и искусственного бриллианта и  настоящего,  -  сказал
Проценко. - А какой они навар  могли  иметь  на  обручалках?  Перепродажа?
Массовая скупка у нас? Просто из  магазина  уходили  в  таком  количестве?
Сомнительно.
     - А если хищение с фабрики? - спросил Ендрых. - Или левые!
     - В таких масштабах?! Отвергаю! - Проценко решительно махнул рукой.
     - Тогда что же?
     - А черт его знает! Думать надо, - Проценко посмотрел на Агрбу. - Что
скажешь, Джума?
     - Работать надо, - коротко ответил Агрба. - Может и БХСС подключить.
     - Ладно, Чеслав, возьмем на заметку, - сказал Проценко. - С  таможней
тоже свяжемся. А этот ваш таксист-реализатор не  сказал  от  кого  получал
товар?
     - От одного и того же человека. Ни фамилии, ни имени,  ни  адреса  не
знает. Тот  приносил  раз  в  месяц  кольца,  забирал  выручку,  отваливал
какую-то сумму и исчезал.
     - Ну, а кто привлек таксиста к этому делу? С чего-то же началось?
     - Этот самый неизвестный, что приносил  кольца,  и  привлек.  Однажды
пришел, сказал: "Мне тебя порекомендовали. Будешь иметь  хороший  процент.
Не хочешь - найдем другого. Твое дело - сбывать. И не  задавать  вопросов.
Мы люди без имен, фамилий и адресов."
     - Солидная фирма, - Проценко потер  ладонью  подбородок.  -  Ты  куда
сейчас?
     - Где-нибудь пообедаю, а потом - визит вежливости в наше  консульское
Агентство.
     Проценко и Джума незаметно переглянулись, и Проценко сказал:
     - Сходи-ка сначала к ним, а пообедаем вместе. Где, Джума? - обратился
он к Агрбе.
     - Можно в кафе "Оксана". Там у меня шеф знакомый.
     - Значит давай, Чеслав, к трем сюда, - сказал Проценко.
     Сдержав улыбку, Проценко спросил Агрбу:
     - Что думаешь?
     - Правильно сделали, что пригласили. Все-таки  столько  лет  работали
вместе, ели, пили и у нас, и у них, а теперь что ж, плевать друг  другу  в
чай?
     - Я не об этом. Я об этих кольцах.
     - Тут размах чувствуется. Боюсь, что и мы влипаем. Не хотел  говорить
при Чеславе:  помните  дело  азербайджанцев  с  рынка,  которых  потрошили
рэкетиры? У одного  при  обыске  нашли  чемоданчик.  Он  прихватил  его  в
гостинице в номере этих азербайджанцев, думал, там  деньги.  А  оказалось,
какие-то шмотки и коробка от конфет,  набитая  чистыми  бирками  бакинской
ювелирной фабрики. Владельцем чемоданчика был, как показали  пострадавшие,
их  земляк,  бакинец.  Познакомились  с  ним  якобы  здесь  в   ресторане,
пригласили к себе в номер. А когда к ним заявились наши рэкетиры  и  пошла
драка, хозяин бирок бежал без чемоданчика. Разыскать его  не  удалось.  Не
привез же он сюда эти бирки, чтоб торговать ими на рынке.
     - А где чемоданчик?
     Был  в  райотделе.  Он  не   фигурировал   нигде   как   вещественное
доказательство.
     - Ты разыщи.
     - Если его не выбросили.
     - И принеси лично  мне.  И  вообще  помалкивай.  Тут  нам  инициативу
проявлять ни к чему. Понял?
     - Еще бы!..



