Когда Андрей и -Усман подползли к ней,
оказалось, что она автоматическая.
   - Пошли назад, - шепнул Андрей.
   - Постой, -  Усман  вытащил  из  кармана  железный  костыль,  который  он
подобрал на откосе. - Давай куда-нибудь? А?
   Андрей посмотрел на костыль, на развилку дороги и подумал:  "Может  быть,
все-таки удастся?"
   Лежа на земле, они с Усманом вогнали костыль в стрелку и натискали в  нее
камней. Потом Усман насыпал пригоршнями в автоматический механизм песок.
   Оглядываясь, осторожно поползли назад. Было до боли  обидно,  что  ничего
серьезного не сделали. Сюда бы мину!
   Уверенности в том, что  стрелка  испорчена,  не  было.  И  действительно,
появившийся вскоре  поезд  прогромыхал  через  разъезд.  Андрей  и  Усман  с
замиранием сердца прислушивались к стуку колес. Потом уныло опустили головы:
не вышло! Ефим Семенович ругал их за бессмысленный риск.
   - Ничего  путного  не  сделали,  а  загубить  себя  в  два  счета  могли.
Мальчишки!
   Но костыль все же "сработал". Состав, который стоял на  разъезде,  пыхтя,
тронулся в путь. И  не  успел  он  набрать  скорость,  как  послышался  лязг
буферов, грохот, скрежет железа...
   Беглецы взволнованно вслушивались.
   Усман, сбегавший на разведку, радостно сообщил:
   - Паровоз передними колесами сошел с рельсов и прочно "сел" на землю.  Он
наклонился набок, как верблюд... Молодец, Андрей. Инженер!
   Друзья поспешно уходили.
   Дни  складывались  в  недели.  Позади  сотни  километров,  пройденные  по
фашистской Германии ночами. Сотни километров тяжелого и голодного похода.
   Однажды они увидели впереди сверкающую в лунном  свете  серебряную  ленту
реки. В воздухе повеяло прохладой, пахло илом и рыбой.
   Ефим Семенович снял фетровую шляпу, взятую в кладовке какого-то бауэра, и
долго смотрел вперед:
   - Одер...
   - Одер... - повторил Усман.
   Андрей покосился на потрескавшиеся  от  ходьбы  ступни  и,  ни  слова  не
сказав, зашагал вперед. За рекой должны быть польские леса.
   Сохраняя осторожность, беглецы  подошли  к  реке.  Тут  было  значительно
холоднее. Старая, потрепанная одежда, которую они "реквизировали" из чуланов
и сараев, согревала плохо. Но в душе радостно и тепло. Дошли!
   Ефим Семенович отправился на разведку.  Он  долго  блуждал  в  прибрежной
полосе, обследовал дороги, искал возможности переправы.
   Вернулся  он  почти  утром.  По  его  лицу  Андрей  и  Усман  догадались:
неприятные вести. Ефим Семенович сел на землю и грустно улыбнулся:
   - Ошиблись мы... Это не Одер...
   Усман и Андрей даже привстали.
   - Это Эльба... До Польши еще далеко...
   В этот же день Андрей и его товарищи  стали  жертвой  облавы.  Толпа  так
называемых "цивильных" немцев  совместно  с  членами  фашистской  молодежной
организации "Гитлерюнген" и полицией усердно прочесывала лес. Поимка  беглых
пленников приносила немалый доход: за каждого пойманного  русского  немецкая
комендатура выплачивала по триста марок. Это солидная сумма.
   Более трех часов удавалось ускользать от  ярых  преследователей.  Беглецы
много раз слышали почти рядом  голоса,  издали  видели  полицейского.  Может
быть, и прошли бы немцы стороной, не будь  с  ними  собак.  Одна  из  них  и
наткнулась на Андрея.  Не  успел  Бурзенко  вскочить,  как  овчарка  с  лаем
бросилась на него...
