вой друг Семен.
                                                  Южный берег Черного моря".

     Второе письмо было чуть подлиннее и чуть погрустнее.

     "Валера!  Лежу  на  пляже,  сдавленный потными и  жаркими телами.  Мама
разрешает купаться два раза в день. Говорит, что я очень похудел.
     Ездили в Ялту,  смотрели домик Чехова.  Помнишь, он "Каштанку" написал?
Очень интересно.
     Без тебя и ребят скучно. На пляже одни малые сопливые.
     Сползло еще три шкуры.
     Крепко жму тебе руку.
                                                      Твой самый верный друг
                                                                 С.Паперно".

     Прежде  чем  разорвать  третий  конверт  и  прочесть  последнее Семкино
письмо,  я подумал,  сколько же у моего друга шкур? Ведь ни один взрослый не
вынесет того,  что выдержал Семка -  пять шкур с него сползло. А ему хоть бы
хны!
     В третьем письме было вот что.

     "Валера,  сегодня убил из подводного ружья рыбину.  В воде она казалась
огромной-преогромной, а когда вытянул, уменьшилась в пять раз.
     Мы с папой тайком от мамы, пока она спит после обеда, бегаем купаться и
охотимся на рыб.
     Сюда бы тебя, Генку и Гороха! Было бы здорово!
     Сползло еще две шкуры. Наверное, последние.
                                              Будь здоров. Скоро встретимся.
                                                                     Семка".

     Я долго лежал с письмами в руках и глупо улыбался.


        "ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,"
                     В КОТОРОЙ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