                                    26

     Дело я уже знал почти наизусть. Во мне сидел зуд бывшего следователя,
и кое-что я бы,  конечно,  решал  не  так,  как  Скорик.  Но  я  давно  не
следователь,  а   адвокат.   Посему   подправлять   Скорика   собственными
следственными действиями права  не  имею,  моего  права  хватает  лишь  на
независимую экспертизу. Случалось, осторожно, с оглядкой переступал я  эту
грань, но так, чтобы не давать повода  прокуратуре  придраться  и  поймать
меня в нарушении закона. Как следователь, я мог  посочувствовать  Скорику:
слишком много косвенных улик, а это всегда опасно для того, кто строит  на
них версию. Да и ответы Назаркевича на все вопросы Скорика были  гладкими,
без сучка и задоринки,  без  смысловой  запинки,  естественные,  выглядели
полной правдой, и пока не давали возможности Скорику уличить Назаркевича в
чем-нибудь  противоречивом,  алогичном;  они,  эти  ответы,  именно  своей
логичностью, отсутствием попыток что-либо скрыть, своей  утвердительностью
как бы говорили следователю: "А ты попробуй, докажи, что это ложь, что мою
правду можно истолковать  иначе".  Например:  "В  Богдановске  вы  были  в
каскетке?" - "Да". - "В той, что мы нашли  в  вашей  машине?".  -  "Да"  -
"Человек, в машине которого видели в Богдановске  Кубракову,  тоже  был  в
такой каскетке". - "Полагаете, она сшита в единственном экземпляре, именно
для меня?"... Вот и гадай, Скорик, доказывай, кто это был: Назаркевич  или
кто другой, хотя тебе удобней, чтоб это оказался Назаркевич,  поскольку  в
цепи других эпизодов этот выглядит довольно убедительным и устойчивым...
     Так я размышлял, сидя в маленькой комнате СИЗО,  где  стол  и  стулья
привинчены к полу, а свет из единственного окна перечеркнут решеткой, тень
от нее лежала на  противоположной  серо-зеленой  стене.  Лязгнули  дверные
запоры, ввели Назаркевича. К моему удивлению, лицо его  на  сей  раз  было
совершенно спокойным, косоротила лишь странная нервическая  улыбка.  Когда
он сел напротив меня, я сказал:
     - Сергей Матвеевич, сразу хочу  определить  наши  взаимоотношения.  Я
работой обеспечен сверх меры, ваши мать и жена упросили  меня  быть  вашим
адвокатом. Мои условия: от вас требуется полная искренность,  правдивость,
не занимать по отношению ко мне никаких поз и без совета со мною не делать
никаких скоропалительных и  изящных  заявлений  вроде  того,  что  вы  уже
сделали, признав себя виновным. Надеюсь, вам все ясно?
     - Ясно, - коротко бросил он.
     - Вы убили Кубракову? - в лоб спросил я.
     Ответил он не сразу, как-то поколебавшись:
     - Нет. Но тот, кто это сделал, наверное, имел  основание,  она  умела
вызывать к себе ненависть...
     Дальше говорили о характере их взаимоотношений. Его рассказ ничем  не
отличался от того, что было зафиксировано Скориком в протоколах  допросов,
разве что я добыл несколько новых деталей.
     - Каким образом, колпачок от баллончика с газом попал к вам в машину?
- спросил я.
     - Для меня это и есть главный вопрос. Загадка.
     - Машина у вас запирается?
     - Кроме одной дверцы, правой передней, там замок испорчен.
     - На вашей докладной на имя Кубраковой отпечатки ее пальцев. Когда вы
давали читать эту докладную и где, в чьем присутствии?
     - За день до поездки в Богдановск. В кабинете  был  еще  Лагойда.  Но
докладную я ей дал возле двери, почти в  приемной,  так  что  он  едва  ли
что-то слышал. Разве что секретарша Кубраковой...
     - Что же вы не обратили внимание следователя на это?
     - Бесполезно, он был  уже  зациклен  на  других  обстоятельствах,  на
другом времени и месте.
     - Докладная адресована Кубраковой. Почему же она оказалась у  вас,  в
"бардачке" машины?
