е...  Телефон,
который вы мне дали, какой организации принадлежит?
     - Облархиву.
     - Ах, вот что! - невольно вырвалось у Щербы, он тут же вспомнил,  как
удивился, увидев тогда в коридоре Зданевича. - И кем же вы там работаете?
     - Фотолаборантом.
     - Как просто! - засмеялся Щерба и покачал головой. Он мельком  глянул
на пальцы Олега, необычную их желтизну, удивившую при  первой  встрече,  и
только сейчас понял - химикаты...
     "Что ж, в чем-то он  прав,  -  подумал  Щерба,  глядя,  как  Зданевич
берется за дверную ручку. - Юрка Кухарь не отдаст без боя славу о покойном
брате. Еще и потому, что она и его выгодно выделяет... Хлынет поток  писем
и от родственников расстрелянных, и от партизан-соратников Тимофея Кухаря,
- в обком, в ЦК, в прокуратуру республики. И секретарь  обкома  недовольно
спросит прокурора области: "Что  же  будем  делать?  Много  шума".  А  шеф
сделает вид, что намека не понял. Не тот  случай.  Этот  Зданевич  уже  не
уступит.  У  него  -  козырь.  Он  тоже  знает  адрес  ЦК  и   прокуратуры
республики... Да, самосуда, - главного обвинения против капитана Зданевича
-  не  было,  он  не  принимал   единоличного   решения,   и   расстреляли
действительно  саботажников,  а  не  двух  героев-партизан,  лучших  людей
Тимофея Кухаря..."
     Продолжая думать об этом, Щерба открыл ящик письменного стола,  чтобы
убрать туда фотокопию, и увидел прозрачную коробку-футляр от  кассеты.  Он
потянулся  к  магнитофону,  чтобы  вытащить  кассету  и  поместить  ее   в
коробочку,  потому  что  надо  было  возвратить   магнитофон   в   кабинет
криминалистики. И тут из какой-то тьмы  выпорхнул  светлячок  обособленной
мысли. Мерцающие его крылышки мгновенно разрослись, заполнив своим  светом
все пространство, заслонив уже приоткрывшего дверь Зданевича, и  по  этому
белому экрану  промелькнула  цепочка  слов:  "Архив  -  фотолаборант  Олег
Зданевич - фотокопия - архивы  Шимановича  -  фотокопии  его  и  рулончики
фотопленки на столе и в столе".
     Все это длилось долю секунды.
     - Какая у вас зарплата, Олег  Иванович?  -  спросил  Щерба.  По  тону
ответа на такой вопрос иногда можно  в  какой-то  мере  понять  психологию
человека, его отношение к деньгам, к бедности, к богатству.
     Олег подозрительно поглядел на  Щербу,  удивленный  этим  неожиданным
интересом. Но ответил.
     - Не густо,  -  Щерба  подошел  к  нему,  вытащил  пачку  "Флуераша",
предложил и сам закурил.
     - Спасибо, я свои, - Олег достал из кармана "Орбиту".
     - Женаты? - Да.
     - И дети есть?
     - Дочь.
     - Приходится подрабатывать? "Левые" фотокопии? Что ж, дело житейское.
     - Не занимаюсь, - хмуро ответил Олег.
     "А вот это я постараюсь проверить", - мысленно решил  вдруг  Щерба  и
спросил:
     - У вас машина есть?.. -  и  выдержав  небольшую  паузу,  добавил:  -
Все-таки отец покойный... мог...
     - Стиральная, - насмешливо дернул губой Олег.
     - Стиральная - тоже неплохо, смягчая напряжение, сказал Щерба.  -  Вы
уж извините за любопытство.
     "Брось ты меня натягивать, нашел фрайера!" - подумал Олег и сказал:
     - Так я пошел, до свидания.



