Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
и в Берлине или в другом удобном месте".
Переговоры, разумеется, велись в обстановке строжайшей секретности.
Однако 5 января, к ужасу Папена и Гитлера, утренние берлинские газеты вышли
с громадными заголовками, сообщавшими о встрече в Кельне, с ругательными
редакционными статьями в адрес Папена за его предательство в отношении
Шлейхера. Хитрый генерал, будучи человеком догадливым, послал в Кельн своих
людей; в их числе, как потом понял Папен, был и тот самый фотограф, который
снимал его возле дома Шредера.
Помимо договоренности с Папеном Гитлер извлек из кельнской встречи два
весьма ценных для него урока. Во-первых, он узнал от бывшего канцлера, что
Гинденбург не сохранил за Шлейхером права на роспуск рейхстага. Это
означало, что нацисты, сблокировавшись с коммунистами, могут, когда захотят,
легко сместить Шлейхера. Во-вторых, во время беседы ему дали понять, что
деловые круги западной части Германии намерены взять на себя долги
нацистской партии. Через два дня после кельнских переговоров Геббельс
упоминал о "приятных событиях в политической жизни", но все еще жаловался на
"скверное финансовое положение". А уже через десять дней, 16 января,
отметил, что финансовое положение партии "за две недели коренным образом
улучшилось".
Тем временем канцлер Шлейхер, не теряя оптимизма - близорукого, если не
сказать больше, - продолжал попытки создать жизнеспособное правительство. 15
декабря он выступил по радио с неофициальным обращением к нации, призывая
забыть, что он генерал, и уверяя слушателей, что он не поддерживает "ни
капитализм, ни социализм" и что его уже не приводят в ужас "такие понятия,
как частная и плановая экономика". Основная задача Шлейхера, по его словам,
состоит в том, чтобы дать работу безработным и вернуть устойчивость
экономике государства. Налоги повышаться не будут, зарплата понижаться тоже
не будет. Он даже идет на то, чтобы отменить последнее решение Папена о
сокращении зарплаты и пособий. Кроме того, он отменяет квоты
сельскохозяйственного производства, введенные в угоду крупным
землевладельцам, и приступает к осуществлению планов, предусматривающих
отчуждение у разорившихся юнкеров восточной части страны 800 тысяч акров
земли и раздачу ее 25 тысячам крестьянских семей. Цены на такие предметы
первой необходимости, как уголь и мясо, подлежат строгому контролю.
Это была попытка заручиться поддержкой тех самых масс, которым он
доселе противопоставлял себя и интересы которых игнорировал. За выступлением
по радио последовали беседы Шлейхера с лидерами профсоюзов, у которых
создалось впечатление, что в организованных рабочих и в армии он видит две
главные будущие опоры нации. Однако рабочие профсоюзы не захотели
сотрудничать с человеком, к которому не питали никакого доверия. Что
касается промышленников и крупных землевладельцев, то они ополчились на
нового канцлера за его программу, которую называли не иначе как
большевистской, а дружеские жесты Шлейхера в адрес профсоюзов привели их в
смятение. Владельцы крупных поместий негодовали по поводу его решения
уменьшить государственные субсидии помещикам и приступить к экспроприации
разорившихся поместий в Восточной Германии. 12 января "Ландбунд",
объединение крупных помещиков, выступил с яростными нападками на
правительство, а его руководство, в состав которого входили двое нацистов,
заявило протест президенту. Гинденбург, сам ставший юнкером-землевладельцем,
призвал канцлера к ответу. Тогда Шлейхер пригрозил опубликовать секретный
доклад рейхстага об афере "Восточная помощь". В этом скандальном деле, о
котором все знали, были замешаны сотни юнкерских семейств, разжиревших на
безвозмездных государственных "займах", а также косвенно сам президент,
поскольку восточно-прусское поместье, подаренное ему было незаконно
зарегистрировано на имя его сына, что освобождало последнего от налога на
наследство.
