ражения,  а  на Востоке есть некоторые  страны,  которые
кичатся многовековой историей своей цивилизации, но которые,
на  наш взгляд, еще не настолько цивилизованы в политическом
смысле,  чтобы они, держа в руках такое оружие,  заслуживали
доверия.
      -  Ты хочешь сказать, что, имея раскосые глаза, они не
обладают правильными коммунистическими взглядами?
      -  Не зубоскаль, Мэттью! Они не обладают и правильными
демократическими  взглядами. К  тому  же  надо  учитывать  и
расовый  фактор.  Не думаю, что многие в Азии  будут  горько
оплакивать  гибель  белой части населения  земного  шара  от
непонятной инфекции. Нам также кажется, что в тех краях есть
некоторые   безответственные   лидеры,   которые    намерены
пожертвовать  чуть ли не половиной собственного  народа  для
достижения  своих  политических целей - ну,  разумеется  при
условии, что правящей элите гарантировано выживание.  Выжить
можно будет с помощью сыворотки или вакцины. Мы считаем, что
именно  над этим Макроу сейчас и работает, поскольку он  уже
показал,  на  что  способен,  создав  суперактивные   вирусы
обычных  инфекционных заболеваний. Он,  безусловно,  изберет
один  вирус,  для  борьбы с которым можно  будет  произвести
эффективную  вакцину.  -  Она  перевела  дух.  -  Видишь,  я
предельно  откровенна. Я рассказала тебе все, что рассказали
мне.  Естественно,  я  бы хотела сама добыть  эти  вирусы  и
формулы,  но  все  наши попытки завладеть  результатами  его
опытов провалились. Как и ваши.
     - С чего это ты взяла?
      - Ну, во-первых, уже то, что ты здесь, заставляет меня
сделать такой вывод, - сказала Вадя и тихо рассмеялась. - Мы
же  специалисты, милый, ты и я. Нас вызывают в тех  случаях,
когда  надо  взять клиента живым или выведать его  маленькие
секреты.  Когда нам трубят сбор, все знают, что это  значит.
Это значит, что все прочие методы оказались безрезультатными
и  осталось  только одно. - Она выразительно  посмотрела  на
меня.  -  Мне отдан приказ сотрудничать с тобой,  Мэттью,  и
совместными  действиями  добиться  устранения  международной
угрозы.  Мы будем действовать сообща до тех пор,  пока  этот
человек и его лаборатория не будут уничтожены.
     Наступило молчание. Наконец я осторожно заметил:
      -  Знаешь, самое смешное, что я действительно  приехал
сюда провести медовый месяц. - Она ничего не ответила,  и  я
продолжал:
      -  Разумеется, это вовсе не означает,  что  я  ушел  в
отставку.
     Она слабо улыбнулась.
     - Надеюсь.
      -  Мне надо разузнать об этом деле поподробнее, прежде
чем я свяжусь с Вашингтоном. А что если мы поужинаем сегодня
вместе, и ты мне все выложишь начистоту?
      -  Давай. Ты хочешь ужинать здесь? Я бросил взгляд  на
роскошный  зал ресторана, начинающийся сразу же за коктейль-
холлом, и ответил:
      -  Здешние официанты вызывают у бедняги деревенщины из
Mью-Мексико  комплекс неполноценности. Кажется, недалеко  от
Пикадилли-серкус есть ресторанчик, где можно расслабиться  и
спокойно поговорить.
     - Как скажешь.
      Она завернулась в меха и подождала, пока я встану и  с
истинно джентльменской учтивостью помогу ей подняться. Потом
она  натянула перчатки, подхватила сумочку и улыбнулась  мне
через плечо, давая понять, что готова.
     Мы вышли из коктейль-холла, а потом, миновав вестибюль,
оказались  на улице. Лес был тут как тут. Швейцар  не  успел
даже  предложить  нам  свои услуги, как серебристый  "седан"
мягко  подкатил к тротуару. Вадя остановилась и  бросила  на
меня подозрительный взгляд.
