еугольником.
   Андрей и его товарищи насторожились. Ни того, ни другого  они  не  знали.
Что привело их в такой поздний час?
   Полицейский подошел к Андрею и спросил:
   - Ты знаешь этого человека?
   Бурзенко отрицательно покачал головой.
   - Нет, впервые вижу.
   - Он шел к эсэсовцам, - полицейский понизил голос, - сообщить им,  что  у
вас в бараке прячутся комитетчики, которых ищут. Он заглядывал в окно и даже
видел, куда вы их спрятали.
   Андрей растерялся. Кто этот узник в форме полицейского? Говорит на чистом
русском языке. Но русский ли он? Не провокация ли это?
   Товарищи Бурзенко напряженно следили за разговором,  готовые  по  первому
сигналу ринуться на полицая.
   Боксер поискал глазами Мищенко. Тот уже спешил к ним  и  издали  улыбался
полицейскому. Бурзенко облегченно вздохнул: значит, свой.
   Полицейский сказал:
   - Друзья, этот тип - шпион. Он выследил вас и направлялся к эсэсовцам.  Я
схватил его и, под предлогом уточнения, привел к вам.
   Доносчика уничтожили. Андрей не спал  до  утра.  Мучили  сомнения:  успел
шпион сказать кому-нибудь о тайне или нет?

