видимо, для буклетов, путеводителей  или  туристических
справочников, имелось немало и фотокопий каких-то документов. Все это, как
угады вал Щерба, побочный заработок Зданевича. Щерба не был  ханжой,  знал
мизерную зарплату Зданевича, видел, как тот жил.
     Наконец попалась кассета, очевидно  та,  которую,  роясь  в  коробке,
искала жена Зданевича, когда  говорила:  "Он  даже  фотографировал  нас...
Возле леса, там луг есть..." Опушка леса. Жена Зданевича с  дочкой.  Сидят
под кустом. Вот они же стоят рядышком. Потом  поляна,  женщина  и  девочка
собирают то ли ягоды, то ли грибы. Другой участок леса,  тоже  опушка,  за
нею луг, вдали вертолет. Девочка с матерью. Средний план. Они же в  другой
позе - мать присела на корточки, дочь прижалась к ней, обняла за  шею,  за
ними вертолет, какие-то люди. Снято уже  крупным  планом,  телеобъективом,
широкоугольником. А вот с той же точки крупно снят сам Зданевич. Лежит  на
животе, подняв голову, уставился в объектив,  а  девочка  уселась  ему  на
спину и смеется. На втором плане вертолет...
     Все кадры дублировались по два-три раза. Щерба хотел протянуть пленку
дальше, но что-то вдруг задержало его пальцы. Он прикрыл  глаза.  Какая-то
мысль, внезапно родившись, тут же четко оформилась. Держа  двумя  пальцами
кассету со свернувшейся в рулончик пленкой, Щерба вышел  и  направился  по
пустынному коридору в кабинет криминалистики. Там  из  всех  открыта  была
только  дверь  в  фотолабораторию.  Техник-криминалист  Гена   копался   в
вытащенном из оконной рамы кондиционере.
     - Здравствуй, Гена.
     - Здравствуйте, Михаил Михайлович.
     - Где твое начальство?
     - Шеф уехал в УВД, а...
     - Ладно, они мне не  нужны...  Гена,  с  меня  вобла  и  три  бутылки
чешского пива.
     - Где возьмете воблу?
     - Спроси, где я чешское пиво достану... Выручи, заложи в  увеличитель
эту  пленочку,  -  Щерба  положил  на  стол  кассету.  Тут  есть  кадры  с
вертолетом. "Вытяни" их так, чтоб можно было прочитать бортовой  номер.  И
спечатай мне три-четыре снимка, чтоб контрастно, в фокусе.
     - Если удастся... - Гена включил в розетку шнур увеличителя,  заложил
пленку и стал протягивать, регулируя размер изображения и фокусируя его. -
Получится, Михаил Михайлович.
     - Когда зайти?
     - Через час-полтора, пока просохнут.
     Через полтора часа на столе Щербы  лежали  большие  фотографии:  жена
Зданевича, дочь их, сам Зданевич, луг, а за ними кусок вертолетного  борта
с надписью "СССР 34211".
     Щерба порылся в длинном истрепанном блокноте,  где  алфавитные  буквы
были замусолены, почти стерлись, но он уже привык к этому блокноту и сразу
же нашел нужный номер, набрал его.
     - Приемная командира отряда, - ответил женский голос.
     - Беспокоит Щерба, из прокуратуры области.  Здравствуйте.  Это  Мария
Николаевна?..  Здравствуйте  еще  раз.  Командир  у  себя?..   Пожалуйста,
соедините... Алло! Евгений Васильевич?.. Привет!  Есть  просьба,  -  Щерба
придвинул  к  себе  листок  -  загодя  составленный  вопросник.  -   Нужна
справочка... Хорошо... Можно  диктовать?..  Пишите:  кто  арендует  у  вас
вертолет для полетов в район Кременца, с какого времени, каково расписание
его полетов, время вылета и время прилета, дни и часы прилета  туда  борта
номер 34211... Пока все... Добро, жду звонка...