   Сопротивляться было бесполезно. Ефим Семенович едва успел выбросить нож.
   Избитых,  закованных  в  ручные  Кандалы,  их  доставили  в  Дрезден,   в
гестаповскую тюрьму.
   Снова плен, снова все повторяется сначала.  Только  на  этот  раз  Андрею
пришлось познакомиться с гестаповским конвейером, с камерой пыток.
   В просторном подвале сыро и сумрачно. Но едва  Андрей  перешагнул  порог,
как вспыхнули два прожектора. Свет на мгновенье ослепил глаза.
   - Ну как, господин русский, вы уже подумали? Перед Андреем стоял грузный,
мордастый гестаповец. Его огромный живот был стянут лакированным ремнем.
   - У вас имелось время на размышление. Жизнь человеку дается  только  один
раз, - сказал гестаповец вкрадчивым голосом.  -  Да.  Один  раз,  а  вы  так
молоды! Мне вас жаль, - он говорил на русском языке, без  акцента.  -  Когда
вас сбросили? В какой район? Мы здесь одни, и о  вашем  признании  никто  не
узнает. Клянусь  вам.  Скажите,  какое  вам  дали  задание,  назовите  явки.
Несколько слов - и ваша жизнь спасена.
   Андрей молчал. Пусть гады думают, что  он  не  беглец  из  концлагеря,  а
разведчик. Все равно и тех и тех убивают...
   - Ну что ж, не хотите по-хорошему,  начнем  по-плохому,  -  и  гестаповец
кивнул головой.
   И началось. Два рослых гитлеровца били Андрея палками.  Потом  вылили  на
него ведро воды. Когда он, шатаясь, поднялся, на него снова  обрушился  град
ударов.
   Потом ему выкручивали руки, рвали  волосы,  прижигали  тело  раскаленными
железными прутьями.
   - Будешь говорить? Андрей молчал.
   Гестаповец открыл  портсигар,  закурил.  Выпуская  голубые  кольца  дыма,
медленно произнес:
   - Жизнь, видимо, вам недорога. Ну, что ж. Мы вас расстреляем.
   И отдал какую-то команду по-немецки. Два палача поставили Бурзенко  лицом
к стене. Перед Андреем был толстый деревянный щит, весь пробитый пулями.  На
цементном полу виднелись следы несмытой крови...  Бурзенко  почувствовал  на
затылке холодное прикосновение пистолета. Он не мог видеть,  что  гитлеровец
поднял второй пистолет и выстрелил вверх.  В  ту  же  секунду  палач  ударил
Андрея палкой по голове...
   Когда он пришел в себя  и  открыл  глаза,  то  не  сразу  сообразил,  где
находится. В радуге мерцающих огней  увидел  одутловатое  лицо  следователя.
Гестаповец что-то говорил улыбаясь. Андрей напрягал память: где  он?  Что  с
ним происходит? В ушах  глухой  шум.  Сквозь  этот  шум  откуда-то  издалека
донеслись слова:
   - Ты теперь на том свете... Да. Но и там есть немцы...  Тебе  от  них  не
уйти.
   Что было потом, Андрей не помнит.
   Очнулся он от страшного крика. Что это?.. Перед  его  лицом  два  фашиста
двигаются вверх ногами и кого-то бьют. Почему они вверх ногами? Нет, это  не
они, а он, Андрей, находится вверх ногами. Именно он. Его привязали за  ноги
к потолку. А руки, скрученные за спиной, оттягивают пудовые гири...
   А кто кричит? Знакомый, очень знакомый голос. Это... это... Усман! Бедный
Усман... Да, Усман, терпи, Усман! Стисни зубы и молчи, Усман!..
   Усмана, так же как и Андрея, подвесили за ноги и били палками по ребрам.
