Берлин  в  пасмурный,  дождливый  день;  его  встреча
носила строго официальный характер. Когда он проезжал по Унтер-ден-Линден  к
советскому посольству, то показался мне старательным провинциальным школьным
учителем. Но он,  вероятно,  обладал  какими-то  способностями,  если  сумел
выжить  в  условиях  той  резни,   которая   была   развязана   кремлевскими
головорезами. Немцы бойко судачили о том, что, пусть Москва осуществит  свою
давнишнюю мечту о Босфоре и Дарданеллах, тогда им достанется остальная часть
Балкан - Румыния, Югославия, Болгария..."
     Так начинаются мои дневниковые записи, сделанные в  Берлине  12  ноября
1940 года. Сообщения немцев  об  этих  переговорах  были  довольно  точными.
Сегодня мы знаем значительно больше  об  этой  странной  и,  как  оказалось,
роковой встрече благодаря захваченным  документам  германского  министерства
иностранных дел, в которых была обнаружена секретная  запись  о  двухдневном
пребывании  Молотова,  сделанная,  за  исключением  одного   случая   обмена
мнениями, вездесущим доктором Шмидтом {Их точность позднее была подтверждена
самим Сталиным, хотя и непреднамеренно. Черчилль утверждает, что  в  августе
1942 года он получил от Сталина подробную информацию о переговорах  Молотова
в Берлине, которая в основном не отличалась от немецкого варианта, хотя была
изложена более сжато. - Прим. авт.}.
     На первом совещании двух министров иностранных дел,  состоявшемся  днем
12 ноября, Риббентроп принялся было с напыщенным видом разглагольствовать  о
пустяках, но Молотов быстро раскусил его и разгадал игру немцев. "Англия,  -
начал Риббентроп, - разбита, , и только вопрос времени - когда она  признает
свое поражение... Пришло время начала конца Британской  империи".  Англичане
действительно надеются на помощь Америки, но "вступление Соединенных  Штатов
в войну Германию не волнует. Германия и Италия не позволят больше ни  одному
англосаксу высадиться на Европейском континенте...  Это  вообще  не  военная
проблема... Поэтому державы оси думают не  о  том,  как  выиграть  войну,  а
скорее о том, как покончить с последствиями войны, которую они выиграли".
     Исходя из этого,  Риббентроп  пояснил,  что  подошло  время  определить
четырем великим державам - России, Германии, Италии  и  Японии  -  сферы  их
интересов. Фюрер, по его словам, пришел к заключению, что все четыре державы
будут, естественно, расширяться "в южном направлении". Япония  уже  обратила
свои взоры на юг, как и Италия, в то время как Германия после установления в
Западной Европе "нового порядка" найдет для  себя  дополнительное  жизненное
пространство  (из  всех  мест!)  в  Центральной  Африке.  Ему,  Риббентропу,
хотелось бы знать, собирается ли Россия "обратить свои взоры на юг в поисках
естественного выхода к морю, что так важно для  нее".  "К  какому  морю?"  -
холодно уточнил Молотов.
     Это был неуклюже поставленный, но  кардинальный  вопрос,  как  осознают
немцы в ходе последующих 36-часовых непрерывных переговоров с этим  упрямым,
прозаически настроенным, педантичным большевиком.  Такой  вопрос  смутил  до
некоторой степени Риббентропа, и он не смог придумать ответа.  Вместо  этого
он  стал  перескакивать  с  одной  темы  на  другую,  заговорил  о  "больших
изменениях, которые произойдут во всем мире после войны", о том, как  важно,
чтобы "оба партнера по германо-русскому пакту  плодотворно  сотрудничали"  и
"продолжали бы делать дела". Однако, когда Молотов стал настаивать на ответе
на его простой вопрос, Риббентроп заявил, что  "в  конечном  счете  наиболее
удобный доступ к морю для  России  можно  было  бы  поискать  в  направлении
Персидского залива и Аравийского моря".
     Доктор Шмидт, который вел стенографическую запись беседы, отмечает, что
Молотов сидел "с непроницаемым лицом". Говорил он мало, лишь  изредка  делал
замечания, в частности о том, что "точность и  осмотрительность"  необходимы
при разграничении сфер интересов,  "особенно  между  Германией  и  Россией".
