегда,
неведомы никакие колебания.
     - Я еще хочу немного подраться,  -  подмигиваю я ребятам.  -  Сдаваться
рано.
     - Молодец,  Валера,  -  улыбается Семка,  -  я  всегда говорил,  что ты
железный парень.
     - Вот это по-нашему, - одобряет и Горох.
     Генка мнется, прежде чем сказать:
     - А может, лучше всего тихо отдыхать, ни во что не вмешиваясь? Каникулы
скоро окончатся, а ты все мечешься как угорелый.
     - Ну, ладно, ребята, - говорю я. - Катите дальше. А я пошел, у меня еще
дело есть сегодня.
     - Ночью? - удивляется Семка.
     - Ага.
     - Тебе дня мало? - ехидничает Горох.
     - Чуть-чуть не хватает, - улыбаюсь я.
     Ребята садятся на велосипеды и  отправляются в  путь.  Я  долго машу им
рукой, а потом поворачиваю к лагерю.


        "ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,"
                        В КОТОРОЙ НОЧЬЮ У ТРЕХ СОСЕН
                     ПРИ СВЕТЕ ЛУНЫ ПРОИСХОДИТ СВИДАНИЕ

     Ночь была темная,  какой ей и полагалось быть.  Здорово,  если бы ночью
было светло,  как  днем.  Тогда стоял бы  сплошной день,  как на  севере.  И
вожатые не заставляли бы нас так рано ложиться спать.
     У  меня отличное зрение.  А  ночью даже и  я ничего не вижу.  И когда я
собственным лбом  убедился,  что  по  дороге  к  забору растет слишком много
сосен,  то  подумал,  хорошо бы  на  небо луну.  Не  для  украшения,  а  для
освещения.
     И луна появилась, как по моему хотению и велению. Вокруг стало светлее.
И за это я был благодарен луне. Потому что шел на свидание с Галкой. А разве
свидание может быть без луны?
     Днем я настойчиво ломал голову, как нам избавиться от бульбы, но ничего
такого,  чтобы все  ахнули,  не  придумывалось.  Мешали мне  сосредоточиться
Галкины слова:  "Надо придумать что-то,  ты  же умел раньше".  Легко сказать
"придумать".  А что,  если?..  Я вспомнил,  как в школе писал Галке письма и
вызывал ее на свидание. Я решил, что письма можно писать и на каникулах.
     Я быстро набросал записку: "Я жду тебя после отбоя у трех сосен".
     По дороге от лагеря к речке,  там,  где кончался лес,  росли три сосны,
похожие на три изогнутых лука.  Вот здесь я  и  назначил Галке свидание.  Во
время обеда я сумел незаметно передать ей записку.
     И теперь хожу у трех сосен, гадая, появится ли Галка.
     И вдруг мне становится смешно. Тут только до меня доходит, что я пришел
просить совета, как нам выпутаться из трудного положения, у той самой Галки,
которая беззаветно боролась с разгильдяями.
     Но что поделаешь? Мои друзья далеко, и с ними я встречаюсь лишь во сне.
     На тропинке послышались торопливые шаги. Галка? Она.
     - Здравствуй, - сказала Галка.
     - Здравствуй, - сказал я.
     - Ого, какая луна! - удивилась Галка. - Я такой никогда не видела.
     - Это потому, что ты рано ложишься спать.
     - А ты когда ложишься?
     - А я совсем не сплю.
     - Почему?
     - Не  хочется.  Наверное,  я  хорошо высыпаюсь за мертвый час.  Поэтому
ночью не могу заснуть.
     - Ах,  вот оно что!  -  рассмеялась Галка. - Бессонница! Лечиться надо.
Пить микстуру, глотать таблетки.
     Я  сказал Галке совсем не то,  что собирался сказать.  Но как я буду ей
жаловаться, если она уверена, что я все могу совершить. Мужчина я или нет, в
конце концов?!
     Луна спряталась за облако,  и на небе засверкали звезды.  Мы глядели на
звезды,  и  я  рассказывал Галке,  какое прекрасное путешествие мы совершили
вчетвером на велосипедах.
     - А меня с собой возьмете, когда снова поедете? - спросила Галка.