   Десять дней  и  десять  ночей  длился  кошмар,  этот  страшный  сон,  это
существование на грани жизни и смерти. Их били, ослепляли  светом,  дразнили
едой, пытали током, уговаривали и шантажировали. Пытали  по  одному  и  всех
троих вместе, по очереди на глазах друг друга  и  одновременно.  Но  никакие
пытки не смогли заставить их говорить.
   Особенно сильно пытали Ефима Семеновича. Фашисты переломали ему кости рук
и ног. Он лежал  неподвижно.  Силы  покидали  его.  Темные  глаза  поблекли,
ввалились. Опухшее лицо в кровоподтеках и синяках.  Крупные  мясистые  губы,
покрытые  темным  налетом,  местами  потрескались.  И  эти  зап„кшиеся  губы
шептали:
   - Усман, это ты плачешь? Стисни зубы и  молчи.  Молчи  и  запоминай.  Все
запоминай. Придет час расплаты! Скоро придет!
   Медленно наступал рассвет. За окном, за решеткой,  началось  утро.  Усман
размазал кулаком влагу под глазами:
   - Я буду молчать. Буду молчать.
   - Вот так, - прошептал майор.
   В камере стало  тихо.  Андрей  задремал.  Но  не  надолго.  Его  разбудил
необычный хриплый голос Ефима Семеновича.
   - Передайте в  штаб  армии...  задание  выполнено...  Он  приподнялся  на
локтях, глаза лихорадочно блестели.
   - Прощайте...
   Андрей и Усман бросились к  другу.  Усман  взял  большую  руку  майора  и
прижался щекой к ней:
   - Ефим Семенович, не надо... Скоро солнце взойдет...  Мы  будем  на  него
смотреть...
   Серый квадрат неба в маленьком окне,  перечеркнутый  железными  прутьями,
постепенно становился розовым, потом красным. Красным,  как  кровь,  которая
вытекала изо рта Ефима Семеновича, красным, как знамя, под которым  он  жил,
сражался и умер.
   Тело майора два дня находилось в камере. А на третий, на рассвете,  вошли
солдаты и куда-то  повезли  Андрея  и  Усмана.  Они  обнялись  на  прощанье,
поцеловались.
   Но  их  не  расстреляли,  а  привезли  на  станцию.  Там  к  ним  подвели
подполковника  Ивана  Ивановича  Смирнова,   которого   сопровождал   конвой
гестаповцев, одетых в штатское. Троих пленников втолкнули в товарный  вагон,
переполненный заключенными. К вечеру Усман занемог.

   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   - Да-с, богатства Каспийского моря неисчислимы. Ни в одном водоеме  нашей
планеты нет ни такого разнообразия, ни такого  количества  осетровых.  И  по
улову рыбы, особенно  ценнейших  осетровых  пород,  Каспий  занимает  первое
место...
   - Разрешите, Петр Евграфович, спросить?
   - Пожалуйста, пожалуйста.
   - Вот вы говорите, что нынче ловля на Каспии  самая  большая  в  мире,  -
коренастый заключенный встал, словно  в  школе,  с  трудом  подбирая  слова,
спросил: - А как же дальше будет? При такой ловле вскорости ни одной рыбины,
осетрины то есть, вовсе не останется...
   - Замечательный  вопрос!  Это,  мои  молодые  друзья,  вопрос,  достойный
хорошего хозяина... Давайте заглянем в будущее.
   Петр Евграфович снял очки, протер полою полосатой куртки  и  водрузил  на
место с таким видом, словно действительно намеревался рассмотреть будущее  с
их помощью.
   - Улов рыбы при современной  технике  ежегодно  составляет  всего-навсего
десять процентов. Да-с, молодой человек, десять  процентов.  Из  каждых  ста
осетров вылавливается только десять, а остальные растут и умножают  народное
богатство.  Каспий  -  это  наша  бездонная  кладовая,   наши   неисчислимые
сокровища. И этим сокровищам угрожает опасность.