      - Просто у меня в Лондоне есть друзья, - пояснил я.  -
Залезай!
      Она  нахмурилась и, скептически оглядев  "роллс-ройс",
снова посмотрела на меня.
      - Знаешь, не то что бы я тебе не доверяла, милый, но я
бы предпочла такси.
      - Разумеется! - сказал я, встав сзади почти вплотную к
ней. - И все-таки садись, а то, если мне придется стрелять в
тебя  с такого угла, твоя кровь и внутренности заляпают этот
чудесный автомобиль, что было бы очень досадно, не так ли?

                           Глава 8

      Автомобиль  тронулся, и некоторое время  все  молчали.
Вадя  чуть  шевельнулась и подняла руки,  точно  намереваясь
поправить меха. Я тут же вытащил свой тупорылый револьвер  и
помахал им перед ее носом.
      - Руки! - строго предупредил я. - Как-то я знавал одну
девицу  -  между  прочим, твою коллегу,  -  у  которой  была
занятная  меховая накидка, очень похожая на  твою.  Девчонка
мертва, бедняжка.
     Вадя бессильно уронила руки на колени.
      -  Ты совершаешь ошибку, Мэттью, - спокойно произнесла
она.
      Возможно,  она  была права, но в ту минуту  я  не  мог
позволить себе опрометчивые поступки.
     - Такое с нами случается. Я ошибаюсь, ты ошибаешься. Ты
же  не  хотела бы, чтобы я всегда действовал без  промаха  и
вечно тебя разоблачал!
     - Не понимаю, что ты хочешь этим сказать... Наш шофер с
аристократической  внешностью  проговорил,  не   поворачивая
головы:
      -  За  нами следует какой-то "мини", сэр. Я  не  сразу
вспомнил,  что так британцы любовно называют свои  крошечные
"моррисы"  и "остины", которые ничем не отличаются  друг  от
друга, за исключением фирменных финтифлюшек на капоте,  и  у
которых  движок установлен сикось-накось, чем обеспечивается
мудреный  привод на переднюю ось, а колеса позаимствованы  у
мотороллеров.  Я не обернулся, а поглядел на Вадю.  Ее  лицо
оставалось непроницаемым. Ну, чего же еще от нее ждать!
      -  Все  в  порядке, шофер! Подержите  их  на  коротком
/.".$*%.  Чем короче - тем лучше. Если я не получу  желаемую
информацию   от   этой  женщины,  возможно,   мне   придется
обратиться к ним за помощью. Вы сможете позаботиться о  том,
чтобы они нам не помешали?
     - Разумеется, сэр.
     Вадя нервно завозилась рядом со мной.
     - Послушай, Мэттью...
      -  Не  сейчас,  -  сказал я. - Тебе  еще  представится
возможность поговорить... позже.
      До  конца  поездки мы не проронили ни  слова.  "Ролле"
остановился   на   грязной   мрачной   улочке,   застроенной
одинаковыми угрюмыми домами в несколько этажей. Я понятия не
имел,  где  мы. Лондон город большой, и немногие  иностранцы
хорошо его знают. Лес вышел и, обойдя автомобиль, открыл мне
дверь.  Я  осторожно вылез, держа Вадю на мушке.  Она  вышла
следом.
     - Первая дверь направо в бельэтаже. Ах да, - поправился
наш  водитель, - вы, американцы, говорите: второй этаж.  Вам
нужно подняться на один пролет, сэр.
     - Замечательно.
     - Я буду вас ждать, сэр. Вам никто не помешает.
     - Спасибо! Пойдемте, миссис Дюмэр!
      Вадя открыла было рот, но передумала. Она начала опять
оправлять  свои  меха,  но, завидев  ствол  моего  "тридцать
восьмого",  сразу бросила это занятие. Она резко повернулась
и  зашагала  в  дом.  Входная дверь  оказалась  не  заперта.