     Я  зашнуровал  кеды  и  выбежал  из  нашего  домика.   Я  торопился  на
волейбольную площадку,  откуда долетали звонкие удары по мячу и восторженные
крики болельщиков.
     Но  не  суждено было  мне  в  тот  вечер  поиграть в  волейбол.  Сделав
несколько шагов,  я остановился. Под сосной сидел и читал толстую книжку Юра
Трофименко.
     Я осторожно присел рядом с Юркой. Не отрываясь от книжки, он спросил:
     - Чего тебе?
     - Пойдем побросаем мячик, - робко предложил я.
     - Мне нельзя, - вздохнул Юрка.
     - Ты больной?
     - Я не больной, - ответил Юрка, - у меня переэкзаменовка.
     - А-а, невесело целое лето над книгами корпеть, - пожалел я парня.
     - Ну что ты!  -  Юрка улыбнулся.  -  Я  очень люблю читать.  Ты знаешь,
сколько книг я прочел? - Юрка задумался, чтобы не соврать. - Целый шкаф дома
и половину школьной библиотеки.
     Юрка взъерошил волосы.  У него была странная прическа, но Юрка ею очень
гордился. "Как у Эрнеста Хемингуэя", - говорил он.
     А  по-моему,  у него вовсе не было прически.  Просто волосы росли,  как
хотели,  а  на  макушке одна прядь торчала,  словно громоотвод.  Но  громы и
молнии  ей  не  удалось отвести от  бедной Юркиной головы.  Схлопотал парень
переэкзаменовку.
     - Ты знаешь,  -  Юрка мне доверительно улыбнулся,  -  я нарочно получил
переэкзаменовку.
     - Как это так? - удивился я.
     - Очень просто,  -  ответил Юрка.  - Моя бабушка сердилась, что я много
читаю и порчу зрение.  "Такой маленький,  а уже в очках",  - сказала однажды
бабушка, отобрала у меня все книги и оставила одни учебники. Бабушка мечтала
о том времени,  когда настанут каникулы и можно будет мне запретить читать и
учебники.  Без книги я не могу прожить и дня. И вот что я придумал. Вызывают
меня на уроке по литературе,  а  я  говорю,  что в  голову придет,  и веселю
класс.  Учительница поставила мне в  четверти двойку и  дала работу на лето.
Теперь могу все время читать.
     - А что же бабушка?  -  спросила Алена. Она подсела к нам и внимательно
слушала Юркин рассказ.
     - Бабушка раскаялась,  -  засмеялся Юрка.  -  Она сказала:  "Ради бога,
мучай  сколько хочешь  свои  милые  глазки,  только учись,  как  раньше,  на
пятерки". Вы знаете, что у меня в чемодане? Одни книги.
     У  Юрки был самый большой чемодан в нашем отряде.  И вот,  оказывается,
что в нем.
     - Ребята, - воскликнула Алена, - завтра с утра пойдем в лес.
     По тону,  каким вожатая произнесла эти слова, я догадался: Алена что-то
задумала.
     Несколько жарких дней  сделали свое  дело.  Грибы  исчезли.  И  поэтому
веселая дюжина, разросшаяся до восемнадцати человек, побродив утром по лесу,
остановилась на  привал.  Место мы  выбрали интересное.  Большая поляна была
усеяна пнями, словно грибами. На них, на пнях, конечно, мы и уселись.
     Алена поставила на  землю пухлый саквояж,  который все утро таскала,  и
спросила у нас:
     - Ребята, скоро лето кончится, а там в школу. Хочется в школу?
     Одни закричали:
     - Нет!
     Другие закричали:
     - Хочется!
     И потому общий ответ получился:
     - Не хочется!
     - А  почему?  -  искренне удивилась Алена.  -  Я  только в прошлом году
окончила  школу,  но  меня  снова  туда  тянет.  Поэтому  я  и  поступила  в
педагогический.
     - Мне тоже очень хочется в школу,  - вскочила Галка Новожилова. - Я так
соскучилась по одноклассникам.
     Непонятно,  чего Галке скучать по  одноклассникам,  когда лучший ученик
нашего класса находится с ней в одном лагере и даже в одном отряде. Я говорю
о себе.
     - Ребята,   -   сказала  Алена,   -   поднимите  руки,   у   кого  есть
переэкзаменовки?
     Я ахнул,  когда увидел поднятые руки.  Их было четыре - Тольки, Марика,
Юрки и Васи Блохина.
     Что лучше -  остаться на второй год или получить работу на лето?  Лучше
остаться на второй год.  Конечно,  обидно еще раз учить то же самое. А разве
не  обидно золотые летние денечки тратить на  уроки?  Я  на таких несчастных
ребят смотреть не могу. Мне их до слез жалко.
     И  вот,  оказывается,  что  веселая дюжина  совсем не  веселая.  Она  с
переэкзаменовками.
     - Валера  и  Юрик,  -  попросила  нас  Алена,  -  насобирайте хвороста,
разожжем костер.
     Я догадался о замысле вожатой.
     Когда пылает костер, хочется поговорить откровенно, вспомнить, что было
веселого и не очень веселого в твоей жизни.
     Я вам перескажу своими словами то, что говорили ребята у костра. Почему
своими? А потому, что чужими словами просто не умею рассказывать.
     Сперва о Марике Кривошееве.