     Ждал он минут сорок, складывал фотографии, раскладывал и  разглядывал
их снова. Наконец зазвонил телефон.
     - Слушаю! Да, я! - громко сказал Щерба.
     - По пунктам, Михаил  Михайлович,  -  начал  командир  авиаотряда.  -
Арендует "Укрзападгеология". С первого августа. Борт  номер  34211.  Летал
туда первый раз 15 августа. По  данным  службы  движения  и  магнитофонным
записям вылет в 19 часов 15 минут, посадка в 20 часов. Обратный вылет в  5
часов 45 минут утра следующего дня, посадка на базе в 6 часов 30  минут...
Этих данных достаточно?
     - Да, вполне! Но мне их нужно иметь на  официальной  бумаге  с  вашей
подписью.
     - Сейчас распоряжусь, чтоб перепечатали и после  перерыва  пришлю  со
своим шофером.
     - Спасибо, Евгений Васильевич, - Щерба опустил трубку, опять разложил
фотографии. И только теперь по мелким  деталям  -  закатный  свет  солнца,
длинные (с запада на восток) тени от двух деревьев, темные кусты  в  левом
углу снимка - уловил,  что  был  уже  вечер,  снимать  Зданевичу  пришлось
наверное на какую-нибудь  высокочувствительную  пленку.  Но  самым  важным
стало теперь  то,  что  в  роковую  субботу,  15  августа,  Олег  Зданевич
находился на лугу за Кременцом, почти за двести километров  от  Подгорска.
Вот он, сфотографированный женой на  фоне  вертолета  с  бортовым  номером
34211, прилетевшим на этот луг в восемь часов вечера!..
     Еще одно алиби в еще одном из сотен дел, прошедших через его  руки...
И алиби это, словно  ветерок,  раздувало  подспудно  тлевшее  под  фактами
сомнение: человек, столько лет пытавшийся восстановить  _д_о_б_р_о_е_  имя
покойного отца, пробует достичь цели страшным средством - убийством  ни  в
чем неповинного старика?..
     "Подписку о невыезде придется аннулировать,  -  подумал  Щерба.  -  И
произнести "извините" при этом".
     Он снял трубку, позвонил в облархив, попросил Зданевича.
     - Олег Иванович? Это Щерба... Да-да, из прокуратуры...  Я  хотел  бы,
чтоб вы зашли... Не валяйте дурака, никакую повестку  я  вам  посылать  не
буду!.. Сейчас и приходите... По дороге повидайте жену, скажите, что все в
порядке...  Поторопитесь,  я  покажу   вам   лучшую   вашу   фотографию...
Обыкновенную, которую сделала ваша жена...



                                    49

     Был уже конец сентября. Дело шло ни шатко, ни валко, а  если  честно,
то  -  никак.  Щерба,  видя,  что  Скорик  сник,  растерялся,  подсказывал
что-нибудь молодому следователю, давал то одно, то  другое  поручение  для
уголовного розыска,  подбадривал,  хотя  сам  понимал,  что  расследование
сейчас  зависит  от  того,  как  майор  Соколянский  и  его  люди   смогут
оперативным путем  ухватиться  за  нечто  такое,  что  потом  станет  хоть
мало-мальски похожим на версию.
     Щерба ушел с работы сразу после шести. Болела голова, затылок, видно,
подскочило давление. Вчера были в гостях у сватьи на дне  рождения.  Выпил
вроде самую малость, а сегодня давление, наверное, уже под двести. Правда,
ел вчера много. Все было очень вкусно. Жена одергивала: "Миша, остановись,
будет плохо. Ты уже третий кусок холодца взял", или: "Миша, не ешь столько
селедки! Зачем тебе на ночь соленое?.." Но в этот вечер  он  не  мог  себе
отказать ни в чем, любил вкусно поесть...