Пыльный  подъезд, слабо, но достаточно освещенный,  напомнил
мне  другой лондонский подъезд, который я все никак  не  мог
позабыть. Идущая впереди меня женщина поднялась по лестнице,
повернула направо и остановилась у нужной двери.
     - Открывай! - скомандовал я.
      В  отличие от большинства дверей, ведущих в холл"  эта
открывалась наружу. Потом я понял почему: сразу же  за  этой
дверью  находилась другая, открывающаяся внутрь. Я  заметил,
что  на  Вадю  звуконепроницаемые  двойные  двери  произвели
должное  впечатление.  Она бросила  на  меня  косой  взгляд,
пожала плечами, распахнула вторую дверь и вошла в комнату. Я
последовал  за ней, закрыл обе двери и, заперев  внутреннюю,
положил ключ себе в карман.
      Не  считая  двойных дверей, квартирка имела сообразный
этому трущобному району облик. На полу лежал вытертый ковер,
в углу примостился обшарпанный комод, рядом с ним - видавшая
виды  кровать,  а  посреди комнаты одиноко  скучало  кресло,
которое   сохранилось  куда  лучше,  чем   прочие   предметы
обстановки.  На комоде стоял эмалированный таз  и  кувшин  с
водой,  Из-под кровати выглядывала треснувшая ручка  ночного
сосуда. Источником света в комнате служила деревянная лампа,
свисающая  на  цепи с потолка - когда-то  это  была  газовая
горелка.  Несмотря  на свой явно преклонный  возраст,  лампа
прекрасно освещала помещение.
      Вадя  повернулась ко мне. В этой унылой комнатенке  ее
роскошная  прическа  и  богатые  меха  смотрелись  несколько
неуместно.  Мне  на  мгновение стало не по  себе,  но,  черт
побери, она же в, действительности была вовсе не симпатичной
/kh%g*.)  мадам Дюмэр, а просто дешевой актриской, разодетой
в  пух  и прах, ясное дело, за счет государственного бюджета
ее страны.
     - Мэттью, я правда... - начала она.
      Изящные  лайковые перчатки белого цвета  создавали  ей
только   помеху.   Они  сковывали  движения   се   проворных
пальчиков, и к тому же от моего взгляда не могло ускользнуть
ни  одно незаметное движение ее рук. Когда одна из них вдруг
исчезла  в  складках мехов, я резко ударил Вадю в  солнечное
сплетение,  рискуя  нанести урон се дорогому  наряду.  Вадя,
задохнувшись,  переломилась пополам. Я  вцепился  ей  в  шею
мертвой   хваткой,  и  она  повалилась  на  пол.  То   есть,
понимаете, можно всю ночь вежливо задавать вопросы и  ровным
счетом  ничего не добиться. Но коли проводить допрос все  же
надо,  то можно сэкономить массу времени, если сразу внушить
допрашиваемому мысль, что в случае необходимости ты не прочь
сбить в кровь костяшки своих пальцев.
      Я  поднял  оброненную ею сумочку и распахнул  норковый
палантин.  Она  слабо  пошевелилась.  Дожидаясь,  пока   она
окончательно придет в себя, я изучил содержимое сумочки. Там
не   оказалось  ничего  особенного,  кроме  обычных  дамских
аксессуаров    и    нескольких    официальных    документов,
удостоверяющих  личность богатой вдовы мадам  Эвелин  Дюмэр,
гражданки Франции. Я бросил весь этот хлам на кровать.
      В  ее мехах, однако, как я и предполагал, меня ожидала
более  интересная  добыча. В крошечном потайном  кармашке  я
обнаружил   автоматический  пистолет.  А   из-под   шелковой
подкладки    выудил   пластмассовую   коробочку.   Коробочка
содержала  набор разнообразных таблеток и порошков  вкупе  с
техническими  средствами их применения. Это была  их  версия
"фармацевтического комплекта" - вроде того, что покоился  на
дне моего чемодана в отеле "Кларидж".