   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

   Солнечный апрельский день. От земли поднимается белый  дымок.  В  воздухе
стоит запах прелой прошлогодней листвы  и  первой  зелени.  Весна  в  полном
разгаре. Почки на деревьях набухают и лопаются, протягивая к солнцу  зеленые
клейкие листочки - знамена  жизни/Трава  тонкими  острыми  пиками  пробивает
асфальт, протискивается между камней. Все живое стремится к теплу, к солнцу,
все наполнено великой энергией жизни. И пятьдесят тысяч людей, заключенных в
огромном мешке из бетона и колючей проволоки, хотят жить! Жить во что бы  то
ни стало! Свобода, о которой мечтали долгие годы,  свобода  во  имя  которой
отдавали жизни в гестаповских тюрьмах, которой бредили умирающие от голода и
побоев, эта радостная и солнечная  свобода  казалась  такой  близкой,  такой
доступной! Она  рядом.  Она  протягивает  мученикам  свои  руки,  раскрывает
ласково объятия.
   В сырых и полутемных бараках Бухенвальда впервые за  многие  годы  мук  и
страданий узники  говорили  не  о  прошлом,  говорили  о  будущем.  Жили  не
воспоминаниями, а мечтами. Каждый  мысленно  устремлялся  далеко  вперед,  в
свободное завтра.
   - А что, парни, наверное, войн больше не будет, - мечтательно сказал  чех
Владек. - Повесим Гитлера, уничтожим фашистских гадов - и на земле  наступит
мир. Ведь это будет! Да!
   Узники сидят в той половине барака, которая считается столовой, за  грубо
сколоченными столами. Завтрак давно съели, чашки убрали в шкаф. Но никто  не
встает со своего места.
   -  Нас  отпугивали  коммунизмом,  Советами,  -  рассуждал  Курт  Гарденг,
белокурый,  широколицый  баварец,  -   засорили   нам   мозги   пропагандой:
"Коммунисты  хотят  захватить  весь  мир!   Мы,   немцы,   культурнейшая   и
просвещеннейшая нация, сумеем обуздать зарвавшихся коммунистов!"
   - Еще бы! - заметил Андрей.  -  Теперь  весь  мир  знает  про  фашистскую
"культуру". Миллионы людей на своей шкуре ее попробовали.
   -  Гитлер  вас  крепко  напропагандировал,  -  вставил  Сергей   Кононов,
пограничник, высокий и худой, - в первые дни войны никак мы фрицев,  немцев,
то есть, понять не могли. Сколько раз, бывало, перебьем  офицеров  и  кричим
солдатам по-немецки: "Братишки,  бей  буржуев!"  Думали:  солдат  -  человек
подневольный. Когда  нет  офицеров,  он  классовую  сознательность  проявить
должен. Мы только к ним с открытой душой, а они - как жахнут  из  автоматов!
Сколько добрых пограничников так зазря и погибло...
   - Если останемся живы, клянусь тебе, Андрэ, что ни  я,  ни  мои  дети  не
станут воевать с Россией, - Курт решительно положил  свою  ладонь  на  кулак
Андрея. - Никогда!
   - Мы хорошо здесь узнали друг друга и много поняли, -  сказал  Владек  и,
улыбаясь, предложил: - Приезжайте все в Прагу ко мне в гости! И ты,  Андрей,
и ты, Курт!
   - Нет, нет! - энергично жестикулируя, вскочил Курт. - Сначала  к  нам,  в
Берлин! Так будет справедливо. Вы узнали о немцах пока самое плохое.  Но  мы
сделаем все, чтоб показать вам и самое хорошее. Я не успокоюсь, пока  каждый
из вас здесь, в концлагере,  за  этим  столом,  не  даст  мне  свое  твердое
обещание!
   Эта дружеская беседа была прервана голосом дежурного эсэсовца:
   - Всем старостам бараков немедленно явиться к воротам.
   Через несколько минут семьдесят блоковых выстроились  перед  канцелярией.
Вышел лагерфюрер Шуберт:
   - По распоряжению рейхсфюрера СС Гиммлера лагерь надлежит эвакуировать  в
Дахау. К двенадцати часам  заключенным  выстроиться  на  площади  с  личными
вещами. До Веймара все пойдут пешком, а  там  погрузятся  в  вагоны.  Идите,
готовьте свои бараки. Вы должны  быть  благодарны!  Это  ваше  счастье,  что
лагерь эвакуируется!
   Черная  тень   смерти   нависла   над   Бухенвальдом.   Интернациональный
антифашистский центр единодушно вынес решение: на площадь не выходить.
   Напрасно гремели репродукторы. В намеченное комендантом время на  площадь
никто не вышел. Было ясно:  нацисты  хотят  собрать  всех  в  одну  колонну,
вывести из лагеря и уничтожить.
   Еще и еще раз передавался приказ коменданта. Но ему никто не повиновался.
В Бухенвальде стояла гробовая тишина. Казалось, лагерь пуст.
   Андрей шагал по блоку и напряженно думал. Как же так?  Почему  подпольный
центр ничего не предпринимает? Почему не  раздают  оружие?  Почему  не  дают
