льшие  квадратные  часы  с  тонкими  стрелками  и  черными
кубиками вместо цифр, висевшие на стене, затем вышел.
     Сергей Ильич стоял какое-то время,  глядя,  как  подергалась  дверная
ручка - это Бучинский с  наружной  стороны  пробовал,  плотно  ли  прикрыл
дверь...



                                    25

     Он не был здесь очень давно. На звонок входную дверь о  ткрыл  Богдан
Григорьевич. В полутемной прихожей  объял  знакомый,  вспомнившийся  запах
именно этого жилья, устоявшийся, никогда  не  выветривавшийся,  будто  его
исчезновение могло разрушить саму  атмосферу  жизни  этого  дома.  Состоял
запах из множества других, какие источали  старые  книги,  старая  мебель,
старые обувь и одежда, соленья,  варенья,  лакрица,  цветы  в  горшках  на
подоконниках и в вазах с водой, несвежее постельное белье  и  выстиранное,
накрах маленное,  выглаженное,  мех  и  въевшийся  в  него  нафталин,  дух
мастики, навсегда впитавшийся в скрипучий паркет.
     - Заходи. Тут ничего не изменилось, - приглашающе повел рукой  Богдан
Григорьевич, словно угадал ощущения Сергея Ильича.
     В комнате тоже все оставалось на своих прежних местах, -  стеллажи  и
полки с книгами и папками, стол,  заваленный  бумагами,  знакомое  тяжелое
пресс-папье - дикий кабан с ощеренной пастью...
     Богдан Григорьевич был одет по-домашнему: фланелевая в синюю клеточку
застиранная сорочка, старые, с пузырями на коленях брюки, шлепанцы и  -  с
давних времен привычка, - черные сатиновые нарукавники.
     Сергей Ильич достал из дипломата розовую целлофановую папочку  и  три
бутылки пива.
     - Вот это ты молодец. Мы его сейчас  в  холодильнике  остудим,  -  он
вышел с бутылками на кухню,  вернулся.  -  Ну,  так  что  там  у  тебя  за
проблемы?
     - Бучинский Михаил Степанович, - Сергей Ильич извлек из папки бумаги.
- Адвокатская фирма Стрезера прислала ксерокопию его  анкеты,  заполненной
собственноручно.
     Родился 8 апреля 1918 года в Подгорске.  Врач.  Арестован  немцами  в
апреле 1943 года. А облархив дал справку, что родился он в 1918  году,  но
не в Подгорске, а в каком-то селе Троки и работал до  19  июня  1943  года
сопровождающим в экспедиционной конторе предприятия  по  охране  имущества
"Чувай". В Подгорске жил на улице Кинги, 5. Что за Троки? Где они? Что  за
"Чувай"? Врач, а пошел в экспедиторы!.. Хочу пойти на эту Кинги, 5,  может
быть там кто-нибудь из старожилов остался. Побеседую с ними.  Но  где  эта
Кинги, 5?
     - Плохо знаешь свой город. Улица Кинги теперь называется Белградской.
     - Там, где Дом быта и механизированная химчистка?
     - Совершенно верно. Но идти туда тебе нечего. Строения с  первого  по
девятый номер пошли под снос. На их месте и поставили Дом быта...  "Чувай"
-  была  такая  фирмочка  во  время  оккупации.  Это  что-то  типа   нашей
вневедомственной охраны, - Богдан Григорьевич подошел к стеллажу и недолго
покопавшись, вытащил затрепанный телефонный справочник  времен  оккупации,
стал листать его, повторяя:
     - Кинги, 5, Кинги, 5... Ага, есть... Но  не  Бучинский,  а  Бачинский
М.С.  Посмотрим  на  "у"...  Бу...  Бу...  Бучинский...  Есть  и  такой...
Бучинский М.С., улица Бауэр-штрассе, 11-а... До войны называлась, если  не
ошибаюсь, Францисканской... При немцах особенно телефонами не  баловались.
Они  могли  быть  у  адвокатов,  врачей,  у  служителей  церкви,   крупных
чиновников, в общем у людей, легально занимавших  определенное  положение,
то есть у весьма ограниченного круга. Если учесть, что твой наследодатель,
как утверждает Стрезер, медик, то наличие у него телефона вполне вероятная
вещь... Теперь - село Троки. Попробуй, запроси Центральный Государственный
исторический архив, может найдут, где она,  эта  деревушка.  -  Он  встал,
вышел из комнаты и тут же вернулся с запотевшими бутылками пива,  поставил
две большие кружки - белые, из толстого фаянса. Сергей Ильич вспомнил  их:
на внешней стороне донышка изображен орел со свастикой, дата  -  "1942"  и
герб с короной и буквами SPM, вокруг которого надпись "Bavaria". - Хорошо!
