ениток...
     Эти "водяные" дали  нам прикурить. Разворошил кто-то  гнездовье, а  нам
расхлебывать.
     Застучало осколками  по крыльям,  по фюзеляжу,  машина вздрогнула,  как
раненый зверь. Потянуло  ветерком из  пробитой обшивки  и... острым  запахом
масла.
     -- Маслобак?! -- встревоженно воскликнул дядя Паша.
     -- Порядок, -- ответил Иван Як.
     "О-ох,  тогда,   похоже,  масляные  амортизаторы  шасси  в  клочья,  --
мелькнуло у меня -- как садиться будем? Без колес..."
     Дядя Паша кончил  стрелять  и,  оглядев белесые небеса,  прокричал  мне
напряженным тоном, что все только  начинается.  Нас засекли трижды, и теперь
ждет  не  дождется  дальнего   разведчика  Луостари   --   фронтовое  стойло
"мессершмиттов".
     Луостари, действительно, нас ждало; когда мы проходили как можно дальше
от него и ближе к ледяной кромке Баренцева моря, увидели -- идут наперехват,
густо,  как  казачья  лава,  сорок,  пятьдесят  "мессершмиттов"...   Четверо
"мессеров"  спикировали на нас со стороны солнца невидимыми, но не  сбили, а
встали  со  всех  четырех  сторон, как  конвой... Иван  Як  налево  пытается
свернуть,  слева  гремит  предупреждающе  красная  трасса.  Вниз  клюнул  --
зелено-красный огненный веер на пути...
     Иван  Як  деловито  передал  по  радио,  что  "мессеры"  взяли  нас   в
"коробочку";  добавил  совсем уж  не  по  уставу:  "Везут, как  Пугачева,  в
железной клетке!"
     Только позднее узнали (Иван  Яку еще до полета  сообщили), что на север
Норвегии прибыл с инспекцией не то маршал Геринг, не то еще какой-то маршал,
и это  к нему на  высокое совещание и  слетались со  всей Лапландии немецкие
генералы. В том числе на гидросамолетах.
     Гидросамолет  с  генералами  из  штаба  главнокомандующего  Лапландской
группировкой  Дитла  был  сбит  советским  бомбовозом, известным  тихоходом,
вопреки всем правилам. Это вызвало  в  немецком  штабе ВВС такую ярость, что
было приказано экипаж доставить живьем.
     И вот нас волокут. У них скоростенка известная -- 450. У нас -- 260. По
стрелке вижу.  На  пределе  идем.  Все  дрожит,  точно  на  телеге катим  по
булыжнику. Я поглядел в левый плексиглас -- напряженное худое лицо немецкого
пилота, косится  в нашу сторну настороженно. Чуть подал "мессер" вперед, его
фонарь вспыхнул на солнце.
     А с другой стороны пилот-мальчишка. Этого вижу особенно хорошо. Шлем на
затылке, торчит светлый чубчик. На его круглом  лице восторг. Рот открыт, не
то кричит, не то поет.
     Не один Иван Як изредка затягивает. И они поют...
     Я в этот момент не пел. Это точно. Я плотнее натянул шлем с наушниками,
чтоб не прозевать какой-либо команды.
     Команд никаких не было.
     Тишина.  Не  слыхать  бы никогда такой тишины...  Уже  белые, в  снегу,
норвежские берега замаячили, а по-прежнему тишина. Она стала давить  мне  на
виски.  Эта тишина,  заполненная  до  краев обложным,  саднящим  душу  ревом
"мессершмиттов".
     --   Штаб   радирует,  --  торопливо  сообщил  дядя  Паша.  --   Сейчас
расшифрую... Ух, там суета-маята...
     Пожалуй, можно было  и так назвать  то,  что происходило сейчас в штабе
Военно-воздушных  сил  Северного  флота,  расположенном  в  губе  Грязной, в
непробиваемой   бомбами   гранитной   скале.  Несколько   матросов-радистов,
телефонистов,  шифровальщиков,  вестовых,  писарей,  сменившись,  рассказали
шепотом своим ближайшим друзьям и подругам, что было в "гранитном  штабе", а
те, в свою очередь, своим дружкам. Через неделю об этом знала вся Ваенга.
     Радист  протянул  начальнику  штаба  необычное  сообщение:  "Везут, как
Пугачева, в железной клетке".
     Начальник  штаба  Карпович,  единственный  в  штабе  генерал  в  годах,
ходивший  по бетонным коридорам в  меховой безрукавке, прихрамывая, опираясь
на  трость,  подержался  рукой  за  сердце  и  поспешил  к  командующему ВВС
Северного флота генерал-полковнику Андрееву.