      Тут  я  вспомнил,  как  в  Мексике  Вадя  очень  умело
пользовалась  снотворными  снадобьями.  Правда,  тогда   она
действовала ради нашего общего блага. Сейчас же об  этом  ее
умении   не  следовало  забывать  ни  на  минуту.  Я  бросил
обнаруженные  игрушки  на кровать, подошел  к  ней  и  ткнул
бездыханное тело носком ботинка.
      - Просыпайся, крошка, - приказал я. - Но без спешки. -
Она не пошевелилась. - Перестань, Вадя! Не изображай дохлого
опоссума.  Это  же  твой добрый приятель  Мэтт.  Ты  помнишь
Мэтта, на чьей груди ты однажды выжгла утюгом свои инициалы?
Вставай  и присаживайся в это кресло. Но только смотри:  без
глупостей!
       Наконец  она  завозилась,  приподнялась  на  руках  и
взглянула  на меня сквозь пряди упавших на лицо  волос.  Она
начала  что-то  говорить, потом передумала,  выпрямилась  и,
неверными шагами подойдя к креслу, села. Я приблизился к ней
вплотную.
      -  Твой  пистолет у меня, - сказал я.  -  Как  и  твоя
походная аптечка. Но прежде чем мы займемся уроком пения,  я
бы  хотел получить от тебя еще кое-что. Ты мне сама  отдашь,
или тебя раздеть и поискать?
     - Я... не понимаю.
      - Хватит ломать комедию, Вадя! Оставь это сосункам! Мы
же  с  тобой оба профи. Где-то она у тебя припрятана. Отдай!
Ампулу с ядом.
      Ее  глаза сузились, возможно, от дурного предчувствия.
То,  что  я  перед допросом захотел отнять у  нее  ампулу  с
цианистым калием, которую агенты нашего уровня всегда  имеют
при себе, заставило ее предположить, что дело серьезное.  На
это я и рассчитывал.
      Поразмыслив  немного, она глубоко  вздохнула  и,  сняв
перчатку с левой руки, бросила ее мне. Я поймал перчатку  на
лету.
     - Кнопка, - хрипло произнесла она.
      Я исследовал перчатку и понял, что она мне не солгала.
Крохотная кнопочка оказалась вовсе не кнопочкой. Пока  я  ее
рассматривал,  Вадя сняла вторую перчатку и  бросила  ее  на
кровать,  после  чего  поступила,  совсем  по-женски:  стала
поправлять  сбившуюся прическу и оглаживать юбку.  При  виде
порванного чулка она скорчила раздраженную гримаску.
      -  Ты  сегодня  непривычно груб, милый, -  укоризненно
произнесла она. - Взгляни, что ты сделал с моим чулком!
      -  К  черту  чулок - отрезал я. - Это же твоя  рабочая
одежда.  Как фартук кузнеца или комбинезон слесаря. Так  что
естественный износ предусмотрен - нечего мне вешать лапшу на
уши.  Я  же  знаю:  при составлении отчета ты  укажешь,  что
потратилась  на  три пары. Если, конечно,  останешься  жива.
Перестань  горевать о чулке и лучше подумай о своей  голове,
куколка. Твои хозяева не смогут купить тебе новую,  если  ты
потеряешь эту.
     Она расхохоталась.
      - Ты и впрямь пытаешься меня запугать, Мэттью? Неужели
ты  меня  так плохо знаешь? - Я не ответил. Я ждал  вопроса,
который  она  обязательно  должна  была  мне  задать,  если,
конечно, не знала заранее, что нас привело сюда. И  она  его
задала. - Зачем ты меня сюда привел? Что тебе надо?
