б   эти  "основания"  прояснились  вполне,  я  вынужден  ненадолго
задержаться  на  нескольких  эпизодах  своей,  "АВТОБИО...",  как говаривал,
посерьезнев, наш дивизионный "особист"...
     Ежедневная газета "Североморский летчик", появившаяся  на флоте в конце
войны, стала  фантастически знаменитой с самого  первого номера. В передовой
статье  об  удачах и  задачах  было сказано  черным  по  белому:  "Партийная
организация обсуждает застой своего члена..."
     Весь   Кольский   полуостров,   истосковавшийся   по   женскому   полу,
"прорабатывал"  знаменитую  передовую. Хохот  достиг  Москвы.  Поверяющих  с
лампасами - не продохнуть. Их приказ суров: дураков -  вон! Искать грамотных
людей!
     Меня,  механика  бомбовоза,  сдернули  в  землянке  с  нар:  " Тревога!
Бегом-бегом!" и доставили в "лежачий небоскреб" - длинный  барак, отведенный
в губе Грязной новой газете.
     Так я стал журналистом.
     Первым заданием нам, нескольким новичкам, - срочно! по очерку о героях.
"Пишите все как есть! - напутствовал полковник, Главный редактор. - Если что
секретно, - снимем..."
     Мы  изучали  пахнувший  краской номер  ревниво:  "проба  пера"! Никакой
правки. Ура!
     Нет, вот  красный карандаш Главного коснулся листа. Сняты всего полторы
строчки.  Какой-то секрет все-таки  прорвался.  Выдали по  неопытности...  В
материале о командире эскадрильи Илье Борисовиче Катунине, который  врезался
на  горящем штурмовике  в немецкий  корабль  и стал Героем Советского  Союза
посмертно. Жирно  вычеркнуто  "... родился в  бедной еврейской семье." Текст
изменен почти незаметно: "... родился а Белоруссии."
     Герой  второго   очерка  летчик-разведчик  Турков,  по   национальности
мордвин. И о том мы не забыли  - полстроки  в тексте. Эти  полстроки красный
карандаш  вынес в броский, крупным "кеглем" на всю страницу, заголовок: "СЫН
МОРДОВСКОГО НАРОДА".
     Через полгода бдительный карандаш Главного  уж ни  у кого  удивления не
вызывал.
     Он возник в моей памяти,  как наяву,  этот красный карандаш, массивный,
покрытый белым лаком, точно бутафорский, с вмятиной от редакторских зубов, в
страшный  осенний день сорок четвертого: экипажи торпедоносцев  выгружали из
залитых кровью  кабин  ИЛ-4-х  мертвых воздушных  стрелков. Чтоб не  срывать
морской операции, к пулеметам посадили всех, кто был  под  рукой.. Я был уже
корреспондентом летной газеты.  Командир полка  ругнулся,  произнес памятную
мне фразу: "По какой графе тебя спишу, если что?", но разрешил, и я ушел, со
своим бывшим экипажем, нижним стрелком.
     Это был  удачный день. Потопили в  Варангер-фиорде огромный транспорт с
войсками  из горной дивизии  СС "Эдельвейс",  и,  как  водится.  вечером был
"выпивон" с неизменным поросенком. Пригласили и меня. Один из гостей спросил
вполголоса, кивнув в мою сторону: "А это кто?"
     - Во парень! - воскликнул летчик, показав большой палец. И вполголоса:
     - Хотя и еврей...
     Для меня, вчерашнего школьника, это были годы ошеломляющих открытий...
     Тем более, что не заставили себя ждать и все новые...
     В Университете я  познакомился с девчушкой по имени  Полина, студенткой
химфака, комсомолочкой. Всю  ее  семью, жившую под Кривым  Рогом, гитлеровцы
расстреляли, как ЮДЕ. В  тот, послевоенный год, случайно недобитую  полицаем
Полину вычеркнули в Министерстве Высшего Образования недрогнувшей рукой, как
ЮДЕ из представленных химфаком МГУ списков аспирантов.
     - Бред! - воскликнула комсомолочка. - В нашей-то стране...
     - Не бред, а закономерность замечательной российской жизни, -  столь же
горячо возразил я, помня красный карандаш Главного и уж не  раз слыша вокруг
себя бранчливое "Все евреи в Ташкенте!"
     Это  был наш первый  семейный скандал:  в то  утро  я,  говоря  высоким
слогом, предложил Полине руку и сердце.
     И затем, уже как самый близкий ей человек, наблюдал  борьбу Московского
Университета за нее,  и, в конце-концов, тяжкую победу академиков Зелинского
и Несмеянова над сталинским расизмом...
     По счастью, хороших людей на Руси всегда было больше, чем палачей.
     Полина верила в это исступленно. Я тихо сомневался...
     Тем не менее, не поддайся я  своей напористой комсомолочке,  вряд ли бы
решился  в 1965 году публично, с  трибуны Союза писателей  СССР, неторопливо
рассказать,  как  во время альпинистского похода по Кавказу меня в Осетии не
пригласили  на свадьбу, как грузина, в Тбилиси  избили,  как  "армяшку", мои
друзья  по походу - прибалты, сторонились как русского. А,  когда вернулся в
Москву, узнал, что ЦК КПСС не утвердил меня членом редколлегии литературного
журнала,  как  еврея. У меня были и другие основания уличить  наших  высоких
гостей  из брежневского  Политбюро,  глаза  в  глаза,  в  безумной  политике
государственного  антисемитизма и стравливания  народов СССР.  В  Москве,  в
Прибалтике,  на  Кавказе.  В  опасности, в  связи с этим, развала Советского
Союза....
     Союз  писателей  СССР,  вопреки  указанию  райкома  партии,  не  спешил
исключать меня из своих рядов и даже "прорабатывать"...
     Обошлись и без Союза писателей...
     "Секретную записку" председателя КГБ Андропова о неуправляемом писателе
перекинули через площадь  Дзержинского  к  соседям  из Серого Дома, и поехал
Григорий  Свирский  вместе  со  своей возлюбленной Полиной  свободу  искать.
Спасибо, не на Восток, а на Запад...
     Ныне ее, наконец, рассекретили, записочку гуманиста Андропова.
     И  снова  открытие  для  меня,  правда,  уже  не   столь  ошеломляющее:
оказалось, даже  в бумагах для  сугубо "внутреннего  пользования", для самих
себя,  у них, властителей, ни шагу  без подмигиваний и  ужимок заговорщиков:
мое   "Иду   на  Вы"   -   о  многолетнем  государственном  антисемитизме  -
невыразительный расхожий газетный  штамп. Полунамек...  Засекретили, так же,
как в свое время, национальность погибшего героя  Ильи  Катунина.  За  то  о
цензурном  произволе,  теме,  казалось,  в то  время не  менее  запрещенной,
несколько безбоязненных абзацев..
     Впрочем, все это можно проверить каждому по интернетовскому адресу
     http:// gsvirsky.narod.ru.
     Там, дорогие, все черным по белому...