                                    41

     Подняв черную шторку на зарешеченном окне, Олег  Зданевич  убирал  со
стола  все  лишнее.  Затем  вытащил  из  сумки  пакет  с   едой,   включил
электроплитку, поставил на нее кастрюльку с водой - для сосисок.
     - Где тебя носило? - спросил, входя, Ярослав Романец. - Мадам искала,
зачем-то ты ей срочно понадобился.
     - В прокуратуру ходил, - ответил Олег.
     - Чего вдруг?
     - Были дела.
     - Секрет?
     - Клади сосиски, вода закипела.
     - И что тебе сказал прокурор? - спросил  Романец,  снимая  с  сосисок
целлофановые пленочки.
     - Предложил работу по совместительству,  -  Олег  развернул  пакет  с
бутербродами.
     - Стукачом?
     - Дай горчицу, на подоконнике...
     Они жевали, пили кофе из  больших  кружек  с  потемневшим  внутренним
фаянсом. Затем  расставили  фигурки  на  клеточках  истрепанной  шахматной
картонки.
     - Кто сегодня играет белыми? - спросил Романец.
     - Я. Прошлый раз ты начинал белыми, - двинул Олег пешку.
     - Теперь у меня в прокуратуре будет блат - товарищ Зданевич. Он  меня
на допросах пытать не станет, - Романец поднял черную пешку в ответ.  -  А
давай сегодня блиц сгоняем?
     - Спешишь, что ли?
     - Башка трещит. В гостях был.
     - Блиц так блиц... Похмелиться не дали?.. Засекай время...
     - Поехали...
     Оба играли рассеянно. Сварили еще кофе.
     - Ничья получается. Согласен? - спросил Романец, вставая.
     - Согласен, - с охотой отозвался Олег.
     - Ты все-таки сходи к мадам, повинись за опоздание... Явка с повинной
- меньший срок...
     - Учту, - Олег сложил тарелки и чашки в старую пожелтевшую  раковину,
в которую сливал отработанные химикаты, мыл ванночки и бачки.
     - Ладно, пойду трудиться... - Романец вышел.
     Олег мыл посуду,  когда  зазвонил  внутренний,  без  диска,  телефон.
Звонила Надежда Францевна.
     - Олег Иванович, я искала вас, но почему-то не могла найти, - услышал
спокойный, но с насмешечкой голос.
     - Дочь заболела, водил в поликлинику, - соврал он, зная, что  Надежда
Францевна не поверит, даже представил ее  презрительную  улыбочку  в  этот
момент.
     - Бедняжка, я надеюсь, ничего  серьезного...  Дело  вот  в  чем:  вам
звонили из Облсовпрофа, из приемной товарища Кухаря. Просили  связаться  с
ним. Запишите, пожалуйста, телефон.
     "Вот, уже заерзал! - усмехнулся Олег, записывая продиктованный  номер
на пустом конверте от фотобумаги.  -  Звонить  тебе,  козел,  я  не  буду!
Понадоблюсь - сам прискачешь!.. Что он, бабки мне совать начнет?  Сколько?
Или грозить станет?" - гадал он, вернувшись к раковине и  с  остервенением
отмывая засохшую на краю тарелки горчицу...



                                    42

     С утра листья  платанов  начинали  слабо  шептаться-переговариваться,
словно предупреждая друг  друга  о  грядущих  осенних  ветрах  и  холодах,
дуновение которых  ощутили  ночью.  К  полудню  этот  шорох-шепот  утихал,
усыпленный еще теплым обманным солнцем, мягким кратким пролетом ветерка  и
высоким, синим до звона, вроде даже летним небом.
     Щерба любил эту пору года, в ней переливалась  несуетливость,  покой,
это умиротворяюще передавалось ему, и чем старше он становился, тем больше
оказывался подвержен подобным переменам в природе,  как  иной  человек,  у
которого больные суставы ощущают смену погоды...