   Профессор сделал многозначительную паузу.
   - Каспий мелеет! И мелеет катастрофически быстро. Вот цифры. Вдумайтесь в
них. В 1925 году уровень воды в Каспийском море  был  ниже  уровня  мирового
океана на двадцать пять  метров  за  многие  тысячелетия.  Это  значит,  что
ежегодно море мелело на ничтожные доли миллиметра. Да. друзья мои.  Если  бы
такие темпы обмеления сохранялись, нам с вами не о чем было бы горевать.  Но
в наш  век  понижение  уровня  Каспия  резко  возросло.  В  настоящее  время
понижение составляет уже двадцать шесть и три десятых метра. За какие-нибудь
восемнадцать  лет,  прошедшие  с   1925   года,   уровень   воды   понизился
приблизительно на полтора метра. Это уже опасность, это катастрофа! Ежегодно
море стало понижаться почти на семь сантиметров! Это непомерно много.  Да-с.
Это беля. Страшная беда. Очертания берегов принимают другие формы. Там,  где
недавно был залив Комсомолец, сегодня обнажается дно,  а  завтра  образуются
песчаные барханы. Остров Челикен превращается  в  полуостров.  А  Гурьев  из
морского и портового города становится сухопутным, море  уходит  от  него!..
Далее. Начинает пересыхать и дельта Волги, она мелеет. А ведь именно  здесь,
в многочисленных рукавах и заводях, нерестуют ценные  породы  рыб,  начинают
жизнь будущие осетры и белуги!
   Рассказ  профессора   захватил   узников.   Проблема   Каспийского   моря
взволновала и  их.  Слушая  ученого,  они  забывали  о  своем  положении,  о
непрерывно терзавшем их голоде, о пулеметных вышках, об охранниках...
   - Петр Евграфович, растолкуйте,  пожалуйста,  -  попросил  Пархоменко,  -
почему же море вдруг стало так убывать, словно в дне затычку вытащили?
   Профессор видел, что вопрос, заданный Иваном  Пархоменко,  волнует  всех.
Может быть, проблемой Каспия, которой он посвятил долгие годы  своей  жизни,
будет заниматься кто-нибудь из этих молодых людей?
   - Над этим вопросом, друзья мои, задумались многие  ученые.  Они  провели
различные  научные  исследования,  изучили  процессы  испарения  с   морской
поверхности и подсчитали количество поступающей в море воды. Тут-то и  нашли
отгадку. Наши реки: Волга, Урал, Эмба, Кура и Терек, - а также дожди  и  все
подземные ключи приносили много лет назад  Каспию  более  четырехсот  десяти
миллиардов кубометров воды в  год,  а  сейчас  в  Каспийское  море  ежегодно
вливается всего четыреста миллиардов кубометров.
   Испарение же  с  поверхности  Каспия  составляет  четыреста  четырнадцать
миллиардов кубометров. Как видите, друзья  мои,  расход  значительно  больше
прихода. В этом и заключается главная причина катастрофы.  Каспийскому  морю
не хватает воды!  Оно  задыхается  от  жажды!  Море,  которое  тысячелетиями
кормило и одевало целые народы,  сегодня  с  надеждой  обращается  к  людям.
Огромное море может превратиться в небольшое соленое  озеро;  Такие  примеры
уже есть. Соленое озеро Чад в  Африке  когда-то  было,  как  и  наш  Каспий,
величавым морем. Да-с, молодые мои друзья, Каспий взывает  о  помощи,  и  мы
должны ему помочь...
   Пархоменко встает. Хотелось бы послушать дальше, но надо идти. Сегодня  у
него очередная встреча с Михаилом Левшенковым. Они видятся по  воскресеньям.