     Командующий  прочел  сообщение  самолета-разведчика, выдернул  из пачки
папиросу  "Беломор",  начал ее мять крупными  белыми пальцами.  В эту минуту
звякнул  красный  телефон  без   диска.  Адмирал   флота   Головко   сообщил
командующему ВВС, что он находится у летчиков, на КП генерала Кидалинского.
     Головко интересовался "домашними делами", как он это называл.
     Не  было  у адмирала флота Головко головной боли мучительнее  вот этой,
"домашней".
     В  глубине  Арктики, за  две тысячи  километров  от своих баз, немецкие
подводные  лодки  жгли  радиостанции  зимовщиков  и  топили  суда,   которые
перевозили людей и заводское оборудование из Архангельска в Норильск.
     Как они могли попасть туда, немцы? Радиус действия крейсерских немецких
лодок известен. По разведданным, ни одна  не  была способна достичь Карского
моря. Но они там -- были...
     Беспокойство  не  оставляло  адмирала Головко и его штабных. Они знали,
что в 1940 году, вскоре после "миссии" Риббентропа в Москву, прошел Северным
морским путем,  с ведома Сталина  и по  его специальному разрешению, военный
корабль  под  немецким  флагом.  Новую Землю он  обогнул с севера,  исследуя
состояние ледовых полей и, как нетрудно было понять, решая еще какие-то свои
особые  задачи...  Один  из старейших  офицеров-североморцев заметил тогда с
шутливой  интонацией, что  немец отправился по  сталинскому маршруту --  это
стоило шутнику жизни...
     Больше никто так не шутил.
     После 22  июня 1941 года "сталинский маршрут" немецкого корабля  стал в
советском  военно-морском архиве  документом  высшей секретности. Считалось,
что такого не было, хотя именно по этому преданному забвению маршруту искать
бы и искать базы вражеских подводных лодок на своей земле...
     Штурман-штрафник Скнарев так и доложил:  "прочесывать" надо север Новой
Земли и острова Франца Иосифа, изрезанные бухтами.
     Это  и подтвердилось... после войны,  когда  немцы передали победителям
карты минных полей.
     А  в войну  вызывал  адмирала  Головко в  Москву Сталин:  транспорты  в
Карском море по-прежнему подрывались, тонули, и люди гибли.
     --...Новых  данных  не  поступало,  товарищ  адмирал  флота,  --  четко
отрапортовал в телефон генерал-полковник авиации Андреев.
     -- Вы  по-прежнему считаете докладную Скнарева обоснованной? -- спросил
Головко после некоторого молчания.
     Генерал-полковник авиации Андреев, прямой, лишенный "штабного политеса"
человек, стал мокрым, хоть отжимай.
     Штрафника  Скнарева  вели  в плен. Именно в эти секунды.  Что сообщат о
военнопленном Скнареве через час? Как отреагирует Москва?
     -- Я  не изменил своего  отношения, --  не  сразу  ответил он.  --  Но,
товарищ  адмирал, существует мнение, что немецкие базы на советской земле --
возможно, игра воображения штрафника, ищущего искупления...
     Трубка  не отвечала так долго, что Андреев подул в нее; затем сообщила,
что в штаб ВВС флота выехал генерал-полковник береговой службы Рябов.
     Иван Рябов был  начальником Главного Политуправления Военно-морских сил
СССР, налетал из Москвы "грозовыми" инспекциями на все действующие флоты.
     Говорили, что Иван Рябов похлебал до войны тюремной похлебки, -- одних,
случается, это смягчает, другие -- звереют.  Ивана Рябова вспоминали на всех
флотах со страхом и называли не иначе, как Иваном Грозным.
     --...Капитан Шаталов вернулся? -- спросил адмирал  Головко в заключение
разговора. (Все, кто был в кабинете командующего ВВС, отметили про себя, что
Шаталов получил еще по звездочке на погоны.)
     --  Нет,  не  вернулся,  товарищ адмирал  флота. Последняя радиограмма:
"Взяли в коробочку". Ведут на Луостари.
     -- Отбить Шаталова! Всеми средствами -- отбить!
     -- Пытаемся, товарищ адмирал флота. Но... как  вам  известно, все полки
после шаталовской  радиограммы  ушли  на  Хебугтен  и Банак. Впервые  бомбим
аэродромы  тонными  бомбами...  Осталась  лишь дежурная эскадрилья  капитана
Бурматова. Она уже в воздухе.
     -- Прорвется Бурматов?