сигнала о восстании? Чего ждать?
   - В лагере эсэсовцы! Мотоциклисты! - сообщили наблюдатели.
   И как бы в подтверждение этих слов раздались автоматные очереди.  Видимо,
нацисты решили оружием заставить узников подчиниться приказу коменданта.
   Мищенко закрыл дверь:
   - Тащи стол к дверям! Баррикадируй!
   У входа в блок быстро выросла гора различных предметов. Войти через двери
стало невозможным.
   Из других бараков слышались вопли  узников,  шум  мотоциклетных  моторов,
грохот автоматов.
   В  лагерь  вошли  все  блокфюреры,  более  восьмисот  эсэсовцов  и  толпа
фольксдойчей - немецких ополченцев. Пьяные, вооруженные до зубов, они  стали
выгонять узников на площадь. Группа гитлеровцев подошла  к  49-му  бараку  -
большому  двухэтажному  каменному  зданию.  Окружив  барак,  эсэсовцы   дали
несколько очередей из автоматов по  окнам  и  крыше.  Часть  пуль,  отскочив
рикошетом от стен, кого-то ранила, кого-то убила. В бараке поднялась паника.
Заключенные - их было около восьмисот - ринулись к выходу, к узкой  наружной
лестнице. Началась давка.  На  лестнице  образовался  поток  из  живых  тел,
который катился вниз. В дверях возникла пробка.  Лестница  не  имела  перил.
Люди срывались, летели вниз, разбиваясь насмерть.
   Обезумевшие от страха узники с  перекошенными  лицами  бегут  на  главную
площадь. Паника охватила  лагерь.  Над  Бухенвальдом  стояли  вопли,  стоны,
стрельба.
   Нацисты сунулись и в сорок второй блок.  Дверь  содрогалась  под  ударами
прикладов, но не открывалась. Лезть в окна эсэсовцы не отважились.
   - Андрей! - Мищенко рванул Бурзенко за руку. - Ложись!
   Едва боксер бросился на пол, как автоматная очередь прошила пулями  нары,
возле которых он стоял. Бурзенко с  благодарностью  посмотрел  на  товарища.
Эсэсовцы дали несколько очередей по окнам. Зазвенели стекла.
   В разбитые окна полезли  немецкие  ополченцы.  У  них  на  рукавах  белые
отличительные повязки. Не успели узники оглянуться, как в блок ворвалось  не
менее сорока фольксдойчей. Они с  дикими  ругательствами  ринулись  избивать
заключенных.
   Беззащитные люди метались по бараку, лезли под нары. Ополченцы  дубинками
выгоняли их, сбрасывали с трехъярусных нар. На полу появились лужи крови.
   Фольксдойчи разбросали баррикаду и, распахнув  дверь,  стали  выбрасывать
узников.
   Все это произошло так неожиданно, что фашистам не  оказали  сопротивления
даже подпольщики. Но вскоре они пришли в себя.
   - Бей гадов! - крикнул  Андрей  и,  не  ожидая  команды  Мищенко,  первым
бросился на ополченцев.
   Началась свалка. На помощь Андрею кинулись все. Били фольксдойчев кто чем
мог. Численное превосходство было на стороне узников.
   Ополченцы, не  ожидавшие  отпора,  сначала  растерялись,  а  потом  стали
удирать. Упавшие молили о пощаде. Но их не слушали.
   - Нам все равно погибать! Пока  эсэсовцы  подоспеют,  мы  с  вами,  гады,
разделаемся!
   Заключенные, словно по  команде,  стали  возвращаться  в  барак.  Пожилой
болгарин, с разбитой головой, полз на животе и кричал:
   - Держитесь за русских! Они спасут нас!
   Во  время  этой  эсэсовской  вылазки  минометы,  скорострельные  пушки  и
крупнокалиберные пулеметы были в любую минуту  готовы  обрушить  на  узников
смертоносный огонь.
   Большая группа подпольщиков попала на  площадь,  и  ее  могли  угнать  из
лагеря.  Надо  было  спасать  их.  Командир  подпольной  автороты  из  сорок
четвертого блока  Вениамин  Шелоков  пробрался  в  портняжную  мастерскую  и
заготовил несколько десятков белых повязок. Несколько отчаянных  смельчаков,
надев их на рукава, отправились  на  площадь.  Громко  ругаясь,  расталкивая
встречных и поперечных, они стали уводить своих товарищей  -  "конвоировать"
их в безопасное место. Эсэсовцы принимали подпольщиков за своих помощников.
   Добрая треть тех, кого силой  эсэсовцы  с  трудом  выгнали  из  блоков  и
собрали на площади, были переправлены назад в бараки.
   Все же около пяти тысяч узников вывели из лагеря и по  дороге  к  Веймару
расстреляли.
   Ночью лагерь усиленно патрулировался охраной и ополченцами.  То  там,  то
здесь раздавались одиночные выстрелы.
   На рассвете в  барак  пробрался  Николай  Кюнг  с  группой  помощников  -
крепкими, волевыми ребятами. Они увели лидеров, которые все эти дни  жили  в
подполье. Андрей и Мищенко вздохнули свободней. Огромная тяжесть свалилась с
их плеч.