Невзирая на шум, поднятый промышленниками и землевладельцами, невзирая
на прохладное отношение профсоюзов, Шлейхер почему-то уверовал, что все идет
гладко. По случаю праздника нового, 1933 года он и его министры нанесли
визит президенту и тот обласкал их, сказав: "...Самые большие трудности
позади, перед нами дорога к лучшему".
4 января, в тот день, когда Папен и Гитлер совещались в Кельне, канцлер
устроил Штрассеру, возвратившемуся к тому времени из Италии, встречу с
Гинденбургом. В беседе с президентом, имевшей место два дня спустя, Штрассер
дал согласие войти в кабинет Шлейхера. Этот шаг внес смятение в стан
нацистов, размещавшийся в тот момент на маленькой земле Липпе, где Гитлер и
его главные подручные отчаянно бились за успех на местных выборах, чтобы
укрепить позиции фюрера в дальнейших переговорах с Папеном. Геббельс
сообщает в дневнике о появлении там в ночь на 13 января Геринга с дурными
новостями о Штрассере. Главари партии, рассказывает Геббельс, всю ночь
обсуждали случившееся. Все были того мнения, что если Штрассер действительно
примет предложение Шлейхера, то партия окажется в весьма затруднительном
положении.
Так думал и Шлейхер. 15 января в беседе с Куртом фон Шушнигом,
тогдашним австрийским министром юстиции, он безапелляционно заявил, что
"герр Гитлер уже не проблема, его движение больше не представляет
политической угрозы, судьба его решена, он канул в прошлое".
Но Штрассер не вошел в кабинет; не вошел в него и Гугенберг, лидер
националистической партии. Оба решили вернуться к Гитлеру. Штрассера без
обиняков отвергли, к Гугенбергу же отнеслись радушнее. 15 января, в тот
самый день, когда Шлейхер злорадно доказывал Шушнигу, что с Гитлером
покончено, нацисты добились успеха на местных выборах в Липпе. Успех,
правда, был не столь уж значителен. Из 90 тысяч избирателей за нацистов
проголосовало 38 тысяч, или 39 процентов, - на 17 процентов больше, чем на
прошлых выборах. Но Геббельс и его компания подняли такой шум вокруг этой
"победы", что произвели впечатление на ряд консерваторов, включая
приближенных Гинденбурга, и прежде всего статс-секретаря Мейснера и сына
президента Оскара.
Вечером 22 января эти господа тайно вышли из президентского дворца,
поймали такси, чтобы не бросаться в глаза посторонним, как выразился
Мейснер, и отправились в пригородный дом доселе неизвестного нациста по
имени Иоахим Риббентроп, являвшегося другом Папена (во время войны они
вместе служили на Турецком фронте). Там их встретили Папен, Гитлер, Геринг и
Фрик. По словам Мейснера, до этого рокового вечера Оскар фон Гинденбург был
против каких-либо контактов с нацистами. Возможно, Гитлер об этом знал; во
всяком случае, он предложил поговорить с Оскаром "с глазу на глаз". К
удивлению Мейснера, Гинденбург-младший согласился. Они уединились в соседней
комнате и провели там около часа. О том, что сказал Гитлер сыну президента,
не отличавшемуся ни блестящим интеллектом, ни твердостью характера, никогда
не писалось. В кругу нацистов имели хождение разговоры, будто фюрер обещал и
угрожал одновременно. Угрожал, в частности, обнародовать сведения о
причастности Оскара к афере "Восточная помощь" и о том, каким образом ему
удалось избежать уплаты налогов на поместье отца. Что касается обещаний, то
о них можно судить по тому факту, что спустя несколько месяцев семья
Гинденбургов присоединила к своим владениям 5 тысяч акров необлагаемой
налогом земли, а Оскару, дотоле полковнику, в августе 1934 года присвоили
звание генерал-майор.
