орая категория - это  те,  кого  назначают,  это  люди,  обреченные  на
ежедневные пытки и уничтожение.
   На практике особой разницы между этими  категориями  я  не  замечаю,  ибо
обоих постигает один конец. Тайна института не должна выйти за стены блока.

   * * *

   Институт Вейгл из Кракова прислал вакцины. Их нужно испытать на  людях  и
улучшить.

   * * *

   Ввиду того, что микроб тифа невозможно сохранять в стеклянной трубке, для
хранения служат подопытные люди, каждый из них  является  живым  рассадником
микроба тифа.

   Страница двенадцатая.
   Для определения эффективности вакцины берут сто узников - "кроликов" -  и
восьмидесяти из них  делают  предохранительные  прививки.  Через  пятнадцать
дней, после последнего ввода вакцины,  им  вводят  в  вену  пять  кубических
сантиметров  вирулентной  крови  больного  тифом.   Параллельно   такое   же
количество зараженной крови  получают  и  те  двадцать  подопытных,  которым
предохранительная  прививка  не  делалась  и  которые  исполняли  роль   так
называемых свидетелей.
   По истечении сорока пяти дней свидетели умирали, ибо человек,  получивший
такую дозу зараженной крови, как правило, не выживает. Чтобы вызвать смерть,
достаточно одной десятой кубического сантиметра зараженной крови.
   Если  вакцина  действовала,  то  через  два-три   месяца   некоторые   из
восьмидесяти  оставались  в  живых.  В   таком   случае   их   ликвидировали
внутрисердечным фенольным уколом.

   * * *

   Проводится опытное испытание лекарства Б-1034, которое должно применяться
при больших нагноениях.
   Безрезультатно.

   * * *

   Из Берлина  поступило  срочное  задание:  найти  способ  лечения  ожогов,
вызванных  фосфоритными  бомбами,  которые  сбрасывали   американцы.   Фирма
"Монтгауз-Дрезден" прислала свой препарат от ожогов.
   Выбрали  пятьдесят  русских,  здоровых.  Обожгли  им  спины  фосфором   и
термитом.   Лечебные    средства    фирмы    "Монтгауз-Дрезден"    оказались
малоэффективными. На оставшихся в живых изучали, как быстро заживают раны.
   Все выжившие были ликвидированы.

   * * *

   Из Малого лагеря привезли четыреста узников и взяли у  них  много  крови.
Большинство из них умерли или ослепли.

   * * *

   Проводятся и другие секретные опыты, но о них мне ничего неизвестно.

   Страница тринадцатая.
   "Хитрый домик" работает с полной нагрузкой. Каждая минута - один труп..
   Печь не успевает сжигать тела  умерщвленных,  и  остывшие  трупы,  словно
бревна,  складывают  штабелями  во  дворе   крематория.   Бешеными   темпами
приводится  в  исполнение  людоедский  четырехлетний  план   "обезлюживания"
Европы.

   * * *

   Что такое "хитрый домик"?
   Внешне "хитрый домик" напоминает пункт по медицинскому осмотру прибывших.
Все, как положено в подобных заведениях: в большом зале чистота, порядок. На
стенах медицинские плакаты и фотографии.  Узников  встречают  люди  в  белых
халатах - "медицинская комиссия". Только может быть  слишком  громко  играют
динамики.  Вновь  прибывшим  предлагается  раздеться.  В  следующей  комнате
эсэсовские палачи, одетые в белые халаты, щупают живот, заглядывают  в  рот,
справляются о состоянии здоровья. Ответы записывают  в  отдельные  карточки.
Это успокаивает. Бдительность жертвы притуплена. После взвешивания  подводят
к стене к прибору для измерения роста. "Медик" направляет  голову,  опускает
планку. В подвижную часть ростомера вмонтирован пистолет. Эсэсовцу  остается
только нажать на спусковой крючок...
   - Следов нет? - осведомляется старший, когда труп убран и кровь смыта.  -
Ввести следующего!

   Страница четырнадцатая.
   Наконец-то я раскусил главного врача. Адольф Говен не только  изверг,  он
еще и садист, варвар двадцатого века. Сегодня я был в его кабинете. На стене
под черной шторкой небольшое  окошко.  Через  него  видно,  как  в  соседней
комнате здоровые люди вдыхают пыль древесного угля, загрязняя  свои  легкие.
Неужели  в  Бухенвальде  мало  туберкулезных?  Так   нет,   ему   необходимы
туберкулезные от угольной пыли! Эти жертвы нужны  для  личных  целей:  Говен
пишет  докторскую   диссертацию   на   тему:   "Роль   угольных   частиц   в
новообразовании туберкулеза легких и задержке развития туберкулеза".

