з кармана завернутый в бумагу маленький кусочек шоколада.
   Пленники голодными взглядами следили за Смирновым.  Он  протянул  шоколад
Андрею:
   - Дай больному.
   Усман выплюнул шоколад. Ему хотелось пить.
   - У кого есть вода? - спросил подполковник.
   - Мы пятый день вот так, без воды, - ответил бородатый.
   - Сгубят нас, подлюги, - узколицый солдат выругался. -  Сначала  хоть  по
кружке на брата давали. И  хлеба  -  буханку  на  восьмерых.  Неужто  так  и
заморят?
   Двери вагона заперты, окна наглухо забиты.  От  крыши  и  стен,  нагретых
июльским  солнцем,  пышет  жаром.  Дышать  нечем.  Люди   задыхаются.   Двое
смельчаков пытались отбить доски на маленьком  окошке.  Их  наповал  срезали
автоматчики. К этим двум прибавилось еще семь - шестеро не вынесли  мучений,
а седьмого... Седьмой был из Ростова, ювелир. Крепкий сорокалетний мужчина с
проседью в темных волосах. Он сошел с ума.  На  поднятый  им  шум  прибежали
охранники. Не открывая двери, унтер отказался изолировать больного.
   - Хоть все подохните. Я отвечаю за вас поштучно.
   Веревки,  чтоб  связать  сумасшедшего,  не  нашлось.   Он   кричал,   бил
окружающих, кусался. В  течение  суток  держали  его  по  очереди,  а  потом
измучились... Несчастного пришлось прикончить. Трупы выбрасывать  охрана  не
разрешила, и их положили под нижние  нары  к  передней  стенке.  Они  начали
разлагаться...
   Дверь вагона была закрыта не  совсем  плотно.  Из  узкой  щели  врывалась
живительная струя свежего  воздуха.  До  появления  в  вагоне  подполковника
Смирнова  щелью  безраздельно  владел  москвич   Сашка   Пековский,   бывший
физкультурный работник. Скрываясь от мобилизации, он махнул в Среднюю Азию и
в одном из небольших городов Ферганской долины устроился в военное  училище,
надеясь проучиться до окончания войны. Однако  училище  расформировали  и  в
полном составе направили на Сталинградский  фронт  В  первом  же  бою  Сашка
сдался в плен. Немцы направили его во власовскую армию. Но Сашка  вообще  не
хотел воевать. Напившись, он избил офицера.  Военный  суд  заменил  расстрел
пожизненным заключением.
   Подполковник сразу же вмешался в жизнь вагона. Он подошел  к  Пековскому,
который, стоя у щели, жадно втягивал воздух. Весь его вид  говорил,  что  он
никому не уступит своего места.
   Смирнов положил руку на плечо Сашки:
   - Ну-ка, земляк, помоги раненых тут устроить.
   Пековский мгновенно обернулся. Зеленые, как у кошки, глаза  Сашки  злобно
блестели:
   - А ты откуда такой выискался?
   На них смотрели. Подполковник смерил Пековского взглядом с ног до головы.
   - Отойди от щели.
   Внимание Андрея, как и других узников, сосредоточилось на Иване Ивановиче
Смирнове. Там, на вокзале в Дрездене, в предрассветных сумерках, он не  имел
возможности  присмотреться  к  старшему  товарищу  по  армии.  Подполковника
привели на вокзал под сильным конвоем. Конвоиры были в  штатском.  И  только
здесь, в вагоне, Андрей увидел, что это  за  человек.  От  него,  жилистого,
подтянутого, с решительными командирскими жестами, веяло силой и  волей.  На
небритом лице из-под лохматых, вздыбленных к вискам бровей сурово  светились
карие глаза. В спокойном голосе звучали властные нотки.
   - Приказываю отойти от щели!
   - Приказывает!  -  Сашка  оскалился.  -  Отошло  ваше  времечко,  товарищ
командир. Теперь немцы приказывают.