3. НАКОНЕЦ, МЫ НА СВОБОДЕ...

     Вытолкали  нас  с  Полиной  в  свободный   мир.  Тем  не  менее,  время
ошеломляющих открытий продолжалось. Переслал мой  друг  Марк Поповский, в те
годы  московский  писатель,  на Запад, с  риском для  жизни, "антисоветскую"
повесть  Григория   Свирского  "Заложники".  О  судьбе   нашего  поредевшего
поколения,  добиваемого и  с фронта, и с тыла. Я писал эту книгу, как  легко
понять, "в стол". Друзья уносили ее  по листочкам,  по  главам, и неизвестно
где прятали. "Тебе т а м  будут руки  ломать,  признаешься, где лежит. Лучше
тебе не знать..."
     На  Западе  "ЗАЛОЖНИКИ" издали  сразу. На  двунадесяти языках.  Но  как
только  посмел  коснуться  и  в  следующей  книге  "ПРОРЫВ"   об  этнических
конфликтах и произволе бюрократии, только  уж не в СССР,  а на Святой Земле,
американский   колосс  "Кнопф",   блистательно,   как  подарочное   издание,
выпустивший "Заложники" на английском, прислал мне интеллигентный отказ. "Мы
не разделяем  ваш  взгляд на Голду Меир и Бен Гуриона..." А конфиденциально,
при встрече, добавили, что все, написанное в романе "Прорыв", сомнений у них
не вызывает, но, к сожалению, пока  что расходится со взглядом Американского
Еврейского Конгресса...
     Господа, а как же свобода слова? В свободном-то государстве!!

4. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ...

     Все советские  годы мои книги, изданные  в Европе и США, отлавливали на
границах  СССР, как  оружие или наркотики. Как писатель, я вернулся в Россию
лишь через двадцать лет.  Блокаду прорвал в 1990 году журнал "Огонек". Здесь
появился, возможно, мой лучший рассказ "Лева Сойферт - друг народа..."
     Времена,  и в самом  деле, изменилось круто. Все мои  романы и повести,
написанные  и опубликованные в изгнании, ныне переизданы  в  Белокаменной...
Естественно,  я  доволен этим.  Не только потому,  что  прорвался  к  своему
читателю. Рад, что не удалось всемогущей Лубянке добить русского писателя.
     А ведь как старались! ..