   ГЛАВА СОРОКОВАЯ

   Одиннадцатого апреля  1945  года  борьба  заключенных  за  срыв  массовой
эвакуации достигла высшей  точки.  Всю  ночь  в  одном  из  помещений  блока
патологии заседал штаб  восстания,  возглавляемый  Смирновым.  На  заседании
присутствовал Вальтер Бартель, а также руководители  различных  национальных
групп. Подпольщикам  удалось  узнать,  что  в  пять  часов  вечера  начнется
уничтожение узников. С фронта  подошли  новые  части.  Огневая  мощь  охраны
выросла в несколько раз. Бухенвальдцам оставалось безропотно ждать расстрела
или умереть в бою.
   После заседания Смирнов нашел Андрея и протянул  ему  новенький  немецкий
пистолет.
   - Спасибо тебе от всей организации. А это - подарок от меня.
   Андрей радостно схватил пистолет.
   - А сейчас, - сказал Иван Иванович, - срочно приведи ко мне Соколовского.
Надо готовить походный госпиталь,

   * * *

   Время тянулось томительно  медленно.  В  два  часа  дня  в  барак  вбежал
запыхавшийся связной и передал Мищенко листок бумаги.
   - Друзья, внимание! - Алексей поднял руку. - К нам обращается  подпольный
центр Бухенвальда! - Он развернул листок и стал громко читать.
   - "Товарищи! Фашистская Германия, потрясшая мир  чудовищными  зверствами,
под мощными ударами Советской Армии и союзных войск рушится по частям.  Вена
окружена, войска Советской Армии наступают на Берлин. Союзники  -  в  сорока
километрах от Ганновера, взяты Зуль, Гота, идет борьба за Эрфурт.
   Кровавый фашизм,  окончательно  озверевший  от  предчувствия  собственной
гибели,  в  предсмертных  судорогах  пытается   уничтожить   нас.   Русскому
военно-политическому центру достоверно известно, что уничтожение Бухенвальда
назначено на семнадцать часов одиннадцатого апреля.
   Но дни  фашизма  сочтены.  Настал  долгожданный  час  расплаты!  Свобода,
которую ждали годами, близка!
   Товарищи! Командир подпольной армии советских военнопленных  дал  приказ:
сегодня в пятнадцать часов, опережая врага, начать вооруженное восстание.
   Все, как один, на борьбу за освобождение! Смерть фашистским зверям!
   Будь проклят тот, кто в эти решительные минуты, забыв свой долг,  спасует
в последней и беспощадной борьбе.
   Да здравствует свобода!"
   Тишину разорвали пулеметные и автоматные очереди. Эсэсовцы с вышек начали
обстреливать группы заключенных. Бойцы подпольной армии перебегают от угла к
углу, стремятся к седьмому и восьмому бараку, к умывальне  Малого  лагеря  и
возвращаются назад с завернутыми в одеяло  винтовками.  Из  карманов  торчат
рукоятки пистолетов и ручки самодельных гранат. Лагерь  пришел  в  движение.
Каждый вооружался чем мог: куском железа, палкой, камнем.
   Мищенко послал Андрея и Курта в распоряжение главного штаба.
   - Вас туда требуют.
   Андрея и Курта включили в ударный батальон, которым  командовал  Логунов.
Перед ними стояла задача - овладеть главными воротами.
   Ровно в пятнадцать часов раздался взрыв у угловых ворот. Это был  сигнал.
В то же мгновенье электрик, немецкий антифашист, выключил главный  рубильник
и бросил самодельную бомбу в распределительную будку.
   - Ур-а-а! - заключенные ринулись вперед.
   Начался не обычный, жестокий бой.
   Первым устремился на штурм главных ворот батальон сорок четвертого  блока
под командованием старшего лейтенанта Валентина Логунова. Слева  действовали
батальоны двадцать пятого и тридцатого блоков. Следом за ними выступили  все
четыре бригады русских и отряд чехословацких патриотов.
   На подмогу бросились отряды немцев, французов, болгар и других узников.
   Взят карцер. Выпущены заключенные.
   Ошеломленные неожиданным нападением, эсэсовцы пустили в ход все имеющееся
у них оружие. Над Бухенвальдом раздавался грохот взрывающихся  фаустпатронов
и снарядов, трещали пулеметы и автоматы.
   Смяв проволочное заграждение, заключенные  штурмовали  сторожевые  вышки,