     -- Над Луостари барраж -- девяносто два "мессершмитта", эшелонированный
по высоте. Мне горько об этом докладывать, но капитану Шаталову может помочь
только чудо...
     Судьба  долгожданного каравана  союзников из американских, английских и
канадских судов, с  которого Москва не спускала глаз, была настолько  важнее
жизни и  смерти  одного  экипажа, что адмирал  флота  Головко пробасил  безо
всяких эмоций: "Добро", и -- трык -- отключился штаб Кидалинского...
     Командующий  ВВС  Андреев  прикурить  так  и  не  успел. Он  пододвинул
микрофон и тяжело, с усилием заговорил прямым текстом, без шифровки ( к чему
теперь шифровальные коды!):
     -- Капитан Шаталов, тебя ведут в плен...Твое решение?
     В ответ прозвучало неслыханное:
     -- Поступаю по погодным условиям, товарищ генерал-полковник авиации.
     -- То есть как?!
     Но Шаталов не отвечал.
     Андреев  побагровел и вызвал к себе начальника штаба, а затем прокурора
ВВС  Северного  флота. Прокурор,  крупный, лысоватый  полковник  с большущим
блокнотом в руках, явился немедля и,  усевшись сбоку от стола и закинув ногу
в  хромовом сапоге на  другую,  тут  же  начал  писать.  Быстро. Безо всякой
диктовки.
     Начальник Особого управления доложил о себе (хотя его и не вызывали) и,
каменно-невозмутимый, встал в дальнем углу, у дверного косяка.
     Начальник  штаба ВВС Карпович,  зябнувший в  своей меховой  безрукавке,
покосился на "особиста" и произнес ежась, держась за сердце:
     -- Я же говорил,  нельзя пускать штрафника в свободный полет. Тем более
разведывательный... Это... риск, граничащий... -- не договорил, с чем именно
граничащий. Бормотнул только: "Бутерброд всегда... маслом вниз".
     Явившийся   вместе   с  "особистом"   начальник  политуправления   ВВС,
маленький,  грузный, шумно, с присвистом  дышавший полковник  Суслов,  обтер
платком свою круглую, как арбуз, голову  с детским пушком на апоплексическом
затылке,  с  отвращением  взглянул   на   многочисленные   орденские  планки
начальника штаба, концы которых торчали из-под меховой безрукавки.
     -- Всего забрызгал слюной!  -- Он еще раз обтер платком  лицо и голову.
--  Лично  ты,  начальник штаба, дал санкцию, лично ты  поверил штрафнику, а
теперь брызгаешься.
     Карпович,  видать,  осознал: чему  быть, тому  не миновать.  Вызвал  по
внутренней связи начальников отделов и скомандовал им:
     --  Поменять  все  коды, все  волны  связи  с  наземной разведкой.  Все
расписание  боевых  вылетов...  Все!  --  И  обреченно  опустился  на  стул,
бормотнув свое: -- Бутерброд... маслом вниз...
     Прокурор строчил не переставая;  "особиста" словно приморозило к косяку
бронированной двери.
     Генерал  Карпович обхватил  пепельно-седую голову  руками. В голосе его
звучало неподдельное страдание:
     -- Как же так, Иван Як...
     --   Штрафник   завел,    --   каменно-спокойно    объяснил   начальник
политуправления, глядя на свои загнутые вверх носки флотских  ботинок. -- Он
завел, штрафник.  А медведюха  этот, Шаталов, не опохмелился с утра,  голова
как чугуном налита. Вот и влипли...
     Длинное  пордистое  лицо командующего стало  огненно-багровым, точно он
сидел не в своем "гранитном штабе", а в кабине горящей машины.
     Радист снова доложил, что Шаталов не отвечает.
     --  Кто  у  него  стрелком-радистом?  --  Полковник  Суслов  проскрипел
ботинками туда-сюда... -- Сверхсрочник Павел Гром? А, веселый хохол! Этот --
верный патриот. В руках у него пушка Швак... Разрешите, товарищ командующий?
     Командующий молчал. Поглядел в сторону приоткрытой двери, прислушиваясь
к чему-то... Наконец, кивнул.
     Начальник политуправления приблизил свои губы к  микрофону командующего
и начал кричать:
     -- Стрелок-радист  Павел Гром!  В твоих руках  мощное  оружие,  гвардии
старшина! От имени Родины приказываю не  допустить пленения  экипажа. Вплоть
до крайних мер. Понял, гвардии старшина?! Огонь по измене!
     Радист, сидевший сбоку, переключил тумблер и принялся повторять тусклым
голосом:
     -- Прием!.. Прием!.. Прием!..