   * * *

   Настал мой черед, я слишком много знаю о Бухенвальде. Сегодня мне вручили
повестку: явиться завтра к восьми утра в политический  отдел.  Все  кончено.
Кто же меня выдал? Кажется, я все делал аккуратно. А может быть, и нет? Меня
мучит сомнение... Задернул ли я в кабинете Говена черную занавеску?..
   Еще вчера я мечтал и надеялся...

   * * *

   Такую же повестку получил и Вальтер Крамер.

   Страница пятнадцатая.
   Я не был ни фашистом, ни коммунистом, ни социалистом,  ни  националистом.
До концлагеря общественная жизнь меня не интересовала, я  самоустранялся  от
нее, считая себя нейтральным. Но от общественной борьбы, так  же  как  и  от
воздуха, отгородиться нельзя. Она всюду, она сама жизнь. И пока я и подобные
мне поняли эту простую истину, нам пришлось увидеть море крови и реки слез.
   В мире всегда боролись и будут бороться две противоположности -  добро  и
зло. Люди, не смотрите  на  эту  борьбу  глазами  посторонних  наблюдателей.
Выступайте против зла, против всех проявлений жажды власти, против нацизма и
черной тучи  войны.  Уничтожайте  зло  в  самом  зародыше,  не  давайте  ему
развиться, взять верх над вами, над  вашими  мечтами,  над  вашими  жизнями.
Раздавливайте зло общими усилиями. Люди, объединяйтесь! Помните - в мире нет
нейтральных! Судьба государств в ваших руках!
   Я не хочу делать ни обобщений, ни выводов. В этой тетрадке только  факты.
Мир должен знать черное нутро фашизма. И суду Истории, суду Правды вместе  с
немыми  свидетелями  -  с  миллионами  мужчин,  женщин,  стариков  и  детей,
замученных, расстрелянных, казненных и  сожженных  в  крематориях,  -  пусть
послужат и эти мои скромные записи, где каждая строка написана  человеческой
кровью".
   ...Пайкс задумался, а потом крупным почерком написал на обложке: "Я верю,
что придет время и фашизм,  как  позорную  грязь,  смоют  с  лица  немецкого
народа, и гитлеризм, словно  черная  шелуха,  отстанет  и  упадет  в  бездну
небытия, покрытый позором забвения.  А  очищенная  и  возрожденная  немецкая
нация снова засияет  своим  золотым  сердцем,  принося  радость  всем  людям
земли".
   Он прочитал исписанные страницы и подписался:
   "Карл Пайкс".
   Потом, тщательно завернув свою записную книжку в  промасленную  бумагу  и
кусок тонкой резины, он уложил маленький пакет  на  дно  цветочного  горшка.
Через несколько минут небольшой ежикообразный кактус  снова  стоял  на  окне
Гигиенического института. А Пайкс,  печально  вздохнув,  отправился  в  свой
блок. Он знал,  что  уже  больше  никогда  не  побывает  в  этом  помещении.
Продолговатая бумажка из спецотдела уводила туда, откуда не возвращаются...