Напрягая до предела слух, Иван  будет  жадно  впитывать  новости.  Сдерживая
волнение, тихим, ровным голосом Левшенков сообщит такое, от чего захватывает
дух и радостно бьется сердце. Он перескажет последние известия  о  положении
на Восточном фронте. И сегодня  же  вечером,  после  многочасовой  проверки,
когда узники доберутся до своих постелей, Иван  поведает  об  этих  новостях
своим самым верным друзьям. А они завтра в каменоломне  передадут  сообщение
надежным товарищам, а те, в свою очередь, понесут информацию дальше. Правда,
которую так старательно стремятся фашисты скрыть от тысяч  своих  пленников,
передается из уст в уста, проходит по всем баракам от человека  к  человеку,
зажигая сердца. И пышные официальные заявления  гитлеровской  пропаганды  об
"эластичной  обороне",  "о  преднамеренном  выравнивании  линии  фронта"  не
разобьют, а подтвердят правдивость тайных сообщений: наши наступают!
   Иван шел  к  прачечной,  где  обычно  встречался  с  Лев-шенковым.  Возле
двенадцатого блока он увидел большую группу зеленых. Староста лагеря  бандит
Олесс давал какие-то указания уголовникам и вручал каждому из них боксерские
перчатки. "С жиру  бесятся,  сволочуги,  -  подумал  Иван,  обходя  бандитов
стороною, - ишь, боксом развлекаются!"
   Зеленые не обратили внимания на Пархоменко.
   - У тебя напарники надежные? - обратился Олесс к Трумпфу.
   - Что надо. Настоящие буйволы, - похвастался бандит. - Закатят  в  лоб  -
сразу гроб заказывай!
   - С этим не торопитесь, - напутствовал Олесс. - Обрабатывать так, чтобы в
крематорий попадали  только  после  нескольких  сеансов.  Густ  сказал,  что
платить будут только за чистую работу. Ясно?
   Бандиты  большими  группами  направились  к  блокам,   в   которых   жили
политические.
   Трумпф со своими "буйволами" поспешил в Малый  лагерь.  Переступив  порог
шестьдесят второго карантинного блока, он осклабился:  в  передней  половине
блока у широкого  стола  собрались  политические.  Они  внимательно  слушали
какого-то пожилого, очень исхудавшего узника в роговых очках.
   Трумпф секунду помедлил. "Буйволы" столпились вокруг  него.  Политические
даже не повернулись, не обратили внимания на вошедших.
   "Так, очкастый пропаганду разводит, - решил Трумпф. - Я  пришел  в  самый
раз!"
   Бандит двинулся вперед, к столу, расталкивая заключенных,  словно  камыш.
"Буйволы" угрожающе следовали за ним.
   Петр Евграфович повернулся к вошедшим и строго сказал Трумпфу:
   - Я вас слушаю, молодой человек.
   Трумпф смерил щуплого длинного профессора уничтожающим  взглядом.  Такому
дай щелчок - и двадцать марок в кармане!.. Но, вспомнив наставления  Олесса,
бандит чертыхнулся. "Чтоб только  после  нескольких  сеансов..."  Пусть  сам
попробует бить таких доходяг, да так, чтоб сразу не дохли как мухи!
   Зеленый бросил ученому боксерские перчатки. Тот с удивлением посмотрел на
них.  Что  это?  Подарок?  Петр  Евграфович  был  готов   произнести   слова
благодарности и отказаться от подарка. Но бандит грубо бросил:
   - Одевай на лапы.
   Петр Евграфович вежливо отодвинул перчатки:
   - Благодарю вас. И могу жить, как все, без перчаток... Да-с.
   - Одевай, тебе говорят!
   - Я вас, молодой человек, не понимаю. Зачем?
   - Сейчас узнаешь! - прорычал Трумпф, натягивая на поросшие рыжей  шерстью
ручищи упругие рукавицы. - Мы посмотрим, как твой большевистский дух поможет
тебе драться.
   - Драться?! - профессор часто заморгал. - Драться?!
   - Не тронь профессора! - перед Трумпфом встали  два  политических.  -  Не
тронь профессора!