     Сейчас, стоя в ванной перед зеркалом, обнаженный по пояс,  помывшись,
он разглядывал себя, огрузневшего, с тяже  лыми  водянистыми  мешками  под
глазами, поглаживал ладонью по заплывшей жиром груди, поросшей  рыжеватыми
поседевшими волосами. Потом повесил в шкафчик полотенце, - третье на  один
крючок, - оно упало. Подумал, что надо бы вбить еще один крючок. Вспоминал
об этом каждый раз, когда  полотенце  падало,  но  тут  же  забывал,  едва
выходил из ванной. Закрыл шкафчик,  посмотрел  на  свеженькую  бумажку  со
штампиком "Проверьте тягу", прилепленную к газовой колонке, ради  интереса
сделал то, чего почти никогда не делал: зажег спичку и поднес  к  вытяжной
трубе. Тянуло хорошо...
     После обеда спросил у жены:
     - Ты почту вынимала?
     - Нет.
     Взяв ключик от почтового ящика, Щерба спустился  в  подъезд,  вытащил
пачку газет, письмо и открытку. Письмо  было  от  племянницы  из  Донецка,
открытка - из магазина подписных изданий, извещавшая, что  нужно  выкупить
очередной том Фолкнера.
     Положив газеты на топчан, Щерба  лег  почитать,  шелестел  страницами
минут десять,  закрыл  глаза  и  сразу  окунулся  в  состояние  полудремы,
полубодрствования, между которыми металось предупреждение: "Не заснуть бы,
иначе ночью спать  не  буду...  Лучше  посмотреть  газеты...  Почту  стали
приносить плохо, во второй половине дня, - долетал откуда-то голос жены. И
он вроде отвечал: - Не хватает почтальонов, никто  за  такую  зарплату  не
хочет идти туда..." Он открыл глаза, было ощущение легкости, словно хорошо
поспал час-полтора. Сидел на тахте,  уставившись  на  шлепанцы,  на  одном
оборвалась оплетка, которая скрепляла подметку с  верхом.  Потом  встал  и
быстро прошел к телефону, позвонил. Долго держал трубку у уха, шли  гудки,
он ждал. Наконец на другом конце отозвались, и он торопливо сказал:
     - Теодозия  Петровна?  Здравствуйте,  это  Щерба  из  прокуратуры.  Я
попрошу вас завтра утром не уходить. Я зайду к вам...
     Участковый  был  тот  же,  но   понятые   другие.   Комната   Богдана
Григорьевича  все  еще  стояла  опечатанной.  Щерба  спросил  у   Теодозии
Петровны: - У вас лестница какая-нибудь есть?
     - У покойного имелась, - хмуро ответила. - Принести, что ли?  Она  на
чердаке.
     - Пожалуйста.
     Теодозия Петровна принесла удобную раскладную стремянку с  площадками
для ног и деревянным сиденьицем на самой  макушке.  Поставив  стремянку  у
края стеллажей, Щерба, кряхтя, боясь оступиться,  влез  и  начал  одну  за
другой просматривать папки.
     Длилось это два часа. Он устал, ныла спина,  болела  шея.  Место,  до
которого дошел, отметил, заложив одну папку поперек. Он решил явиться сюда
и завтра, и послезавтра, и сколько надо будет еще, пока не просмотрит  все
папки на всех этажах полок и стеллажей...
     Спустившись, Щерба держал руки на весу -  от  них  пахло  пылью,  они
стали  какими-то  тускло-глянцевыми.  Он  попросил  у  Теодозии   Петровны
разрешения вымыть руки. Она молча повела его в ванную.  Он  включил  воду,
зажглась  газовая  колонка,  гудело  синеватое  пламя.  Намыливая   ладони
овальным куском розового мыла, Щерба повернулся к стоявшей рядом  Теодозии
Петровне:
     -  За  это  время  какая-нибудь  почта  приходила  на   имя   Богдана
Григорьевича? Может быть, письма?