     -- Та-ак,  не хочет  нас слышать бывший гвардии  старшина. -- Начальник
политуправления  Суслов  стукнул  одним своим кулачком о  другой.  -- Кто  у
Шаталова нижний стрелок?
     -- Убили  нижнего стрелка, -- пояснил штабист, стоявший "на подхвате" у
полураспахнутой двери кабинета. -- Посадили какого-то "технаря".
     Командующий ВВС,  выбросив третью спичку, наконец заметил,  что чиркает
по коробке  не серной головкой, а противоположным  концом. Но никто не видел
оплошности командующего. Генерал-полковник авиации Андреев наконец прикурил,
обронив с яростью, относившейся явно не к тому, о чем говорил.
     --  Уничтожать  техсостав, кто  дал право?! Половина  матчасти разбита,
устарела, выработан моторесурс. Вы что, не знаете, сколько машин остается на
земле  из-за технической неисправности?!.. Не  хватает  воздушных  стрелков?
Начальник штаба, немедля послать заявку на стрелков!
     -- Есть послать немедля!
     Начальник политуправления вытер платком  свой детский пушок и крикнул в
дверь, чтоб  связались  со  штабом  пятой  торпедной  дивизии:  кто пошел  с
Шаталовым нижним стрелком?
     Ответа  не было  долго. Наконец оперативный дежурный  из  пятой дивизии
сообщил, что нижним стрелком вылетел сержант Свирский.
     При  слове  "сержант"  командующий  спокойным жестом стряхнул  пепел  в
стеклянную пепельницу, и все поняли, что из-за солдата и разговора не будет.
Не то что копья ломать...
     Через   секунду   оперативный   почему-то   позвонил   снова,   сообщил
пространнее, похоже, читал документ:
     --...Сержант срочной службы Свирский Г.Ц., младший авиаспециалист. -- И
после короткой паузы. -- По национальности еврей.
     Подробности эти не вызвали на лицах штабных никаких эмоций. Командующий
ВВС затянулся сигаретой, медленно, клубами, выпустил сизый дымок.
     Только прокурор вдруг дернулся, словно его током ударило:
     -- Ну, точно! -- воскликнул он. -- Этого-то я навидался.  Измена Родине
с заранее обдуманными намерениями...
     Все круто,  стулья заскрипели, повернулись в  его  сторону. Командующий
даже  курить  перестал,  и  прокурор  ВВС  флота  вынужден  был  продолжать,
размахивая блокнотом, заложенным на нужной странице пальцем.
     -- Я это знаю по многолетнему опыту.  Когда уголовники бегут из лагеря,
они  прихватывают  с собой  какого-нибудь,  поточнее  сказать,  деревенского
вахлака.  Прирезать  по  дороге. И  подкормиться.  Это  называется  побег  с
"барашком".
     Теперь  на прокурора искоса глядели даже  радисты, которые  никогда  не
отвлекались от своих аппаратов.
     -- ...А этот зека, штрафник, взял еврея. Немец на еврее душу отведет, а
остальных не тронет.  Логика проверенная.  Чтоб  поточнее  сказать,  заранее
обдуманная измена.
     Командующий ВВС  Андреев стукнул кулаком по столу и вскричал,  хотя  не
кричал никогда:
     -- Товарищ полковник юридической службы! Вы... вы -- пишите свое!
     Прокурор  присел  оторопело и не  только говорить, но вскоре  и  писать
перестал.
     У старика  -- начальника штаба начали трястись руки, которые  он держал
на трости:
     -- Они сожгли у Варангер-фиорда гидросамолет с генералами, -- вырвалось
у него  с нескрываемой  ненавистью в  голосе. Он  смотрел мимо прокурора, на
стенку с  картинкой  художника-мариниста,  пытаясь  унять  дрожь.  С  трудом
поднялся,  протянул  в сторону прокурора руку в синем обшлаге кителя.  Синий
обшлаг трясся. -- Сожгли гидросамолет с генералами вермахта. Из Нарвика шел.
Только за это экипаж расстреляют. Весь!
     И тут отскочил от бронированной двери молчавший доселе "особист".
     --  Коли  экипаж порешат,  чего  ж  они тянутся  в плен,  как  бычок на
веревочке? Помирать -- так с музыкой!
     Начальник политуправления снова приблизился к микрофону, крича:
     --  Гвардии  старшина  Павел  Гром!  Вы  сожгли  самолет  с  генералами
вермахта. В Луостари вас  ждет расстрел... Расстреляют весь экипаж. Родина с
вами,  дорогие друзья! Североморцы в  плен не  сдаются! Огонь изо всех видов
оружия! Огонь!