     - В последний момент мне пришла в голову  мысль  кое-что  изменить  в
ней, добавить.
     - Но возить-то ее с собой, какая возникла необходимость?
     - В тот день я сунул ее в "бардачок". Назавтра  уехал  рано  утром  в
Богдановск. На следующий день разбил  машину,  повредил  колено,  попал  в
больницу. Не до бумажки этой было. Даже забыл о ней,  -  он  посмотрел  на
меня, прищурившись, мол, верю или нет.
     Мне _п_о_л_а_г_а_л_о_с_ь_ верить  своему  подзащитному.  Но  вот  как
доказать,  что  было  именно  так,  как  он  говорит,  а   не   так,   как
интерпретирует это следователь? Чем подтвердить?..
     Затем мы прошлись по другим эпизодам, я выуживал мелочи,  за  которые
мог бы зацепиться, чтобы пробить  хотя  щель  в  доказательствах  Скорика,
протиснуться в нее, а затем уже рыть в глубину...
     - У вас есть какие-нибудь просьбы,  пожелания,  Сергей  Матвеевич?  -
спросил я в заключение.
     - Единственное: с любым результатом, но побыстрее.
     - Не надо так мрачно, Сергей Матвеевич.
     Мы попрощались, и его увели...
     По дороге домой, анализируя разговор с  Назаркевичем,  я  задал  себе
естественный вопрос: сколь он искренен, правдив?  Я  знал  по  опыту,  что
подзащитные выбирают и  такую  позицию:  врут  и  своим  адвокатам,  боясь
сболтнуть лишнее, скрывают что-то, что может стать достоянием следствия, и
продолжают полностью отрицать свою вину. Назаркевич был умен. И то, что он
вроде сгоряча признал себя виновным, чтобы, дескать, в суде  отказаться  и
таким образом объявить  миру  несостоятельность  следователя,  могло  быть
блефом, изощрением, даже шантажом, чтобы  смутить  Скорика.  Не  учитывать
этого я не мог. Но даже если  за  правдой  Назаркевича  стояла  ложь,  мне
п_о_л_а_г_а_л_о_с_ь_ искать для нее защиту...



                                    27

     Скорик стирал в ванной сорочки, когда пришла Катя.
     - Ты что это? - спросила она. - Я бы постирала.
     - Ладно, какая разница.
     - У нас  новость:  хотим  выделиться,  отпочковаться  и  с  судебными
медиками создать кооператив различных экспертиз.
     - Разбогатеешь.
     - Может тогда ты на мне женишься.
     - И так годишься.
     - По Фрейду?
     - Тебе этого мало?
     - Я хочу и по "Домострою"...  Знаешь,  кого  мы  намерены  пригласить
криминалистом? Устименко.
     - Адвоката?!
     - Да. По договору.
     - Ну и ну!
     - Как у тебя с ним?
     - Нормально.
     - Ты поосторожней, не отказывай. Он был  сильным  следователем,  учти
это, не разозли, смотри.
     - Учитываю, учитываю, - буркнул Скорик.
     - Как движется?  Щерба  когда  приезжает?  -  она  задавала  вопросы,
угадывая настроение Скорика.
     - Движется, - односложно ответил. Шло  время,  он  нервничал,  ничего
нового не добыл, каждый раз встречаясь с Устименко, настораживался, если и
возражал,  то  осмотрительно.  Еще  нервировало,  что  скоро  должен   был
возвратиться Щерба, а дело не закончено, хотя думал, что успеет и отправит
в  суд.  Сегодня  приходил  Устименко  с  ходатайством  допросить  в   его
присутствии секретаршу Кубраковой. Договорились на пятницу...
     Катя сидела на тахте, он лежал, положив  ей  голову  на  колени,  она
гладила ладонью его лоб,  словно  снимала  головную  боль,  он  чувствовал
затылком тепло ее тела и стал задремывать. Из этой  сладкой  безмятежности
его вырвал телефонный звонок. Беря трубку, машинально посмотрел  на  часы:
четверть десятого.