     - Никто ему не писал, - она подала полотенце. - Вот, -  когда  вышли,
Теодозия Петровна вынесла из кухни  огромную  пачку  газет.  -  И  вот,  -
протянула копию извещения на оплату междугородных телефонных  переговоров.
- Человека уже нет, а деньги с него берут. Я оплатила...
     Посмотрев на счет, Щерба сунул извещение в карман.
     - Я вам возвращу... Газеты мне не нужны... Спасибо. До свидания...


     Счет был на пять рублей пятнадцать копеек. В нем расшифровывалось: "4
августа, Киев - 1 рубль 25 копеек;  7  августа,  Черновцы  -  1  рубль  40
копеек; 8 августа, Тернополь - 1 рубль  и  прочие  переговоры  -  1  рубль
50..."
     Глядя на извещение,  Щерба  задумался.  Он  знал,  что  будет  делать
дальше, просто соображал, как  побыстрее  получить  результат.  Взяв  лист
бумаги, написал запрос: "Начальнику ГТС. Прошу  срочно  установить  номера
телефонов, с которыми разговаривал абонент Шиманович  Б.Г.  с  квартирного
телефона 42-28-71 в следующие дни: Киев, 4 августа; Черновцы,  7  августа;
Тернополь, 8 августа. Необходимо также  расшифровать  "прочие  разговоры",
указав, с какими городами  они  велись,  по  каким  номерам  и  даты  этих
разговоров..."
     С этой бумажкой Щерба отправился в машбюро. Еще на  подходе  услышал,
как вразнобой трещат машинки. "У девочек много работы,  -  подумал  он,  -
втиснуться не удастся". К тому  же  знал,  что  его  появление  в  машбюро
повергало машинисток в ужас: почерк  у  него  был  мерзкий,  не  буквы,  а
намеки, понятные лишь ему...
     Щерба пошел  в  приемную.  Секретарша  что-то  записывала  в  большую
регистрационную книгу. Услышав шаги, она подняла голову:
     - Что, Михаил Михайлович?
     - Зоечка, шесть строк. Срочно. А?
     - Только если будете диктовать. Сколько  закладок?  -  она  прошла  к
столику, где стояла машинка.
     - Две...
     Вернувшись к себе, Щерба позвонил Скорику:
     - Виктор Борисович, чем заняты?
     - У меня участковый. Хочу, чтобы он  поговорил  с  дворниками.  Может
кому из них попадались туфли в урнах, в мусорных баках.
     - Хорошо... Вам сейчас завезут одно письмо. Поезжайте с  ним  в  ГТС.
Пусть при вас все сделают, дождитесь, иначе они  начнут  тянуть  резину...
Оттуда сразу ко мне.
     - А что за письмо, Михаил Михайлович?
     - Поймете, когда прочтете...
     Разгонных  машин  прокуратура  не  имела,  приходилось  в  экстренных
случаях клянчить: редко у областного прокурора его "Волгу", если он никуда
не  собирался,  иногда  у  первого  зама,  а  чаще  у   криминалистов   их
спецфургончик. Письмо можно отправить и почтой, но ответ пришел  бы  через
неделю, а ждать не хотелось.
     Выпросив на десять минут спецфургончик, Щерба вручил шоферу конверт с
письмом и напутствовал:
     - В Красноармейскую. Следователю Скорику в руки. Туда бегом и обратно
бегом. Иначе твой шеф не тебя, а меня... Понял?..
     К удивлению Щербы Скорик управился довольно  быстро.  Он  выложил  на
стол бумажку с номерами телефонов в Киеве,  Черновцах  и  в  Тернополе,  с
абонентами которых разговаривал Шиманович. Кроме того имелась  расшифровка
и "прочие". Это оказались  две  телеграммы,  отправленные  Шимановичем  по
телефону, обе адресатам в Подгорске, и один телефонный разговор с Ужвой.