Как бы то ни было, нет сомнения в том, что Гитлер произвел на сына
президента сильное впечатление. "Всю дорогу, пока мы ехали обратно в такси,
- показал Мейснер на процессе в Нюрнберге, - Оскар фон Гинденбург молчал.
Сказал лишь, что делать нечего, надо пускать нацистов в правительство. Мне
показалось, что Гитлеру удалось подчинить его своему обаянию".
Гитлеру оставалось расположить к себе отца. Сделать это, по общему
признанию, было трудно: как ни ослаблены были мыслительные способности
старого фельдмаршала, годы не смягчили его крутого нрава. Трудно, но не
невозможно. Деятельный, как бобр, Папен не переставал обрабатывать старика.
И становилось все очевиднее, что Шлейхер, несмотря на свою изворотливость,
теряет почву под ногами. Не удалось ему ни привлечь нацистов на свою
сторону, ни расколоть их. Не сумел он и заручиться поддержкой националистов,
партии "Центр" и социал-демократов.
23 января Шлейхер посетил президента. Он признал, что не может добиться
поддержки парламентского большинства, и потребовал распустить рейхстаг,
чтобы править страной с помощью президентских декретов, как это
предусмотрено статьей 48 конституции. По словам Мейснера, генерал просил,
кроме того, "временно упразднить" рейхстаг и откровенно признался, что
вынужден будете установить "военную диктатуру". Таким образом, сколько бы
Шлейхер ни хитрил и ни лавировал, он все равно оказался в том же положении,
в каком находился в начале декабря Папен, только теперь они поменялись
ролями. Прежде Папен требовал предоставления ему чрезвычайных полномочий, а
Шлейхер возражал, заявляя, что мог бы, став канцлером, обеспечить
поддерживаемое нацистами парламентское большинство. Теперь сам Шлейхер
настаивал на установлении диктаторского режима, в то время как Папен, хитрая
лиса, заверял фельдмаршала, что сможет склонить Гитлера на сторону
правительства, которое получит поддержку парламентского большинства. Вот чем
могут обернуться каверзы и интриги!
Гинденбург напомнил Шлейхеру, почему он 2 декабря сместил Папена, и
указал, что с тех пор ничего нового не произошло. Поэтому он просит генерала
и дальше добиваться парламентского большинства. Шлейхер понял, что дело его
проиграно. Поняли это и те, кто был посвящен в его тайну. Геббельс, один из
немногих посвященных, на следующий день записал: "Шлейхера свалят в любой
момент - так же, как он свалил многих других".
Официальный конец карьеры генерала наступил 29 января, когда он подал
президенту прошение об отставке своего кабинета. "Я уже одной ногой в
могиле, - заявил Гинденбург обозленному Шлейхеру, - и надеюсь, что мне не
придется потом, на небесах, сожалеть о своем решении". "После такой
несправедливости, господин президент, я не уверен, что вы действительно
попадете на небеса", - парировал Шлейхер и удалился с исторической сцены
Германии.
В полдень того же дня президент поручил Папену выяснить, нельзя ли
сформировать правительство во главе с Гитлером "на условиях, предусмотренных
конституцией". В течение недели этот хитрый, честолюбивый человек тешил себя
мыслью: а не предать ли ему Гитлера и не стать ли снова канцлером при
поддержке Гугенберга? 27 января Геббельс записал: "До сих пор не исключено,
что Папен снова станет канцлером". За день до этого Шлейхер послал
главнокомандующего армией генерала фон Хаммерштейна к президенту с
поручением предостеречь его от назначения Папена. В обстановке сложных
интриг, опутавших Берлин, Шлейхер в последнюю минуту стал настойчиво
ратовать за назначение на свое место Гитлера. В ответ на это Гинденбург
сказал главнокомандующему, что не намерен назначать австрийского ефрейтора
канцлером.