- воскликнул Богдан Григорьевич, с  неохотой  отрывая  губы  от  кружки  и
утирая ладонью рот. - Что касается несовпадения дат или буковки в фамилии,
знаешь лучше меня, какие разночтения выползают из канцелярских  дебрей  на
свет божий.
     Это Сергей Ильич действительно знал, сталкивался не раз. Он  понимал,
что Бучинский-Бачинский с улицы Кинги, 5  или  Бучинский  с  Бауэр-штрассе
могли быть однофамильцами наследодателя, но знал и то, что  каждую  версию
будет проверять до конца, до упора.
     - Посмотрим еще в двух местах, - вдруг сказал  Богдан  Григорьевич  и
подошел к тому же стеллажу, снял какую-то  книгу,  затем  в  другой  полки
огромную, похожую на картонный ящик папку.
     - Это справочник медслужб и приватных  врачей.  С  1941  по  1944,  -
сказал он, листая. -  Так,  пожалуйста:  Бучинский  М.С.,  санэпидстанция,
помощник врача. Теперь заглянем сюда, - раскрыл он папку и стал рыться.  -
Здесь нет... Посмотрим в другой.
     Таких папок, заметил Сергей Ильич, ведя взглядом по полке, имелось  с
десяток, на корешке каждой фломастером были написаны по одной-две буквы  в
порядке алфавита - от "А" до "Я".
     - Вот тебе, - Богдан Григорьевич весело,  с  каким-то  превосходством
метнул к рукам Сергея Ильича темно-зеленую карточку.
     Сергей Ильич взял ее, она была двойная, раскрывалась, как паспорт. Он
стал читать. Это оказалась "Рабочая карточка", заведенная 29 октября  1942
года, номер 24599. Надписи на двух языках - немецком и украинском:
     "Фамилия, имя, отчество - Бучинский Михаил С."
     "Число, месяц и год рождения - 8 апреля 1918"
     "Профессия - врач"
     "Нынешняя должность - помощник врача"
     "Количество иждивенцев - прочерк"
     "Адрес - Бауэр-штрассе, 11-а"
     "Городской комиссар - подпись"
     "Биржа труда - подпись".
     Венчала  все  это  круглая  печать,  как  и  полагалось,  с  орлом  и
свастикой.
     Через весь внутренний разворот указывалось: "Каждая  истекшая  неделя
работы должна  быть  засвидетельствована  приложением  печати  предприятия
(организации, части)". Обе стороны разворота  были  разграфлены  на  сорок
клеточек - сорок недель с датами начала и конца каждой. Последний штемпель
"Городская главная касса" стоял в клеточке, завершающей недели марта.
     - Все правильно,  -  сказал  Сергей  Ильич.  -  В  апреле  1943  года
Бучинского уже арестовали. - Откуда она у вас? - удивленно спросил  Сергей
Ильич, возвращая карточку Богдану Григорьевичу.
     - У меня их несколько тысяч, - Богдан Григорьевич у лыбнулся  темными
лукавыми глазами, долил в кружку пива. - Откуда именно  эта  -  не  помню.
Собирал, где угодно. Сразу после войны их  на  свалках  полно  валялось  с
прочими бумажками периода оккупации... Я не брезговал, рылся,  где  только
можно... Видишь, даже разложил по алфавиту.
     - В общем, с Михаилом Бучинским все ясно. Но он покойник. Он мне  уже
как бы ни к чему, - засмеялся Сергей Ильич. - Мне бы  найти,  кому  отдать
эти триста тысяч... Вполне возможно, что он и Бачинский-Бучинский,  живший
на Кинги, 5, не однофамильцы, а  состояли  в  родстве.  В  какой  степени?
Родственники, родственники мне нужны, Богдан Григорьевич.
     - Тем более, запроси, чтобы выяснить, где село Троки.  По-моему,  под
Перемышлем были какие-то Торки, не Троки, а Торки. Я учился с одним парнем
оттуда.
     - Мой Бучинский жил, по  вашим  данным,  на  Бауэр-штрассе,  11-а,  в
прошлом Францисканской. Как она теперь называется?
     - Маршала Толбухина.
     - Поищу там старожилов. А  вдруг  кто-нибудь  вспомнит  какого-нибудь
Бучинского или Бучинскую из этого корня...
     - О твоей Ульяне Васильевне Бабич из Ужвы я не забыл. Занимаюсь ею...