     Я смотрел на нее - слегка помятую и всклокоченную и уже
начисто   позабывшую   свою  роль  с   фальшивым   акцентом,
фальшивыми  документами  и фальшивой  пикантностью  форм.  А
думал   я  о  худенькой  загорелой  блондинке,  чья   жизнь,
возможно, зависела от того, что произойдет в этой комнате  в
ближайшие  минуты.  Я  полез в карман  и  вытащил  свернутый
черный ремень.
      -  Мне  нужен  ответ  только на один  вопрос,  -  тихо
произнес я. - Я хочу знать, где Уинни.
      Она  бросила  взгляд на ремень. И вновь  в  ее  глазах
мелькнула тень недоброй догадки.
     - Уинни? Какая Уинни?
      И  тут  я впервые испытал истинное облегчение -  точно
гора  с  плеч  свалилась. Значит, я все же не ошибся.  И  не
терроризировал невиновную женщину - невиновную,  по  крайней
мере,  в  одном пункте. Потому что даже если Вадя и не  была
каким-то  образом  замешана в похищении,  она  не  могла  не
знать, кто такая Уинни. Ведь она мне ее очень точно описала,
когда  мы  с  ней болтали в коктейль-холле отеля.  Вадя  мне
тогда  сказала: "Но теперь-то у тебя молоденькая  блондинка-
&%-  ,  как  мне доложили". Конечно же, на том  брифинге  ей
сообщили и имя моей жены.
      Инстинктивная  попытка  Вади сделать  вид,  будто  она
ничего  не  знает,  была сродни нервному  рефлексу,  который
выдает  тебя  с .головой: такое случается, когда,  пропустив
несколько  стаканчиков для бодрости,  на  протяжении  многих
часов  ждешь подходящий момент, чтобы разыграть какую-нибудь
дурацкую   сцену,   и  несколько  раз   едва   не   срываешь
спектакль...
      Если  бы имя "Уинни" не вызвало у нее никакого чувства
вины,  она  бы не стала так поспешно отрицать,  что  оно  ей
известно.
     Вадя поняла это и заявила:
      -  А, теперь вспомнила! Это твоя молоденькая жена? Она
что - пропала?
     - Плохо сыграно, Вадя. Никуда не годится, - сказал я.
     - Ты считаешь, мне что-то известно? Но уверяю тебя...
     - Перестань! Не утруждай себя отрицанием вины, дорогая!
Я  сам  за  тебя сделаю заявление. Тебе ничего не  известно,
тебе  никогда ничего не было известно и тебе никогда  ничего
не будет известно. Хорошо? Это ты и собиралась мне сообщить,
не так ли?
     - Мэттью, я...
      -  Мы  с тобой хорошо знаем, как проходят эти  игры  в
вопросы-ответы, так что давай-ка сразу условимся: может, нам
стоит  сразу  перейти к делу? Ты видишь этот  ремешок?  -  Я
поднял кожаную ленту. - Скоро он затянется вокруг твоей  шеи
- я не шутил, когда говорил, что лучше тебе побеспокоиться о
собственной голове. Я пропущу ремень вот через эту пряжку, а
сам  встану  за  спинку кресла. И буду  задавать  вопросы  -
теперь уже официально. Я дам тебе время на обдумывание. Если
ты  откажешься отвечать или начнешь вешать мне на уши  лапшу
про  то,  что тебе ничего не известно, я затяну  ремешок  на
твоей шее и придушу тебя как котенка. Потом я слегка распущу
ремень  и  дам тебе еще один шанс. Возможно, я  дам  тебе  и
третий шанс. Это будет зависеть от моего терпения и от того,
что,  скажем  так, я вдруг уловлю возникшее у  тебя  желание
сотрудничать. Но учти: прежде чем мы выйдем из этой комнаты,
я буду точно знать, где находится моя жена, - или ты умрешь.
        Я    замолчал.   В   комнате   воцарилась    тишина.
Звуконепроницаемость оказалась полной. Даже окна,  выходящие
на  проезжую  улицу, были законопачены, так  что  внутрь  не
проникал ни один звук от проносящихся мимо дома автомобилей.