   Андрей соскочил с нар и, выбирая дорогу  меж  лежащими  на  полу  людьми,
решительно направился к спорящим. У Сашки забегали зрачки. Он искал  глазами
Костю-моряка. В дороге они сдружились, и Сашка рассчитывал на его поддержку.
Костя Сапрыкин в полосатой  рваной  тельняшке,  под  которой  вырисовывались
бугристые  мышцы,  уже  торопливо  пробирался  к  ним.  В  вагоне  выжидающе
притихли. Сашка, чуя подмогу, выругался и добавил:
   - Через мой труп!
   Но Сашка ошибся. Костя собрал на его груди сорочку:
   - Командир дело говорит. Хватит, отшвартовывайся.
   Пековский привык уважать силу. Он съежился и заморгал глазами:
   - Да я что? Ничего. Всегда пожалуйста...
   Больных и раненых уложили на лучшие места. Ивану Ивановичу достали старые
с облезшей никелировкой карманные часы. По этим часам он  строго  следил  за
очередью у щели. Каждый мог пользоваться ею не более шести минут.
   ...Андрей посмотрел вниз. Вцепившись узловатыми пальцами в доски двери, к
щели приник Костя. Андрей  уже  знал,  что  этот  матрос  был  в  числе  тех
героических защитников  Севастополя,  которые  прикрывали  отход  последнего
катера. Он попал в  плен,  бежал  из  концлагеря,  сражался  в  партизанском
отряде.
   Когда  два  дня  назад  узники  услышали  от  охранников  страшное  слово
Бухенвальд и поняли, что их везут в этот  чудовищный  лагерь  смерти,  Костя
Сапрыкин спросил у старого географа:
   - А где этот чертов лагерь?
   - Почти в самом центре Германии. Возле города Веймар.
   - Эх, каким дураком я был в школе! - вздохнул матрос. Зря  немецкий  язык
не учил. Как бы мне он пригодился!
   - Зачем? - спросил веснушчатый солдат. - Умирать можно и так.
   - Умирать, братишка, я не собираюсь. А вот как махану из лагеря, то зазря
попасться смогу. Как дорогу спрашивать буду? По-русски?
   Уверенность Кости в себе, уверенность его в том, что он вырвется  из  лап
фашистов, отзывалась в сердце каждого пленника, разжигала искорку надежды...
   Сапрыкину было пора уступать место  у  щели.  Еще  несколько  секунд.  Он
теснее прижался небритой щекой к двери.
   Воздух... Воздух...
   Андрей Бурзенко представил себе, как лицо обдувает  прохладная  ласкающая
упругая струя. Ее можно вдыхать,  пить,  глотать.  И  с  каждым  вдохом  она
приносит жизнь, вливает бодрость, силу, энергию.
   Бурзенко уселся поудобнее, вытянув затекшие ноги, и прислонился спиной  к
теплым доскам вагона.  Поезд,  ритмично  постукивая  колесами  на  рельсовых
стыках, уходил все дальше и дальше на запад,  а  мысли  Андрея  устремлялись
назад,  на  восток,  возвращались  к  недавнему,  но  уже  ставшему  далеким
прошлому...
   Он сидит в углу ринга, откинувшись на жесткую подушку. За  спиною  -  два
раунда напряженного боя. Тренер Сергей Львович энергично  обмахивает  Андрея
белым мохнатым полотенцем. Его взмахи совпадают с  ритмом  дыхания  боксера.
Разгоряченное лицо Андрея ощущает приятную  прохладу.  На  отдых  дана  одна
минута. Но этого вполне достаточно сильному молодому телу. С каждой секундой
восстанавливается растраченная энергия,  ноги  становятся  легкими,  руки  -
сильными, тело - гибким.
   Андрей Бурзенко погрузился в воспоминания. Это был его последний  бой  на
ринге. Переполненный ташкентский цирк. Люди сидят даже на полу возле  ринга.