     - Слушаю, - Скорик прокашлялся.
     - Виктор Борисович? Это я, Агрба. Отдыхаешь?
     - Дремал.
     - Сейчас я тебя взбодрю.
     - Ты откуда говоришь, Джума?
     - Из управления. Собираюсь домой. Могу заскочить по дороге, есть  что
рассказать.
     - Заезжай, - Скорик понял, что зря в такую пору Джума звонить не стал
бы. Что-то его распирало, коль уж напросился в гости.
     - Через полчаса буду, - Агрба повесил трубку.
     - У нас есть что  выпить  и  закусить,  Катюнь?  Джума  Агрба  сейчас
заедет.
     - Початая бутылка водки в холодильнике. Есть банка кильки в томате  и
банка китайской ветчины. Картошка на плите,  -  она  встала,  -  есть  еще
венгерские консервированные помидоры...
     Джума приехал через сорок минут. Катя накрыла на кухне. Скорик  налил
себе в  маленькую  рюмку,  Агрбу  фужер  емкостью  полстакана.  Катя  пить
отказалась. Джума с удовольствием выпил, ел шумно, с удовольствием.
     - Ну, - выждав, пока Агрба прожует, обратился к нему Скорик.
     - Сперва Проценко велел помалкивать, - вытерев рот и  толстые  пальцы
платком, начал Джума. - Сегодня повернулось  так,  что  от  тебя  скрывать
нельзя, - и он рассказал о  приезде  майора  милиции  Чеслава  Ендрыха,  о
кольцах с феонитом вместо бриллиантов, о чемоданчике с конфетной коробкой,
бирок, привезенных из Баку. Чемоданчик этот Джуме удалось найти.
     - Бирки привезены сюда, чтоб нацепить на  кольца,  которые  где-то  у
нас? По логике так получается, - перебил Скорик.  -  Но  у  нас  нет  ведь
ювелирной фабрики, красть кольца и феониты неоткуда.
     - Это ерунда. Феонит поставляют на рынок наши туристы из Индии или из
Турции, черт его знает.
     - Из Индии идет цирконий, - вставила Катя.
     - Это тоже не суть важно, - сказал Джума. - Важно  вот  что:  сегодня
позвонил Чеслав Ендрых. Таксист, сбывавший кольца, держит машину в  гараже
частной автомастерской некоего Тадеуша Бронича. Плут,  делец,  вертится  в
преступном мире, хотя нигде не  замарался,  но  на  учете  полиции  давно.
Занимается коммерцией, а скорее - контрабандой. Как  показал  таксист  при
очередном допросе, сейчас этот Бронич укатил в Турцию. Понятно, через нашу
территорию. Теперь слушай главное: полиция устроила великий шмон в  гараже
Бронича: три бокса под одной крышей.  Повод  придумали:  угнано  несколько
машин, не раскурочены ли они на запчасти и не попали ли  в  таком  виде  в
мастерскую Бронича. При обыске среди разных  бутылок  на  стеллажах  нашли
нашу поллитровку  от  "столичной"  с  какой-то  прозрачной  жидкостью.  На
поллитровке довольно свежая  белая  наклейка  поверх  этикетки  и  на  ней
по-русски написано "поликаувиль", -  Агрба  умолк,  взглянул  на  Скорика,
ожидая реакции.
     - Лак Кубраковой? - ошеломленно спросил Скорик.
     - Он самый. Ты угадал, - усмехнулся Джума. - Но и  это  еще  не  все.