Воскресный день 29 января стал решающим. Заговорщики раскрыли свои
последние карты и наводнили столицу самыми тревожными и противоречивыми
слухами, причем многие из них не были беспочвенными. Шлейхер снова отправил
верного Хаммерштейна мутить воду. На этот раз тот встретился с Гитлером и
предупредил, что Папен может оставить его в дураках, поэтому будет лучше,
если фюрер пойдет на союз со смещенным канцлером и военными. Но Гитлер не
проявил к этому большого интереса. Возвратившись в "Кайзерхоф", он созвал
своих приспешников и заказал кофе с пирожными. За этой трапезой их и застал
Геринг, прибывший с известием, что на следующий день фюрера назначат
канцлером.
В тот вечер, когда нацистские главари, собравшиеся в квартире Геббельса
на Рейхсканцлерплац, радовались этой важной вести, к ним явился эмиссар
Шлейхера Вернер фон Альвенслебен и сообщил еще одну потрясающую новость.
Этот человек помешался на заговорах - они виделись ему даже там, где их не
было. Он донес нацистам, что Шлейхер и Хаммерштейн объявили тревогу в
Потсдамском гарнизоне, готовят выслать президента в Нейдек и установить
военную диктатуру. Эмиссар сильно преувеличивал. Можно допустить, что
названные генералы действительно вынашивали такую идею, однако до
практических шагов было, по-видимому, далеко. Тем не менее нацисты не на
шутку встревожились. Геринг быстро, насколько позволяла его тучность,
направился через площадь во дворец, чтобы предупредить Гинденбурга и Папена
об опасности. О том, какие шаги предпринял Гитлер, позднее расскажет он сам:
"Моей немедленной контрмерой в отношении планируемого [военного] путча
было вызвать командира СА в Берлине графа фон Гелльдорфа и через него
поднять по тревоге все берлинские отряды СА. Одновременно я поручил майору
полиции Веке, который, как я знал, заслуживал моего доверия, подготовиться к
внезапному захвату здания на Вильгельмштрассе шестью батальонами
полицейских... Наконец, я поручил генералу Бломбергу, которого намечали в
министры рейхсвера, по прибытии в Берлин в 8 утра 30 января немедленно
явиться к Старому Господину и официально вступить в должность, с тем чтобы
иметь возможность уже в качестве главы рейхсвера подавлять всякие попытки
переворота".
За спиной Шлейхера и главнокомандующего - в то сумасшедшее время все
делалось за чьей-то спиной - генерал Вернер фон Бломберг был вызван (не
Гитлером, который еще не стоял у власти, а Гинденбургом и Папеном) из
Женевы, где он представлял Германию на конференции по разоружению, чтобы
стать министром обороны в кабинете Гитлера - Папена. Этот человек, как
подтвердил потом сам Гитлер, уже пользовался доверием фюрера, поскольку
находился под влиянием полковника Вальтера фон Рейхенау, начальника его
штаба в Восточной Пруссии, известного своими симпатиями к нацистам. Когда
Бломберг прибыл в Берлин - это произошло 30 января, рано утром, - на вокзале
его встретили два армейских офицера с двумя противоречивыми приказами. Некий
майор фон Кунтцен, адъютант Хаммерштейна, предложил ему явиться к
главнокомандующему, а полковник Оскар фон Гинденбург, адъютант своего отца,
- к президенту республики. Смущенный Бломберг поехал к президенту, который
немедленно привел его к присяге в качестве министра обороны, уполномочив не
только пресекать любые попытки мятежа в армии, но и подкреплять военной
силой новое правительство, которое будет сформировано через несколько часов.
Гитлер навсегда остался благодарен военным за поддержку, оказанную ему в тот
решающий момент. Выступая вскоре после этих событий на партийном митинге, он
сказал: "Если бы в те дни нашей революции армия не пришла к нам на помощь,
мы бы сегодня здесь не стояли". Таким образом, военные взяли на себя тяжкую
ответственность, о чем им в дальнейшем придется горько пожалеть.