В воздухе - гул голосов  Последний  минутный  перерыв.  Андрей  слышит,  как
страстно шепчет на ухо Сергей Львович:
   - Бей  по  корпусу.  Понимаешь,  по  корпусу,  снизу.  Голову  он  хорошо
защищает, а корпус плохо. Открыт. Бей снизу.
   Бурзенко улыбнулся. Он понял тренера. Действительно, во втором раунде все
попытки атаковать противника в  голову  кончились  неудачно.  Кулаки  Андрея
наталкивались то на перчатку, то на упругое плечо, подставленное  под  удар,
или - что хуже всего - били воздух. Соперник  "нырял"  под  бьющую  руку,  и
Андрей по инерции "проваливался".
   Звук гонга поднимает Андрея с табуретки. Сергей Львович сует  ему  в  рот
каучуковую капу - предохранитель зубов, вытирает полотенцем  мокрое  лицо  и
напутствует:
   - Бей по корпусу. Снизу!
   Андрей кивает. Навстречу скользящими шагами приближается  Федор  Усенков.
Он старше Андрея на шесть лет, атлетически сложен, красив,  за  его  плечами
опыт восьмидесяти боев. Неоднократный чемпион республики в полутяжелом  весе
уверен, что победит. Прикрыв подбородок поднятым левым  плечом,  Усенков  из
дальней  дистанции  наносит  серию   быстрых   прямых   ударов.   Он   легко
передвигается по. рингу, старательно избегая сближения с Андреем. Встреча  в
ближнем бою или даже в схватке на  средней  дистанции  с  тяжелыми  кулаками
молодого боксера не обещает ничего хорошего. К тому же  -  зачем  рисковать?
Преимущество в двух первых раундах давало право  на  победу  по  очкам.  Это
преимущество необходимо  только  закрепить.  И  Усенков,  умело  маневрируя,
закреплял свой успех легкими, но молниеносными  прямыми  ударами  с  дальней
дистанции.
   Над плотными рядами зрителей стоит сплошной гул голосов. Сотни  пар  глаз
скрестились на светлом квадрате ринга. Там, за белыми тугими веревками, идет
финальный  бой  чемпионата  республики,  решается  судьба  первого  места  в
полутяжелом весе.
   Истекают последние секунды третьего  раунда,  Усенков  по-прежнему  мягко
уходит от наседающего Андрея, ускользает как рыба из рук.
   Тогда Бурзенко решает атаковать с дальней дистанции. Правда, это  опасно:
Усенков  более  опытен,  резок  в  движениях  и   может   ответить   сильным
контрударом. Но другого выхода нет. Уловив момент атаки, Андрей еле заметным
отклоном заставляет своего противника промахнуться.  В  следующее  мгновенье
Бурзенко резко выбрасывает руки вперед  и  наносит  серию  прямых  ударов  в
голову. Усенков быстро реагирует на них, подставив локоть и  перчатку,  и  -
открывает корпус. Этого и ждал Андрей.
   Неожиданный молниеносный удар -  и  Усенков,  взмахнув  руками,  медленно
опускается на брезент.
   - Раз, - судья на ринге взмахнул рукой, открывая счет, - два...
   Андрей не спеша прошел в дальний угол ринга  и  стал  спиной  к  лежащему
противнику.
   - ...три... пять... восемь... - отчетливо слышался голос судьи.
   При счете "десять" тишину взорвал грохот аплодисментов. Усенков пришел  в
себя. Он с усилием поднялся на одно колено и протянул руку победителю.
   - Поздравляю, Андрюша...
   Тут же на ринге председатель комитета физкультуры под звуки марша  вручил
победителю приз - хрустальную вазу и голубой, с  золотым  тиснением,  диплом
чемпиона республики. Товарищи пожимали руки, поздравляли. Болельщики  дарили
цветы.