Вадя взглянула на черную кожаную петлю и облизала губы.
      -  Что  же...  Ты  это серьезно,  Мэтт?  Ты  и  впрямь
угрожаешь мне пытками и смертью?
      -  Отлично, - сказал я. - Так-то оно лучше. Наконец-то
ты  начала  соображать. Я надеялся, что рано или  поздно  до
тебя  дойдет  смысл сказанного. Однако я не  собираюсь  тебя
пытать, то есть не стану причинять боль в надежде сломить. Я
же  знаю тебя, Вадя. Я знаю: ты, девочка, - кремень. Я вовсе
не  думаю,  что ты мне все выложишь, потому что  тебе  будет
больно.  Потому-то я и предлагаю выбор. Если  ты  расскажешь
мне все, что знаешь, будешь жить. Если нет - умрешь. Все это
.g%-l просто.
      - Я не знаю, где твоя жена... Я даже не знала, что она
пропала! Мне ничего не известно об этом!
      -  Конечно-конечно! - я обошел кресло, встал у нее  за
спиной, набросил кожаную петлю ей на шею и покрепче затянул,
так что Вадя впечаталась в спинку. - Дышать можешь?
     Она прохрипела:
     - С трудом. Мэттью, я клянусь...
     - Да, вот еще что. Когда я тебя сдавлю как следует, ты,
разумеется,  не  сможешь  говорить. Стукни  по  подлокотнику
ладонью,  когда решишь пооткровенничать со мной, О`кей?  Ну,
готова отвечать на мои вопросы?
     - Мэтт, уверяю...
      -  Так,  начинаем!  Мы в эфире  и  прошу  не  издавать
посторонние   звуки!  -  Я  набрал  полную  грудь   воздуха,
перегнулся к ее уху и спросил:
     - Где Уинни?
      - Мэтт, ты совершаешь ужасную оши... Я затянул ремень.
Голос Вади резко осекся. Она попыталась было ослабить петлю,
потом  вспомнила мои слова и слабо ударила ребром  ладони  о
подлокотник. Я отпустил ремень. Она прерывисто задышала.
      - Я же говорил, я же предупреждал тебя! - заметил я. -
Хватит  корчить  из  себя  невинное  дитя,  Вадя.  Я   снова
спрашиваю: где Уинни?
      -  Милый,  ну как я могу сказать тебе о том,  чего  не
знаю...
      Я  затянул ремень. Она умолкла и тотчас начала яростно
колотить  по креслу, но я еще несколько секунд душил  ее,  а
потом снова ослабил петлю и дал ей возможность вздохнуть.
      - Ты меня утомляешь, куколка. Даю тебе третью попытку.
Возможно,  она  станет последней. Я не  могу  валандаться  с
тобой всю ночь.
      - Мэтт! - закричала она. - Мэтт, ты должен мне верить!
Я действительно не знаю... Понятия не имею...
      -  Твоя московская альма-матер должна гордиться тобой,
милая!  -  сказал  я.  -  Может быть,  в  назидание  молодым
курсантам  у  вас  в главном корпусе установят  мемориальную
доску:  "Вечная  память  Ваде, до конца  оставшейся  немой".
Черт,  я  же  прекрасно понимаю, что  эта  игра  в  молчанку
предписана тебе уставом, но стоит ли игра свеч? Неужели твои
начальники  одобрили бы твое поведение, если бы ты  спросила
их совета?
       Разве   какая-то  дурацкая  блондинка  дороже   жизни
первоклассного  агента? - Немного придушив се,  я  склонился
над ней. - Так где она, черт тебя побери? Где Уинни? Где  ее
прячут твои люди? Э нет, руки назад!
     - Мэтт, прошу тебя, я не могу дышать!
     - Слушай, хватит, а? - взорвался я. - Ты можешь наконец
понять,  что  ты  умрешь, если не скажешь? В  последний