     - Конечно, возьмем, - пообещал я.
     - Только я не умею кататься на велосипеде, - призналась Галка.
     - Ничего, научим.
     Снова появилась луна, и звезды побледнели и стали почти невидимыми.
     - Что-то холодно, - поежился я.
     - А я не чувствую, - сказала Галка.
     - От реки тянет холодом, - упрямо повторил я.
     - Да, немножко, - согласилась Галка.
     - Пошли в лагерь, - предложил я.
     И мы двинулись назад, к нашим разноцветным домикам.
     - А зачем ты меня позвал? - тихо спросила Галка.
     - Я хотел с тобой поговорить.
     - Можно поговорить днем.
     - Днем все мешают.
     Мы шагали по еле заметной в темноте тропинке и разговаривали.
     - Ты знаешь,  какую я сегодня интересную книжку прочитала,  -  сообщила
Галка.
     - Про войну?
     - Про войну.  Про то,  как боролись с фашистами мальчишки и девчонки, -
рассказывала Галка.  -  Однажды они забрались в  фашистский гараж и  у  всех
машин прокололи шины.
     - Молодцы, - похвалил я ребят из книжки. - А что они еще делали?
     - Листовки писали и  расклеивали на заборах,  на стенах домов.  Полицаи
разузнали про это, и тогда ребята ушли в партизаны, и там...
     Я не дал Галке договорить и на весь лес закричал:
     - Прекрасная книга! Самая лучшая в мире!
     Галка удивленно на  меня поглядела.  Но я  не мог ей рассказать,  какая
замечательная мысль пришла мне  в  голову.  И  помогли мне  Галка и  хорошая
книга, которую она прочитала.
     В лагере мы распрощались.
     Я  лег и  долго не  мог уснуть.  Мне было все ясно,  хотя вокруг стояла
темная ночь.  Чтобы воплотить в жизнь то,  что я задумал, необходимы краски,
бумага и клей. И как можно скорее.


        "ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,"
                          В КОТОРОЙ Я ПРЕВРАЩАЮСЬ
                          В АБСТРАКТНОГО ХУДОЖНИКА

     Утром я посвятил в свой план Юрку,  Марика,  Тольку и Васю Блохина. Моя
идея имела успех.
     Сегодня нас  продержали на  "скамье подсудимых" недолго.  А  что  будет
завтра?
     Мы разбрелись по лагерю в поисках бумаги, красок и клея.
     Я сразу побежал в пионерскую комнату, надеясь добыть то, что нам нужно.
     - Коробухин!  - раздался за моей спиной властный голос. Я остановился и
обернулся.   Ко   мне  решительным  шагом  с   пухлым  журналом  под  мышкой
направлялась  Капитолина  Петровна.   Она  подошла  и  укоризненно  покачала
головой.  Не зная, в каких грехах меня обвиняют, я состроил на всякий случай
покаянную физиономию.
     - Что же это значит?  - спросила Капитолина Петровна и еще укоризненней
покачала головой.
     Я  развел руками.  Сам  понимаю,  что ужасно плохо,  но  ничего с  этим
поделать не могу, потому как не знаю, в чем провинился.
     - Что же  это значит?  -  вопрошала Капитолина Петровна.  -  Все ребята
записались в  кружки.  И  лишь ты  один -  один на целый лагерь!  -  остался
неохваченным.
     - Запишите меня в кружок по дрессировке дельфинов,  -  быстро сказал я,
когда понял, что от меня хотят.
     - Ну  вот  что!  Брось  эти  шуточки!  -  строго  произнесла Капитолина
Петровна.  - Места остались в кройке-шитье и в рисовальном. Я записываю тебя
в рисовальный. Сразу после полдника первое занятие. В пионерской комнате.
     - Я не умею рисовать!
     - Научишься,  - успокоила меня Капитолина Петровна. - Для того и кружок
мы организовали. И потом запомни - в "Лесной сказке" все ребята талантливые.
     Я  сказал,  что постараюсь запомнить,  и  Капитолина Петровна с  пухлым
журналом под мышкой зашагала дальше.
     Что же делать? Ведь я и вправду не умею рисовать. И вдруг меня осенило.