блиндажи, ворвались в эсэсовский городок.
   Андрей с товарищами атаковали главные  ворота,  над  которыми  находилась
сторожевая башня. Засевшие в ней эсэсовцы отчаянно оборонялись. Счетверенный
пулемет и пять автоматов сдерживали натиск восставших.
   Бурзенко вместе  с  Куртом  и  Сергеем  Кононовым  короткими  перебежками
добрались до канцелярии,  примыкавшей  к  главным  воротам.  Им  нужно  было
забраться на крышу. Сергей вышиб окно и влез в помещение.  Через  минуту  он
подавал ящики от картотеки, стулья, крышки  столов.  У  стены  быстро  росла
пирамида. По ней первым полез Андрей.
   На крыше боксер лицом к лицу столкнулся с Фрицем Рэем. Унтершарфюрер  СС,
в расстегнутом мундире, без фуражки, трусливо прятался  за  трубой,  пытаясь
незаметно ускользнуть с вышки. Заметив  русского,  Смоляк  вскинул  автомат.
Андрей остолбенел. Вместо выстрела,  послышался  сухой  щелчок.  У  эсэсовца
кончились патроны.
   - Подлюга! - Андрей бросился на Смоляка. Тот взмахнул  автоматом.  Андрей
ловко увернулся. Смоляк, потеряв равновесие, упал. Не удержавшись на покатой
крыше, он покатился вниз. Андрей увидел перекошенное от страха лицо, грязные
пятна на серой спине...
   Рэй упал на виду у  многочисленных  заключенных.  Не  чувствуя  боли,  он
судорожно вскочил.
   - Смотрите, Смоляк!
   - Уйдет гадина! - пронеслось над площадью.
   - Лови!
   Тысячи  заключенных,  забыв  о  смертельном  свинцовом  дожде,  бросились
вперед. Их вела лютая ненависть к одному из закоренелых фашистских зверей.
   С главной башни ударили пулеметы. Эсэсовцы буквально косили повстанцев.
   По черепичной крыше канцелярии Андрей, Курт и Сергей подобрались почти  к
самой вышке. Курт вытащил из-за пояса самодельную гранату с длинной ручкой.
   - Дай-ка сюда! - Сергей, выдернув чеку, забросил гранату на вышку, словно
мяч в баскетбольное кольцо. Граната, описав в воздухе  дугу,  опустилась  за
перегородкой пулеметной вышки.  Раздался  взрыв.  Полетели  щепки,  кирпичи,
осколки.
   Стрельба прекратилась.  А  через  минуту  на  вышке  показался  эсэсовец,
махавший носовым платком.
   - Сдаемся!
   К главным воротам устремилась толпа бойцов. Андрей первым вскарабкался на
башню, добрался до древка и одним  рывком  сорвал  ненавистное  полотнище  с
паучьей. свастикой. Разорвал его и швырнул вниз.
   - Андрей, помоги!
   Бурзенко повернулся и увидел Сергея. В его руках трепетало Красное знамя.
   Они быстро прикрепили знамя к древку. Порыв ветра расправил его.
   Красное знамя!
   Над площадью пронесся радостный многоголосый крик:
   - Ура-а-а!
   Люди с восторгом смотрели на багряное знамя - знамя свободы.
   А бой еще шел. Вооруженные повстанцы устремились к дачам и  виллам  своих
палачей. Но там  уже  было  пусто.  Захватив  ценности,  они  бежали.  Бежал
комендант, начальник гестапо, бежал Густ и другие фашисты. Шуберт даже успел
захватить своих кошек...
   В  эсэсовском  городе,  на  самой  вершине  горы  Эттерсберг,  восставшие
атаковали казармы. Засевшие там гитлеровцы  отчаянно  защищались.  Они  вели
губительный огонь. Атака захлебывалась...
   В эти  решающие  минуты  подпольщики  во  главе  с  Вениамином  Шелоковым
проникли в эсэсовский гараж. Их провели знающие  путь  немецкие  коммунисты.
Перебив охрану, смельчаки захватили три броневика. Взревели моторы, и боевые
машины двинулись к казармам. Это решило исход боя. Эсэсовцы  выкинули  белый
флаг...
   Взятие казарм открыло дорогу к складу оружия. Выломав двери, бухенвальдцы
спешно вооружались.
   Батальон сорок четвертого блока, вырвавшись из  главных  ворот,  захватил
штаб. Бойцы ворвались в кабинет коменданта. Там было пусто.
   Вдруг зазвонил телефон. Логунов решительно снял трубку.
   Говорили из Берлина:
   - Как у вас идут дела? Закончили?
   Логунов, усмехаясь, ответил:
   - Да! Да! Заканчиваем!