   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

   Приказом рейхскомиссара Гиммлера полковник СС Карл Кох был освобожден  от
занимаемой должности коменданта Бухенвальда и назначен  главным  инспектором
концентрационных лагерей  всей  оккупированной  Восточной  территории.  Этот
приказ ошеломил офицеров бухенвальдовского гарнизона.
   Узнав о новом назначении Коха на высшую  должность,  майор  Адольф  Говен
позавидовал ему. Майор  знал  всю  подноготную  происшедшего.  Черт  возьми,
полковнийу решительно везло! Неделю  назад  над  комендантом  нависла  такая
туча, что казалось, он не сможет спастись. А Кох  не  только  выкрутился  из
тяжелого положения, но и, черт возьми, на этом же делает себе карьеру!
   Неделю  назад  в  Бухенвальд  неожиданно  нагрянула  комиссия  Имперского
управления охранных отрядов СС во главе с  генералом  вооружения,  носителем
судебной  власти  СС,  наследным  принцем  Вальденом.  Принц   Вальден   был
осведомлен о всех делах концлагеря. Он располагал сведениями о том, что  Кох
злоупотребляет своей властью, занимается  взяточничеством  и  отправляет  на
фронт всякого офицера и унтер-офицера,  которые  не  делали  ему  подходящих
подарков. Таким образом, он получал золото,  мебель,  ценные  вещи,  дорогие
одежды и драгоценности.
   К изумлению своих подчиненных, Кох встретил комиссию очень  холодно  и  в
скором времени выпроводил ее из района концлагеря.
   Говен ждал, что  комендант  поплатится  за  свою  самоуверенность.  Но  у
полковника, видимо, имеются достаточно сильные покровители.
   В тот же день,  когда  гарнизону  Бухенвальда  зачитали  приказ  о  новом
назначении  коменданта,  офицер  Марк  Кубитц  и  унтер-офицер  Руди  Коглер
покончили жизнь самоубийством. Узнав об этом, Кох сказал, что они  счастливо
отделались, ибо он готовил им  нечто  пострашнее  смерти.  Кубитц  и  Коглер
собирали материал против коменданта.
   Кох обосновал свой штаб в Люблине. Наиболее  достойных  доверия  служащих
Бухенвальда  полковник  перевел  в  Люблинский  концлагерь.  С  ним   уехали
прожженный авантюрист,  мастер  всевозможных  фальшивых  документов  штабной
фельдфебель Дальман, специалист по массовым экзекуциям капитан Гакман, жулик
и вор начальник вещевого склада заключенных фельдфебель Готхольд и другие.
   Фрау Эльза не захотела покидать свою роскошную виллу. Она осталась жить в
офицерском городке Бухен-вальда. Это обстоятельство радовало  майора.  Говен
все еще надеялся завладеть ее сердцем.
   Новым  комендантом  Бухенвальда  был  назначен  штандартенфюрер   Пистер.
Высокий, жилистый полковник, несмотря на  свои  шестьдесят  шесть  лет,  был
энергичен и подвижен. Он приехал, как язвительно отметил Говен, с допотопной
старой мебелью и юной женой. Та была на сорок пять лет моложе  своего  мужа.
Пистер ревниво оберегал ее и держал взаперти. Фрау Пистер почти не  выходила
из своего особняка. Адьютанта Бунгеллера, который попытался было  установить
деловое  знакомство  с  женой  коменданта,  Пистер  отправил  на  фронт,   а
лагерфюреру Эриху Густу прозрачно намекнул, что офицеру в  его  возрасте  не
следует жить врозь с собственной женой.
   Особых  перемен  в  жизни  лагеря  не  произошло.  Пистер   придерживался
коховской системы и считал ее идеальной. Собрав  офицеров  гарнизона,  новый
комендант приказал:
   - Чтобы ни одна тварь из числа заключенных не шлялась без дела.  Меня  не
интересует, что именно будут делать заключенные,  но  я  хочу  видеть  одно:
работу, работу и работу.

