обрывки фраз: "Баба она  была
талантливая", "Крутая, все у нее там ходили на цыпочках", "Она и Яловского
пыталась подмять", "А что говорят: утонула или убийство?", "Неужто кого-то
так допекла?", "Это она умела", "Что ни говори, организатор  она  сильный,
не то, что наш размазня", "И людей давить умела, прости Господи...".
     Стоя у ворот, Скорик дождался майора Кубракова, мать шла чуть  сзади,
под руки ее вели Света и еще какая-то женщина.
     - Извините, пожалуйста, - Скорик  шагнул  к  майору.  -  Моя  фамилия
Скорик, я из прокуратуры, следователь. Понимаю, что сейчас вам не до меня.
Я веду это дело...
     Майор долгим взглядом обмеривал лицо Скорика, затем спросил:
     - Что требуется?
     - Побывать у вас, поговорить с вашей мамой.
     - Но не сегодня же!
     - Разумеется. Но тянуть тоже нельзя... Для  пользы  дела,  -  добавил
Скорик.
     - Приходите завтра. Я уговорю маму, - и не прощаясь, отошел.
     Вернувшись в прокуратуру, Скорик устало сел за стол.
     - Ну, как у тебя движется? - спросил коллега.
     - Вяло, - он достал из кейса бумаги - результат  своих  разговоров  с
сотрудниками института.
     Улов  был  почти  нулевым.  Трошкин  -   начальник   отдела   кадров,
подполковник в отставке.  "У  нас  никто  не  конфликтует...",  "Коллектив
здоровый...", "Профорганизация  ведет  работу  в  моральном  плане...".  И
дальше - в том же духе. Не человек - амеба. Усманов - снабженец. Кубракова
его не приняла, тут же отправила к  заму  по  общим  вопросам.  Бобошко  -
инженер из группы оформления документации - оказалась женщиной, к тому  же
предпенсионного возраста. Дзюбан - сотрудник патентного отдела  -  мужчина
лет  сорока,  на  протезе,  ногу  потерял  в  детстве  в   железнодорожной
катастрофе.  Вечтомова  -   инженер   сектора   оперативного   анализа   и
планирования - молодая, тщедушная, в очках с толстенными линзами,  зрение,
наверное, минус 10-12, за пределом трех метров, пожалуй, ничего не  видит.
Никто из них, заходивших к Кубраковой или интересовавшихся ею накануне  ее
отъезда и в дни ее отсутствия не годились в "герои" сюжета. Лишь двое  еще
как-то могли "претендовать" на это - Назаркевич  и  электрик  Лагойда.  Но
Назаркевич  в  больнице,  с  ним  должен  встретиться  Агрба.  Что  же  до
Лагойды...
     Скорик перечитал запись своего разговора с ним:
     "Когда вы в последний раз видели Кубракову?"
     "За день до ее отъезда".
     "В связи с чем вы заходили к ней?"
     "У них в лаборатории на компрессоре полетел трансформатор. Я нашел  в
одном месте. Мне надо было  сообщить  ей,  потому  что  за  него  заломили
большие деньги".
     "Кто-нибудь присутствовал, когда вы были у нее?"
     "Сотрудник лаборатории Назаркевич".
     "А о чем они говорили?"
     "Он спрашивал разрешения поехать на день в Богдановск".
     "Он сказал зачем?"
     "Сказал, что на мехстеклозавод".
     "Потом, кажется, в четверг, вы справлялись у секретарши, не вернулась
ли Кубракова?"
     "Да. Надо было решать с трансформатором, владельцы  торопили.  Теперь
на такие вещи спрос большой".
     "Кубракова разрешила Назаркевичу поездку в Богдановск?"
     "Разрешила. Ей тоже надо было туда, и он согласился взять ее".
     "Что  значит  "согласился".  Может,  предложил,  она   все   же   его
начальница?"
     "У них отношения не очень..."
     "В каком смысле?"
     "Ну если уж точно, как кошка с собакой"
     "Откуда вы знаете о характере их отношений?"
     "Об этом весь институт знает".
     "На какой почве они враждуют?"
     "Она вроде зажимает его, не дает ходу".
     "И все-таки он согласился ее отвезти?"
     "Сквозь зубы".
     "На чем они поехали?"
     "На его машине".
     "Какая у него машина?"
     "Тройка".
     "А цвет?"
     "Красная"...
     Вот и все. Видел ее за день до отъезда. Интересовался  у  секретарши,
не вернулась ли еще. Ну и что?..