     В  родной школе Марик был  абсолютным чемпионом по  трем видам спорта -
бегу на длинные дистанции, прыжкам в высоту и... двойкам.
     Слава о рекордах Марика гремела по всей школе. Его физиономия неизменно
украшала  две  самые  популярные стенгазеты,  которые  вывешивались в  одном
коридоре.
     В  "Девятке" -  органе  юных  спортсменов -  Марик  весело  улыбался на
большой фотографии.  Под снимком было написано "М.Кривошеев после рекордного
прыжка".
     А  на  противоположной стене  коридора в  "Кляксе" висела карикатура на
Марика. Обвешанный двойками, сгибаясь под их тяжестью, он еле-еле передвигал
ноги.
     Когда Марик проходил по коридору,  сами понимаете,  в  какую сторону он
глядел.
     Конечно, в ту, где висела "Девятка".
     Марик назубок знал  одно,  что  в  мае,  этом солнечном месяце весенних
кроссов и  выставления годовых оценок,  ему  нужно не  подкачать и  выиграть
первенство города.  Что он  и  делал каждый год.  И  тогда ему прощались все
двойки. Что ни говорите, спортивная гордость школы.
     Но в этом году Марику не повезло.  Первенство города он выиграл,  и все
учителя простили ему  двойки.  Все,  кроме  Нины  Николаевны,  "англичанки".
Никакие уговоры и  разговоры на  нее не действовали.  Нина Николаевна твердо
стояла на своем:
     - А как Кривошеев будет выступать на Олимпийских играх?  Его же туда не
пустят без знания иностранных языков.  И  когда я  требую,  чтобы он овладел
английским, я желаю ему только добра.
     Марик  прекрасно  понимал,  что  ему  желают  только  добра.  Но  также
прекрасно понимал, что работа на лето ему обеспечена.
     И он получил ее.
     Ваське Блохину не везло в другом.  Он обожал пофантазировать. И поэтому
страшно любил писать сочинения и  изложения.  Там он мог придумать все,  что
хотел.  Но  подводили Ваську запятые,  двоеточия и  тире.  Ставил он  их где
попало, иногда угадывал, а чаще - нет.
     Учителя охотно читали всему классу Васькины сочинения,  а потом, тяжело
вздохнув,  принимались за  арифметику.  "Пятерка плюс  единица будет  шесть.
Разделить на два, получится три". Но в журнал ставили почему-то двойку.
     Толька Прокопенко страдал от  своей плохой памяти.  Был он  удивительно
забывчив. Учитель вызывал его прочитать по тетрадке решение задачи. Толька с
шумом  вскакивал и  начинал лихорадочные поиски  тетради.  Учитель терпеливо
ждал.  Толька искал тетрадь в своем и соседа портфелях, в парте, под партой,
в  карманах брюк,  куртки и пальто.  Добросовестные поиски не приводили ни к
чему. Толька огорченно разводил руками:
     - Наверное,   я  забыл  тетрадку  дома,  но  ответ  у  меня  сошелся  с
задачником.
     - Дома?  - переспрашивал учитель, делая вид, что не расслышал последней
Толькиной фразы. - Ну что ж, сбегай домой. Мы подождем.
     Какой смысл бежать домой,  когда тетрадка преспокойно лежит в портфеле.
Но в ней, разумеется, не было решения задачи.
     Являлся Толька обычно к концу урока и рассказывал, что квартира закрыта
и он поэтому не мог попасть домой, а там, конечно, тетрадка лежит, и задачка
решена, и ответ сошелся...
     - Ну что ж, - говорил учитель, - вот тебе условие задачи, иди к доске и
решай.
     Тогда Толька до  конца осознавал,  как  это ужасно иметь плохую память.
Под  веселый  хохот  ребят  он   стучал  мелом  по  доске,   писал  какие-то
удивительные числа, стирал, путался.
     Вот какие истории мы услышали у костра и готовы были слушать еще, и уже
очередной оратор откашливался,  чтобы произнести речь,  но Алена хлопнула по
раздутому саквояжу и воскликнула:
     - Все понятно.
     Она  открыла саквояж и  стала вытаскивать из  него хорошо нам  знакомые
задачники и учебники.
     - Начинаем повторять пройденное,  -  объявила Алена. - Заниматься будем
по часу в день. Вместо парт будете сидеть на пеньках. - Галя, раздай ребятам
тетрадки и карандаши. Начнем урок.
     Веселая дюжина зароптала. Толька выкрикнул:
     - До первого сентября никто не имеет права сажать нас за парты.
     Ребята вскочили, зашумели. И тут Алена обратилась ко мне:
     - Валера, как ты считаешь, что мы должны сейчас делать?
     Это был исторический момент.
     Ребята затихли и  уставились на  меня.  Веселая дюжина ждала от Валерия
Коробухина решения. Как я скажу, так и будет.
     Я  хотел уже  ответить,  что  никакие уроки нам не  нужны,  но  Алена с
улыбкой глядела на меня,  и мой язык сказал совсем не то,  что хотел сказать
я:
     - Мы должны повторять пройденное.
     И тут же спохватился. Что я говорю?
     Но дело было сделано. Ребята со вздохом уселись на пенечках.