   * * *

   Узники  по-разному  встретили  изменение  в  руководстве  лагерем.  Среди
политических нашлись даже оптимисты, которые надеялись, что смена коменданта
принесет заключенным некоторые облегчения. Но таких было  мало.  Большинство
придерживалось мнения Николая  Симакова,  руководителя  подпольного  центра,
сказавшего своим товарищам:
   - Хрен редьки не слаще.
   Староста лагеря бандит  Олесс,  желая  повысить  свой  престиж  в  глазах
сообщников, задумал устроить пирушку:
   - Надо обмыть такое событие!
   Староста вызвал к себе двух  зеленых  -  Косолапого  Пауля  и  Маленького
Шульца, двух дружков, которые  и  до  Бухенвальда  промышляли  вместе,  -  и
многозначительно подмигнул им:
   - Есть дело.
   Косолапый и Маленький радостно ухмыльнулись.
   - Свинарник знаете?
   Друзья насторожились.
   - Ну, знаем, - ответил Пауль.
   - Ты был там?
   - Ну, бывал, - Косолапый пожал плечами  и  сплюнул.  Если  этот  староста
думает заставить их таскать навоз, то он ошибается. Не на тех нарвался.
   - Там есть свинка, такая... гм. С черным хвостиком.
   - Кругленькая такая? И на лбу пятачок? - оживился Маленький Шульц.
   - Ее надо "сработать".
   Друзья  опешили.  С  минуту  они  стояли  молча,  пораженные  неожиданным
предложением. Потом Косолапый Пауль потоптался на месте и, с трудом подбирая
слова, произнес:
   - Сработать... ха-ха... сработать!  Ты,  Малыш,  понимаешь,  что  он  нам
предлагает?
   - Угу... - Маленький Шульц кивнул. - Нам предлагают дорогу в  крематорий.
Легче расписать ножом десяток политических. За них меньше спросу, чем за эту
ходячую отбивную...
   Олесс посмотрел лисьими  глазками  на  Пауля,  потом  перевел  сощуренный
взгляд на Шульца:
   - Я думал, что вы еще не разучились  работать.  Вижу,  ошибся.  Быть  вам
вечно вонючими надсмотрщиками и ничего, кроме  похлебки,  не  знать.  Идите.
Только языки завяжите на узелок, а то, -  и  Олесс  многозначительно  провел
ребром ладони по шее. - Ясно?
   В глазах Пауля сверкнул огонек. Слова Олесса, словно удар хлыста, обожгли
его самолюбие. Он твердо шагнул вперед. Маленький Шульц хотел  схватить  его
за рукав, удержать, но Пауль уже прорычал:
   - Мы согласны.
   Олесс смотрел мимо Косолапого Пауля в пространство и молчал.
   - Мы согласны, - повторил Косолапый Пауль.
   - А я, было, уже передумал, - лениво отвечал Олесс, - и без вас охотников
много. Только свистни.
   - А что мы будем иметь? - спросил Маленький Шульц,  переходя  на  деловой
тон.
   - Литр спирта.
   - Спирта? - растягивая любимое слово, переспросил Косолапый Пауль, и  его
рот расплылся в блаженной улыбке.
   - Да, - утвердительно кивнул Олесс, - ив придачу два билета  в  публичный
дом.
   Они ударили по рукам.
   И ночью, в  предрассветном  густом  тумане,  свинья  с  черным  хвостиком
исчезла из эсэсовского свинарника и очутилась в дальней комнате двенадцатого
блока. А утром после всеобщей проверки два дюжих бандита чуть ли  не  силком
привели упиравшегося узника, бывшего в недавнем прошлом поваром в  одном  из
баров Берлина. Повару показали неразделанную тушу, дали  трех  помощников  и
велели "сварганить самое объедательное".
   Этой же  ночью  бандит  Гроельц  совершил  отчаянный,  по  общему  мнению
бандитов, "наскок": мюнхенский вор отмычкой открыл  дверь  секретного  блока
патологии и "очистил" подготовленный к отправке стенд заспиртованных  частей
человеческого организма. Гроельц унес пятилитровый стеклянный сосуд. Правда,
орудовать ему пришлось в полной  темноте,  и  это  лишило  его  элементарной
возможности выбора. Действовать приходилось на ощупь,  не  интересуясь  тем,
что именно заспиртовано в банке. Гроельц заботился только об Одном  -  взять
сосуд покрупнее.
   Когда же наступило утро и Гроельц, наконец, рассмотрел содержимое сосуда,
он пришел в бешенство. Судьба явно насмеялась над ним.
   - Сволочи, всякою дрянью спирт мутят!
   Гроельц стал разбирать надпись. Мюнхенский вор когда-то в детстве посещал
школу. Он прочел длинную мудреную фразу и понял только два слова - "система"
и  "трубы".  Бандит  почесал  затылок.  Надпись,   по   его   мнению,   явно
противоречила содержимому.
   Но его сомнения развеял староста лагеря.
   - Дубина, буквы не знаешь? Написано ясно:  "Фаллопиевы  трубы".  -  Олесс
прочел по слогам и ткнул корявым ногтем в слово "трубы". - Гм...  Фаллопиевы
это, должно быть, фамилия. Наплевать! Ну, а трубы... где у  человека  бывают
трубы?
   Гроельц вылупил  глаза,  не  решаясь  даже  моргнуть.  Он  никак  не  мог
сообразить: где же у человека могут быть трубы?
   А Олесс уже вошел в роль проповедника, несущего науку в массы.
   - Попробуем объяснить проще. Чем ты, мировой взломщик Гроельц, дышишь?
   Бандит сразу схватился за собственный кадык.
   - В самом деле, черт возьми, тут действительно, кажется, труба!.. Но  она
что-то не похожа на ту... Шире...
   - А ты сам,  дурак,  похож  на  Фаллопиева?  Тот,  может,  доходяга  был,
глист... А ты вон какой! Крокодил.
   И Олесс, удовлетворенный результатом  научно  обоснованной  консультации,
перешел на деловой тон:
   - Все ясно, и нечего философию разводить. Выкидывай к чертям кишки!
   Пирушка, устроенная следующей ночью, удалась на славу. Бандиты веселились
до утра. Дежурные полицейские  -  Олесс  позаботился,  чтобы  на  внутренних
постах оказались его сообщники - изредка  забегали  в  двенадцатый  блок  и,
пропустив стаканчик спирта,  разбавленного  водой,  уходили  в  сырую  мглу.
Туман, словно мокрое одеяло, лежал над Бухенвальдом.
   Изрядно выпивший Трумпф ударил кулаком по столу:
   - Парни! Какой-то скелет побеждает нашего чемпиона... немецкого! А  мы...
мы спокойно на это смотрим!
   После знакомства с кулаками Андрея Бурзенко Трумпф возненавидел  русского
боксера и ждал удобного случая, чтобы отомстить.
   Трумпф, шатаясь, направился к Олессу:
   - Староста! Мои "буйволы" сегодня  "сработают"  русского  боксмайстера...
как эту свинку. Под ребрышко... тык - и готово! Ни одна душа не узнает...
   Олесс еще не совсем  опьянел.  Он  вспомнил  слова  Тимана:  "За  каждого
политического - двух зеленых..."
   - Дубина! "Сработаешь" на свою шею. Не забывай, что он политический.
   - Ну и что? - Трумпф, сопя, двинулся к старосте. - Мало мы их били?
   - Бей. Только боксом. Кто тебе не дает? А если не можешь, не суйся.
   - Не суйся?! - переспросил Трумпф, и глаза его стали наливаться кровью. -
Не суйся?! Так ты, старая коряга, продался политикам?!
   И Трумпф хотел схватить старосту за лацкан пиджака. Но  не  успел.  Олесс
мгновенно ускользнул от цепких лап уголовника: На помощь старосте  бросились
несколько зеленых. Но Олесс опередил всех. Он выхватил  из  кармана  длинный
острый нож и приставил его к горлу Трумпфа:
   - Не шевелись! Проткну трубу.
   Зеленые замерли. Каждый знал, что если староста вынимает нож, то  не  жди
пощады. В такие минуты лучше убраться подальше.  Разъяренный  Олесс  выдавал
сполна не только обидчику, но и тем, кто когда-то чем-то ему насолил. Он был
жесток и беспощаден.
   Трумпф глотнул слюну:
   - Режь, старая коряга... Если ты продался политикам, - режь!
   Олесс рывком отбросил нож.
   - Дубина!
   Маленький Шульц поднял нож и услужливо подал его  Олессу.  Лицо  старосты
стало по-прежнему непроницаемо спокойным.
   - Не твоими руками убивать таких. За  это  возьмусь  я.  Лагерфюрер  Густ
приложит свою руку, и русский боксер пойдет в "люфт".
   Олесс кивнул в сторону крематория, труба которого была видна в окно.
   Пирушка продолжалась.