Хитрый советский партнер приберегал свое главное оружие  для  переговоров  с
Гитлером, которые должны были состояться днем. Для  всемогущего  нацистского
диктатора эта  встреча  совершенно  неожиданно  обернулась  трепкой  нервов,
неприятной и даже непривычной.
     Речь Гитлера была столь же туманной и  расплывчатой,  как  и  речь  его
министра иностранных дел,  но  более  торжественной.  Как  только  улучшится
погода, заявил он, Германия нанесет "завершающий удар по  Англии".  Конечно,
"проблема Америки" существует. Однако "Соединенные Штаты не смогут  угрожать
свободе других народов вплоть до 1970 или 1980 года... Им нет никакого  дела
до Европы, Африки  или  Азии".  Здесь  Молотов  вставил  фразу,  что  вполне
согласен с заявлением фюрера. Однако он не согласился со многим из  того,  о
чем говорил Гитлер. После того как  нацистский  лидер  закончил  пространное
изложение  общепринятых  положений,  подчеркнув,  что  нет   фундаментальных
разногласий  между  двумя  странами  в  осуществлении  их  желаний  и  в  их
устремлении к океану, Молотов заметил, что "заявления  фюрера  носили  общий
характер". Теперь,  сказал  он,  он  изложит  идеи  Сталина,  который  перед
отъездом из Москвы дал ему четкие указания.  После  этого  он  обрушил  град
вопросов на немецкого диктатора, который, как явствует  из  стенографической
записи, едва ли был к этому  готов.  "Вопросы  Гитлеру  так  и  сыпались,  -
вспоминал впоследствии Шмидт. -  Ни  один  иностранный  визитер  никогда  не
разговаривал с ним так в моем присутствии".
     Что замышляет Германия  в  Финляндии?  Молотов  хотел  это  знать.  Что
означает "новый порядок" в Европе и Азии и какая роль  отводится  Советскому
Союзу?  Каково  значение  тройственного  пакта?  "Более  того,  -  продолжал
Молотов, - существуют  требующие  ясности  вопросы,  затрагивающие  интересы
России на Балканах и ни Черном море (имелись  в  виду  Болгария,  Румыния  и
Турция)". Он бы хотел услышать некоторые ответы и разъяснения.
     Гитлер, пожалуй, впервые в жизни захваченный врасплох, не смог ответить
ничего убедительного. И тогда он предложил отложить беседу "ввиду  возможной
воздушной тревоги", пообещав на следующий день обсудить все детально.
     Решающий  разговор  удалось  отложить,  но   предотвратить   его   было
невозможно, а на следующее утро, когда переговоры между Гитлером и Молотовым
возобновились, выявилась непримиримость русского комиссара. Начать  с  того,
что по поводу Финляндии возник ожесточенный и язвительный спор и обе стороны
пришли в сильное возбуждение. Молотов требовал, чтобы Германия  вывела  свои
войска  из  Финляндии.  Гитлер  же  отрицал,  что  "Финляндия   оккупирована
немецкими  войсками":  войска  направляются  в  Норвегию   транзитом   через
Финляндию. Но он хотел знать, "не собирается ли Россия начать  войну  против
Финляндии". Согласно  немецким  записям,  Молотов  на  этот  вопрос  ответил
уклончиво, что не удовлетворило Гитлера.
     "На Балтике не должно быть никакой войны, -  настаивал  Гитлер.  -  Это
вызвало бы серьезную напряженность в  германо-русских  отношениях".  К  этой
угрозе он тут же добавил,  что  такая  напряженность  могла  бы  привести  к
непредвиденным последствиям. Во всяком случае, что еще хочет Советский  Союз
в Финляндии? Гитлер желал это выяснить, и его визитер объяснил, что он хочет
"урегулирования в таком же масштабе,  как  в  Бессарабии",  -  это  означало
неприкрытую  аннексию.  Реакция  Гитлера  привела  в  смущение  даже  такого
невозмутимого собеседника, как Молотов,  который  поспешил  спросить  мнение
фюрера.
     В свою очередь диктатор отвечал уклончиво: он может лишь повторить, что
"не должно быть никакой  войны  с  Финляндией,  потому  что  такой  конфликт
способен привести к далеко идущим последствиям".
     "Этой позицией в наше обсуждение вносится  новый  фактор",  -  резко  и
остроумно отвечал Молотов.