     Едва придя на работу,  он  забрал  у  техника-криминалиста  рулончики
пленки, изъятые Скориком на квартире Шимановича, и только что отпечатанные
с них фотографии. В ожидании прихода Скорика он рассматривал их. Это были,
как и предполагал Щерба, фотокопии с каких-то документов, которыми  Богдан
Григорьевич, видимо, намеревался пополнить свои архивы,  досье  -  купчие,
дарственные, завещания, записи в церковных  книгах  о  рождении  и  смерти
неких Бучинских и Радомских, список членов правления Народного Дома  имени
Т.Г.Шевченко и  прочее,  относившееся  к  концу  прошлого  и  первым  трем
десятилетиям нынешнего века. Само по себе это могло быть интересно, но  не
для Щербы и тем более не сейчас.
     Скорик пришел около одиннадцати. На сей раз он был без мундира,  а  в
светло-голубой  сорочке  с  жестко  отглаженным  воротничком  и  в  легкой
курточке,  загоревшее  лицо  гладко  выбрито,  темные   волосы   тщательно
причесаны, даже чуть прилизаны на висках. Он уже чувствовал  себя  в  этом
кабинете свободней, сразу сел к столу, достал из "дипломата" бумаги.
     - Что у вас? - спросил Щерба.
     - Выстроить весь день  Шимановича  не  удалось.  Соколянский  посылал
людей в книжные, букинистические, антикварные. Публика там разная  трется:
и  библиографы,  и   солидные   спекулянты   и   просто   книжные   жучки,
паразитирующие на чьей-то страсти. Многие Шимановича  знают,  он,  похоже,
свой человек в этой среде.  Ну,  в  смысле  давний  знакомый.  Но  в  день
убийства его никто не видел, хотя в субботу он обычно там появлялся.
     - Вам или розыскникам фамилия Зубарев не попадалась?
     - Нет. А кто это?
     - На календаре-памятке на листке блокнотика за пятни цу есть  запись,
сделанная рукой Шимановича: "8  р.  Зубареву.  Том  Кони  дефектный".  Тут
фамилия, пожалуй, связана с  книгой.  Надо  оперативным  путем  установить
этого Зубарева.
     - Я займусь... Участковым были опрошены соседи по  улице.  Шимановича
там почти все знают. Но в тот день никто его не видел, кроме продавщицы из
молочного магазина. Ящики с бутылками и бидоны со сметаной ей сгружают  до
открытия магазина. Так вот она показала, что рано утром, когда  втаскивала
бидон со сметаной в подсобку, мимо прошел Шиманович и поздоровался с  нею.
Проверка лиц, вышедших из заключения, ничего не дала.
     - Алиби.
     - Можем считать, что да. - Скорик заглянул в бумажку, которую  держал
на краешке стола. - Слесарь из домоуправления, делавший по просьбе соседки
ключи для Шимановича, Игнат Петрович Войтюк. Я беседовал  с  ним.  Старик,
семьдесят два года.  Давно  на  пенсии.  В  штате  домоуправления  уже  не
работает. Но многие с этой улицы обращаются к нему по старой памяти.  Пока
дождешься слесаря по вызову, - сто лет пройдет. Вот люди и  идут  к  нему.
Кто с просьбой прочистить канализацию, кто кран  поменять,  ключ  сделать,
замок врезать. Ключи действительно делал он, я ему их показал, он опознал.
Характеризуется хорошо. Живет скромно. Их трое - сам Вой тюк,  невестка  и
двенадцатилетний внук. Сын - прапорщик - служит где-то в Средней Азии. Что
тут еще? - Скорик снова посмотрел в свой кондуит. - Ага, пленка  со  стола
Шимановича.  Отпечатки  пальцев,   снятые   с   обоих   рулончиков,   пока
идентифицировать не  удалось.  Плохо,  что  у  нас  нет  банка,  -  Скорик
вопросительно посмотрел на Щербу.
     - Какого банка? - не понял тот.