                           Шестая серия моих снов

     Я подбегаю к шоссе и еще издали вижу, что мои друзья стоят и ждут меня.
     Лица у них хмурые, смотрят ребята на меня косо, и я ни с того ни с сего
начинаю чувствовать себя виноватым.
     - Вот она и показала когти,  -  мрачно произносит Горох. - А ты до чего
докатился, а ведь был человеком...
     - Ну какие "когти", - говорит Семка. - Надо присмотреться к Алене.
     И тут взрывается тихий Генка.
     - Алена говорила правильно, потому что двойки получать стыдно, и вообще
стыдно быть дураком.
     Вот что прокричал Генка Кольке Гороху,  и  Колька,  у  которого на одну
беду семь ответов, молчит как рыба.
     - Ребята, а когда мы снова все вместе отправимся в путешествие?
     Как всегда, Семка находит самые нужные слова, чтобы нас помирить.
     Лица моих друзей светлеют. А и вправду - когда?


        "ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,"
                         В КОТОРОЙ ДЕЙСТВУЮТ ЛЕШИЕ

     Утром  под  бодрый грохот барабана мы  направлялись в  лес.  Обычно нас
провожал  весь  лагерь.   Ленька  Александров  и  его  ребята  посмеивались:
"Усмирили  веселую  дюжину".  А  Капитолина  Петровна  счастливо  улыбалась.
Наконец-то веселая дюжина попала в надежные руки,  наверное,  думала она. И,
вообще, какая это дюжина, когда нас уже восемнадцать человек.
     Итак, веселая дюжина превратилась в ангелочков, разве что без крылышек.
Мы  безропотно рассаживались на  пеньках,  открывали тетради и  учебники.  И
вовсю шли самые настоящие уроки.  Учителей у нас было сразу шестеро - Алена,
Галка,  веснушчатый Олег и  трое ребят,  которые вслед за ним перешли в  наш
отряд.
     Только теперь я  разгадал тайный план  Капитолины Петровны.  После того
как  веселая дюжина  превратилась в  геройскую,  а  именно  после  похищения
неприятельского флага,  к  нам  захотели перейти  из  других  отрядов многие
ребята.  Все они жаждали быть героями.  Но Капитолина Петровна послала к нам
самых лучших,  проверенных...  Ну,  чтобы они  взяли над  нами шефство,  так
сказать...
     Но Галка, наверное, сама захотела перейти к нам, хотя и продолжала жить
в  домике своего отряда.  А с веселой дюжиной она делила хлеб-соль,  то есть
ходила в столовую, а также радости и беды, то есть целый день была с нами.
     Ради чего или кого тогда Галка к  нам перешла?  Может,  из-за  меня?  А
почему бы и нет? Чудеса хоть и редко, но случаются...
     Чтобы вдохновить веселую дюжину, Алена рассказывала, как во время войны
дети  партизан учились в  лесных школах.  Иногда в  середине урока  прилетал
фашистский самолет и начинал бомбить партизанский лагерь. Ребята прятались в
укрытие, а когда бомбардировщик улетал, урок продолжался.
     Я поглядел на небо, не покажется ли в голубом просторе самолет. Мы бы с
удовольствием укрылись  в  зарослях малины,  которые  тянулись неподалеку от
нашей полянки.
     - Переменка! - громко объявила Алена. - Далеко не расходиться.
     Мы вскочили и бросились,  конечно,  к зарослям малины. Увертываясь друг
от друга, мы неслись, не разбирая дороги.
     Остановились удивленные.
     Мы очутились в березовой роще.  Березы росли не рядышком, а в отдалении
одна  от  другой.  Наверное,  для  того,  чтобы каждую можно было хорошенько
рассмотреть.
     Сегодня пасмурно,  а  в  роще  -  светлынь.  Березки сияют,  как  лампы
дневного  света.  Нас  охватила  непонятная радость.  Тихие  и  смирные,  мы
переходили от березки к березке. Словно мы были не в лесу, а в музее.
     Мы спускались с холмов в низинки,  каждый раз ожидая, что появятся наши
заросли малинника. Но березовая роща и не думала оканчиваться.
     Я  уже догадался,  что мы  пошли не  в  ту  сторону,  но  мне совсем не
хотелось покидать удивительную рощу.
     - Ребята, мы, кажется, заблудились, - спохватился Юрка.
     - Что это значит - заблудились? - возмутился Толька.
     - Очень просто,  - ответил я. - И нет никакой надежды, что мы выберемся
отсюда до зимы.
     - А что мы жрать будем? - хмуро поинтересовался Толька.
     - Можно и поголодать,  - загорелся Васька. - Есть будем все, что растет
в лесу...
     - Ага, - поддержал его Марик. - Мы будем робинзонами...
     Слова Марика всем пришлись по  душе.  Даже Толька немного приободрился.
Все-таки, что ни говори, а робинзоном быть приятно.
     - Какие же мы робинзоны,  -  усмехнулся Юрка,  -  нас слишком много. Мы
самые обыкновенные лешие.
     Веселая дюжина расхохоталась. Лешие так лешие.
     Между прочим,  заблудилась только веселая дюжина.  А все,  кто пришел к