     Однако, выяснилось, до победы еще далеко.
     Вскоре  на  выход моей трилогии "ВЕТКА ПАЛЕСТИНЫ,  еврейская трагедия с
русским   акцентом",   отозвался  в   газете   "Вечерний   Клуб"-  Александр
Борщаговский,   самый   известный   в  сталинское   время   "космо..."   или
"косНополит", как произносил непонятное ему слово мой сосед-стеклодув  Федя.
Затем появились и  другие  отклики  критиков  преклонного возраста...  Новые
поколения  литераторов  и Главных  редакторов  заглавная и не умирающая тема
имперской России -  травля и стравливание национальных  меньшинств,  похоже,
совершенно не интересовали...
     В  Москве,   естественно,  встретился  со  своими  старыми  друзьями  и
коллегами - Бенедиктом  Сарновым  и  Володей  Войновичем. Четверть  века  не
виделись.   Выпили,   предались  воспоминаниям.   Я   рассказал  о  странной
индифферентности  молодых  критиков,  с  которой столкнулись  мои  немолодые
издатели...
     -  Ну,  чего же  тут  странного?! -  воскликнул  жизнерадостный  Володя
Войнович. - Не помнишь, что ли, Галича:  "А  вокруг шумела Иудея И о мертвых
помнить не хотела..." Все как всегда... Твои проблемы интересует сейчас лишь
десяток  высоколобых...  Да  ладно,  всю  жизнь  мы пили  под тост "Чтоб они
сдохли!". Они и сдохли...
     Радостное  благодушие  взорвала  Слава,  жена  Бенедикта  Сарнова.  Она
вбежала  в  комнату и включила телевизор. В экранной дымке строем шествовали
молодцы в черных мундирах, со свастикой на рукаве.
     -  Не  видал раньше?  - весело спросил  Володя Войнович.  - Баркашовцы!
Русские штурмовики...
     Штурмовики  несли  плакат,  славивший  генерала   Макашова,  "истинного
патриота России", как было начертано на нем.
     Мы долго молчали..
     Бенедикт Сарнов, человек немногословный, ироничный, усмехнулся:
     -  Тебе,  Григорий,  ветерану,  такие   мальчики,  наверное,  не  могли
присниться и в дурном сне...

     Что  тут говорить,  болью  отозвался в  моем сердце этот  торжественный
проход. Не забыл его до сих пор.
     На аэродроме под Мурманском, где стояла наша 5-я ОМАГ -  Особая морская
авиагруппа - хоронили часто. Еще чаще - и хоронить-то было некого...
     Теперь уж не тайна, в узкой, стиснутой полярными сопками Ваенге погибло
300 % экипажей торпедоносцев.  Я знал каждого из летчиков, упавших в ледяное
Баренцево море или на скалы. Сердечно  привязался к медлительному добрейшему
сибиряку Александру  Ильичу Скнареву,  своему штурману, без вины  виноватому
штрафнику,  вырубал  в скале могилу  для нашего командира эскадрильи  майора
Лапшенкова,  тихого деликатного человека, знавшего наизусть,  казалось,  всю
русскую поэзию.  Его подкараулил фашистский "ас" Ганс Мюллер, сбив прямо над
нашей головой, когда командир эскадрильи учил молодых. Сердечно привязался к
Борису  Павловичу  Сыромятникову, нашему  "бате",  просившему с  застенчивой
улыбкой , когда меня забрали в газету, не забывать своих.
     Ни один из этих прекрасных людей до победы не дожил...
     Хоронить  друзей   и  знакомых,  впрочем,   приходилось  после  каждого
массированного налета Юнкерсов" 87-х на наш аэродром. Надрывно  воя  боевыми
сиренами, они выходили из пикирования у  самой  земли, до свастик и победных
звездочек на их фюзеляжах, казалось, рукой подать...
     И  вдруг  этот  парад  с фашистскими опознавательными  знаками в  самом
центре Москвы.
     Фантасмагория?!. Дьявольский шабаш.

5. ШАБАШ... ДОЗВОЛЕННЫЙ ВЛАСТЬЮ...

