неповиновения
в армии - генералы. Это происходит от их самоуверенности. Они не могут более
верить, не могут повиноваться, потому что не признают гения  фюрера.  Многие
из них видят  в  нем  ефрейтора  времен  мировой  войны,  а  не  величайшего
политического деятеля, начиная со времени Бисмарка".
     8  сентября  генерал  фон   Штюльпнагель,   первый   оберквартирмейстер
верховного командования сухопутных  войск,  участник  заговора  Гальдера,  в
беседе с Йодлем просил предоставить письменное  уведомление  от  О  KB,  что
командование сухопутных войск будет оповещено о приказе Гитлера  напасть  на
Чехословакию за пять дней до самого  нападения.  Йодль  ответил,  что  из-за
неустойчивой погоды он может гарантировать такое уведомление только  за  два
дня. Этого заговорщикам было достаточно.
     Но им нужны были гарантии и другого рода - правы ли они,  полагая,  что
Англия и Франция объявят войну Германии, если та  нападет  на  Чехословакию.
Для этой цели они решили послать в Лондон доверенное лицо. Послать не только
для того, чтобы узнать о намерениях  английского  правительства,  но  и  для
того, чтобы в случае необходимости повлиять на решение  Лондона,  сообщив  о
том, что Гитлер решил напасть на Чехословакию осенью и что генеральный штаб,
которому известна дата нападения, не согласен с этим решением  и  собирается
предпринять самые серьезные меры, чтобы это  нападение  предотвратить,  если
Англия будет противостоять Гитлеру до конца.
     Первым таким посланником заговорщиков стал Эвальд фон Клейст, выбранный
для этой цели сотрудником абвера полковником Остером. Клейст прибыл в лондон
18 августа. В Берлине английский посол  Гендерсон  уже  готов  был  уступить
Гитлеру все, что тот хотел получить от Чехословакии. Посол  сообщил  в  свое
министерство иностранных дел, что принимать Клейста в официальной обстановке
нежелательно {Согласно меморандуму министерства иностранных дел Германии  от
6 августа, Гендерсон  во  время  неофициальной  встречи  с  немцами  заявил:
"Англия  не  станет  рисковать  ни  единым  моряком   или   летчиком   из-за
Чехословакии. Обо всем можно договориться, если не применять грубую силу". -
Прим. авт.}. Несмотря на это, сэр Роберт Ванситтарт, главный дипломатический
советник  английского  министерства  иностранных  дел  и  главный  противник
политики умиротворения Гитлера,  принял  Клейста  в  день  его  приезда.  На
следующий день его принял Уинстон Черчилль, как политик  находившийся  в  то
время  в  тени.  И  Ванситтарт,  и  Черчилль  были   поражены   искренностью
собеседника и его трезвым взглядом на положение дел. Клейст рассказал  им  о
том, что Гитлер наметил точную дату нападения на Чехословакию, что  генералы
в большинстве своем с ним не согласны и  готовы  действовать,  однако,  если
политика умиротворения Гитлера будет проводиться Лондоном  и  в  дальнейшем,
это выбьет у них почву из-под ног. Если Англия и Франция официально  заявят,
что  не  останутся  пассивными  в  случае   нападения   армии   Гитлера   на
Чехословакию, если  кто-нибудь  из  видных  общественных  деятелей  Британии
официально предупредит Гитлера о  последствиях  такого  нападения,  немецкие
генералы смогут решительными действиями удержать Гитлера от агрессии.
     Черчилль передал с Клейстом пламенное послание, которое должно было  бы
подбодрить его соратников.
     "Я уверен, что нарушение чешских границ немецкой  армией  или  авиацией
приведет к новой мировой войне. Я уверен, как я был уверен в конце июля 1914
года,  что  Англия  выступит  совместно  с  Францией.   ...Умоляю   вас   не
заблуждаться на этот счет..." {Клейст вернулся в Берлин 23 августа и показал
письмо Черчилля Беку, Гальдеру,  Хаммерштейну,  Канарису,  Остеру  и  другим
участникам заговора. В своей книге "Немезида власти" Уилер-Беннет пишет, что
согласно частному сообщению, сделанному ему Фабианом фон Шлабрендорфом после
войны, Канарис снял с письма Две копии: одну - для себя, другую - для Бека и
Клейста, после чего спрятал оригинал в своем загородном  доме  в  Померании.