     - Надо установить, кто есть кто? - спросил Скорик. Деловитость  Щербы
передалась и ему: можно заняться хоть чем-то конкретным, что имело  начало
и конец. Разумеется, все это могло завершиться пустыми  хлопотами,  как  и
прежние усилия, но важно было делать хоть что-то осязаемое, а не  блуждать
в потемках натужных размышлений, сидя за столом.
     - Да, - кто есть кто, - Щерба еще раз перечитал принесенные  Скориком
данные. - В Киев и  Тернополь  я  позвоню  сам.  У  меня  там  приятели  в
Прокуратуре республики и в УВД. Вы возьмите на себя Черновцы, телеграммы и
Ужву...


     Щерба шел на работу в хорошем настроении. Даже не мог объяснить себе,
в чем причина. Просто было хорошо: выспался, затылок не болел,  синь  неба
словно закостенела, ни  дуновения,  ни  облачка,  воздух  еще  не  задушен
выхлопами автомашин, ничто не жало, не давило, не  мешало  идти  свободно.
Правда, забыл вычистить туфли. Вспомнил слова жены: "Что бы ты  ни  надел,
даже самое лучшее и дорогое, внимание обратят на твои вечно грязные туфли.
Почему ты не чистишь обувь?" - "Забываю. Ты напоминай..."
     Войдя к себе, он сел за стол, закурил  и  сразу  потянулся  к  листку
бумаги, оставленному с вечера в центре стола. Там были записаны результаты
вчерашних звонков в Киев и Тернополь. Выяснилось, что киевский  номер,  по
которому звонил Шиманович,  принадлежит  одному  из  отделов  Центрального
государственного архива УССР; приятелем Щербы в Прокуратуре республики был
найден человек,  с  которым  Шиманович  разговаривал  по  поводу  каких-то
документов, относящихся к 1912  году.  Тернопольский  разговор  Шимановича
состоялся с адвокатом-пенсионером, ровесником Шимановича.
     Поразмыслив, Щерба решил не посылать пока отдельные  поручения  ни  в
Киев, ни в Тернополь с просьбой поглубже допросить этих двух абонентов.
     В полдень явился Скорик. Он был свеж,  как  младенец  после  купания,
тщательно выбрит, как всегда наглажен, в кабинете сразу  запахло  каким-то
мягким лосьоном. Щерба не переносил эти, как он называл,  "парикмахерские"
запахи. Когда-то, в молодости, он кропил себя "Шипром", потом,  женившись,
прекратил, жена невзлюбила резкий дух этого одеколона.
     - Садитесь. Ну что? - Щерба по-воловьи вскинул глаза.
     - Я все сделал, Михаил Михайлович. Сперва Черновцы. Шиманович  звонил
своему однокашнику по  гимназии.  Теперь  телеграммы.  Обе  отправлены  по
Подгорским адресам. Одна - поздравительная, с днем рождения, знакомому нам
директору букинистического магазина Зубареву. Вторая - тоже известному нам
человеку,  директору   облархива   Ковач   Надежде   Францевне,   и   тоже
поздравительная... А мы даже не знали, что они знакомы...
     - Вам надо будет встретиться с нею. Поговорите.
     - Хорошо... Наконец, Ужва. Шиманович разговаривал  десятого  августа.
Телефон принадлежит некой Бабич Ульяне Васильевне. Пенсионерка.  Связаться
с ней не удалось. Я звонил несколько раз, никто не снимал  трубку.  Может,
позвоним в Ужвинскую прокуратуру, пусть они встретятся с нею?
     "Это самое естественное", - подумал Щерба. Но  тут  же  засомневался:
давая следователю  прокуратуры  или  милиции  в  Ужве  перечень  вопросов,
интересующих его, придется довольно подробно вводить их  в  курс  дела,  о
чем-то предупреждать, чтоб не напутали, короче - посвящать и просвещать.