     Спор становился настолько острым, что Риббентроп, должно быть, к  этому
времени основательно испугавшийся, вмешался в разговор, сказав, как явствует
из немецких протокольных записей,  "что  фактически  нет  никаких  оснований
создавать проблему из финского вопроса. Скорее, это просто недоразумение".
     Гитлер  воспользовался  этим  своевременным  вмешательством  и   быстро
переменил тему. Его интересовало: смогут ли русские  не  поддаться  соблазну
поживиться добычей, учитывая, какие неограниченные возможности  представятся
в скором времени в связи с  развалом  Британской  империи?  И  он  предложил
вернуться к более важным проблемам.
     "После завоевания Англии, - заговорил он, -  Британская  империя  будет
разделена как гигантское, разбросанное по всему миру, обанкротившееся имение
площадью 40 миллионов квадратных километров. В этом  обанкротившемся  имении
русские получат доступ к незамерзающему океану. - До сих пор  меньшинство  -
45 миллионов англичан - правило 600 миллионами жителей  Британской  империи.
Пора разгромить это меньшинство... В этих условиях возникли  бы  перспективы
мирового  масштаба...  Всем  странам,  которые,   возможно,   заинтересуются
разделом обанкротившегося имения, придется забыть наконец о  разногласиях  и
заняться  исключительно  разделом  Британской  империи.  Это   относится   к
Германии, Франции, Италии, России и Японии..."
     Сухого, бесстрастного русского гостя, казалось,  не  воодушевили  столь
блестящие "перспективы мирового масштаба", не был  он  и  так  убежден,  как
немцы, - момент, который он подчеркнет позднее,  -  что  Британская  империя
вскоре развалится. Он  хотел  бы,  сказал  русский  дипломат,  поговорить  о
проблемах, "более  близких  к  Европе",  -  например,  о  Турции,  Болгарии,
Румынии.
     "Советское правительство, - сказал Молотов,  -  придерживается  мнения,
что немецкие гарантии Румынии нацелены, откровенно говоря, против  интересов
Советской России". Он целый день говорил откровенно, к досаде и  раздражению
хозяев. И теперь потребовал,  чтобы  Германия  аннулировала  свои  гарантии.
Гитлер это требование отклонил.
     "Хорошо,    -    продолжал    упорствовать    Молотов,    -    учитывая
заинтересованность Москвы в проливах,  что  сказала  бы  Германия,  если  бы
Россия дала Болгарии... гарантии на точно таких же условиях, как Германия  и
Италия Румынии?"
     Можно   представить,   как   помрачнел   и   нахмурился   Гитлер.    Он
поинтересовался, обращалась ли Болгария к русским  за  гарантиями,  как  это
сделала Румыния. Фюрер, как цитируется в немецком меморандуме, добавил: "Нам
неизвестно о каком-либо запросе  со  стороны  Болгарии".  Во  всяком  случае
желательно было бы посоветоваться с Муссолини,  прежде  чем  давать  русским
более определенный ответ. И он зловеще добавил, что если бы Германия "искала
источников трений с Россией, то для этого ей не понадобились бы проливы".
     Однако, всегда столь разговорчивый,  фюрер  на  сей  раз  не  испытывал
особого желания говорить с этим невозможным русским.
     "В этот момент,  -  говорится  в  немецких  записях,  -  фюрер  обратил
внимание собеседника на поздний час и сказал, что  в  связи  с  вероятностью
налета  английской  авиации  целесообразно  прервать  переговоры,  поскольку
основные вопросы в достаточной мере уже удалось обсудить".
     В тот вечер Молотов устроил торжественный банкет в честь своих гостей в
русском посольстве на Унтер-ден-Линден. Гитлер, очевидно  измученный  и  все
еще раздраженный после выпавших ему в тот  день  испытаний,  на  банкете  не
присутствовал.
     А англичане пожаловали.  Я  удивлялся,  почему  их  бомбардировщики  не
появлялись над Берлином, как делали это обычно  почти  каждый  вечер,  чтобы
напомнить советскому комиссару в первый же вечер его пребывания  в  столице:
что бы ни говорили немцы, Англия все еще не сложила оружия и довольно больно
лягалась. Кое-кто из нас, должен  признаться,  с  надеждой  ждал  английских
самолетов, но они не  появлялись.  Официальные  лица  на  Вильгельм-штрассе,
которые больше всех боялись английских бомбардировщиков,  испытывали  в  эти
дни явное облегчение. Однако это длилось недолго.