В то ветреное утро 30 января 1933 года трагедия Веймарской республики,
длившаяся четырнадцать тягостных лет и состоявшая из неуклюжих попыток
немцев заставить демократию действовать, приближалась к концу. Но
завершилась она не сразу. В тот самый момент, когда казалось, что занавес
вот-вот опустится в последний раз, на сцене разыгрался маленький фарс с
участием разношерстной группы заговорщиков, собравшихся на похороны
республиканского строя. Вот как описал его позднее Папен:
"Около половины одиннадцатого члены предполагаемого кабинета,
собравшись в моем доме, прошли потом садом в президентский дворец и стали
ждать в канцелярии Мейснера. Гитлер тут же повторил свои жалобы, что его не
назначили комиссаром по делам Пруссии. Он считал, что это серьезно
ограничивает его права. Я сказал ему... к вопросу о его прусском назначении
можно будет вернуться позже. На это Гитлер ответил, что при таком
ограничении власти он вынужден будет потребовать новых выборов в рейхстаг.
Создалась совершенно новая ситуация, спор ожесточился. Гугенберг, в
частности, высказался против идеи новых выборов. Гитлер попробовал успокоить
его, заверив, что независимо от результатов выборов кабинет будет сохранен в
том же составе... Одиннадцать часов, когда должна была начаться беседа с
президентом, давно уже пробило, поэтому Мейснер попросил меня прервать
дискуссию: Гинденбург не мог ждать дольше.
Эта стычка произошла так внезапно, что я испугался, как бы наша
коалиция не распалась еще до появления на свет... Наконец нас пригласили к
президенту и я сделал необходимые официальные представления. Гинденбург
произнес небольшую речь о необходимости всемерно сотрудничать в интересах
нации и привел нас к присяге. Кабинет Гитлера стал фактом".
Вот таким путем - с черного хода, посредством бесчестной сделки с
махровыми реакционерами, которых он в душе презирал, - бывший венский босяк,
фактический дезертир во время первой мировой войны, сделался канцлером
великой страны.
Правда, национал-социалисты составляли в правительстве несомненное
меньшинство; на их долю в кабинете пришлось только три министерские
должности из одиннадцати, да и те, если не считать поста канцлера, не были
ключевыми. Фрика назначили министром внутренних дел, но полиция ему не
подчинялась (в Германии в отличие от других европейских стран она входила в
ведение отдельных земель). Третьим нацистом в правительстве был Геринг, но
для него не нашлось министерства; его пока назвали министром без портфеля,
имея в виду в дальнейшем, когда Германия будет располагать военно-воздушными
силами, поставить во главе министерства авиации. Кроме того, он являлся
министром внутренних дел Пруссии (там в его ведение входила и полиция), но
эта должность была не столь заметна, поскольку все внимание общественности
сосредоточилось на правительстве рейха. Имя Геббельса, к удивлению многих, в
списке кабинета не фигурировало - на этом этапе он остался ни с чем.
Важнейшие же министерства отошли к консерваторам, убедившимся в том,
что им удалось подчинить нацистов своим интересам: Нейрат как был, так и
остался министром иностранных дел; Бломберга назначили министром обороны;
Гугенберг взял себе объединенное министерство продовольствия и сельского
хозяйства; Зельдт, шеф "Стального шлема", стал министром труда; другие
министерства Папен еще восемь месяцев назад отдал беспартийным "экспертам".
Сам Папен стал не только вице-канцлером, но и президентом-министром Пруссии.
Гинденбург дал ему обещание принимать канцлера не иначе как в его
присутствии, и Папен уверовал, что исключительное положение, которое он
занял, позволит ему держать экспансивного нацистского лидера в рамках. Более
того, такой состав кабинета отвечал замыслам Папена, был его детищем. Папен
не сомневался, что благодаря стойкости старого президента, являвшегося его
другом, почитателем и опекуном, и умелой поддержке со стороны
коллег-консерваторов, численно превосходивших буйных нацистов в соотношении
восемь к тре