Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
диционных сил. В ту же
ночь немецкие танки возобновили свое наступление на порт, но теперь
продвигаться было трудно. У лорда Горта оказалось достаточно времени, чтобы
развернуть против немецких танков три пехотные дивизии с мощной
артиллерийской поддержкой.
Танки продвигались очень медленно. Между тем началась эвакуация. Армада
в составе 850 судов и кораблей самых разных классов - от крейсеров и
эсминцев до парусных шлюпок и голландских спортивных глиссеров, ведомых
подчас экипажами, укомплектованными добровольцами из прибрежных населенных
пунктов, устремилась к Дюнкерку. В первый день, 27 мая, они вывезли 7669
человек; во второй день - 17804; затем - 47310; 30 мая - 53 823 солдата и
офицера. Таким образом, всего за первые четыре дня было эвакуировано 126 606
человек - значительно больше, чем надеялось вывезти адмиралтейство. Когда
операция началась, адмиралтейство предполагало за двое суток, на которые оно
рассчитывало, эвакуировать приблизительно 45 тысяч человек.
И только на четвертые сутки операции "Динамо", то есть 30 мая, немецкое
верховное командование осознало, что происходит. В течение четырех дней в
сводках ОКБ повторялось, что окруженные вражеские армии обречены. В сводке
от 29 мая, которую я занес в свой дневник, прямо говорилось: "Судьба
французской армии в Артуа {Историческая область Франции. - Прим. ред.}
решена... Английская армия, зажатая на узкой полосе... вокруг Дюнкерка,
также уничтожается под ударами нашего концентрического наступления".
Но она не уничтожалась. Она уходила в море. Конечно, побросав свое
тяжелое оружие и оснащение, но сохранив уверенность, что в будущем сможет
снова вступить в бой. Утром 30 мая Гальдер доверительно записал в своем
дневнике: "В окруженном нашими войсками "мешке" начинается процесс
разложения. Английские части обороняются стойко и ожесточенно, тогда как
часть сил устремилась к побережью и - пытается на судах и кораблях всех
видов бежать через пролив. Разгром!" Он использовал название знаменитого
романа Эмиля Золя, в котором отображено поражение Франции во франко-прусской
войне.
После совещания у Браухича он делает следующую запись в дневнике:
"Браухич раздражен, так как просчеты, которые мы допустили по вине
ОКБ... теперь начинают сказываться... Главное состоит в том, что вследствие
остановки механизированных соединений кольцо не замкнулось на побережье и
теперь нам приходится лишь созерцать, как многие тысячи солдат противника у
нас под носом бегут в Англию, так как из-за плохой погоды авиация
действовать не может". Фактически именно это они и делали. Несмотря на
усиление давления, которое было немедленно предпринято немцами по всему
периметру котла, англичане удерживали рубежи обороны и продолжали дальнейшую
эвакуацию своих войск. 31 мая в этом плане был самым успешным днем: около 68
тысяч человек отправились в Англию, причем треть из них была подобрана прямо
с берега, а остальные -, в гавани Дюнкерка. Теперь общее число вывезенных из
окружения составило 194 620 человек, то есть в четыре раза больше, чем
предусматривалось первоначально. Где же были знаменитые люфтваффе? Часть
времени, как отмечает Гальдер, авиация оставалась прикованной к земле из-за
нелетной погоды, а остальное время проходило в схватках с английскими
королевскими военно-воздушными силами, которые впервые предпринимали
успешные вылеты со своих баз на английском побережье Ла-Манша в ответ на
действия немецкой авиации {Тысячи англичан, измотанные на французском
побережье ожесточенными (бомбардировками, об этом не знали, поскольку
воздушные бои происходили либо за облаками, либо где-то далеко. Они знали
только, что на всем пути от Восточной Бельгии до Дюнкерка их без конца
бомбили и обстреливали, и считали, что авиация бросила их на произвол
судьбы. Добравшись до английских берегов, они нередко осыпали оскорблениями
людей в голубой форме английских ВВС. Черчилль был крайне удручен этим
обстоятельством и внес ясность, когда 4 июня, выступая в палате общин,
заявил, что спасение армии из Дюнкерка "обеспечивали военно-воздушные силы".
- Прим. авт.}. Несмотря на численное превосходство противника, новые
английские "спитфайеры" оказались достойными противниками "мессершмиттов",
успешно сбивая тяжелые немецкие бомбардировщики.