   Среди поздравлявших Андрея  оказалась  незнакомая  девушка.  Возбужденный
успехом, Бурзенко, вероятно, не обратил бы  на  нее  внимания,  подойди  она
раньше. Но девушка подошла позже других и протянула ему букет красных роз  с
крупной белой лилией в середине.
   Андрей виновато улыбнулся - руки были заняты: помимо  уже  преподнесенных
ему цветов, он держал хрустальную вазу, диплом чемпиона и не мог взять букет
у девушки.
   - Ну возьмите же, -  смущенно  улыбнулась  девушка.  Эта  улыбка  как  бы
встряхнула Андрея.
   - Погодите, я мигом переоденусь.
   С этими словами он положил около нее цветы, диплом, вазу,  а  сам,  легко
перепрыгнув через канаты, скрылся в раздевалке.
   Андрей спешил. Он был очень молод и ни одна девушка еще не ожидала его.
   - Вы готовы? - тихо спросила она, и щеки ее залил румянец.  Вероятно,  то
же случилось и с Андреем - он почувствовал, что уши,  а  потом  и  все  лицо
наполнилось жаром.
   Андрей помнит, как они вышли из цирка. Здесь, у огромной красочной афиши,
она замедлила шаги:
   - Мне нужно направо. До свидания.
   - Если разрешите, я провожу вас,  -  тихо  сказал  он.  Девушка  опустила
голову:
   - Мои подружки давно ушли. Они направились вниз по улице Правда  Востока,
мимо ларьков Воскресенского рынка, вдоль длинного  деревянного  забора.  Шли
молча. Проходя мимо ресторана "Ташкент", Андрей вспомнил,  что  товарищи  по
команде предлагали отпраздновать здесь его победу.
   У театра имени  Свердлова  девушка  остановилась.  Осторожно  придерживая
цветы, она нагнулась и свободной рукой сняла туфлю, встряхнула  ее  и  вновь
надела.
   - Камешек попал.
   У Андрея мелькнула мысль, что нужно бы поддержать ее, помочь,  взять  под
руку. Но как на это решиться? : - Скажите, чемпион, у вас есть имя?
   Андрей смутился, догадавшись, что познакомиться им следовало  бы  гораздо
раньше, и робко назвал себя.
   - А мое имя Лейли, - она чуть коснулась его руки. Будем ждать трамвая?
   От ее спокойного тона, от ее невидимой улыбки все вокруг  стало  ясным  и
простым.  Андрей  осторожно  дотронулся   до   локтя   Лейли.   Девушка   не
сопротивлялась. Тогда, решившись, он взял ее  под  руку.  И  -  удивительно,
ничего не случилось, не разверзлась земля под ногами, не ударил гром. Андрей
облегченно вздохнул. Так они дошли до Ассакинской.
   - Мне сюда. - Лейли с некоторой тревогой посмотрела в глубь своей  улицы:
электрических фонарей здесь почти не было, а маленькие лампочки у  ворот  не
освещали улицу. На ней царил густой полумрак. У тротуара чуть слышно журчала
в арыке вода.
   - Скоро мы дойдем, - извинительным тоном сказала Лейли. - Я живу рядом  с
парком.
   Андрею стало жаль расставаться со  своей  спутницей,  он  замедлил  шаги.
Девушка с опаской оглядывалась по сторонам.
   - Тут ночью страшно, - тихо сказала она. - Я никогда не хожу одна...
   Андрей сильней прижал ее локоть. Почувствовав мышцы его рук, Лейли  гордо
выпрямилась: можно ли быть трусихой, когда идешь с таким юношей!
   Поровнявшись с массивной аркой парка, Андрей остановился:
   - Лейли, покажите мне ваш парк.
   - Парк? - переспросила оторопевшая девушка. - Сейчас? Но меня ждут дома.
   - Мы недолго, мы быстро.
   Андрей, волнуясь, ожидал ответа. Ему хотелось  удержать  около  себя  эту
девушку как можно дольше. Еще немного, хоть несколько минут.