Когда приезжал, сказал, что их  ювелиры  подтвердили:  кольца  из  золота,
выбита 583 проба. Но позавчера повторили  анализ,  и  нашелся  один  ушлый
ювелир, он  предложил,  если  полиции  не  жалко,  распилить  одно  кольцо
поперек. Получив добро, распилил, накапал на торец ляписом, еще чем-то,  и
оказалось, что это такое же золото, как я грузинская царица Тамара. Ювелир
ахал: кольца сделаны мастером экстра  класса.  А  сделаны  из  бериллиевой
кислоты, покрыты каким-то бесцветным  неизвестным  лаком,  очень  прочным,
стойким. С  таким,  как  сказал  ювелир,  столкнулся  впервые,  ничто  это
покрытие не берет, - Джума налил себе еще водки, положил на  ломоть  хлеба
кусок ветчины, и жуя сказал: - На вопрос Чеслава, что это  за  жидкость  в
бутылке, таксист ответил: "Не знаю. Это Тадек привез и все похвалялся, что
она дороже золота".
     Скорик молчал. Катя искоса следила за его лицом.  Дожевав  бутерброд,
Агрба встал.
     -  Значит  кольца  покрывали  поликаувилем,  чтоб   невозможно   было
установить, что они из медяшки, а не из золота?
     - Выходит, так, - кивнул Агрба.
     - Но как к ним в руки мог попасть лак?! - воскликнул Скорик.
     - Это нам с тобой расчухивать, -  Джума  заталкивал  в  карман  пачку
сигарет и зажигалку.
     - Чаю, Джума, - предложила Катя.
     - Нет, спасибо, побегу,  дома  ждут,  жена  не  управляется  с  моими
разбойниками. Они только меня слушают.


     Скорик понял, что  дело  Назаркевича  набирает  новый  удельный  вес,
смещается в иную плотную среду, в которой можно  крепко  увязнуть.  Таковы
были первые его ощущения после сообщения Агрбы. Но поразмыслив,  увидел  в
этом и некий добрый знак: Назаркевич связан с этим  поликаувилем  напрямую
хотя бы только по месту действия - лаборатория, где  работал  и  где  этот
поликаувиль создан. Это в связи с кольцами ставило версию на  две  крепкие
ноги...
     "Ладно, сейчас увидим", - подумал он, входя в здание СИЗО.
     Назаркевич похудел, был небрит, спокоен, и только в глазах его Скорик
уловил злобный огонек, едва Назаркевич уселся напротив.
     - Сергей Матвеевич, хочу поговорить с вами  о  поликаувиле,  -  начал
Скорик.
     - Темы разговора - ваша прерогатива, - Назаркевич напрягся.
     - Обозначьте коротко характеристики поликаувиля.
     - Бесцветен, термостоек, сверхпрочен, индифферентен к любой среде,  к
любым кислотам, сверхизолятор.
     - Где возможно его применение?
     - Он  универсален.  Может  служить  основой  для  многих  соединений.
Аналога в мире пока  не  существует.  -  Назаркевич  отвечал  коротко,  по
деловому, словно его не занимала причина,  по  которой  следователь  вдруг
проявил интерес к лаку.
     - Вы имели отношение к его созданию?
     - Самое прямое.
     - Уточните, пожалуйста.
     - Кубракова - теоретическое. Я - экспериментально-прикладное.  Скажем
так, чтоб вам хоть что-то понять, - кривая улыбка потянула его губы.
     - Кто еще? И ваше мнение о них.
     -  Лаборантка  Юзич.  Недавно  закончила  химфак.  Какая-то   дальняя
родственница директора института Яловского. В химии полный  и  безнадежный
нуль.
     - Она могла проявлять интерес к поликаувилю?
     - Ее интерес - в джинсах, в основном мужских, снаружи и внутри.
     - Кто еще?
     -  Бутрин.  Инженер  вакуумной  установки.  Ветеран   войны,   бывший
авиаинженер. Протеже Кубраковой. Восемнадцать лет работает  с  Кубраковой.
Еще Зацерковная. Младший научный сотрудник. Правая рука Кубраковой.  Химик
от Бога. Начинала во время войны на каком-то оборонном  заводе.  В  апреле
этого года умерла от инсульта.