     Вечером 13 ноября англичане появились в небе раньше обычного  {Черчилль
уверяет, что налет по времени был приурочен к этому  событию.  "Нас  заранее
известили о проходивших совещаниях, - писал он позднее, - и хотя мы не  были
приглашены на переговоры, оставаться совсем в стороне от  них  не  захотели"
(Черчилль У. Их звездный час, с. 584). - Прим. авт.}. В  это  время  года  в
Берлине темнеет примерно в 4 часа, а вскоре  после  9  часов  вечера  завыли
сирены противовоздушной обороны, затем загрохотали зенитные орудия  и  между
залпами можно было услышать  гул  бомбардировщиков.  Как  утверждает  доктор
Шмидт, присутствовавший на банкете в советском  посольстве,  Молотов  только
что предложил дружеский тост и Риббентроп поднялся, чтобы ответить  ему  тем
же, как прозвучала тревога, возвещая о начавшемся воздушном налете, и  гости
поспешили  в  укрытие.  Я   помню,   как   стремительно   бежали   вниз   по
Унтер-ден-Линден, сворачивая за угол на Вильгельмштрассе, немцы  и  русские,
торопясь в подземное укрытие  министерства  иностранных  дел.  Некоторые  из
чиновников, в их числе доктор Шмидт, нырнули в отель  "Адлон",  а  мы,  сидя
напротив, не могли попасть на импровизированное совещание,  которое  открыли
два министра  иностранных  дел  в  подвалах  министерства  иностранных  дел.
Протокол этого совещания из-за вынужденного отсутствия  доктора  Шмидта  вел
Густав Хилгер, советник германского посольства в Москве, который выступал во
время совещаний в роли одного из переводчиков.
     В то время как английские бомбардировщики проносились в ночном небе над
Берлином, а зенитные орудия  били  по  ним  без  особого  успеха,  двуличный
нацистский министр иностранных дел пытался последний раз втянуть  русских  в
тройственный пакт. Он вытащил из своего кармана проект соглашения,  которое,
по сути дела, превращало  тройственный  пакт  в  пакт  четырех  (в  качестве
четвертого  члена  выступала  Россия).  Молотов  терпеливо  выслушал,   пока
Риббентроп дочитал до конца.
     Статья  II  составляла  суть  пакта.  В  соответствии  с  этой  статьей
Германия, Италия, Япония, и Советский Союз обязались  "уважать  естественные
сферы влияния друг друга". Любые споры, затрагивающие  их  интересы,  должны
быть урегулированы "мирным  путем".  Оба  фашистских  государства  и  Япония
соглашались "признать нынешние границы владений Советского Союза  и  уважать
их". Все четыре страны, согласно статье III, договаривались не вступать ни в
какие  союзы,  "направленные  против  одной  из  четырех   держав",   и   не
поддерживать их.
     Само соглашение будет опубликовано, убеждал Риббентроп, но, разумеется,
без секретных протоколов, которые он тут же стал зачитывать. Наиболее важный
из них определял "территориальные устремления" каждой из  стран  -  участниц
пакта. Четко указывались и устремления России - "к  югу  от  государственных
границ Советского Союза в направлении к Индийскому океану".
     Молотов не клюнул на эту приманку. Предлагаемый  договор  он  воспринял
как откровенную попытку отвлечь Россию  от  ее  традиционных  устремлений  в
западном  направлении,  в  Прибалтику,  на  Балканы  и   через   проливы   к
Средиземному морю, где Советская Россия неизбежно столкнулась бы  с  алчными
замыслами Германии и Италии. СССР не был, по крайней мере в  данный  момент,
заинтересован в Индийском океане, находившемся так далеко.  "Что  интересует
Советский Союз в данный момент, -  отвечал  Молотов,  -  так  это  Европа  и
Турецкие проливы. Следовательно, соглашения на бумаге для  Советского  Союза
недостаточно;  он  будет   настаивать   на   эффективных   гарантиях   своей
безопасности".