     Он сидел, уставившись в бумаги, пытаясь за пределами ответов на  свои
вопросы увидеть иной их смысл или какие-нибудь противоречия. Но ничего  не
получалось. В списке невычеркнутым оставался Назаркевич.  Скорик  позвонил
Агрбе. Однако телефон молчал. Видимо, Агрба еще не вернулся...



                                    13

     Я нервничаю - в пачке осталось четыре  сигареты,  а  идти  в  магазин
неохота! Скоро Рождество, а за окном серый унылый день, дождь  со  снегом,
ревет тяжелый каток, заравнивая  дымящийся  асфальт,  насыпанный  прямо  в
лужи. Два мужика в оранжевых безрукавках, сбрасывая совковыми  лопатами  с
самосвала асфальт, смеются. Чему? Может быть бессмысленности своей работы?
Через дорогу вижу, как сосед вставляет в окна своей квартиры  в  бельэтаже
раздвижные решетки.  На  нашей  улице  многие  жители  первых  этажей  уже
проделали эту операцию: квартирные кражи пошли по городу, словно  ветрянка
в детском садике. Выглядят эти зарешетченные окна, как тюремные. "Камерная
жизнь", - пошутил сосед...
     А  я  в  свободное  от  посещений  суда,   следственного   изолятора,
прокуратуры  время,  пишу.  Председатель  областного  суда,   мой   бывший
сокурсник по юрфаку, разрешил мне взять из архива дело Кубраковой. Правда,
не домой. Выпискам из него я занимаюсь в полуподвальной комнате, где лежат
кипы чистых  бланков,  пачки  новеньких  папок,  коробки  с  копировальной
бумагой, катушки с  лентой  для  пишущих  машинок  и  прочая  канцелярская
дребедень. Тут царствует завхоз, высвободивший мне в  уголке  стол.  Здесь
тихо, никто не мешает, не задает вопросов,  не  заглядывает  через  плечо.
Плохо только, что курить приходится выходить на улицу...
     Итак, вернемся в тот июнь.  Однажды  вечером  раздался  междугородный
телефонный звонок. Неля - моя суетливая, настырная троюродная сестрица  из
Харькова сразу пошла в атаку:
     - Ты меня хорошо слышишь?
     - Слышу, слышу.
     - Как живешь? У тебя все в порядке?
     - В порядке, - ответил я, понимая, что это было пустое предисловие.
     - Что у вас там произошло? Что случилось с Кубраковой?
     - С какой Кубраковой?
     - Ну завлаб НИИ металловедения! Я приезжала к вам на ее  симпозиум...
До нас дошли слухи, что она погибла. Это правда?
     - Не знаю никакой Кубраковой, ни  о  том,  что  с  нею  случилось,  -
раздраженно ответил я. - А в чем, собственно, дело? Это твоя подруга?
     - Нет, мы мало знакомы. Но я не люблю слухов. Я хочу знать все точно.
У тебя есть  связи  в  прокуратуре.  Выясни!  -  командовала  она.  -  Это
во-первых. Во-вторых, я оставляла ей свою статью. Она обещала прочитать  и
сделать пометки. Мне важно получить ее ради  этих  заметок.  Очень  прошу,
займись этим немедленно!
     - Ты понимаешь, о чем просишь?! - вскипел я. - Даже  если  по  случаю
гибели твоей Кубраковой возбуждено дело, меня к нему  никто  и  близко  не
допустит. И никого об этом просить не стану!
     - Но ты же известный адвокат! - давила Неля. - В конце концов у  тебя
есть какие-нибудь  родственные  чувства,  элементарные  обязанности  перед
близкими.
     - Есть, есть, - успокоил я ее, хотя она прекрасно знала, что мы  друг
к  другу  никаких  особых  родственных  привязанностей  не  испытывали.  -
Единственное, что могу - это попытаться что-нибудь узнать о твоей  статье,
- сказал я, понимая, что она не отвяжется.
     - Обещаешь?
     - Обещаю попытаться. Никаких гарантий.
     - И если можно - подробности  о  гибели  Кубраковой,  -  уже  льстиво
попросила она.
     - Я уже тебе все сказал!
     - Какой ты все же... Ну ты же меня знаешь... Мне так хочется...
     - Все, Неля! До свидания, - опустил я трубку.
     "Господи! - подумал я, остывая.  -  На  кой  черт  в  Харькове  знать
подробности о  гибели  какой-то  Кубраковой,  с  которой  у  нее  шапочное
знакомство!" И тут я представил себе торжество Нели, когда она полушепотом
кому-нибудь сообщит: "Только между нами. Информация абсолютно  достоверна,
мне по секрету сообщил мой брат. Он известный адвокат"...
