коридора на хоздвор, где гаражи.  Ею  давно  не  пользуются,  я  запретила
шастать возле моей приемной и устраивать сквозняки. Я даже не знаю, где  и
у кого ключ от нее. Но  вы  просчитались,  и  подумать  не  могли,  что  я
появлюсь ночью, рассчитывали, что сегодня утром меня  не  будет,  уеду.  И
потому не удосужились вытереть потек на полу. Вы открутили трубки, ведущие
к отстойнику. Это надо уметь. Но, как видите,  я  еще  здесь...  Зачем  вы
воруете поликаувиль?"
     Все время, пока она говорила, он терпеливо молчал, затем сказал:
     "Я понимаю, что у вас была не галлюцинация. И все же это был не я".
     "Не врите!" - начала свирепеть она.
     "Что вы сможете доказать? - вызывающе спросил он вдруг. - Кроме  вас,
этого мифического вора никто не видел. Меня  в  институте  знают  не  один
день. У меня безупречная репутация. Вы окажетесь в смешном положении".
     "Ключи от ящика, где прибор сигнализации только у Светы и у  вахтера.
Вы единственный в институте, кто может отключить ее, не наделав  шума.  Вы
однажды уже продемонстрировали это, но по моей просьбе, когда Света забыла
ключ дома, а вахтер был на больничном. Тогда я посылала Свету за вами. Она
надежный свидетель! Я найду возможность припереть вас! - она  повернулась,
чтоб уйти, но остановилась. - Да, кстати, откуда вы знаете этого поляка?"
     "Какого поляка?" - невозмутимо спросил он.
     "Фирмача!. Он приходил ко мне. Я видела вас позавчера в его роскошной
машине, когда выходила из трамвая. Вы очень оживленно беседовали".
     "Это уже что-то новое!" - он засмеялся.
     "Как называется кооператив, в котором вы работаете?"
     "Астра" А в чем дело?"
     "Не для него ли вы от  моего  имени  просили  бериллиевую  бронзу  на
авиаремонтном заводе?"
     "Фантазии, фантазии, Елена Павловна!"
     "Все они прояснятся после моего приезда!" - и она ушла...
     Вспомнилось это настолько подробно сейчас,  когда  она  убоялась:  не
услышит ли  ее  мыслей  задремавший  рядом  Яловский.  Раскачивало  вагон,
перестукивались  колеса,  считая  стыки.  За  темным  стеклом  светлячками
проскакивали окна ближайших фольварков...


     Человек  прагматичный,  не  обремененный  излишками   эмоций,   Елена
Павловна Кубракова все же была возбуждена результатами поездки в Германию,
мечтала, едва вернется, не откладывая, начать все,  что  было  записано  в
протоколе о намерениях. Но в первый день, когда вошла  в  свой  кабинет  и
взглянула на письменный стол, нахмурилась, ощутила  раздражение  при  виде
бумаг, которые появились тут за время ее отсутствия. Да еще поверх всего -
положенный  Светой  -  листок-памятка,  заготовленный   Еленой   Павловной
накануне отъезда. Вздохнув, она грозно сказал себе: "Разгрести, разбросать
все это к чертовой матери за неделю!"
     Когда Елена Павловна была  раздражена,  общаться  с  нею  становилось
сложно и небезопасно для тех, кто прорывался к ней по каким-то вопросам, и
для тех, кого вызывала она...
     - Времени нет, так что я одновременно буду обедать и заниматься вами,
-  жестко  сказала  Елена  Павловна,  отодвигая  на  столе  бумаги,  чтобы
освободить место для тарелок - на одной стакан с очень  крепким  чаем,  на
другой - плавленный сырок и два бутерброда с колбасой. Все это  из  буфета
только что принесла секретарша.
     "Ну и обед!" - подумал Лагойда, сидевший в правом кресле и  осторожно
взглянул на Назаркевича, который расположился в таком же слева от стола.
     Назаркевич мысленно усмехнулся: "Как она может  есть  такую  колбасу,
сплошное сало?!".
     Кубракова подняла глаза на Назаркевича, мол, в чем дело, но покороче.
     - Я хотел  бы  завтра  поехать  в  Богдановск.  Утром  туда,  вечером
обратно.
     - Что там? - резко спросила она.
     - На мехстеклозавод, договориться о ретортах.
     - Вы считаете, вам это еще нужно?
     Он не ответил.
     - Я тоже завтра еду в Богдановск, - она сделала паузу.
     Молчал и Назаркевич.
     Чувствуя напряжение, внутренне сжался Лагойда.
     - Вы можете поехать со мной. Я  еду  своей  машиной,  -  наконец,  не
выдержав, предложил Назаркевич.
     - Мне надо быть там в половине девятого, - сказала Кубракова.
     - Выедем в шесть утра.