     Если приглядеться  к  нему,  и  вовсе  не  фантасмагория.  Не  шабаш  А
закономерность! И  ей,  как  известно,  - века ... А последние  сто лет  без
особого труда прослеживаются. По годам и даже дням...
     В  роковом  1881-м  бомбисты "Народной воли" взорвали  Александра 2-го.
Среди бомбистов, это давно установлено,  были русский,  поляк, но ни  одного
еврея. Однако на  следующий день почти все русские газеты вышли с  аршинными
заголовками: "Жиды убили нашего государя-императора!".
     Лишь   после  всестороннего  жандармского  сыска  была   обнаружена   и
народоволка Геся Гельфман , лично бомбы  в царя не  метавшая, тем не  менее,
приговоренная к вечной каторге.
     Но  газеты  долгого жандармского  сыска  не  ждали. Им  все  было  ясно
заранее...  весь юг тут же заполыхал погромами. Он вышвырнул из страны более
двух  миллионов  украинских,  крымских,  бессарабских  евреев... Отчего  так
ярились газеты? Чего вдруг?
     И вовсе не вдруг...
     Россия всю ее долгую историю - жертва насилия. От Батыя до Ленина.
     В конце-концов, это  ощущение  стало  народным  самосознанием. Выразило
себя в большой поэзии: "Какому хочешь чародею Отдай разбойную красу."
     О  черносотенных Думах  начала  и  конца  нашего  века,  о  дозволенных
государем-императором  Союзах  "Михаила Архангела"  и  "Русского  народа"  и
вспоминать не хочется: по  юдофобству Россия  почти  всегда бежала  "впереди
планеты  всей".   Можно  ли  ощущать  себя  "невинной  жертвой  без  "козлов
отпущения"?!.  Если  уж  не  евреи, то  виной  всему,  конечно,  татары  или
"англичанка" как иронизировал еще Чехов.
     Партийная  газета  "Правда" времен  клинического  советского юдофобства
такого наворотила,  что голодная улица по сей день кричит о  нацменьшинствах
России, чаще всего, так: "Чурки!", "Князья", "Чучмеки"! "Жиды!"
     Украл  русский, он --  вор.  Украл еврей -- украл жид пархатый. Они все
такие....
     Беличье  колесо  примитивного  мышления  так  и  катилось,  подгоняемое
подванивающим газетным ветром; катится и по сей день! без остановки..."Бей -
жидов, буржуев, меньшевиков -эсеров,  троцкистов, уклонистов, империалистов,
кулаков  и  подкулачников,  "врагов народа",  Запад,  НАТО,  лиц  кавказской
национальности,  чеченцев,  жидов-олигархов...(  Ненужное  зачеркнуть).  Бей
(кого-никого)  спасай  Россию!.  Давным-давно  эта немудрящая  формула стала
расхожим стереотипом,  шаблоном уличного кликушества... Главная  беда России
дураки и дороги - не мной это придумано.
     Только  сильный и зрелый народ способен принять другой  народ и поднять
его до  себя, -  принять, обогатившись...  Мещанство, особенно, если оно  во
власти, и чужое погубит, и свое сгноит.
     Кому неясно теперь -- избиение целого народа не может быть этим народом
прощено  и   забыто.  Нужны   новые  подходы  к  "заминированным"  советским
злодейством  народам. Как  к  "наказанным  народам"  -- высланным  из  своих
городов и аулов  на смерть и муки, так и жестоко и многолетне в  собственном
доме дискриминированным. Россия  довела свое собственное  еврейство до того,
что многие  русские евреи почувствовали себя  людьми безысходно ущемленными.
Именно от этого и бежали из своего отечества...

     Способен ли кто  из нас,  литераторов, сфокусировать в  глазах читателя
опасность неразвитого, примитивного мышления улицы, бездумной толпы, которой
в новой России судьба стать весомой  частью "электората"?!  ...  Способен ли
кто остановить сползание измордованной "демократической" России  к имперской
спеси, к большой крови?
     Господа хорошие! Как воздух, нужен России талантливый политолог. Мудрый
и страстный  политолог, который,  в  отличие от  печального  юмориста  Игоря
Свинаренко,    не    сдастся   на    милость   быдла   или    "общественного
бессознательного",  как  любят  говорить ныне  газетчики. И  найдет в  своем
народе людей,  которые  считают, "извините за  выражение, чучмеков, чурок  и
жидов"  равноправными  соседями  и   братьями,  кто  бы  и  как  на  них  не
натравливал. И  потому начнут  долгий, терпеливый, не на  короткую  кампанию
рассчитанный процесс и з л  е ч  е н  и я обиженных временем, сбитых с толку
земляков. Растолковав  им хотя бы то, что,  в  свое время,  предстало передо
мной, мальчишкой,  в виде нервного, примятого редакторскими зубами  красного
карандаша...