     Кажется, дней через десять я был в областном суде по  каким-то  своим
делам. Закончив их,  спустился  ниже,  где  была  прокуратура  и  вспомнив
просьбу Нели о статье, решил заглянуть к Щербе - авось что-нибудь  выясню,
хотя уверенности не было никакой: во-первых, возбуждено ли вообще дело  по
факту гибели Кубраковой, а если и возбуждено, то оно могло быть в любой из
районных прокуратур города или в городской, о  чем  Щерба  мог  вообще  не
знать...
     Я постучал в его дверь, и не дожидаясь ответа, вошел. Напротив  Щербы
сидели Скорик и прокурор-криминалист Войцеховский. Они о чем-то спорили.
     - Садись, Артем Григорьевич, я скоро освобожусь, - кивнул мне Щерба.
     Чтоб не создавать неловкость своим присутствием, я  достал  из  кейса
свежий  номер  "Аргументов  и  фактов",  принялся  читать,   и   хотя   не
прислушивался к их разговору, все же  уловить  какие-то  детали  его  мог.
Говорил Войцеховский:
     - ...Я был на кафедре патологической анатомии и судебной  экспертизы.
Эти светила категорически утверждают, что установить его наличие в крови и
тканях невозможно.  У  нас  во  всяком  случае.  Может  в  Москве  и  есть
какой-нибудь мудрый гематологический институт, но попробуй туда  доберись,
да и там,  как  говорят  наши  патологоанатомы,  вряд  ли  определят.  Это
во-первых, во-вторых, мое предположение всего лишь плод умопостроений, нет
у нас никаких реальных оснований считать его надежным. Так что  эксгумация
бессмысленна,  -   завершая   какой-то   предыдущий   разговор,   произнес
Войцеховский.
     - Я еще раз  перечитал  допрос  Яловского,  -  сказал  Щерба.  -  Все
скользко, вроде что-то и пощупать можно,  а  прикоснешься  -  утекает  меж
пальцев, как желе...
     Потом что-то сказал Скорик, а Щерба спросил:
     - Когда он выписывается из больницы?..
     В это время зазвонил телефон, Щерба снял трубку, и я  понял,  что  он
увяз в долгом разговоре. Поскольку  никакой  срочности  у  меня  не  было,
дальнейшее сидение в этом кабинете становилось малоприятным. Поднявшись, я
помахал ему рукой, а он прижав трубку щекой  к  плечу,  сделал  жест,  мол
извини, задергали...
     Много позже обрывки слышанного  в  тот  день  всплыли  из  запасников
памяти и я найду им место в своем повествовании...



                                    14

     Майор  Агрба  легко  завязывал   знакомства,   умел   их   сохранять,
поддерживать. И если многие его  коллеги  отправлялись  в  командировки  в
районы  области  тряскими,  провонявшимися  бензином  и  потом   рейсовыми
автобусами, то Джума  Агрба  ездил  на  "персональных"  машинах:  накануне
звонил знакомому  руководителю  предприятия  или  хозяйства.  Поговорив  о
жизни,  он  приступал  к  главному:  "Понимаешь,  дорогой,   надо   срочно
проскочить в район. Что предложишь?" - И "предлагать"  приходилось:  "Могу
только "уазик". - "Прекрасно!" Агрба не нахальничал, у одного  и  того  же
начальника одалживался не более  трех-четырех  раз  в  год.  Но  поскольку
номерами телефонов таких полуприятелей  у  него  был  исписан  почти  весь
алфавит блокнота, подобные просьбы никогда  не  отвергались  и  автобусами
Джума не ездил...
     Встав в половине шестого утра, Агрба плотно позавтракал (еда  в  доме
была культом, и время суток тут не имело значения), с наслаждением закурил
и вышел ждать машину,  на  этот  раз  обещанную  директором  межобластного
комбината  "Укрбытреклама".  Ровно  в  шесть   подкатила   потрепанная   и
перекрашенная в серый цвет "Волга". Майор уселся на  заднее  сидение.  Тут
был простой расчет: пока выберутся за город, поболтать  с  шофером,  чтобы
расположить его к себе, а на трассе вольготно раскинуться и  заснуть:  два
часа сна для сыщика тоже иной раз подарок,  иди  знай,  сколько  за  сутки
достанется такой благодати!..
     Миновали  путепровод  к  аэропорту,  за  которым  начиналась  трасса.
Умиротворенный Агрба прикрыл глаза, но прежде чем вырубиться, с  ощущением
тревоги вспомнил свой вчерашний неудачный поход на квартиру к Назаркевичу,
покрытую брезентом машину во дворе, которую так и  не  удалось  осмотреть.