   * * *

   Бухенвальд свободен!
   На первых порах в это трудно поверить:  Но  репродукторы  уже  передавали
приказ штаба восстания:
   - Самосудов не  чинить.  Пойманных  эсэсовцев  не  расстреливать.  Каждый
преступник будет отвечать за свои злодеяния перед судом народов...
   К концу дня взято в плен сто пятьдесят  эсэсовцев.  Они  трусливо  жмутся
друг к другу, со страхом посматривают  на  своих  недавних  пленников.  Куда
девалась спесивая самоуверенность!
   Но эсэсовцы, оставшиеся за пределами лагеря, стали группироваться в  лесу
и повели самое настоящее наступление на Бухенвальд.  Угроза  уничтожения  не
отпадала.
   В бою, в рукопашной схватке погиб Сергей Кононов. Он  первым  ворвался  в
гущу охранников, убил троих и сам упал, насквозь проколотый штыком...
   Бои вспыхнули с прежней  силой.  Отчаянные  броски  недобитых  эсэсовцев,
пытавшихся ворваться в  Бухенвальд,  были  встречены  дружным  огнем.  Отбив
атаки, заключенные бросились  в  контратаку.  Взяли  в  плен  еще  восемьсот
извергов в эсэсовских мундирах.
   На улицах и площадях Бухенвальда,  среди  неубранных  трупов,  истощенные
люди плакали от радости, смеялись, плясали, обнимали  и  горячо  поздравляли
друг Друга.
   Свобода! Можешь шагать, куда хочешь, делать, что хочешь. Нет над тобой ни
контроля, ни дубинки, нет надсмотрщика, на  тебя  не  уставлен  черный  глаз
автомата. Перед тобой открыты все дороги. Ты свободен!
   Бухенвальд ликовал.

   * * *

   Радио, включенное на полную мощность, разносило по всему лагерю  передачу
из Москвы. Несказанно радостно слушать родную Москву из репродукторов, всего
несколько часов назад изрыгавших ругательства  эсэсовцев.  Передают  концерт
для советских воинов, мягкий женский голос поет незнакомую, но такую  родную
песню:

   Хороша страна Болгария,
   Но Россия лучше всех!

   Андрей слушал,  и  душа  его  заполнялась  светлой,  солнечной  радостью,
гордостью и счастьем: здравствуй, Москва! Здравствуй, Родина!
   Вооруженный автоматом, в солдатских ботинках, таких же, какие недавно  он
разнашивал  для  фашистов,  Андрей  неторопливо  прохаживался  по   площадке
сторожевой вышки. Рядом Курт. Они в наряде, ведут наблюдение.
   Курт всматривается вдаль.
   Вдруг он приподнимается  на  носки,  глаза  его  становятся  круглыми  от
удивления:
   - Танки, - кричит он. - Тан