     В ответ -- глухое и, казалось иным, ироническое бормотанье шаталовского
радиста:
     -- Прием... Прием... Прием...
     И  тут в  кабинет  командующего  ВВС  Северного флота, нет,  не  вошел,
ворвался генерал-полковник  береговой  службы Иван Рябов. Папаха из  темного
каракуля  сдвинута  на  расширившиеся злые глаза. Ему,  видно,  доложили  по
радиотелефону о судьбе  самолета-разведчика. О том, что лучший летчик -- ас,
гордость ВВС флота, сдается в плен.
     Кожаный реглан на сером  волчьем меху от  быстрого хода распахнулся,  и
генерал  и  в самом  деле  походил сейчас на матерого  волчище, вставшего на
задние лапы.
     Старик Карпович прижал руку с тростью  к сердцу и молча  опрокинулся на
бок. Через два дня хоронили. С оркестром. И ружейным салютом.
     ...Когда дядя  Паша,  в  своей сырой промерзшей кабине решил, что  надо
ответить на штабные запросы, и сказал в ларингофон, что  переводит  связь на
командира, Иван Як пробасил раздраженно:
     -- Да отключись ты от этой шатии!.. Оставь прием... Что сверху?
     --  "Ме-109-г", -- тут же отрапортовал дядя  Паша. -- Одно крыло белое,
второе -- красное.
     -- Ганс Мюллер!
     Ганс Мюллер, самый известный ас Люфтваффе, сбил над Северной Африкой  и
здесь  семьдесят  два  самолета.  Он  убил  нашего   командира  майора  С.В.
Лапшенкова, на глазах  у  всех зажег  его, когда тот  учил молодых  пилотов,
летал с ними над Большим аэродромом, по кругу...
     -- Ты его, если придется, из пушки снимешь? -- спросил Иван Як.
     -- Так точно!
     -- Что над ним?
     --  Над Мюллером... высота  тысяча метров, барраж сорок  два "мессера".
Высота тысяча пятьсот -- барраж шестнадцать "фокке-вульфов"...
     -- Гулянье у Маланьи, -- с досадой процедил Иван Як.
     А где-то уж  шла "собачья свалка". Дядя Паша переключился было на волну
истребителей.  Матерятся  ребята.   Кричат:  "Атакую,  прикрой!",  "Держись,
кореш!", "Мишка, не зевай! Руби его!"
     -- Нет,  не пробьются  к нам, --  дядя Паша вздохнул тяжко. -- Наших --
восемь-девять. "Мессеров" как комарья у болота.
     После долгого молчания дядя Паша углядел в небесах еще что-то.
     -- Над свалкой истребителей "спитфайер" кружится. Высота три тысячи...
     Английский "спитфайер" был нашим  лучшим  самолетом-разведчиком. У него
не было  оружия, только аэрофотоаппараты, но скорость такая, что угнаться за
ним не мог никто. Да и бессмысленно гнаться, когда у "мессершмитта" горючего
на сорок минут, а у "спитфайера" на пять часов.
     -- "Спитфайер"  ходит?  -- удивленно  произнес  Иван  Як. -- Тогда все,
Паша,  закрывай  контору!  В  штабе  все  узнают и без  нас,  по  английским
картинкам.
     ...И   снова  саднящая  душу  тишина.   Нас  тащили   на  Луостари  уже
восемнадцать минут. На двадцатой все будет кончено...
     Наконец, прохрипело в наушниках:
     -- РОбяты, а ведь нас к Герингу ведут! На личный прием.
     -- К  какому Герингу?! -- неожиданно для  самого себя вскричал я. --  У
меня  даже  пистолета нет. -- И  правда, у  механика  личное  оружие  --  не
пистолет, а винтовка.
     --  ПистОлета  нету,  --  послышалось  в  ответ,  и  тут  вдруг  экипаж
разразился громовым хохотом, от которого у меня похолодела спина.
     А под нами уж белая кромка прибоя. В самом деле, ведут к Герингу...
     -- Земеля, если накроемся, так все вместе, -- прозвучало в наушниках, и
я как-то сразу успокоился.
     Хотя для спокойствия, надо сказать,  оснований не было никаких. Впереди
показался вытянутый  кишкой  немецкий  аэродром  Луостари, а  Иван  Як  стал
снижаться и... черт побери! Мотор выпуска шасси начал свое бормотание. Вижу,
"ноги"  не  выходят, одна только выпала из-под  брюха,  да и  то на замки не
встала.
     А черное посадочное "Т" рядом, рукой подать. Сейчас грохнемся...
     Нет, вторично такого ужаса я пережить бы не