Там письмо было найдено сотрудниками гестапо после покушения на  Гитлера  20
июля 1944  года  и  сыграло  главную  роль  в  вынесении  Клейсту  смертного
приговора, который  был  приведен  в  исполнение  16  апреля  1945  года.  В
действительности содержание письма Черчилля стало известно  властям  гораздо
раньше,  чем  могли  предположить  заговорщики.  Я  нашел   в   министерстве
иностранных дел Германии документ, который, хотя на нем  и  не  стоит  дата,
предположительно написан 6 сентября 1938 года. На  документе  есть  пометка:
"Выдержка из письма Уинстона Черчилля доверенному лицу в Германии". -  Прим.
авт.}
     Ванситтарт отнесся к предупреждению  Клейста  достаточно  серьезно.  Он
послал сообщение об этом премьер-министру и министру иностранных дел. И хотя
Чемберлен в письме  к  лорду  Галифаксу  писал,  что  не  особенно  доверяет
Клейсту, он все же добавил: "Я не  уверен,  что  мы  не  должны  предпринять
определенных шагов". Один шаг он предпринял сразу  -  28  августа  вызвал  в
Лондон  "для  консультаций"  посла  Гендерсона  и  поручил  ему,  во-первых,
достаточно сдержанно предупредить Гитлера и,  во-вторых,  тайно  подготовить
его, Чемберлена, встречу  с  фюрером.  По  словам  Гендерсона,  он  уговорил
премьер-министра отказаться от первой просьбы. Что же  касается  его  второй
просьбы, Гендерсон с удовольствием взялся ее выполнить {"Я искренне верю,  -
писал посол лорду  Галифаксу  из  Берлина  18  июля,  -  что  настало  время
закрутить гайки в Праге... Если Бенеш не может удовлетворить Генлейна, он не
сможет удовлетворить ни одного судетского  лидера.  Нам  следует  занять  по
отношению к чехам жесткую позицию". Кажется непостижимым,  что  в  то  время
даже Гендерсон не знал, что Генлейн всего лишь орудие в руках Гитлера и  что
именно от Гитлера исходит приказ постоянно завышать требования, чтобы  Бенеш
не смог их удовлетворить. - Прим. авт.}.
     Это был первый шаг к Мюнхену и величайшая бескровная победа Гитлера.
     Не зная о перемене курса в политике Чемберлена, берлинские  заговорщики
продолжали предпринимать попытки предупредить британское  правительство.  21
августа полковник Остер послал своего агента к британскому военному атташе в
Берлине с сообщением, что Гитлер намерен совершить нападение на Чехословакию
в конце сентября. "Если усилия других стран заставят Гитлера  отказаться  от
своих намерений накануне намеченного срока, он не перенесет такого удара,  -
сообщил агент англичанам. - Точно так же, если  дело  дойдет  до  войны,  то
немедленное вмешательство Англии и Франции может привести к падению режима".
Сэр Невилл Гендерсон быстро препроводил это предупреждение в Лондон, снабдив
его комментарием, в котором уверял, что "это все очень пристрастно и  больше
похоже на пропаганду". По мере того как назревал кризис, шоры  на  глазах  у
британского посла становились все более плотными.
     Генерал  Гальдер  чувствовал,  что  письма  заговорщиков  не  оказывают
желаемого воздействия на англичан. 2 сентября он отправил  в  Лондон  своего
посланца, отставного подполковника Ганса Бема-Теттельбаха  для  установления
контакта с министерством обороны и военной разведкой. Подполковник,  по  его
собственным словам, виделся в Лондоне с  некоторыми  ответственными  лицами,
но, кажется, не произвел на них большого впечатления.
     В конце концов заговорщики решили использовать министерство иностранных
дел Германии и немецкое посольство в Лондоне,  чтобы  предпринять  последнюю
отчаянную  попытку  убедить   англичан   сохранить   твердость.   Советником
посольства и поверенным в делах был тогда Теодор  Кордт,  чей  младший  брат
Эрих возглавлял секретариат  Риббентропа  в  министерстве  иностранных  дел.