Краски и бумаги сами идут ко мне в руки, а я отбрыкиваюсь.
     Когда я  появился в  пионерской комнате,  рисовальный кружок уже  вовсю
хвалился новенькими тетрадями и цветными карандашами. Я тоже получил от Ильи
Александровича (того лохматого парня,  который меня записывал в лагерь) свою
тетрадку и красный, синий, желтый и простой карандаши.
     - Ребята, - взлохматил Илья Александрович и без того лохматые волосы. -
Ребята,  мы будем рисовать с  натуры.  Вы видите вазу с  цветами?  Начинайте
рисовать, а я посмотрю, кто что умеет.
     Ребята нависли над тетрадями и  что-то там такое быстро начали выводить
карандашами,  изредка бросая воинственные взгляды на  вазу с  цветами.  Видя
такой подъем,  я тоже решил рисовать. Провел одну линию, другую. Глянул - не
то. Вместо вазы получалась пузатая бочка.
     Начал снова.  Парень я упрямый.  Пыхтел, сопел, и получилась у меня уже
не  бочка,  а  трехлитровая  банка  из-под  маринованных помидоров.  Вперед,
подбодрил я себя. Успехи налицо. От банки до вазы один шаг.
     Но шаг этот оказался самым трудным.  Никак не выходила у  меня ваза.  А
про  цветы я  уже  не  говорю.  Они были для меня недосягаемы.  Полтетради я
изрисовал зря.
     Скосил глаза к  соседке.  У  нее ваза была готова,  и  она раскрашивала
цветы. Да, подумал я, тут такое дело - не спишешь. Однако время течет. Скоро
рисунки Илье Александровичу сдавать.
     Надо рисовать что-то другое,  такое,  чего никто не нарисует. Например,
цирк.  Ага,  цирк!  Прекрасная  мысль.  Я  нарисую  цирк.  Цирк  надо  уметь
нарисовать, это вам не вазочки с цветочками.
     Я презрительно глянул на рисунок соседки, где уже распустились цветы, и
принялся за свое.
     Сперва я  нарисовал купол и на самом его верху прикрепил пестрые флаги.
Это означало,  что цирк открыт, представление начинается, проходите все, кто
хочет.  Вход и колонны у входа я не стал рисовать,  потому что там проверяют
билеты,  и  если у  вас  нет билета,  то  не  надейтесь,  вас ни  за  что не
пропустят.  Мне хотелось нарисовать такой цирк,  куда бы  можно было входить
безо всякого билета.  И даже вовсе не надо было входить.  Можно смотреть все
представление,  стоя  прямо на  улице.  А  если поближе захочется поглядеть,
заходи и садись в кресла, которые с трех сторон возвышаются над ареной.
     Арену я нарисовал так.  Провел под куполом большой красный круг.  А вот
что показать на арене?
     Сперва,  конечно,  лошадей.  Как они несутся по кругу, легко выбрасывая
ноги.  Коричневые тела лошадей словно летели по моей арене. А на них висели,
сидели и лежали белые фигурки наездников.
     Я  поглядел на  то,  что  у  меня получилось,  и,  вы  знаете,  мне это
понравилось.
     Что еще изобразить на  арене?  Клоунов,  конечно.  Без клоунов цирк все
равно, что лагерь без нашего отряда. В огромных клетчатых кепках и в длинных
задранных кверху  ботинках целых  пять  клоунов устроились на  самом  видном
месте в  цирке.  В  середине арены.  Почему я  нарисовал пять клоунов,  а не
одного или двух? А чтобы смешнее зрителям было.
     Еще  надо  показать  дрессированных львов,  но  тогда  не  обойтись без
ограды.  Вдоль  всей  арены  я  нарисовал решетчатую загородку,  а  рядом  с
лошадьми изобразил дрессированных львов.  Рыжие, с лохматыми шевелюрами, они
сидели на  специальных тумбах и  рычали друг на  друга.  Рыка,  конечно,  на
картине не  было слышно,  но я  пошире разинул львам пасти,  чтобы всем было
ясно, что рычат они, не стесняясь зрителей.