Ты  вот  что  еще  сделай:  выясни-ка  официально,  не  были  ли  родители
Бучинского землевладельцами. Обычно о  такой  категории  людей  в  прошлом
имелись довольно подробные данные, даже их родственные связи. А я  у  себя
поищу.
     - Это хорошая мысль, - кивнул Сергей Ильич.
     - Пивка еще хочешь?
     - Нет, спасибо.
     - Тогда я бутылочку приберегу на утро.
     - Бога ради... Да, я узнал: домик ваш, возможно, не пойдет под  снос.
Хотя этот вопрос еще не решен. Но Дворец пионеров тут собираются  строить.
Правда, неизвестно когда. Не переживайте, у  нас  пока  расчухаются,  пока
решат, утвердят, внесут в титульный список!
     - На это и буду уповать. Иногда и от бюрократии  есть  польза...  Как
там профсоюзный лидер?
     - Кухарь? Руководит, блюдет наши права. Служит истине.
     - А может ему не столь истина важна, как сам процесс служения  ей?  -
подмигнул Богдан Григорьевич. - А Миня что поделывает?
     - В отпуск укатил...
     Они продолжали беседовать. Сергей Ильич ходил  вдоль  полок,  забитых
книгами и папками, скользил по  ним  взглядом,  иногда  останавливался  и,
склонив голову набок, читал надпись на корешке...



                                    26

     За пивом Теодозия  Петровна  успела  сбегать  перед  самым  закрытием
магазина, вернулась быстро, и проходя мимо двери Богдана Григорьевича,  по
привычке посмотрела на порог, где обычно стоит его обувь. Туфель не  было.
Она поняла, что сосед ее куда-то отбыл. Он не очень  посвящал  ее  в  свои
дела, но, случалось, накануне все же говорил: "Завтра меня не будет  целый
день", или: "Мы с вами не увидимся, приду поздно".
     Сегодня  Теодозия  Петровна  сожалела,  что  Богдан  Григорьевич   не
предупредил ее, когда вернется. Дело в том, что знакомая достала  Теодозии
Петровне палочку дрожжей, свежих, пахучих, она очень  любила  их  запах  с
детства,  когда,  бывало,  незаметно  от  матери  отщипнет  кусочек  и   с
удовольствием сжует. Получив нынче такой подарок, Теодозия Петровна  сразу
же решила испечь кулич с изюмом и орехами. Его в их доме пекли когда-то по
большим праздникам. На Пасху и Рождество обязательно...
     Теперь же отсутствующие туфли  Богдана  Григорьевича  повергли  ее  в
раздумья, она была  даже  раздражена:  опару  развела,  хотела  порадовать
Богдана Григорьевича, он ценил ее кулинарные способности. Даже купила  для
него две бутылки пива, заранее предвкушая его похвалы  и,  главное,  умные
беседы с ним, до которых была очень охоча; хотя не все в них понимала, все
же слушала с интересом, поскольку они всегда касались Христа  и  выглядели
как забавные приключения, отличались от  того,  что  говорил  священник  в
церкви... И вот - на тебе, ушел, не сказал, в каком  часу  явится.  Что  с
тестом делать? Когда сажать?..
     Кто-то у него вчера был, долго они там говорили,  смеялись.  Теодозия
Петровна слышала голоса, пытаясь ревниво различить слова. И сейчас в  душе
кляла того человека,  почему-то  уверенная,  что  именно  вчерашний  гость
повинен в сегодняшнем исчезновении Богдана Григорьевича.  Вообще-то  редко
кто к нему захаживал... Теодозия Петровна переключила телевизор на Варшаву
- по первой программе был объ  явлен  фильм  "Королевские  сны".  В  самом
названии ощущалось что-то загадочное, а это оставалось главным  для  Теодо
зии Петровны. Все, что происходило за стенами ее квартиры - на  улицах,  в
магазинах, на рынке, даже в храме Божьем, -  было  для  Теодозии  Петровны
реальностью, а все, что  приходило  к  ней  с  телеэкрана,  услаждало  эту
реальность, и являлось для нее тем, что для иных чтение книги.
     Разложив один из пасьянсов, Теодозия Петровна пила чай с  сухариками,
смотрела на светящийся экран и время от  времени  прислушивалась,  надеясь
уловить момент, когда Богдан  Григорьевич  своим  ключом  отопрет  входную
дверь, в прихожей щелкнет выключателем и шаркающим шагом пройдет к двери в
свою незапирающуюся никогда комнату.
     Так  прошло  около  часа.  За  окнами  уже  стояла  темень,  лишь  на
противоположной стороне, у конечной трамвайной остановки горел фонарь.