   - Только посмотрим реку и вернемся, - доверчиво согласилась Лейли.
   В ночи  старый  парк  выглядел  удивительно  причудливо.  Южные  великаны
карагачи бросали мохнатые тени  на  узкие  дорожки.  На  темно-зеленом  фоне
вырисовывались светлые скульптурные группы. Они, словно  живые,  протягивали
руки.
   Лейли и Андрей миновали спортивную площадку, детский городок,  спустились
по широкой мраморной лестнице вниз к реке.
   ...Взгляд боксера скользнул поверх грязных,  заросших  и  усталых  лиц  и
уткнулся в дощатые стены вагона.  А  перед  его  глазами  мерцал  полумесяц,
отраженный в рябых волнах реки...
   Лейли молчала. Они сидели на берегу, на мягкой, чуть влажной, траве. Река
шумно несла свои воды.  Отраженный  в  ней  полумесяц  дрожал  и  становился
похожим на щербатую золотую подкову. А древние  корявые  ивы  склонили  свои
тонкие  длинные  ветки  к  неровным  берегам,  кое-где  касаясь   воды.   На
противоположном берегу, за железной оградой и  темными  силуэтами  деревьев,
возвышались корпуса Ташсельмаша. Из  длинных  труб  вместе  с  клубами  дыма
вылетали красные искры. Доносился ровный,  как  дыхание,  монотонный  рокот.
Завод работал, завод не знал отдыха.
   Лейли... это очень поэтичное нежное имя. Это красивое имя. Это  восточное
имя. Но мать у нее русская. Андрей закрыл глаза,  чтобы  еще  раз  вспомнить
полузабытый образ. У Лейли жгучие черные косы и светлые бирюзовые  глаза.  У
нее смуглые ноги и светлое с нежным румянцем лицо. Она  не  была  похожа  на
узбечку И все-таки она была  узбечкой.  Никогда  после  Андрей  не  встречал
такого удивительного сочетания красок. Но именно  это  и  делало  прекрасным
лицо Лейли.
   Что было потом? Потом  они  долго  сидели  рядом.  Это  был  единственный
лирический вечер в жизни Андрея. Но он понял это лишь много времени  спустя.
О чем же они говорили? Конечно, о боксе
   - Bы очень нервничали сегодня? - спросила Лейли.
   Андрей улыбнулся:
   - Что вы! Ведь бокс укрепляет нервную систему. Вам это кажется  странным?
А боксер, если хочет побеждать, должен иметь железное спокойствие... Знаете,
Лейли, когда человек  научится  быть  спокойным  в  бою,  он  всегда  сумеет
правильно оценить обстановку, найти верный путь к победе.
   Увлекшись, Андрей продолжал:
   - Боксер похож на шахматиста. На  каждый  удар  есть  защита,  на  каждую
комбинацию можно найти ответную. Правда, у шахматиста  на  обдумывание  хода
есть минуты, порой даже часы. А у боксера -  секунды,  иногда  десятые  доли
секунды...
   Когда Андрей остановился, чтобы перевести дух, Лейли кротко сказала:
   - Мне бы домой пора, Андрей.
   Бурзенко улыбнулся своим воспоминаниям. Вечер, который больше никогда  не
повторялся, он пров„л по-мальчишески наивно. Он не поцеловал Лейли, не обнял
девушку, от которой получал так часто письма вплоть до самого плена.
   Через неделю Андрея вызвали в военкомат. Он призывался на  действительную
службу. Когда же это было? Давно, около трех лет назад, в конце августа 1940
года.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Четвертые сутки пути, четвертые сутки мучений. Днем - жара  и  духота,  а
ночью - дрожащий свет осветительных ракет, топот кованых сапог  по  железной
крыше, стрельба из  автоматов.  И  при  каждом  выстреле  люди  вздрагивали,
прислушивались. Что там?