     Потом  я  нарисовал акробатов.  Чтобы они  не  занимали много места,  я
поставил их друг дружке на плечи,  но их было так много,  что они дотянулись
аж до потолка.  А  в  самом низу живой лестницы стоял акробат с  широченными
плечами и толстенными ногами, чтобы он мог всех удержать.
     Ну вот и все.  Нет,  не все. Не хватает слона. Хорошо бы вывести его на
арену,  но там уже негде яблоку упасть.  Правда,  есть место под куполом. Но
как туда слон может попасть? А если в цирке выступает Кио, слон и не там еще
может очутиться! Поэтому я со спокойной совестью изобразил слона под куполом
цирка.
     Картина была готова.  Тут только я вытер пот со лба и почувствовал, что
сильно устал.
     Илья  Александрович ходил по  комнате и  рассматривал наши картины.  Он
остановился возле моей соседки.
     - Очень хорошая работа, Зина! - похвалил девочку вожатый.
     Я  глянул в  ее  тетрадку и  ахнул.  Потом поглядел на  живую вазочку с
цветами и ахнул сильнее прежнего.  Они были так похожи друг на друга - живая
вазочка и нарисованная,  что,  казалось,  Зина и не рисовала вовсе, а просто
приклеила каким-то чудом эту самую вазочку к своей тетрадке.
     - А что это у тебя такое? - глянул на мою картину вожатый.
     - Цирк.
     - Цирк? - удивился вожатый.
     Меня обступили ребята. Моя картина вызвала у них ядовитые насмешки.
     - Эта куча мала называется цирком?
     - А что это за козявочки ползают?
     - Это собаки дрессированные, - сквозь зубы процедил я.
     - Прекратите,  ребята,  -  строго сказал вожатый. - Коробухин нарисовал
оригинальную картину.
     Я выпятил грудь. Вожатый хвалит меня, а не вас.
     - А у вас краски есть?  -  я понимал,  что железо надо ковать, пока оно
горячо. - Я хотел бы порисовать красками в свободное время.
     - Потренируйся, - согласился вожатый и вручил мне два тюбика с красками
и большой лист бумаги.
     Я прижал добычу к груди и хотел дать стрекача.
     - Как у вас дела? - услышал я за спиной голос Капитолины Петровны.
     Она  подошла и  обратила взор  своих  глаз,  усиленных очками,  на  мою
картину и  начала сперва медленно,  а  потом все быстрее мотать головой,  на
которой торчала пилотка из газетной бумаги.
     - Абстракционист! - прошептала Капитолина Петровна.
     Я подумал, что она в восторге от моей картины, и поддакнул:
     - Я с детства абстракционист.
     - Как у  тебя язык поворачивается такие слова произносить,  -  зашумела
Капитолина Петровна, и я понял, что моя картина ей не понравилась.
     Капитолина Петровна поглядела на меня:
     - Ну,  почему бы тебе, как всем, не нарисовать эту прекрасную вазочку с
душистыми цветами?
     - Не хочу, - сердито сказал я. - Я хочу рисовать цирк и зверей.
     Илья Александрович попытался за меня вступиться, но Капитолина Петровна
блеснула на него очками, и вожатый замолк.
     - Ну вот что!  Для меня,  Коробухин,  теперь совершенно ясно, - сказала
Капитолина Петровна,  глядя куда-то поверх очков и поверх меня, - живопись -
это не твое призвание. Ступай.
     Сунув тюбики с красками в карманы и бережно прижав к груди лист бумаги,
я понесся к нашему домику.
     Ребята тоже даром не теряли время. Они нашли клей. А самое главное, что
Юрка  Трофименко  оказался  настоящим  художником.   Правда,   записали  его
почему-то в гимнастический кружок.
     Мы спрятались в кустах возле забора.


        "ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,"
                 В КОТОРОЙ НА СЦЕНУ ВЫХОДИТ ВЕСЕЛАЯ ДЮЖИНА

     Пробалансировав на  цыпочках по  скрипучему полу,  чтобы  не  разбудить
спящих, мы вышли из нашего домика. Мы несли рулон бумаги, кисточку и бутылку
с клеем. Сделав несколько шагов, замерли в недоумении.