Обоим братьям протежировал барон фон Вайцзекер, государственный секретарь  и
несомненный мозговой центр министерства иностранных дел. Этот человек  после
войны громко кричал о своих якобы антинацистских воззрениях, что  не  мешало
ему служить Гитлеру и Риббентропу до  самого  конца.  Правда,  из  трофейных
документов министерства иностранных дел явствует,  что  он  выступал  против
агрессии, причем по тем же причинам, что и генералы: это  могло  привести  к
проигранной войне. С согласия  Вайцзекера  и  после  консультаций  с  Беком,
Гальдером и Герделером было решено,  что  Теодор  Кордт  передаст  последнее
предупреждение на Даунинг-стрит, - его контакты как советника с  британскими
властями не вызовут подозрений.
     Информация, с которой вечером 5 сентября он пришел к Горацию  Вильсону,
личному советнику  Чемберлена,  показалась  последнему  настолько  важной  и
срочной,  что  он  немедленно  проводил   Кордта   через   черный   ход   на
Даунинг-стрит, в дом министра иностранных дел. Там Кордт прямо заявил  лорду
Галифаксу, что 16 сентября Гитлер планирует объявить всеобщую мобилизацию  и
что нападение на  Чехословакию  произойдет  самое  позднее  1  октября,  что
германская армия готова выступить против Гитлера в тот момент,  когда  будет
отдан приказ о нападении, и что  выступление  это  окажется  успешным,  если
Англия и Франция будут твердо стоять на своих позициях. Он предупредил также
Галифакса, что речь Гитлера на закрытии партийного  съезда  в  Нюрнберге  12
сентября может стать  угрозой  в  адрес  Чехословакии  и  что  тогда  Англии
представится случай противостоять диктатору.
     Несмотря на то что Кордт часто бывал на Даунинг-стрит, несмотря  на  то
что на этот раз он был откровенен с министром иностранных дел, он все  равно
не узнал о намерениях Лондона. О  них,  как  и  всем  остальным,  ему  стало
известно через два дня, 7 сентября, когда  лондонская  "Таймc"  опубликовала
знаменитую передовую статью.
     "Правительству Чехословакии стоит задуматься  на  предмет  того,  чтобы
либо   принять,   либо   отклонить   получивший   в   определенных    кругах
распространение  проект  превращения   Чехословакии   в   более   однородное
государство  путем  отделения  Судетской  области,  где   проживают   чуждые
Чехословакии немцы, стремящиеся слиться с нацией, к которой они  принадлежат
по расовому признаку... Преимущества от создания в Чехословакии  однородного
государства могут оказаться серьезнее, чем недостатки, которые  повлечет  за
собой потеря населенной немцами приграничной Судетской области..."
     В статье не говорилось ни слова о том, что отделение Судетской  области
от Чехословакии лишит последнюю  природной  горной  преграды  на  границе  и
чешской линии Мажино, сделав ее беззащитной перед нацистской Германией.
     Хотя министерство иностранных дел  Англии  поспешило  опровергнуть  тот
факт, что в статье выражена точка зрения правительства, Кордт  на  следующий
день телеграфировал в Берлин, что "статья, вероятно, основывалась на слухах,
дошедших  до  редакции  "Таймc"  из  окружения   премьер-министра".   Вполне
вероятно!

     В  годы,  предшествовавшие  второй  мировой  войне,   кризис   сменялся
кризисом. Обстановка в европейских  столицах  накалилась  до  предела  к  12
сентября, когда на партийном съезде в  Нюрнберге,  открывшемся  6  сентября,
должен был выступать Гитлер. Ожидалось, что в этой речи он скажет, быть  или
не быть войне с Чехословакией. Я в это время находился в Праге,  то  есть  в
самом центре кризиса. Может показаться странным, но, несмотря на выступления
в Судетской области, несмотря на угрозы  из  Берлина,  давление  со  стороны
правительств Англии и Франции с требованием  уступок  и  опасения,  что  они
могут бросить Чехословакию в беде, - несмотря на  все  это,  Прага  казалась
самой спокойной из всех европейских столиц, по крайней мере внешне.
     5 сентября президент Бенеш понял, что для  сохранения  мира  необходимы
решительные действия с его стороны. Он вызвал в Градчаны  судетских  лидеров
Кундта и Себековского и попросил их  изложить  свои  требования  на  бумаге.
Какими бы ни были эти требования, он их примет. "Боже мой! -  воскликнул  на
следующий день Карл Герман Франк, заместитель судетского лидера. - Они  дали
нам все!" Но именно это меньше всего устраивало  судетских  политиков  и  их
хозяев в Берлине. 7 сентября Генлейн по приказу из Берлина прекратил  всякие
переговоры с чешским правительством. В качестве  объяснения  были  приведены
надуманные столкновения с полицией в Моравска-Остраве.