   Бандит широко размахнулся и ударил того, который был выше ростом.
   В  блоке  началась  свалка.  Она   продолжалась   недолго.   Преимущество
тренированных "буйволов" было очевидным. Они в  несколько  минут  разбросали
политических, бросившихся на выручку Петру Евграфовичу.
   Трумпф трижды приподнимал профессора и  каждый  раз  целил  в  лоб.  Там,
полагал бандит, кость твердая, и  с  первого  сеанса  активист  еще  дух  не
испустит.
   - Тайм! - остановил Трумпф "буйволов". - В первом раунде  чистая  победа!
Айда дальше!
   Возбужденные первым успехом негодяи направились в другой конец лагеря,  к
французам. Там они тоже рассчитывали на легкую победу. К тому же Трумпф знал
в лицо французских активистов. Сейчас они познакомятся с его кулаками!
   Но второй раунд не состоялся.
   У французов зверствовали  сами  эсэсовцы.  Блокфюрер  Отто,  по  прозвищу
Пастух, и его дружок  эсэсовец  Корштадт  "обрабатывали"  двух  священников.
Корштадт сорвал сутану с Лелуара,  доктора  богословия,  и,  смеясь,  топтал
сапогами молитвенник:
   - Свинья! Вот тебе, вот!
   Лелуар, с огромным синяком под глазом, грустно повторял:
   - Бог все видит! Он этого не простит.
   Эсэсовец подскочил к священнослужителю, сорвал у него  с  груди  крест  и
швырнул его на землю:
   -  Старая  свинья!  Тебя  надо  к  стенке!  Служил,  собака,  партизанам,
благословлял их! Вот твоему кресту! Вот твоему молитвеннику!
   Доктора богословия Лелуара,  профессора  истории  религии  Антверпенского
университета, фашисты считали опаснейшим политическим преступником:  он  был
священником  в  партизанском  отряде  французского  движения  Сопротивления.
Лелуара  приговорили  к  смерти,  но  потом   казнь   заменили   пожизненным
заключением в Бу-хенвальде.
   Пастух, избивая палкой аббата Энока, заставил  его  встать  на  колени  и
держать в каждой руке по кирпичу.
   - А теперь, плешивая собака, кричи: "Христа не существует!" -  приказывал
Пастух. - Кричи:  "Христа  не  существует!  Единственный  повелитель  -  это
Гитлер!"
   Аббат Энок, полуприкрыв глаза, мысленно обращался к богу.
   - Кричи, плешивая собака, "Христа не существует! Единственный  повелитель
- это Гитлер!"
   По лицу аббата текли слезы и кровь. А Пастух все взмахивал палкой.
   Трумпф и его "буйволы" с интересом наблюдали за работой эсэсовцев.
   - Герр блокфюрер, вы по ребрам его, по ребрам! - посоветовал Трумпф. - Он
тогда сразу запоет!
   Видя, что Пастух  не  обратил  на  него  ни  малейшего  внимания,  Трумпф
повернулся к выходу:
   - Айда в двадцать пятый. Там русские политики.
   "Буйволы" поспешили за вожаком.
   Идея Коха претворялась в жизнь. Бандиты старались вовсю, каждый стремился
заработать.  Отъявленные  головорезы,  среди  которых  находились  и  бывшие
боксеры-профессионалы, "культурно" избивали политических активистов.
   Очередное массовое издевательство над истощенными и едва державшимися  на
ногах  заключенными  проходило,  по   мнению   Олесса,   успешно.   Избиения
устраивались обычно вечером, после проверки,  до  отбоя  или  по  воскресным
дням. Два-три здоровяка  в  сопровождении  лагерных  полицейских  и  веселых
дружков  вваливались  в  барак  и  вызывали   активистов.   Прятаться   было
бесполезно. И никто не мог за них заступиться. Все  делалось  в  в