     - Я, наверное, сам съезжу туда. Так проще...  Немного  мы  добыли  из
нашей затеи, а,  Виктор  Борисович?  -  быстрым  движением  пальцев  Щерба
поскреб пухлую щеку.
     - Так я пойду в облархив?
     - Сходите, - как-то равнодушно ответил Щерба.
     И поняв это, как то, что Щерба не видел особого проку в его походе  к
директору архива, Скорик спросил:
     - А что потом будем делать, Михаил Михайлович?
     - Давить Соколянского и его сыщиков.
     Скорик кивнул и вышел.


     В Ужву Щерба решил ехать  к  концу  дня,  полагая,  что  так  большая
вероятность застать кого-нибудь дома. Кого? Он и сам толком не  знал,  кто
конкретно ему нужен. Просто в конце дня люди возвращаются с работы - вот и
весь расчет. Единственное, что  он  точно  знал  -  это  кому  принадлежал
телефон 3-15-21: Бабич Ульяне Васильевне, проживающей по улице Черешневая,
5. Номер квартиры не указывался, вероятно, дом частный.
     Машину Щерба выпросил у криминалистов. Шофер гнал  по  шоссе,  словно
был один на нем, - ни параллельного, ни встречного движения, -  а  идя  на
обгон, включал "мигалку"-сирену. Щерба не любил такой езды, тем более, что
прошел короткий мелкий дождик, смешался с пылью, и дорога была  скользкая,
как намазанная мылом.
     - Ты что, всегда  так  ездишь?  -  спросил  Щерба  у  водителя,  лихо
державшего баранку левой рукой, локоть по-пижонски  наружу,  за  опущенное
стекло, а правой - ручку коробки передач.
     - Всегда, Михаил Михайлович. А что?
     - Так вози своего хозяина, а я  больше  восьмидесяти  не  выдерживаю,
начинается ощущение невесомости. И выключи, пожалуйста, мигалку.
     - А мой шеф любит при полном параде. Как только на  трассу  выскочим,
так он и говорит: "Включай, Володя, рок-музыку!" Это  значит  -  сирену  и
мигалку...
     - А девок вы еще не возите с собой на место происшествия?
     - Ну вы даете, Михаил Михайлович! - смеялся шофер...
     Небо светлело, облака медленно сползали к горизонту, там,  где  сняли
пшеничный  клин,  уже  загустевала  желтизной  стерня,  но  еще   зеленело
картофельное поле, над ним гоношилась шустрая воронья стая...
     Шоссе вбегало прямо в центр Ужвы, на площадь, окаймленную  невысокими
домами - райком партии и  райисполком,  сиял  стеклами  новый  стандартный
трехэтажный Дом быта, - при нем ресторанчик,  магазин  проми  продтоваров,
рядом почта, автобусная остановка, аптека, магазинчик "Семена и травы".  В
центре площади Доска почета.
     У прохожего узнали, что улица Черешневая в  глубине,  где  начинаются
сады. Она пошла с запекшихся  за  лето  колдобин.  Разноцветные  заборы  и
заборчики, ворота - деревянные и железные, - на калитках висели  номера  и
почтовые ящики, за этими оградами густые ухоженные сады,  нарядные  фасады
домиков с мансардами, с верандами, металлическими или блочными гаражами.
     Дом номер пять оказался  строением  из  белого  силикатного  кирпича.
Стоял он сразу за штакетником, за  высокими  кустами  сирени,  остатки  ее
несрезанных,  уже  усохших  цветов  пробивались  сквозь   зелень   ржавыми
гроздьями. Недокрашенные сосновые брусья и вагонка еще светились свежестью
снятой  стружки.  Калитка  из  толстых  плах  оказалась  запертой.   Щерба
топтался, заглядывал в окна.
     - Вам кого, товарищ?
     Щерба повернулся  на  голос.  За  невысоким  заборчиком,  разделявшим
участок дома номер