     10 сентября Геринг выступил на партийном съезде с  воинственной  речью:
"Незначительная часть Европы попирает права человеческой расы... Жалкая раса
пигмеев - чехов угнетает культурный народ, а за всем  этим  стоит  Москва  и
вечная маска еврейского дьявола!" В тот же день с речью  по  радио  выступил
Бенеш. Он ни словом не обмолвился о злопыхательстве Геринга. В  своей  речи,
спокойной и выдержанной, он призывал к проявлению доброй  воли  и  выработке
взаимного доверия.
     Однако  под  маской  спокойствия  скрывалось  огромное  напряжение.   Я
встретился с доктором Бенешем в вестибюле здания радиовещания  Чехословакии.
Лицо его было озабоченным, он, казалось, полностью отдавал себе отчет в  том
сложном положении, в котором  очутился.  Железнодорожный  вокзал  Вильсон  и
аэропорт были заполнены евреями, которые искали способ перебраться  в  более
безопасные части страны. В конце недели населению  роздали  противогазы.  Из
Парижа доходили слухи, что французское правительство в панике от перспективы
войны. Из Лондона  сообщали,  что  Чемберлен  обдумывает  рискованные  шаги,
направленные на удовлетворение требований Гитлера -  за  счет  Чехословакии,
конечно.
     Итак, вся Европа ждала, что скажет Гитлер 12 сентября в Нюрнберге.  Это
была речь грубая, воинственная, пышущая ненавистью к Чехословакии,  особенно
к ее президенту. Она была произнесена в день  закрытия  съезда  на  огромном
стадионе,  где  собрались  тысячи  нацистских  фанатиков.  Но  это  не  было
объявлением войны. Гитлер не  сообщил  о  своем  решении,  по  крайней  мере
публично, так как  из  трофейных  документов  известно,  что  срок  перехода
чешской границы был им уже  назначен  -  1  октября.  В  своей  речи  Гитлер
требовал,  чтобы  правительство  Чехословакии  "справедливо"   отнеслось   к
судетским немцам. Если этого не произойдет, то Германия позаботится  о  том,
чтобы оно это сделало.
     Гневная речь Гитлера привела  к  серьезным  последствиям.  В  Судетской
области вспыхнуло восстание,  которое  правительство  Чехословакии  подавило
после двухдневных ожесточенных  стычек,  причем  в  Судетской  области  было
объявлено военное положение и туда ввели войска. Генлейн перебрался в Берлин
и заявил, что возможен единственный способ решения  вопроса  -  присоединить
Судетскую область к Германии.
     Как известно, к такому же решению склонялся Лондон, но, чтобы выполнить
его, необходимо было  заручиться  поддержкой  Франции.  13  сентября,  после
произнесения речи Гитлером, французский кабинет заседал  весь  день,  решая,
должна ли Франция выполнить свои обязательства перед Чехословакией в  случае
нападения  на  нее  Германии,  которое  казалось  неизбежным.  В  тот  вечер
английский посол в Париже сэр Эрик  Фиппс  был  вызван  из  Опера  комик  на
срочное совещание к премьер-министру Даладье. Последний призывал  Чемберлена
постараться  немедленно  заключить  сделку   с   немецким   диктатором,   по
возможности наиболее выгодную.
     Понятно, что  господину  Чемберлену  не  нужно  было  предлагать  этого
дважды. В тот же вечер, в  11  часов,  британский  премьер-министр  направил
Гитлеру срочную телеграмму:
     "Ввиду крайне осложнившейся ситуации предлагаю немедленно встретиться с
Вами, чтобы попытаться найти мирное решение. Согласен  прибыть  самолетом  и
готов вылететь завтра же. Прошу назначить удобное для Вас  место  встречи  в
самое ближайшее время. Буду благодарен Вам за скорейший ответ".
     За два часа до этого немецкий поверенный в делах в Лондоне Теодор Кордт
телеграфировал  в  Берлин,  что,  по  словам   пресс-секретаря   Чемберлена,
премьер-министр  "готов  рассмотреть  далеко  идущие  предложения  Германии,
включая плебисцит, готов помочь в их осуществлении и публично выступить в их
защиту".