В перерывах между сражениями с английскими самолетами самолетам Геринга
удалось совершить несколько опустошительных налетов на Дюнкерк, после
которых порт на некоторое время полностью выходил из строя, и тогда
эвакуацию личного состава производили прямо с побережья. Люфтваффе совершили
также несколько мощных налетов на плавучие средства, сосредоточившиеся у
Дюнкерка, и в общей сложности потопили 243 (из 861) корабля и судна,
принимавших участие в эвакуации. Однако выполнить данное Гитлеру обещание -
уничтожить английские экспедиционные силы Герингу не удалось. 1 июня, когда
немецкая авиация совершила самый мощный налет (и понесла самые тяжелые
потери - 30 самолетов, как и противная сторона), потопив три английских
эсминца и несколько небольших транспортных судов, для англичан оказался
довольно успешным: в этот день было эвакуировано 64 429 человек. К рассвету
следующего дня внутри котла оставалось только 4 тысячи английских солдат,
которых прикрывали 100 тысяч французов, сменивших англичан на оборонительных
рубежах вокруг Дюнкерка.
Между тем немецкая артиллерия среднего калибра подошла на дистанцию
действительного огня, и эвакуацию в дневное время пришлось прекратить. С
наступлением сумерек немецкая авиация тоже прекращала налеты, поэтому за две
ночи, на 2 и на 3 июня, были успешно эвакуированы остатки английских
экспедиционных сил и 60 тысяч французских солдат и офицеров. Дюнкерк, все
еще упорно обороняемый 40 тысячами французов, продержался до утра 4 июня,
когда из немецких клещей вырвалось 338 226 английских и французских солдат.
К этому времени они уже перестали быть армией и являли собой довольно жалкое
зрелище. Но это были испытанные в сражениях солдаты, которые знали, что при
подходящем боевом оснащении и соответствующем прикрытии с воздуха они бы
успешно противостояли немецкой армии. Большинство из них это доказали, когда
был достигнут баланс в вооружении, и доказали это на прибрежных плацдармах,
недалеко от тех мест на французском побережье Ла-Манша, откуда их
эвакуировали в конце мая - начале июня.
Дюнкерк явился для англичан спасением. Однако 4 июня Черчилль в палате
представителей напомнил, что "войны не выигрываются посредством эвакуации".
Великобритания оказалась действительно в крайне тяжелом положении, в более
тяжелом, чем во времена норманнских завоевателей почти тысячелетие назад. У
нее не было армии, чтобы оборонять острова. Военно-воздушные силы оказались
серьезно ослаблены после боев во Франции. Оставался только военно-морской
флот, но норвежская кампания показала, насколько уязвимы крупные боевые
корабли для авиации наземного базирования. Теперь бомбардировщики Геринга
базировались всего в пяти - десяти минутах лета над узким проливом Ла-Манш.
Французы все еще держались, но их лучшие войска и вооружение были потеряны в
Бельгии и в Северной Франции, а их немногочисленные и устаревшие
военно-воздушные силы разгромлены. Что касается двух наиболее известных
генералов - маршала Петена и генерала Вейгана, которые теперь верховодили в
нестабильном правительстве, то они не испытывали желания драться с
превосходящим их по численности противником.
Держа в голове эти удручающие факты, Черчилль и выходил на трибуну
палаты общин 4 июня 1940 года, в то время когда разгружались последние
транспорты, прибывшие из Дюнкерка, полный решимости, как писал он
впоследствии, показать не только своему собственному народу, но и всему
миру, и прежде всего Соединенным Штатам Америки, что "наша решимость
сражаться базировалась на серьезной основе". Именно в этот раз он произнес
знаменитую речь, которую затем будут долго вспоминать и сравнивать с
величайшими пророчествами, делавшимися когда-либо в прошлые века.
"Даже если огромные части Европы и многие старые и знаменитые
государства падут или попадут в лапы гестапо и всего одиозного аппарата
нацистского правления, мы не расслабимся и не дрогнем. Мы будем сражаться во
Франции, мы будем сражаться на морях и океанах, мы будем сражаться со все
возрастающей уверенностью и усиливающейся мощью в воздухе, мы будем защищать
наш остров, чего бы нам это ни стоило; мы будем сражаться на побережье, мы
будем сражаться в местах десантирования, мы будем сражаться в полях и на
улицах; мы будем сражаться в горах; мы никогда не сдадимся, даже если этот
остров или большая часть его будут порабощены и начнут умирать с голода, во
что я никогда не поверю. Тогда наша империя за морями, вооруженная и
охраняемая британским флотом, будет сражаться до тех пор, пока по воле
божьей Новый Свет со всей своей мощью и могуществом не выступит на спасение
и освобождение Старого Света".
Крушение Франции
Решимость англичан сражаться, по-видимому, не вызывала беспокойства у
Гитлера. Он был уверен, что англичане прозреют, когда он покончит с
Францией, к чему он и приступал. После падения Дюнкерка, утром 5 июня, немцы
предприняли массированную атаку на Сомме, и вскоре они уже наступали
превосходящими силами по всему 400-мильному фронту, растянувшемуся от Абвиля
до Верхнего Рейна. Французы были обречены. 143 немецким дивизиям, в том
числе десяти танковым, они могли противопоставить только 65 дивизий, в
большинстве своем второсортных, ибо лучшие соединения и бронетанковые силы
были утрачены в Бельгии. Немногое сохранилось и от маломощных французских
ВВС. Англичане могли внести вклад лишь в виде одной пехотной дивизии,
которая дислоцировалась в Сааре, и некоторых частей танковой дивизии.