     И  тут  раздался  звонок  в  дверь.  Удивленная,  Теодозия  Петровна,
нащупала под столом сброшенные шлепанцы и пошла выяснять, кто  так  поздно
заявился.
     -  Кто  там?  -  испуганно  спросила  она,  пытаясь  через   "глазок"
разглядеть звонившего.
     - Я, я, Теодозия Петровна, - отозвался голос Богдана Григорьевича.
     - Что с вами? Что это вы? - растерянно спросила она, еще  недоверчиво
гадая, он ли, или кто-то его голосом говорит. Но все же дверь отворила.
     - Вы уж извините за  беспокойство,  -  входя,  развел  руками  Богдан
Григорьевич. - Где-то ключ потерял.
     Она кивнула, подозрительно поглядывая на него и  осторожно  потягивая
носом.  Похоже,  трезв.  Хотела  спросить,  где  он  так  поздно  был,  но
воздержалась, быстро стрельнула взглядом вниз - на его туфли: в каких он -
в обычных каждодневных или  в  своих  единственных  для  выхода.  Так  она
высчитывала степень важности его отлучек, не любила,  когда  он  уходил  в
этих единственных, что-то ревниво-злобное шевелилось тогда в ее  душе.  На
сей раз Богдан Григорьевич был именно в них.
     - Устал, - сказал он, понимая весь ход  ее  мыслей,  и  чтобы  увести
возможный разговор в более благоприятное русло,  с  улыбочкой  спросил:  -
Какой у вас сегодня пасьянс?
     - Пасьянс вам нужен! - хмыкнула она, тоже разгадав хитрость. И как бы
обиженно поведя плечом, повернулась к нему спиной, чтоб удалиться.
     - Спокойной ночи, - поспешил сказать Богдан  Григорьевич,  подошел  к
своей двери, снял туфли и оставив их за порогом, влез в шлепанцы и вошел к
себе.



                                    27

     Инспектор уголовного розыска был зол. Сейф полон  незаконченных  дел:
разбой, квартирные кражи, четыре угона автомашин,  этапирован  рецидивист,
заявивший уже в колонии, что три давних нераскрытых грабежа  совершил  он,
хотя сел по другим делам, а когда этапировали сюда, выяснилось, что это  -
самооговор. Есть любители прогуляться в родной город хоть таким  путем.  И
тут на тебе - опять возникли мальчишки, упершие водку!  Вроде  закончил  с
ними,  все  ясно,  передал  следователю,  тот  написал  уже  обвинительное
заключение,  а  все  придется  притормозить:  заявление  из  облархива  об
исчезновении  какой-то  папки  с  бумагами.  Мальчишек  надо  будет  опять
допрашивать. Отпущенные до суда под личное поручительство  родителей,  они
сейчас сидели в коридоре, испуганно гадая, что произошло,  почему  милиция
вновь заинтересовалась ими.
     Надежда  Францевна  впервые  посещала  милицию.  Поразило   убожество
кабинета, цвет и обшарпанность стен в коридоре, слишком громкие  голоса  в
дежурке,  грохот  сапог  по  грязному  полу,  смешавшиеся  запахи  хлорки,
табачного дыма, пота. Сидевший напротив нее человек в  штатском,  которому
на вид можно было дать лет сорок,  то  ли  уставшим,  то  ли  безразличным
взглядом еще раз прочитал заявление, напечатанное Надеждой  Францевной  на
бланке, перевернул его зачем-то, хотя на обороте  бумага  была  совершенно
чистой, и опять лицевой стороной положил перед собой.
     - Что находилось в этой папке? - спросил он.
     - Документы.
     - Я понимаю, что не конфетные фантики, - усмехнулся он.
     - Штабные документы партизанского отряда "Месть". Оригиналы. Я их  не
видела, но так значится в описи.
     - Надо полагать, что для нынешних времен никакой военной тайны они не
составляют?
     - Думаю, нет.
     - Кому же эта папка могла понадобиться?
     - Это уж выясните, пожалуйста, вы, - Надежда Францевна поджала губы и
осторожно, двумя пальцами прикоснулась к своим буклям, чуть подкрашенным в
лиловый цвет.
     - Кто мог знать, что именно хранится в этих ящиках?
     - Кто угодно. Достаточно заглянуть в опись.
     - Кто мог видеть опись?
     - Любой наш сотрудник. Она не секретна.  Но  вряд  ли  у  кого-нибудь
возникло желание читать ее. Кроме,  разумеется,  тех,  кому  положено  или
того, кто, как видите, проявил к ней личный  интерес.  А  так,  -  Надежда
Францевна пожала плечами, - у каждого своих дел хватает.