   Усману стало совсем плохо. Андрей делал все,  что  мог,  чтобы  облегчить
страдания друга. Вот и сейчас он вытер тыльной  стороной  ладони  вспотевший
лоб, слез с нар и осторожно взял на руки вялое тело Усмана. Переступая через
людей, лежащих на полу, он нес его к двери.
   - Ты что? Опять свой воздух отдаешь? -  узколицый  солдат  с  крючковатым
носом в изумлении покачал головой. - Ай-яй-яй... Себя береги, а этот  уже...
долго не протянет...
   Андрей так посмотрел на солдата, что тот сразу прикусил язык.
   Иван Иванович помог Андрею получше устроить Усмана возле  двери.  Туркмен
не мог сидеть, валился на бок. Андрею пришлось взять его  правой  рукой  под
мышки, а свободной левой вплотную  прислонить  голову  Усмана  к  щели.  Тот
очнулся, пришел в себя. Слабой рукой обнял  Андрея  за  шею  -  так  удобнее
сидеть.
   - Спасибо... - повторял он, - сог бол...
   Поезд вдруг начал тормозить. При каждом толчке голова туркмена  ударялась
о дверь. Бурзенко просунул свою ладонь  между  щекой  товарища  и  нагретыми
досками двери, смягчая удары. После нескольких толчков эшелон остановился. В
наступившей тишине раздались резкие команды конвоиров. Затем все стихло.
   В вагоне напряженное молчание.
   Проходит час, второй.
   С нар поднимается Пельцер и негромко предлагает:
   - Споем, что ли?
   Ему никто не отвечает.
   Со  стороны  паровоза  послышались  позвякиванье  кованых   каблуков   по
асфальту, отрывистые слова на немецком языке.
   - Идут!
   Все разом повернулись к Пельцеру:
   - Переводи...
   Старик долго прислушивался, прислонив ухо к дверной щели, и сообщил:
   - Будут выгружать.
   В дальнем углу кто-то ахнул. Матрос встал.
   - Причалили...
   Медленно тянулось время. Каждая минута казалась  вечностью.  Потом  снова
прозвучали команды, был слышан  лязг  открывающихся  дверей,  глухие  удары,
крики...
   - Ну, товарищи, -  сказал  Иван  Иванович,  -  готовьтесь  знакомиться  с
заграницей. Помните, вы - советские люди. Высоко несите это звание!
   Щелкнул замок, и с  грохотом  распахнулась  дверь.  В  лица  ударил  сноп
солнечного света. Яркой голубизной сияло небо. От пьянящей свежести  воздуха
закружилась голова...
   - Выходи!
   На товарную площадку высыпали заключенные.
   Андрей, придерживая Усмана, осторожно вышел из вагона.
   Как приятно стоять  на  земле!  Стоять,  ощущая  теплую  твердь,  ходить,
бегать, вдыхать полной грудью свежий воздух.
   Жмурясь от солнца, Бурзенко осмотрелся. Справа он увидел серое вокзальное
здание. Прямо в зелени  садов  поблескивали  красной  черепицей  островерхие
крыши домов. Слева тянулись массивные каменные склады. А  вокруг,  опоясывая
город, возвышались  горы.  Они  были  темно-зелеными.  Покатые  вершины  их,
покрытые хвойным лесом, казались Андрею похожими на спины дикобразов.
   "Все чужое, незнакомое. Вот она, Германия,  -  подумал  Андрей,  -  здесь
родились и выросли те, кто с огнем и смертью пришел в нашу страну. Вот  она,
родина извергов, логово врага!"
   Заключенных выстроили. Пересчитали.
   Немецкий офицер,  гладко  выбритый,  розовый,  в  чистом  сером  мундире,
чертыхнулся и полез в вагон.  Но  сейчас  же  выскочил  назад,  зажимая  нос
платком.
   - Русишие швайн! - выругался он и приказал вынести трупы.
   Рыжий ефрейтор с квадратным подбор