     -  Живые,  Бутрин  и  эта  девица-лаборантка,  знали  о  достоинствах
поликаувиля, технологию его производства?
     - Абсолютно исключено.
     - А вы?
     - Знал, но не все. Кубракова умела блюсти свои интересы.
     - В чем хранится лак? Опишите подробно.
     -  В  герметической  емкости  типа  небольшой  цистерны.  В  ней  три
застекленных окошечка: датчики давления, температуры и количества.
     - Сергей Матвеевич, когда вы в последний раз видели Тадеуша  Бронича?
И где?
     - Это кто? Я такого не знаю, - помедлив, ответил Назаркевич.
     - Проникнуть в эту емкость можно?
     - Очень трудно. Только через отстойник. Да и  то  с  помощью  крепких
рук, умеющих работать отверткой и разводным ключом.
     - Вы когда-нибудь пытались?
     - Зачем? - Назаркевич испытывающе посмотрел в глаза Скорику.
     - Этот вопрос и меня занимает.
     - Тогда запишите в протокол: нет, не пытался.
     "Но  тебе  это  было  доступно,  и  слишком  хорошо  ты   знал   цену
поликаувиля", - подумал Скорик.


     Скорик был удовлетворен этим разговором, - информацией о поликаувиле.
Его уже не удивляла откровенность, с какой Назаркевич невыгодно  для  себя
отвечал на вопросы, как бы сам подставлялся. Скорик уже привык к такой его
манере  поведения,  определив  ее,   как   устойчиво   избранную   позицию
сопротивления.
     "Кто же снабдил поляка Тадеуша Бронича поликаувилем? -  гадал  он  по
дороге на работу. -  Тадеуш  Бронич...",  -  и  тут  эта  фамилия  как  бы
вспомнилась заново: то ли слышал ее прежде,  до  сообщения  Агрбы,  то  ли
читал где-то. Мучаясь, он вертел в голове  это  имя  и  фамилию,  пока  из
памяти вдруг не вынырнуло: "Господи! Да на визитной  карточке  в  кабинете
Кубраковой, когда осматривал его в первый  раз.  В  папке  "По  зарубежным
связям"!.. Конечно!.. Какой-то фирмач!  Хорош  фирмач!..  Что  же  он  там
делал? Чего поперся прямо к Кубраковой?.."
     Войдя в кабинет, он тут же позвонил в приемную Кубраковой:
     - Светлана Васильевна? Здравствуйте...  Это  Скорик  из  прокуратуры.
Помните?.. Вот и славно. С вами хочет повидаться адвокат Назаркевича...  В
пятницу к десяти... Вам прислать повестку  или  моего  звонка  достаточно?
Хорошо... повестку я вам здесь напишу... Кабинет номер восемнадцать... Да,
у меня к вам просьба: в папке Кубраковой  "По  зарубежным  связям"  лежала
визитная карточка некоего Тадеуша Бронича. Где эта папка?.. Очень  хорошо!
Пожалуйста, найдите в ней визитку и захватите в пятницу с собой,  она  мне
нужна... До свидания..." - он опустил трубку.
     "Что теперь? - он мельком посмотрел на записи в календаре  и  тут  же
вспомнил: Устименко! Возникшая польская линия иначе и надежней привязывала
Назаркевича к смерти Кубраковой: через поликаувиль от Кубраковой она шла к
Назаркевичу, от него к Тадеушу Броничу. Скрывать от Устименко бессмысленно
и не удастся, наоборот, надо сообщить:  для  меня  это  еще  один  крепкий
эпизод  в  деле,  для  Устименко,  пожалуй,  если  не  удар,  то  сумятица
безусловно".



                                    28

     Он лежал, заложив руки за голову, прикрыв глаза. Первые недели  после
случившегося (назвал это "случившимся", ублажая  свой  страх)  этот  страх
бодрствовал вместе с ним, засыпал  с  ним  утром  и  утром