     Тут,  на мой взгляд, самое время для короткого  эпилога... Увы, его еще
нет. Его напишет Владимир Владимирович Путин.
     Если  им запланирован мир, - уточню я в первую  годовщину президентства
Путина, - а не  усердно предлагаемый ныне россиянам наркотик великодержавия,
ведущий и к непрекращающимся малым войнам и, не дай Бог! к большой...


 * ЧАСТЬ 2. "ХОЖДЕНИЕ В ШТРАФНИКИ". ПАРИЖСКИЙ ТРИБУНАЛ.
О МОИХ ДУШЕВНЫХ ДРУЗЬЯХ - ЕДИНОМЫСЛАХ.

     Иду  на  вы!  Григорий  Свирский  глазами непосредственных  свидетелей,
российских литературоведов и критиков.
     Григорий Свирский:
     Я  полагал, что "ШТРАФНИКИ" и были моим  "казачинским порогом".  Однако
Енисей,  река, особенно при низкой воде, порожистая. Тут же угрожающе  вырос
своими острыми гранями и  второй... Правда, от него можно было уклониться. Я
не стал."

     БЕНЕДИКТ САРНОВ:
     "... Столкнувшись с невозможностью пробиться своими книгами к читателю,
Свирский  не смог,  как это стало естественно  для  многих его  собратьев по
перу, уйти в "подполье"... Позиция "внутреннего эмигранта" была не для него.
И он упорно, настойчиво, не обращая внимание на полученные  синяки  и шишки,
продолжал  биться  лбом  о стену: писал письма во все инстанции, выступал на
собраниях.
     Сегодня это трудно себе представить, но тогда - ох, какое это непростое
было дело- выступить  на большом собрании и сказать  вслух все, что думаешь.
Писатель Борис Балтер, человек большого личного мужества, выводивший в 41-ом
из окружения полк, говорил мне  после выступления на  одном таком  собрании,
что подниматься на трибуну ему было страшнее, чем подыматься в атаку,
     Григорий Свирский поднимался на эту трибуну не раз.
     Одно из его выступлений я хорошо помню.
     Большой  зал   Центрального  Дома   литераторов   был  переполнен...  В
президиуме сидел важный гость: секретарь ЦК КПСС...
     Не стану  пересказывать речь Григория Свирского, тем более, что она уже
опубликована, с  опозданием ровно на четверть  века (журнал "Горизонт", 1990
N°3) Приведу из нее только небольшой отрывок:
     " ... Как-то шли по Осетии с группой альпинистов и туристов. В одном из
селений  подошел к нам старик и сказал:  "Мы  приглашаем вас на свадьбу. Вся
деревня будет гулять; а ты, он показал на меня, не приходи!" И вот я остался
сторожить  вещи  группы. Сижу,  читаю  книжку и вдруг вижу, улица селения  в
пыли, словно конница Буденного мчится, меня хватают и тащат. Жених и невеста
кричат:  "  Извини,  дорогой!  -  Меня  притаскивают  на  свадьбу,  наливают
осетинскую водку  арака в огромный рог  и  вливают в меня. Я спрашиваю моего
друга, что произошло? Почему раньше я получил  "персональное неприглашение",
а сейчас  потчуют, как  самого дорогого гостя? Оказывается, мой друг спросил
несколько ранее  старика и тот объяснил  гордо: "Мы грузинов не приглашаем!"
Мой друг объяснил, что я не грузин... Тогда  старик закричал, что только что
кровно обидел человека, и он, этот человек, будет мстить. И  вот вся свадьба
чтобы не было мести, сорвалась - и за мной... На другой день старик приходил
узнать, простил ли я его за то, что он принял меня за грузина...
     Когда кончился маршрут, мы  спустились в Тбилиси. Вечером вышли гулять.
Подходят  два подвыпивших гражданина и что-то говорят мне по грузински. Я не
понимаю. Тогда  один  размахивается и бьет  меня  в ухо.  Я  падаю. Кто-то в
подъезде  гостиницы  кричит:  "Наших  бьют!"  -  альпинисты  выскакивают  из
гостиницы и начинается потасовка.
     И вот мы в милиции. Идет  разговор по грузински. И вдруг ударивший меня
кидается к  столу  дежурного,  разглядывает  мой паспорт  и  идет ко  мне со
словами: "Извини меня, мы  думали,  что ты армяшка, из Еревана.  Идем, будем
гулять". Я едва от них отбился.
     В нашей группе альпинистов половина  была из Прибалтики. Они прекрасные
спортсмены. После того, что  произошло, мы сблизились. Но когда они о чем