     - Буду ждать  вас  у  подъезда,  -  она  пошла  проводить,  а  скорее
выпроводить Назаркевича из кабинета, сдвинуть ригель на замке,  захлопнуть
дверь и вернуться к ожидавшему в кресле Лагойде, зная что уже никто,  даже
секретарша не войдет в кабинет.
     У порога Назаркевич, помявшись, глухо сказал:
     - Вот то, что вы просили,  -  он  протянул  ей  два  листа  бумаги  с
машинописным текстом, соединенные скрепкой.
     - Это потом,  -  она  взяла  страницы,  распахнула  дверь  и  сказала
секретарше: - Света, зарегистрируйте и сложите в  мою  папку  для  доклада
директору. - Она стояла в проеме, а Назаркевич уже в приемной. - Разговор,
который мы начали полторы недели назад, завершим  завтра  в  дороге,  -  и
усмехнувшись, захлопнула за ним дверь...
     Между тем Лагойда, ожидавший ее, думал, "Автобусом ей трястись четыре
с половиной часа. А Серега докатит ее за два с половиной, ездит он  лихо".
От этих мыслей его отвлекли шаги Кубраковой, возвратившейся  к  столу.  Он
напрягся.
     - Что у вас? - не садясь, хмуро спросила.
     - Хотел с вами поговорить... Все-таки... Я...
     - Лучше письменно. Тут нужен документ, надеюсь, вы это понимаете?  До
свидания.



                                    6

     С утра телефон в приемной не умолкал.  Света,  отрываясь  от  пишущей
машинки, отвечала:
     "Еще не вернулась".
     "В командировке... Нет, в Богдановске"...
     "Не знаю"...
     "Хорошо, вернется - передам"...
     "Телефонограмма? Диктуйте"...
     "В отъезде"...
     "Я без нее рыться в бумагах не стану"...
     "Почему не знаю? В Богдановске"...
     "Это вы спросите у нее"...
     И остальное - в том же духе. Приблизительно  такими  же  были  ответы
секретарши  на  вопросы  сотрудников,  заходивших  в  приемную  в  надежде
прорваться к Кубраковой, чтоб решить какое-то дело, поскольку  знали,  что
замдиректора по науке в "футбол" не играет, а при  всей  сложности  своего
характера всегда решает, и люди, выходя от нее - довольные или недовольные
- удовлетворены уже тем, что Кубракова расставляет им все точки над "i".
     Истекал второй день с момента отъезда Елены  Павловны  в  Богдановск.
Свету это нисколько  не  тревожило.  Она  хорошо  знала  свою  начальницу.
"Задержалась? Значит так нужно", - спокойно рассудила  Света.  Около  пяти
часов позвонил Яловский.
     - Света, Елена Павловна у себя?
     - Нет, Альберт Андреевич, она еще не приехала.
     - Что это она в Богдановске засиделась? - риторически  спросил  он  и
повесил трубку...
     В начале седьмого Света ушла домой.  В  девять  накормила  и  уложила
сына. Затем хлопотала на  кухне  -  готовила  обед  на  завтра.  Клокотала
закипевшая вода в кастрюле, где варилась свекла, Света мыла мясо,  чистила
картошку, шинковала капусту. Муж - диспетчер на  электростанции  -  в  эту
ночь дежурил. В половине  двенадцатого  раздался  телефонный  звонок.  Так
поздно позволяли звонить двое: муж, чтобы спросить о сыне:  "Как  Вовка?",
либо в экстренных случаях Елена  Павловна,  чтобы  дать  какое-то  срочное
поручение на завтра.
     Света сняла трубку.
     - Светочка, извините, что так поздно, это Ольга Степановна, -  узнала
она голос  матери  Кубраковой.  -  Вы  не  знаете,  когда  Леночка  должна
вернуться? Сказала мне что едет в Богдановск на один день. А  сегодня  уже
второй истек. Я беспокоюсь.
     - Не  волнуйтесь,  Ольга  Степановна.  Елену  Павловну  что-то  могло
задержать. Я думаю, завтра приедет.
     - Она не звонила вам?
     - Нет.
     - Мне тоже.  А  обычно  звонит,  справляется,  ведь  у  меня  высокое
давление. Не заболела ли она там? С кем она поехала?
     - С Назаркевичем на его машине. Я завтра узнаю и перезвоню вам.
     - Пожалуйста, Светочка. Я не хочу ему звонить, вы ведь знаете, у  них
сложные отношения.
     - Хорошо, Ольга Степановна.
     - Спасибо, милая... Как ваш сынок?
     - Все в порядке.
     - Я не разбудила его своим звонком?
     - Ну что вы! Он за день так набегается, что спит без задних ног.
     - И слава богу. Спокойной ночи...