     - Банк памяти у ЭВМ. Заложил искомые  "пальцы",  нажал  кнопку  и  на
дисплее получаешь ответ.
     - Будет и у нас, - серьезно ответил Щерба.
     - Когда? - обрадованно спросил Скорик.
     -  Когда  я  уже  уйду  на  пенсию.  А,  может,  к  вашему  уходу  на
заслуженный... Ладно, вернемся к нашим баранам, Виктор Борисович.  По  тем
результатам,  которые  мы  имеем,  у  меня  сложилось   впечатление,   что
действовал тут одиночка.  Нет  впечатления  присутствия  вообще  кого-либо
постороннего. Если бы, конечно, не "пальцы"  на  рулончиках  фотопленки  и
оставленное почему-то на тумбочке у двери орудие убийства.
     На теле Шимановича никаких следов борьбы, сопротивления - ни царапин,
ни гематом. Убийство,  похоже,  не  предумышленное.  Но  мотивы,  мотивы?!
Проник убийца, по всей вероятности,  элементарно:  явился  через  дверь  и
вышел через нее. Допустим, он пришел вместе с Шимановичем, тот его привел.
Зачем? Образ жизни Шимановича? Книжник, скажем, архивариус.  Привел,  чтоб
продать что-то, но не сторговались? Возникла ссора?  Вряд  ли.  Шиманович,
как мне думается, ничего  не  продавал,  скорее  приобретал.  Предположим,
убийца пришел, когда Шиманович был дома, сам открыл ему дверь. Значит этим
путем  и  удалился.  Допустим,  что  преступник  отпер  замок   утерянными
Шимановичем ключами или похищенными у него, пришел с  целью  ограбить,  но
хозяин оказался дома. Убив его  и  увидев,  что  грабить  тут  нечего,  он
заглянул бы и в комнату соседки. Но там ничего не  пропало.  И  последнее:
убийца отпер дверь ключами, которые каким-то образом оказались  у  него  и
стал ждать, когда явится хозяин. Скажем, была у него  для  этого  причина.
Едва ли Шиманович дал бы так, за  здорово  живешь,  убить  себя,  какие-то
следы борьбы мы бы  обнаружили.  Не  мог  он  спокойно  прореагировать  на
незванного гостя. И убит  был  внезапным  ударом  сзади,  то  есть  жертва
отвернулась, ничего не подозревая о намерениях стоявшего сзади человека...
Вы внимательно осмотрели весь дом?
     - Да. Чердак, подвал. Ничего такого не нашел.  Других  дверей,  кроме
парадных, в доме нет.
     - Из того, что мы знаем достоверно - это странное  исчезновение  пары
черных туфель, которые, как утверждает соседка,  обязательно  должны  были
стоять на подстилочке у двери, когда хозяин дома.
     - Может быть убийца переобулся в них, а свои унес в  руках,  чтоб  не
наследить?
     Щерба пожал плечами.
     - Туфли надо искать, Виктор  Борисович,  необходимо  еще  раз  хорошо
осмотреть дворик, он небольшой. И соседние, примыкающие к дому,  -  сказал
Щерба. - Что еще исчезло из комнаты Шимановича?  Этого  мы  не  знаем.  По
утверждению соседки все вещи Шимановича на месте. А вот что пропало из его
книг, папок, документов? - Щерба посмотрел на Скорика, будто тот  знал  об
этом и только и ждал вопроса Михаила Михайловича, чтоб ответить.
     - Как это установить? Там их столько!.. Михаил  Михайлович,  -  начал
осторожно Скорик, - мы все время мыслим об убийце "он". Но почему "он",  а
может быть "она"? Магия грамматики: слово "убийца" - мужского рода?
     - Смотри, куда вас увело! - засмеялся Щерба. - И кого же конкретно вы
имеете в виду?..
     - Если бы!..