"Не опоздать бы с этим Назаркевичем, не упустить бы чего", -  подумал  он,
но постарался успокоить себя мыслью, что едет на место происшествия, а это
главное...
     Начальник угрозыска Богдановска Мотрич ждал Агрбу у  себя.  Они  были
хорошо знакомы.
     - Садись, Джума, - предложил Мотрич.
     - Как жизнь, Ярослав? - отряхнув  брюки,  уселся  Агрба.  -  Анекдоты
новые есть?
     - Какие тут анекдоты?! - махнул рукой Мотрич.
     - Что-нибудь из колхозной жизни.
     - Вся наша жизнь анекдот.
     Агрба потянулся к графину с водой.
     - Подожди,  -  остановил  его  Мотрич,  достал  из  тумбочки  бутылку
минеральной.
     Агрба накрыл ее ладонью,  обручальным  кольцом  сорвал  металлическую
крышечку и выпил в два приема.
     - Если нет анекдотов, давай про нашу с тобой жизнь, - Агрба  поставил
стакан и вытер ладонью рот, а ладонь о брюки.
     - Были на мосту. Там ничего. Пошли по тому участку, который  высчитал
Войцеховский. - И вот, - Мотрич достал из ящика письменного стола  очки  -
большие, такой красивой оправы Агрба никогда не видел,  а  уж  он  повидал
этого добра! - В траве, на берегу, недалеко от обрыва, - уточнил Мотрич.
     Агрба приблизил очки к глазам, взял газету, лежавшую на столе.  Буквы
выросли в несколько раз.
     - Сильные стекла... Импортная, - сказал  он,  разглядывая  оправу.  -
Итальянская, - провел пальцем по рельефной надписи на дужке. - У нас такая
на руках под тысячу теперь тянет. Но и за "бугром" они дорогие, до 120-150
зелененьких... Отметили, где нашли?
     - Да.
     - Что еще?
     - Больше ничего. Ищем свидетелей, но все не то.
     - Давай съездим туда, где эти очки лежали...
     "Волгу", на которой Джума прибыл, он тут же отправил,  как  и  обещал
владельцу, а сейчас вчетвером - он, Мотрич, лейтенант - следователь района
и сержант-шофер тряслись на милицейском  "уазике";  машина,  видно,  давно
отслужила свое, в ней тарахтело все,  что  только  было  возможно,  что-то
рявкало в коробке скоростей  при  переходе  со  второй  на  третью.  Агрба
вспомнил  слова  Войцеховского:  "Между  15-м  и  17-м  километрами".   На
пятнадцатом они и свернули  на  грунтовку  в  месте,  где  стоял  железный
покосившийся столб со знаком "правый поворот запрещен".
     - Нарушаем, - Агрба указал на знак.
     - Этой дорогой давно не пользуются, - ответил Мотрич. - Раньше по ней
с карьера шли самосвалы со щебенкой  и  песком.  Карьер  давно  выработан,
закрыт.
     - Что же знак не снимаете? - спросил Джума.
     - Пусть торчит, меньше будут ездить на  пикники,  и  так  весь  берег
загадили...
     Машина ушла с грунтовки  и  медленно  съезжала  по  высокой  траве  к
береговому обрыву. У верхней его  точки  остановились,  вылезли,  и  Агрба
сразу увидел перевернутое вверх дном старое ржавое ведро.
     - Под ним, - сказал Мотрич, поднимая ведро. - Вот тут они лежали.
     Агрба прикинул: от места, где нашли очки, до края утеса метра три. Он
прошел их, присел на корточки и заглянул вниз.  Обрыв  падал  круто,  а  у
самой воды стену его уже не было видно, река  как  бы  подмыла  его  и  он
нависал над нею.
     "Высота приличная, -  прикинул  Джума.  -  Метров  семь".  Он  встал,
огляделся. Справа и слева обрыв снижался, и дальше берег шел почти вровень
с рекой, видна  была  осока,  склонившаяся  над  водой.  Медленно  очертив
небольшую  площадку,  в  центре  которой  оказалось  ведро,   Джума   стал
вышагивать туда-сюда, то и дело приседал, глядя  поверх  травы  в  сторону
дороги.
     - Ярослав! - вдруг позвал он Мотрича. - Смотри! Видишь?
     - Да. - Низко наклонив  голову,  Мотрич  увидел  колею  полегшей  под
колесами травы.
     - Это когда машина шла  сюда.  Тут  остановилась,  а  здесь  водитель
сильно газанул, разворачивался, трава порвана  до  песка,  и  сразу  новая
колея, но трава легла в обратную сторону, к дороге. Надо  замерить  ширину
колеи, - попросил Агрба лейтенанта.