   * * *

   Незадолго до рассвета надрывно взвыли сирены, зарявкали репродукторы.  По
лагерю забегали эсэсовцы и лагерные полицейские.
   - Хераус! Подъем! Выходи строиться!
   Палки запрыгали по спинам и головам  узников.  Проклиная  все  на  свете,
заключенные вскакивали со своих мест и, накидывая полосатые куртки на потные
спины, бежали строиться. Андрей, чертыхаясь, спешил со всеми.
   - Привыкай, джигит, к порядкам, - сказал Каримов. -  Всполошились  звери.
Значит, кто-то из наших бежал.
   "Ого, - подумал Андрей, - это здорово!"
   Узников строем погнали на аппель-плац - центральную  площадь  концлагеря.
Через полчаса ее заполнили десятки тысяч людей - все невольники Бухенвальда.
Они стояли побарачно. Старосты и блокфюреры застыли у своих колонн.
   -  Внимание!   Внимание!   -   репродукторы   разнесли   картавый   голос
рапортфюрера.    -    Комендант    концентрационного    лагеря    Бухенвальд
штандартенфюрер Пистер доводит до сведения всех заключенных следующее: вчера
какие-то  негодяи  выкрали  из  эсэсовского  свинарника  породистую  свинку,
завезенную из Бельгии.  Приметы  свинки:  толстая,  розовая,  кончик  хвоста
черный и небольшое пятно на лбу.
   Волна оживления прошла по рядам узников. Пархоменко выругался:
   - Бандюги нашкодили, а нам отдуваться...
   Староста  концлагеря  Иосиф  Олесс,   стоявший   перед   самой   трибуной
рапортфюрера, мысленно перебирал участников пиршества. Кто же из них продал?
   - Комендант концентрационного лагеря Бухенвальд штандартенфюрер Пистер, -
продолжал  рапортфюрер,  -  приказывает:  немедленно  выдать   негодяев.   В
противном  случае  весь  лагерь  будет  подвергнут   наказанию.   Срок   для
размышления - два часа.
   Туман медленно рассеивался. Рапортфюрер уже дважды назначал  срок  выдачи
похитителей свинки,  и  оба  раза  узники,  стоявшие  на  площади,  отвечали
молчанием. В лагерь ввели подразделение эсэсовцев из дивизии охраны. Началс