Королевские военно-воздушные силы для участия в этом сражении могли выделить
всего несколько самолетов, чтобы не оставить Британские острова без защиты.
Наконец, французское верховное командование, которое возглавляли теперь
Петен и Вейган, было насквозь пропитано пораженческими настроениями. Тем не
менее некоторые французские части сражались с большим мужеством и упорством,
то здесь, то там преграждая на время путь немецким танкам, стойко выдерживая
непрерывные удары вражеской авиации.
Но это была неравная борьба. В "победоносной неразберихе", как метко
заметил Тэлфорд Тейлор, немецкие войска неслись по Франции, подобно
приливной волне, и путаница происходила из-за того, что их, этих войск, было
слишком много и продвигались они так быстро, что часто оказывались на пути
друг у друга. 10 июня французское правительство поспешно покинуло Париж, а
14 июня этот великий город, гордость Франции, оставленный без защиты, был
оккупирован войсками 18-й армии генерала Кюхлера. На Эйфелевой башне была
немедленно водружена свастика. 16 июня премьер Рейно, правительство которого
бежало в Бордо, подал в отставку. Его сменил Петен, который на следующий
день через испанского посла обратился к немцам с просьбой о перемирии. В тот
же день Гитлер ответил, что сначала должен посоветоваться со своим союзником
Муссолини, ибо этот чванливый вояка, убедившись, что французские армии
окончательно разбиты, 10 июня вступил в войну, дабы, подобно шакалу, успеть
поживиться.
Дуче вонзает свой маленький кинжал в спину Франции
Несмотря на свою исключительную занятость развертывавшимися сражениями
на Западе, Гитлер находил время довольно часто писать Муссолини, информируя
его о все возрастающем числе немецких побед.
После первого письма от 7 мая, в котором фюрер одобрительно отзывался о
нападках дуче на Бельгию и Голландию, преследующих цель "обеспечения их
нейтралитета", и сообщал, что будет регулярно информировать своего друга о
прогрессе в делах, с тем чтобы дуче мог в нужное время принимать решения,
последовали новые письма от 13, 18 и 25 мая, с каждым разом все более
детальные и все более вдохновенные. Как видно из дневниковых записей
Гальдера, немецким генералам было наплевать, вступит дуче в войну или не
вступит, однако сам фюрер придавал этому важное значение. Как только Бельгия
и Нидерланды капитулировали, а англо-французские армии на севере были
разбиты и остатки английских войск начали грузиться на суда в Дюнкерке,
Муссолини решил вступить в войну. В письме от 30 мая он информировал
Гитлера, что на 5 июня назначено вступление Италии в войну. Гитлер
немедленно ответил, что глубоко тронут таким решением.
"Если и было что-нибудь такое, что могло бы укрепить мою непоколебимую
веру в победоносное завершение этой войны, - писал Гитлер 31 мая, - так это
ваше заявление... Сам факт вашего вступления в войну является элементом,
рассчитанным на нанесение сокрушительного удара по нашим противникам".
Тем не менее фюрер просил своего союзника передвинуть дату вступления в
войну на три дня, так как сначала хотел разгромить остатки французских ВВС.
И Муссолини передвинул дату на пять дней - на 10 июня, заверив, что боевые
действия начнутся на следующий день.
Однако боевые действия для итальянской стороны развертывались не
слишком удачно. К 18 июня, когда Гитлер вызвал своего младшего партнера в
Мюнхен, чтобы рассмотреть условия перемирия с Францией, около 32 итальянских
дивизий после недели боев оказались не в состоянии потеснить каких-нибудь
шесть французских дивизий на фронте в Альпах и дальше вдоль Ривьеры,
несмотря на то что теперь над обороняющимися там французами нависла угроза
со стороны немцев, наступавших вниз по долине реки Рона и угрожавших тылам
французов на итальянском фронте {Пораженчески настроенное французское
верховное командование запретило любые наступательные действия против
Италии. 14 июня французская эскадра обстреляла заводы, нефтеочистительные
предприятия и топливные резервуары возле Генуи, однако адмирал Дарлан
запретил дальнейшие акции подобного рода. Когда английская авиация собралась
было вылететь с аэродрома в Марселе на бомбардировку Милана и Турина,
французы загромоздили грузовыми машинами взлетные полосы и не позволили
бомбардировщикам взлететь. - Прим. авт.}. 12 июня Чиано записал в своем
дневнике:
"Муссолини совершенно унижен, так как наши войска не продвинулись ни на
шаг. Даже сегодня они потерпели неудачу в наступлении и остановились перед
первым французским укреплением, оказавшим некоторое сопротивление".