     - Давай еще пошуруем тут, раз уж в этом месте поперла карта. -  Джума
шевельнул траву носком туфли.
     - Да мы смотрели, - сказал Мотрич.
     - А вдруг? - Джума обвел рукой площадку.
     Они разбрелись. Повозившись около часа - склонившись, шевеля кустики,
заглядывая под каждый, потирая поясницу. Но больше ничего не нашли.
     Когда  ехали  обратно,  Мотрич,  кивнув  на  знак   "правый   поворот
запрещен", сказал:
     - Место это тихое, во-первых знак, во-вторых, неудобно  спускаться  к
реке,  больно  круто,  местные  купальщики  сюда  не  ездят.  Иногородние,
случается, шашлыки здесь жарят.
     - Или баб, - засмеялся Агрба.
     - С бабой стараются на тот берег, там леса. А тут все открыто.
     - От шашлычной компании  никаких  следов:  ни  углей,  ни  консервных
банок, ни бутылок, ни крышечек от бутылок, - сказал Агрба.
     - Все вокруг  чисто,  непривычно  даже.  Вроде  нога  человека  и  не
ступала, - сказал лейтенант.
     - Как видишь, ступала, - возразил Мотрич. - Правда, осторожно.
     - Не так уж осторожно, дорогой: очки, автомобильные колеса.
     - Поедем обедать? - спросил Мотрич, глянув на часы.
     - Я готов, - согласился Агрба, догадываясь, что кормить  его,  гостя,
будут вкусно, так  уж  заведено:  он  приехал  в  райотдел  из  областного
управления... - Ярослав, когда от вас вчерашний рейсовый автобус? -  Агрба
хитрил, он не собирался возвращаться из Богдановска автобусом, просто  это
был намек, на который тут же отозвался Мотрич:
     - На кой черт тебе автобус? Отправим удобней, что-нибудь сообразим...



                                    15

     В  тот  же  четверг,  когда  Агрба  укатил  в   Богдановск,   Скорик,
созвонившись, отправился в институт к Яловскому.
     Едва  Скорик  уселся  в  предложенное  кресло,  Яловский  предупредил
секретаршу:
     - Меня ни с кем не соединяйте и никого не пускайте... Слушаю  вас,  -
повернулся он к Скорику. - Что вас еще интересует? Тут уже  был  один  ваш
коллега... не помню фамилии.
     - Щерба... Из разговоров у меня сложилось впечатление, что  Кубракова
была очень неуживчивым человеком. Знаете, из тех, кто создает себе врагов,
- без предисловия начал Скорик.
     - Не совсем так... Я повторю вам то, что сказал товарищу Щербе: Елена
Павловна  превосходный  специалист,  хороший  организатор.  Прагматична  в
лучшем смысле слова. Да, она жестка, иногда жестока, язвительна.  На  этой
почве возникают трения, случается, с ба-а-льшой искрой,  -  он  говорил  о
Кубраковой, как о живой,  словно  она  сидела  где-то  рядом,  в  соседнем
кабинете.
     - Из-за этого она и с Назаркевичем враждовала?
     - За два  часа  можно  модернизировать  деревянную  тачку.  Кубракова
предпочитала модернизировать скоростной  автомобиль,  хотя  на  это  нужен
месяц. А Назаркевич примется доводить до ума тачку, потому что  она  нужна
немедленно. Вот вам разница между ними. Он, безусловно, хороший, способный
специалист, фонтанирует  идеями.  Но  в  основном  для  тачки.  Тщеславен,
гипертрофированно самолюбив, полагает, что она не дает ему хода, затирает,
завидует. Неприязнь перешла почти во вражду.
     - Почему же она не рассталась с ним?
     - Видимо, дорожила как специалистом. От  нас  и  так  люди  уходят  в
кооперативы. Платим  мало.  Ушел  технолог  Вячин,  компрессорщик  Матляк,
сейчас по договору нанялись куда-то  руководитель  нашего  энергетического
хозяйства Лагойда и тот же Назаркевич.
     - А куда?
     - В какой-то кооператив, не знаю названия... Вот так и живем.  Затеял
интересное дело с немцами и - на тебе...
     - Что за дело?
     Яловский стал рассказывать о поездке в  Германию.  А  Скорик,  слушая
вполуха,  подумал:  "Неужто  между  Кубраковой  и  Назаркевичем  в   итоге
произошло нечто такое,  что?.."  Наконец,  спрятав  бумаги  в  "кейс",  он
сказал:
     - Мне придется сделать обыск в кабинете Кубраковой.
     - Это уже