     Было от чего удивиться!  В  то время,  когда ребята тихо посапывали или
громко храпели,  наши вожатые, воспитатели и даже повара резвились, ну точно
как мы днем.
     Капитолина Петровна прыгала через скакалку,  которую крутили тетя Рая и
Елена  Владимировна,  вожатая отряда  малышей.  Капитолина Петровна прыгала,
наверное,  уже давно,  потому что ликующе считала:  "Тридцать пять, тридцать
шесть..." Но вот она сделала "страту", и все обратили внимание на Аскольда.
     Наш вожатый не  преминул похвастаться своей силой.  Он  стал на  руки и
пошел так от бума по направлению к столовой.  За Аскольдом,  подбадривая его
криками, потянулись остальные. Вожатый шел здорово. Словно на ногах, а не на
руках.
     Вдруг он закачался,  все заахали,  но Аскольд удержался и  благополучно
дошел до столовой.
     Когда он снова очутился на ногах,  вожатые и воспитатели захлопали.  Мы
молча подмигнули друг дружке: "Молодец наш вожатый!"
     - Ребята,  -  воскликнула  Капитолина  Петровна,  -  давайте  играть  в
чехарду!
     - В чехарду! - радостно закричали вожатые, воспитатели и повара.
     Мы переглянулись, и Юрка снисходительно промолвил:
     - Пусть поиграют, мы подождем.
     Вожатые здорово играли в  чехарду.  Чувствовалось,  что  они  давно  не
испытывали такого удовольствия.
     А  потом Илья Александрович и  Аскольд вскарабкались на  бум  и  начали
состязаться,  кто кого столкнет.  Вожатые и  воспитатели разделились на  две
группы.  Одна  болела за  Аскольда,  другая -  за  Илью Александровича.  Мы,
конечно, болели за нашего вожатого. Забыв, что мы в засаде, Марик крикнул:
     - Аскольд, нажимай!
     И  тут  же  испуганно осекся.  Мы  приготовились удирать.  Но  никто не
услышал возгласа Марика - всех увлекла спортивная борьба.
     Все  же  Илья  Александрович оказался  ловчее.  Неожиданным  ударом  он
столкнул Аскольда на землю.
     Наш  вожатый решил  взять  реванш и  снова  полез  на  бум.  Правильно,
сдаваться нельзя.
     Страсти накалились. Вожатые принялись скандировать:
     - Шайбу! Шайбу!
     Взбодренный поддержкой,  Аскольд ринулся на Илью Александровича и...  в
одно мгновение сам очутился на  земле.  Но успел задеть Илью Александровича,
потому что тот стал торопливо загребать руками,  пытаясь удержаться на узком
бревне.  Ничего из  этого у  него не  вышло,  и  Илья Александрович совершил
вынужденную посадку на землю.
     Все шумно захлопали, а Капитолина Петровна объявила:
     - Ничья!
     - Ничья,  -  закричали остальные.  Аскольд хотел было  снова залезть на
бум,  чтобы  одержать победу,  но  его  не  пустили,  а  Елена  Владимировна
предложила:
     - Давайте споем.
     В руках у Елены Владимировны появилась гитара.
     Тут мы уселись на травку. Концерт лучше всего слушать сидя.
     Елена Владимировна пела песни,  которые мы  ни разу не слыхали.  Но они
нам  понравились.  Потому что  песни были  смешные.  Припев подхватывали все
вожатые. И так громко, что я удивляюсь, как не проснулись ребята в домиках.
     Об этом подумала и Капитолина Петровна:
     - Чуть потише, а то дети проснутся...
     - Ерунда, - махнул рукой Аскольд. - Мои давно дрыхнут без задних ног.
     - Что ж ты их плохо воспитываешь? - спросила Капитолина Петровна.
     - А ты сама попробуй,  -  огрызнулся Аскольд. - Я уже устал от них, как
будто провел бой в 16 раундов.
     Нам  не  понравилось,  что  о  нас  так говорит Аскольд.  Мы  понимали,
конечно,  что с нами нелегко,  но, кажется, мы не очень портили ему жизнь. А
если быть откровенным до  конца,  Аскольд ничего и  не  предпринимал,  чтобы
подружиться  с  нами.   Только  крутил  каждое  утро  солнышко