     Ночью прошел  короткий  нешумный  дождь,  выпав  из  случайной  тучи,
полосой задел поля, покропил в отдельных местах магистраль,  шедшую  через
Богдановск. К утру все было сухо, на чистом небе сияло  солнце,  владельцы
дачных участков  и  огородов  посетовали,  что  дождь  оказался  недолгим,
скупым.
     На шоссе в эту утреннюю пору было много машин - местных и транзитных,
направляющихся  в  сторону  областного  центра:   легковушки,   самосвалы,
автобусы, "дальнобойные" трейлеры. На бортовом "ЗИЛе", загруженном ящиками
с огурцами, спиной к  кабине  сидело  два  грузчика.  Они  курили,  иногда
перебрасывались словами, а больше молчали, глядя на  автомобильный  поток,
двигавшийся следом.
     - Сегодня чего у нас, день-то какой? - спросил один, с худым заросшим
лицом и воспаленными глазами.
     - Среда вроде. Завтра аванс, - ответил напарник.
     - Слава Богу.
     - Пропился, небось? Ночевал-то где?
     - В машине. В четыре утра еле дополз. Здорово врезали. Чердак  гудит,
похмелиться бы, да не за что.
     - Значит - терпи...
     И снова умолкли. Впереди пыхтел тяжелый  дизель,  обдавая  удушливыми
выхлопами сгоревшей солярки.
     - Ну, сука, отравит же! - сказал небритый. -  И  так  мутит.  Постучи
Вовке, пусть обгонит, не то сдохну или все огурцы заблюю.
     - Какое там! Посмотри, что на встречной полосе! Не высунешься... Вон,
гляди, один резвунчик уже  сколько  пробует,  да  все  никак,  только  зря
тыркается, - и он указал на красный "жигуленок", шедший  сзади  через  три
машины, водитель его делал уже несколько попыток пойти на обгон, но всякий
раз встречные машины загоняли его обратно.
     Где-то у пятнадцатого километра "жигуленок" оставил надежду обогнать,
вовсе свернул в правый ряд и двигался параллельно, но чуть сзади. Небритый
грузчик уже мог разглядеть за рулем человека, почти на  глаза  натянувшего
белую с зелеными клиньями каскетку с большим солнцезащитным  козырьком,  а
внутри салона смутный силуэт женщины.
     - Слышь, а я этого мужика знаю, - смаргивая слезу с воспаленных глаз,
сказал небритый, кивнув на "жигуленок". - Пару раз видел у соседа.
     - Смотри, он под знак рванул!
     Действительно, "жигуленок" свернул на ответвлявшуюся к реке грунтовую
дорогу, несмотря на знак "Правый поворот запрещен".
     - Он ведь с бабой! - хмыкнул  небритый.  -  На  бережок,  в  кустики.
Наверное, и бутылка есть, и закусь. Везет же людям.
     - Ты куда бумаги дел?
     - Какие?
     - Накладные.
     - Я Вовке отдал, - махнул рукой небритый за спину, в сторону кабины.
     - Не потерял бы. Товару вон сколько, не расхлебаем, ежели что.
     - Вовка аккуратный, не первый раз. Я с похмелья всегда все бумаги ему
отдаю...
     Они замолчали. После пьянки и бессонной ночи небритого стало кидать в
дрему, слипались  глаза.  Сдвинув  ящики,  высвободив  место,  он  прилег,
подобрав коленки, надеясь переспать тошноту и голодное урчание в животе...
     В  четверг,  едва  Света  пришла  на  работу,   расчехлила   машинку,
распахнула форточку и причесалась, отворилась дверь, и  в  приемную  вошел
Вячин.
     - Здравствуйте, Светочка! - заулыбался он.
     - О, Вячин! Какими судьбами? Ушли от нас и совсем забыли.
     - Как видите, не забыл. А вы похорошели.
     - Ну-ну, бросьте, старый прием. А вот вы располнели, это уж точно,  -
засмеялась она. - Как кооперативная жизнь? Не жалеете?
     - Жизнь тяжкая, но не жалею.
     - Как же называется ваш кооператив? "Серп и молот"?
     - Нет, мы деполитизированы. "Астра" называется.
     - Цветочки выращиваете?
     - Если бы цветочки, я пришел бы с букетом... У себя? -  кивнул  Вячин
на дверь в кабинет Кубраковой.
     - В командировке, в Богдановске.
     - Когда приедет?
     - Бог знает. Пора уж, сами заждались.
     - Ладно, побегу... Не повезло.
     - Заходите.
     - Непременно...
     В одиннадцать позвонил Яловский.
     - Приехала? - коротко спросил он.
     - Нет, Альберт Андреевич.
     - Да что ж такое! И не звонила? Она мне очень нужна.
     - Нет. Я уже сама немножко беспокоюсь.
     - Она одна поехала?
     - С Назаркевичем. На его машине.