Лживость хвастливых заявлений Муссолини о военной мощи итальянцев
обнаружилась в самом начале военных действий против Франции, и это вызывало
у оскандалившегося итальянского диктатора настроение подавленности, когда
вечером 17 июня он выехал с Чиано на встречу с Гитлером, чтобы обсудить
условия перемирия с Францией.
"Муссолини недоволен, - писал Чиано в своем дневнике. - Этот внезапно
наступивший мир беспокоит его. В дороге мы долго обговаривали условия, при
которых может быть удовлетворена просьба французов о перемирии. Дуче...
подумывает даже о полной оккупации французской территории и требовании сдать
французский военно-морской флот. Но он понимает, что его мнение имеет только
консультативную ценность. Война выиграна Гитлером без какого-либо активного
участия в ней Италии, поэтому последнее слово остается за ним. Это,
естественно, беспокоит Муссолини и омрачает его настроение". Умеренность
"последнего слова" фюрера вызвала у итальянцев откровенную растерянность,
когда они совещались с нацистским главарем в Доме фюрера в Мюнхене, где
Чемберлен и Даладье проявили такую уступчивость по отношению к двум
диктаторам в вопросе о Чехословакии менее чем два года назад. Из секретного
немецкого меморандума по поводу этого совещания явствует, что Гитлер был
настроен прежде всего не допустить, чтобы французский военно-морской флот
попал в руки англичан. Его также беспокоило, как бы французское
правительство не сбежало в Северную Африку или в Лондон и оттуда не
продолжило войну. Исходя из этих соображений условия перемирия -
окончательные условия могут оказаться иными - должны быть умеренными,
рассчитанными на то, чтобы "французское правительство функционировало на
французской земле", а "французский флот был нейтрализован". Фюрер резко
отклонил требование Муссолини предоставить итальянцам право оккупировать
долину реки Рона, включая Тулон (крупная французская военно-морская база на
Средиземном море, где сосредоточилась основная часть французского военного
флота) и Марсель, а также требование о разоружении Корсики, Туниса и
Джибути. В немецком меморандуме отмечается, что город Джибути, ворота в
оккупированную Италией Эфиопию, вполголоса назвал Чиано.
Даже воинственный Риббентроп, как отметил в дневнике Чиано, проявил
"исключительную умеренность и спокойствие и высказывался в поддержку мира".
И воинственный Муссолини, как заметил его зять, был "очень сильно смущен".
"Он чувствует, что его роль второстепенная... По правде говоря, дуче
боится, что с наступлением мира мечта его жизни - слава, добытая на поле
боя, - снова останется неосуществленной".
Муссолини оказался неспособен убедить Гитлера вести переговоры о
перемирии с французами совместно. Фюрер не собирался делить с дуче триумф на
историческом месте (он даже не назвал своему другу место, где будет
подписано перемирие с французами), но пообещал, что его перемирие с Францией
не вступит в силу до тех пор, пока французы не подпишут перемирия с Италией.
Муссолини покинул Мюнхен огорченный и расстроенный, однако на Чиано
Гитлер произвел весьма благоприятное впечатление, чего с ним ранее не
случалось. Об этом свидетельствует запись, сделанная Чиано в дневнике по
возвращении в Рим:
"Из всего этого определенно следует, что он (Гитлер) хочет действовать
быстро, чтобы покончить со всем этим. Сегодня Гитлер похож на игрока,
который сорвал огромный куш и хотел бы встать из-за стола, чтобы больше не
рисковать. Говорит он сдержанно, с той осмотрительностью, которая после
такой победы просто удивительна. Меня нельзя обвинить в излишней нежности к
нему, но сегодня я действительно им восхищаюсь".
Второе перемирие в Компьене
Я прибыл следом за германской армией в Париж в июне - время, когда все
в исполненной величия, а теперь поверженной столице наполняется неизъяснимым
очарованием, и 19-го разузнал, где Гитлер собирается изложить французам свои
условия перемирия, о которых два дня назад просил Петен. Вручение немецких
условий должно было состояться на том самом месте, где германская империя
капитулировала перед Францией и ее союзниками 11 ноября 1918 года, - на
небольшой поляне в Компьенском лесу. Там нацистский вождь выплеснет на
французов свою месть, и сам окрестный ландшафт добавит сладости его
отмщению. Эта идея осенила его 20 мая, спустя десять дней после начала
великого наступления на Западе, в день, когда немецкие танки достигли
Абвиля. Йодль отметил в тот день в своем дневнике: "Фюрер работает над
мирным договором... Первые переговоры пройдут в Компьенском лесу".
После полудня 19 июня я поехал туда и застал там немецких саперов,
разрушавш