     - Кто работал с нею?
     - Она размножена для всех отделов. Каждый выбирал то, что  попадет  в
его отдел из вновь поступивших фондов.
     - Куда вы собираетесь убрать ящики из собора?
     - Мы уже перевезли их. Потеснились в одном хранилище и  временно  там
разместили.
     - Зачем вы поторопились? Хотя бы с нами посоветовались, -  поморщился
инспектор и подумал: "Там теперь столько "пальцев"! В одном  городе  ящики
заполняли,  заколачивали,  грузили  в  машину,  затем   в   вагон,   здесь
разгружали,  перевозили,  вносили  в   подвал,   теперь   опять   грузили,
перевозили, вновь разгружали, складировали... Какое количество людей к ним
прикасалось, кроме мальчишек и того, кто взял папку!.. И где гарантия, что
тот, кто взял, оставил свои пальцы?  -  Вы,  наверное,  и  пыль  с  ящиков
смахнули, когда завезли на новое место? - спросил  он.  Вопрос  был  задан
просто так, почти риторически, с горькой иронией. Не  уловив  его  смысла,
Надежда Францевна, воспринимавшая все серьезно, тем более в этом кабинете,
сочла необходимым ответить исчерпывающе и определенно:
     - При нашей тесноте, при  нашем  уровне  технической  обеспеченности,
когда своей пыли хватает, я сама за всем проследила,  приказала  протереть
каждый ящик...
     -  Я  не  сомневался,  -  с  грустной  улыбкой  он  по-своему  оценил
аккуратность директорши архива. - Ну что ж, Надежда Францевна, пожалуй, на
сегодня все. Будем искать вашу драгоценную папку.
     - Вы никогда не пользовались услугами  архива?  -  Надежда  Францевна
поднялись.
     - Не приходилось.
     - Это  заметно.  Думаю,  специфика  вашей  работы  хоть  однажды,  но
приведет нас к вам.
     - Лучше не надо, - дружелюбно сказал он. Провожая ее, вышел в коридор
и  дождавшись,  когда  она  скроется  за  поворотом,  повернулся  к   двум
недорослям, истомленным страхом и долгим ожидание на жесткой скамье  перед
его дверью... - Заходи, - сказал он старшему.
     - Взяли вы водку. Так? Чего полезли  во  второй  отсек?  -  усевшись,
спросил инспектор.
     Парень молчал.
     - Зачем сломали вторую дверь, вскрыли ящики? Что искали?
     - Просто... Думали, может там еще чего.
     - Что именно "еще чего"?
     - Ну, сгущенка... Конфеты...
     - На сладкое потянуло?
     Тот пожал плечами.
     - Папку зачем взяли? Куда дели?
     - Не брали мы... Кому она нужна?  -  хрипловато,  сухим  от  волнения
голосом ответил паренек. - Честное слово, ничего не брали.
     - Ты свое "честное слово" для суда прибереги.  Авось  разжалобишь,  -
постучал инспектор ручкой по бумаге. - Это тебе не школьное  сочинение,  а
протокол допроса.  -  Может,  кто  попросил  сделать  одолжение,  пообещал
заплатить? Или как?
     - А может кто-то, кроме нас... Допустим тот, с фона риком...
     - Кто такой?
     - А мы его не знаем... Витька хотел про него следователю  рассказать,
а тот и слушать не стал.
     - В лицо видел этого, с фонариком?
     - Мало. Один раз он посветил на что-то в руке,  наклонился,  тогда  и
видел... Когда  спрятались  за  углом...  Он  вошел  и  стал  по  лестнице
спускаться.
     - Ну-ка, опиши, какой он.
     - Обыкновенный.
     - Высокий, низкий?
     - Не, невысокий.
     - Возраст? Твоему отцу сколько лет?
     - Сорок.
     - Так он старше отца или моложе?
     - Не разглядел.
     - Брюнет, блондин, лысый, волосатый?!.. Что, по слову из тебя  тянуть
надо, описать не можешь? - разозлился инспектор.
     - Не нужен он мне был, запоминать его...  Вроде  такой,  как  отец  у
меня, плотный. Голова с волосами, с темными, - неуверенно ответил парень.
     - Как он спускался по лестнице: быстро, медленно?
     -  Нормально  спускался...  Сперва  фонариком  далеко  светил,  потом
поближе, как под ноги. Потом фонарик взял в другую руку...
     - В какую?
     - В другую, в левую, а правой за стену придерживался.
     - И что дальше?
     - Мы за угол убежали... Видели только, что свет долго горел в чулане,
где те ящики.
     -