     - Тогда  давайте  уж  отработаем  один  из  малообещающих  вариантов:
соседка Шимановича, Теодозия Петровна. С утра до вечера в ту субботу ее не
было дома. Дайте поручение людям Соколянского. Мы должны знать, как и  где
она провела тот день. Надо установить ее приятельницу, у  которой,  по  ее
словам, она была, и затем ходила с нею в церковь Петра и Павла на вечернюю
службу. Хорошо бы отыскать отца Михаила, у него приход  в  селе,  где  она
родилась. Она сказала, что встретила его в церкви в ту  субботнюю  службу.
Ну и не лишне знать, в котором часу кончилась служба.
     Скорик внимательно слушал, иногда коротко что-то записывал.
     - Теперь  вот  что...  -  начал  было  Щерба  и  умолк,  открыл  ящик
письменного стола и достал  оттуда  что-то  завернутое  в  свежий  носовой
платок. То, что Щерба собирался сейчас  поручить  Скорику,  было  если  не
незаконным, то не очень чистоплотным. Он хорошо  понимал  это,  и  ему  не
хотелось приучать молодого следователя к  подобным  фокусам.  Помимо  этих
соображений  имелось  еще  одно  немаловажное:  то,  что  он   намеревался
осуществить, являлось непроцессуальным, в случае удачи не имело бы никакой
доказательной силы, любой судья утрет ему нос,  потому  что  завернутый  в
платок предметец, а именно коробочка-футляр от кассеты "Denon", не  изъята
на месте происшествия, не найдена при обыске, т.е.  не  приобщена  к  делу
подобающим образом - с оформлением протокола. Ее Щербе вручили  в  частной
беседе, не имевшей никакого отношения к делу Шимановича. Единственное, чем
он оправдывался перед собой, была утешавшая мысль: подтвердись то, во  что
он хоть и слабо, но поверил (потому,  что  обязан  был  верить  всему),  в
дальнейшем  он  найдет  иную  возможность  закрепить   версию   чистенько,
доказательно, процессуально. Щерба развернул платок. -  Виктор  Борисович,
предвижу ваше удивление. Но ничего липовать  мы  не  станем.  Просто  хочу
проверить одну свою мыслишку. Нужно отдать  коробочку  экспертам.  На  ней
могут быть "пальцы". Их надо снять и сравнить с теми,  что  на  рулончиках
фотопленки из квартиры Шимановича. Вполне возможно, что мои  предположения
полная чушь, это у каждого из нас случалось, и у  вас  будет...  Футлярчик
этот в дело не попадет. А успокоиться хочу.
     Не перебивая, Скорик выслушал тираду человека, за которым, знал,  шла
репутация сильного и грамотного следователя. Спросить хотелось  о  многом,
но он сдержался и задал только один вопрос, кивнув на футлярчик:
     - Чей он, Михаил Михайлович?
     - Одного человека, не обижайтесь, я скажу вам попозже, - и осторожно,
держась за края платка, Щерба завернул прозрачную коробочку и протянул  ее
Скорику...



                                    43

     Утром, не заходя на работу, Сергей Ильич отправился  на  автостанцию,
купил билет на рейсовый автобус "Подгорск -  Ужва",  и  сев  в  полупустую
машину, стал ждать отправления. Шофер в кабине что-то  жевал,  не  спешил,
хотя уже пора бы ло ехать, видно надеялся, что пассажиры еще подойдут.
     Вчера и позавчера пришла почта из Литвы и  Белоруссии,  -  ответы  на
запросы Сергея Ильича из населенных пунктов Троки - Тракай.  И  -  никаких
следов Бучинских: "Нет", "Не числятся", "Не  проживали",  "Не  проживают",
"Не значатся". Ни огорчения, ни разочарования эти ответы у  Сергея  Ильича
не вызвали. Уж очень давно он привык к двум результатам  в  своей  работе:
"да" - "нет".  И  многолетнее  такое  многообразие  не  порождало  никаких
эмоций.