     Началась полоса уступок, которая закончилась капитуляцией в Мюнхене.

       Чемберлен в Берхтесгадене: 15 сентября 1938 года

     "О боже! Удача как с неба свалилась!"  -  воскликнул  Гитлер,  прочитав
телеграмму Чемберлена. Он был поражен, но  крайне  доволен  тем  фактом  что
вершитель судеб Британской империи летел  к  нему  с  просьбой.  Ему  ужасно
льстило, что шестидесятидевятилетний государственный деятель, никогда  ранее
не пользовавшийся самолетом, был готов  лететь  семь  часов  в  Берхтесгаден
через всю Германию. У Гитлера не  хватило  такта  предложить  место  встречи
где-нибудь на Рейне, что сократило бы время перелета вдвое.
     С каким бы энтузиазмом англичане {Даже самые  суровые  критики  внешней
политики Чемберлена  из  числа  журналистов  аплодировали  премьер-министру,
когда он объявил,  что  отправляется  в  Берхтесгаден.  Поэт  Джон  Мэйсфилд
сочинил поэму, настоящую хвалебную песнь под названием  "Невилл  Чемберлен",
которая была опубликована в "Таймc" 16 сентябри. - Прим. авт.} ни относились
к вояжу своего премьер-министра, полагая, что он сделает то, чего не  смогли
сделать мистер Асквит и сэр Эдуард Грей в 1914 году, а  именно  предупредить
Германию,  что  агрессия  против  маленькой   страны   повлечет   за   собой
вмешательство не только Франции, но и Англии, Гитлер понимал, что  для  него
приезд  Чемберлена  равнозначен   подарку   судьбы   -   это   явствует   из
конфиденциальных бумаг и дальнейшего хода  событий.  Фюрер  уже  знал  через
немецкое посольство в Лондоне, что британский лидер готов выступить в защиту
"далеко идущих предложений Германии". Приезд Чемберлена укреплял уверенность
Гитлера в том, в чем он был уверен с самого начала - ни Англия,  ни  Франция
не выступят в защиту  Чехоcловакии.  В  течение  первого  часа  встречи  его
уверенность подтвердилась.
     Сначала шла обычная дипломатическая процедура, хотя говорил  все  время
только Гитлер - по привычке.  Самолет  Чемберлена  приземлился  в  аэропорту
Мюнхена   в   полдень   15   сентября.   Оттуда   на   открытом   автомобиле
премьер-министра отвезли на вокзал, где  он  пересел  в  специальный  поезд,
который за три часа доставил его в  Берхтесгаден.  От  взора  Чемберлена  не
ускользнули  шедшие  навстречу   многочисленные   поезда   с   солдатами   и
артиллерией. Гитлер не встретил высокого гостя на вокзале  в  Берхтесгадене,
но приветствовал его, стоя на верхних ступеньках лестницы дома  в  Бергхофе.
Как вспоминал позднее доктор Шмидт, немецкий  переводчик,  начинался  дождь,
небо потемнело, горы скрылись в  облаках  -  было  4  часа  дня,  а  в  путь
Чемберлен отправился на заре.
     После чая фюрер и премьер-министр поднялись на второй этаж,  в  кабинет
Гитлера, - в ту самую комнату, где семь месяцев назад он  принимал  Шушнига.
По настоянию посла Гендерсона Риббентроп не  присутствовал  на  беседе,  что
очень обозлило тщеславного  министра  иностранных  дел.  В  отместку  он  на
следующий день отказался передать премьер-министру запись беседы,  сделанную
Шмидтом, так что Чемберлен вынужден был, полагаясь  на  собственную  память,
вспоминать, что говорил он, а  что  Гитлер.  Это  было  проявлением  крайней
невежливости, впрочем, весьма типичным для немцев.
     Гитлер начал свою речь как обычно. Он пустился в разглагольствования  о
том, как много сделал он для Германии, для дела мира, для  англо-германского
сближения. Теперь на повестке дня стояла одна проблема, которую  он  намерен
решить "так или иначе". Три миллиона  немцев,  проживающих  в  Чехословакии,
должны "вернуться" в  лоно  рейха  {И  в  беседе  с  Гитлером,  и  во  время
выступления в палате общин Чемберлен проявил поверхностное  знание  немецкой
истории. В обоих случаях он согла