     "Вопросы, которые интересуют  Советский  Союз,  -  уточнил  Молотов,  -
касаются не только Турции, но и Болгарии... Однако судьба Румынии и  Венгрии
Советскому Союзу также не может быть безразлична при любых  обстоятельствах.
Далее, Советский Союз интересует, каковы намерения держав  оси  в  отношении
Югославии и Греции, а также что намерена предпринять  Германия  в  отношении
Польши...  Советское  правительство  интересует  также  вопрос  о   шведском
нейтралитете... Кроме того, существует вопрос выхода из Балтийского моря..."
     Неутомимый, с бесстрастным лицом,  советский  комиссар  по  иностранным
делам не оставил камня на камне от доводов Риббентропа,  который  чувствовал
себя погребенным под нескончаемым градом вопросов, ибо Молотов в этот момент
сказал, что был бы признателен, если бы его собеседник  ответил  на  них,  и
немец запротестовал: его "допрашивают слишком подробно".
     "Я могу только снова и снова повторять, - отвечал он слабым голосом,  -
что решающий вопрос заключается в том, готов ли Советский Союз  сотрудничать
с нами в великой ликвидации Британской империи".
     Молотов тут же с нескрываемой язвительностью ответил. Хилгер занес  это
в свои записи:
     "В своем ответе Молотов напомнил, что  Германия  считает  войну  против
Англии фактически уже  выигранной.  Поэтому  если,  как  утверждает  Гитлер,
Германия ведет против Англии борьбу не на жизнь,  а  на  смерть,  то,  стало
быть, это означает, что Германия сражается за жизнь, а Англия - за смерть".
     Этот  сарказм  Риббентроп,  человек  непроходимой  тупости,   вероятно,
пропустил мимо ушей, но Молотов не упустил представившейся ему  возможности.
На постоянные уверения немца, что с  Англией  покончено,  комиссар  в  конце
концов ответил: "Если это так, то почему мы сидим в укрытии и чьи это  бомбы
падают на нас?" {Описание эпизода приводит в своей книге "Их  звездный  час"
Черчилль, которому об этом рассказал позднее Сталин. - Прим. авт.}
     Проведя столь  утомительные  переговоры  с  неуступчивым  партнером  из
Москвы и еще раз убедившись  через  пару  недель  в  ненасытности  аппетитов
Сталина, Гитлер принял окончательное решение.
     Здесь следует отметить,  что  советский  диктатор  вопреки  последующим
утверждениям  в  обратном  принял  предложение  Гитлера   присоединиться   к
фашистскому лагерю, хотя и за более высокую цену, чем  это  было  предложено
Молотову в Берлине. 26 ноября, едва прошло две недели с момента  возвращения
Молотова из Германии, как он информировал  немецкого  посла  в  Москве,  что
Россия готова присоединиться к пакту четырех держав,  если  будут  соблюдены
следующие условия:
     1) немецкие войска будут немедленно выведены из  Финляндии,  которая...
входит в сферу влияния Советского Союза...;
     2) в течение ближайших нескольких месяцев безопасность Советского Союза
и проливов будет гарантирована заключением  договора  о  взаимопомощи  между
СССР и Болгарией... и созданием базы для  сухопутных  и  военно-морских  сил
Советского Союза в пределах  досягаемости  Босфора  и  Дарданелл  на  основе
долгосрочной аренды;
     3) район к югу от Батуми и  Баку  в  общем  направлении  к  Персидскому
заливу признается как сфера устремлений Советского Союза;
     4) Япония аннулирует свои права на концессии по добыче угля и нефти  на
Северном Сахалине.
     В целом  Сталин  просил  вместо  двух,  предусмотренных  немцами,  пять
секретных протоколов для оформления его новых предложений и на всякий случай
оговорил, что если Россия встретит препятствия со стороны Турции при решении
вопроса о базах для контроля над проливами,  то  четыре  державы  предпримут
военные меры против нее.
     Цена предложений оказалась значительно выше, чем предполагал Гитлер. Он
пытался держать Россию вне Европы, а тут Сталин требует Финляндию, Болгарию,
добивается контроля над проливами, а по существу над нефтеносными районами в
Аравии и Персидском заливе, откуда  поступала  основная  часть  потребляемой
Европой нефти. Русские даже не упомянули про Индийский океан, который Гитлер
пытался им подсунуть в качестве объекта устремл