нам в день открытых дверей, остались с Аленой.
     Хотя разве мы  заблудились?  Если бы  мы очень захотели поискать дорогу
назад,  мы бы ее нашли.  Но мы не очень хотели. Значит, мы не заблудились, а
просто удрали...
     Я старался не думать об Алене.  Она уже беспокоится о нас и,  наверное,
начала поиски.
     Сначала мы набрели на заросли малины и полакомились спелыми ягодами.
     А потом вышли к речке.  На ее берегу сделали привал и купались в теплой
воде до самого вечера.
     Когда стало темнеть,  пошли искать место для ночлега.  Мы  поднялись на
горушку и  увидели зеленый домик  с  маленькими окошками,  который стоял  на
колесах. Ну, точно, как избушка на курьих ножках.
     Возле  домика  пылал  костер.  Вокруг  костра сидели люди.  Мы  несмело
подошли поближе, сказали "здравствуйте".
     - Туристы?  -  спросил седой дедушка.  Он снял очки (под ними оказались
другие) и внимательно посмотрел на нас.
     - Ага,  туристы,  -  охотно согласился я  и подсел к костру.  За мной и
ребята.
     Некоторое  время  мы  молча  разглядывали  дедушку,  который  попыхивал
папироской,  бабушку,  которая помешивала в  кастрюле какую-то  еду,  и  их,
наверное,  внука и двух внучек,  которые с неменьшим любопытством глазели на
нас.
     - А где ваши рюкзаки? - поинтересовался дедушка.
     Пришлось сознаться, кто мы и что с нами произошло.
     - Небось голодные?  -  всплеснула руками бабушка. - Погодите чуток, уха
доваривается.
     Девчонки хихикнули, а мальчишка серьезно спросил:
     - А у вас компас есть?
     - Нету, - ответил Юрка.
     - Как же вы без компаса живете? - удивился мальчишка и показал нам свой
компас.
     Мы с уважением посмотрели на мальчишку и его компас.
     Вскоре мы жадно хлебали из мисок вкуснейшую уху,  а я про себя подумал,
что в следующий раз надо будет заблудиться с удочками.
     - А далеко ли до нашего лагеря? - спросил Толька, когда мы насытились.
     - Это до Ракитного,  значит? Да рукой подать! Километра три до шоссе, а
там на автобусе четыре остановки, - объяснил дедушка.
     - А мы завтра снимаемся с якоря, - похвалился мальчишка.
     - Утром придет машина,  и мы поедем на Нарочь,  -  подала голос одна из
девчонок.
     - За лето, смотришь, и всю республику исколесим, - рассмеялся дедушка.
     - А где ж вы ночевать думаете?  -  поинтересовалась бабушка.  - У нас в
домике, сами понимаете, тесно...
     - Зачем им домик? - воскликнул дедушка. - На берегу стога видали?
     - Видали, - хором ответили мы.
     - Поспать в сене - это же благодать, - мечтательно протянул дедушка.
     Мы  поблагодарили за  угощение и  стали прощаться.  Бабушка вручила мне
большой сверток с едой.
     Едва мы забрались в стог, как сразу же заснули.
     Утром меня растолкал Марик:
     - Валерка, исчез Толька.
     - Может, он на речку пошел? - сказал я.
     На речке Тольки не оказалось.  Я понял, что он сбежал. Боясь нагоняя от
Капитолины Петровны, он решил явиться с повинной.
     - Ребята,  - обратился я к проснувшейся веселой дюжине, - скоро за нами
приедут. Поэтому не будем терять даром драгоценного времени.
     Мы  искупались,  съели  все,  что  нам  дала  хлебосольная  бабушка,  и
отправились на горку, где стоял зеленый домик на колесах.
     Но его уже не было.
     - Уехали, - с завистью протянул Марик.
     - Смотрите, что здесь написано, - крикнул Юрка.
     Мы подбежали к нему и увидели выложенную из шишек надпись: "Счастливого
пути". Наверное, мальчишка и девчонки постарались.
     - Сейчас едут по дороге, - вздохнул Васька.
     - Если бы лагерь такой был,  на колесах!  - воскликнул я. - Сегодня тут
пожили, а завтра уже на Нарочи. Сколько бы можно было посмотреть интересного
и необыкновенного!
     Натужно завыла  машина,  беря  крутой  подъем.  Через  минуту  лагерный
грузовик, петляя между сосен, приблизился к нам.
     Еще не  успела машина остановиться,  как из кабины выскочила Капитолина
Петровна.   Заглядывая  каждому  в  лицо,  она  пересчитала  нас,  а  потом,
облегченно вздохнув, сказала:
     - Садитесь в машину. Поговорим в лагере.
     Из кузова махала нам рукой Алена.
     Когда я увидел ее побледневшее лицо,  сразу понял, как Алена переживала
из-за нас, может, даже ночь не спала.
     Еще  раньше  я  разглядел в  кабине Тольку,  который упорно старался не
замечать нас.
     - Капитолина Петровна,  -  сказал я, - пусть Трофименко в кабину сядет,
он с утра кашляет.
     Юрка упирался и  отговаривался,  но  Капитолина Петровна посадила его в
кабину. А Толька вынужден был перебраться в кузов.
     Машина т