     Сегодня он должен окончательно прояснить  все,  что  касается  Ульяны
Васильевны Бабич.
     Автобус выбрался уже из сутолоки центра и  катил  по  широким  улицам
нового микрорайона, за которым начиналось рыжее поле.
     Коротая время, Сергей  Ильич  думал  о  том,  какие  дальнейшие  шаги
предпримет  в  поисках  наследников  300.000  долларов,   окажись   Ульяна
Васильевна Бабич не тем лицом, которое он ищет. И еще он впервые  подумал:
странно, что Бучинский не оставил завещания, как это  принято  на  Западе,
тем более, что оказался человеком состоятельным. Уж он-то знал, кто должен
унаследовать все, что останется после его смерти. В чем же  дело?  Считал,
что совершенно одинок, завещать было некому?..
     Постепенно по дороге в Ужву автобус заполнялся людьми, которых  шофер
подбирал в привычных местах, обычно около сельмагов. В машине стало душно,
к тому же в салон откуда-то  гнало  горячий  дух  бензина.  Сергею  Ильичу
сделалось дурно, пытался все  время  вздохнуть  полной  грудью,  перевести
дыхание, но не мог, что-то тяжко легло поперек горла, начиналась  головная
боль. Хотелось крикнуть, чтоб остановили автобус,  выскочить,  лечь  среди
поля, закрыв глаза, и дышать, дышать...
     В таком состоянии он доехал до Ужвы, ни о чем стороннем уже не думая.
Тут же на площади, где была конечная  остановка,  он  посидел  на  скамье,
передохнул, покурил и двинулся на Черешневую улицу.
     Калитка дома номер пять  оказалась  запертой,  окна  затворены  и  за
стеклами видны были глухие шторы. Во дворе ни души. Постояв какое-то время
и убедившись, что дом пуст, Сергей Ильич направился  к  соседней,  справа,
калитке, скобой поднял щеколду, вошел во  двор  и  по  шуршащей  гравийной
дорожке поднялся на крылечко, постучал в крашеную белую дверь.
     - Входите, открыто! - раздался голос.
     Войдя, Сергей Ильич не сразу увидел в  темноватой  прихожей  хозяина,
который склонившись, переливал из молочного бидона  в  трехлитровую  банку
тягучий, приторно пахший цветами мед.
     - Вы ко мне? - выпрямляясь и вытирая  руки  мокрой  тряпкой,  спросил
хозяин. - Проходите, - он первым прошел в  дверь,  распахнутую  в  светлую
кухню. И Сергей Ильич разглядел его - невероятно худого, плоскогрудого,  в
старенькой  желтой  с  коричневыми  полосками  сорочке,   заправленной   в
широченные брюки, державшиеся на подтяжках.
     - Здравствуйте, - сказал Сергей Ильич. - Извините  за  вторжение.  Я,
собственно, к соседке вашей, Ульяне Васильевне. Но там,  по-моему,  никого
нет.
     - Никого, - сказал хозяин. - А вы, простите, откуда будете?
     - Из области. Я юрист. Приехал по важному для нее делу.
     - Ульяна в больнице. Инсульт у нее. Вас как звать?
     - Сергей Ильич.
     - А меня Марьян Зенонович.
     - Как ее здоровье? - спросил Сергей Ильич.
     - Плохо. Надежды мало.
     - Марьян Зенонович, вы хорошо знали их семью, Ульяну  Васильевну,  ее
мужа? Понимаете,  мне  нужно  кое-что  уточнить  о  ее  родне.  Скажу  вам
откровенно, речь идет о наследстве.
     - Ишь ты, как! - хозяин весело вскинул руками. -  Все  расскажу,  что
знаю, может и мне чего перепадет  из  наследства  того,  -  он  добродушно
рассмеялся и уже серьезно сказал: - Семью и