     - А он вернулся?
     - Лобанов говорит, что вчера не появлялся  в  лаборатории,  позвонил,
что и сегодня не приедет, разбил колено.
     - Ерунда какая-то, - пробурчал Яловский и положил трубку...
     Затем - до самого перерыва те же звонки и  вопросы,  что  и  вчера  и
позавчера, и Светины ответы: "Еще не вернулась"... "В командировке"... "Не
знаю"... "В отъезде"... "Хорошо, вернется - передам"...
     Последним перед обедом заглянул Лагойда:
     - Светочка. Елена Павловна у себя?  Доложите,  я  по  поводу  силовой
установки...
     - Она еще не приехала, Юрий Игнатьевич.
     - Жаль, я нашел новый  трансформатор,  договорился.  Нужно  решить  с
оплатой. Там ждать долго не будут.
     - Ничем не могу помочь...
     В  пятницу,  в  начале  третьего  Яловский   по   автоматике   набрал
Богдановск, номер завода резиновых изделий:
     - Лев Иванович? Добрый день. Это Яловский...
     - Здравствуйте, Альберт Андреевич. Слушаю вас.
     - Во вторник утром к вам уехала Елена Павловна...
     - Да, она была у меня. И во вторник, и в среду. А что случилось?
     - Сегодня пятница, а она еще не вернулась.
     - Как так?! Мы решили с нею все дела, даже поругаться успели. В среду
утром я поехал в райисполком. У переезда, когда подняли шлагбаум  и  пошел
встречный поток, я  мельком  увидел  ее  в  какой-то  машине,  решил,  что
отбывает домой...
     - Не понимаю, куда она могла поехать!
     - Странно, шлагбаум на выезде из Богдановска...
     - Да... Извините, Лев Иванович, что потревожил.
     - Бога ради. Всего доброго...
     В конце рабочего дня Яловский снова справился у Светы,  не  объявился
ли Назаркевич. Но Света сказала, что в лаборатории он не  появлялся,  дома
телефон не отвечал...
     Третий год Яловский  строил  нечто  похожее  на  дачу.  Тянулось  это
лениво: то не было денег,  то  стройматериалов,  да  и  времени  порой  не
хватало. Все же он старался с пятницы вечером выбраться туда на  два  дня,
чтоб, как говорил, "поковыряться". Так и в этот раз. Но уже сложив  сумки,
приготовленные женой, в багажник "Москвича", позвонил домой Кубраковой, но
никто не снял трубку...
     Яловский не знал, что сразу же после разговора с ним директор  завода
резиновых изделий позвонил в районную гостиницу:
     - Здравствуйте, это Омелян. В понедельник я заказывал на  вторник  на
сутки  номер...  На  фамилию  Кубраковой.  Елена  Павловна...  Посмотрите,
пожалуйста... Я подожду... Да... Когда? Утром в среду? Рассчиталась в семь
утра?.. Понятно. Спасибо...
     Положив трубку, он пожал  плечами,  подумал:  "Чудеса...  В  среду  в
восемь утра была у меня. Просидели до половины девятого. В  девять  я  уже
видел ее у шлагбаума на выезде  из  города...  Сегодня  пятница.  Яловский
говорит, что она не прибыла... Может автоавария  какая?.."  -  он  тут  же
набрал номер замначальника райотдела милиции.
     - Здравствуйте, Ярослав Петрович. Это Омелян... Вопрос у меня к тебе;
в среду никаких дорожных ЧП не произошло?.. Нет, таких, чтоб  пострадавшую
в  больницу  отвезли?..  Да,  женщина...  Ну,  слава   Богу.   Извини   за
беспокойство...



                                    7

     Вокруг Богдановска садово-огородные  участки.  В  апреле  отшелестели
теплые дожди. Все пошло в рост. Только поспевай от  дерева  к  дереву,  от
куста к кусту, срезай сушь, окучивай. В это  жаркое  июньское  воскресенье
райцентр словно вымер, дачное поветрие  выдуло  жителей  туда,  где  земля
пахнет землей, а ветром приносит не бензиновую вонь, а  запахи  неказистых
полевых цветов. Там, где река крутой дугой углубилась в песчаный  пятачок,
затеяли какую-то потеху босоногие голоспинные мальчишки. Весной и в начале
лета к густой, повисшей над водой осоке сильное стрежневое течение сносило
опасные водовороты,  в  них  крутились  согнанные  половодьем  с  верховья
вымытые прибрежные кусты, коряги, иногда доски  и  дощечки,  комки  старых
птичьих гнезд, строительный и бытовой мусор.  Несмотря  на  грязную  здесь
воду, мальчишки часто подплывали к этому  месту,  тут  всегда  можно  было
выловить полезное в детских забавах:  старый  скат  (его  хорошо  поджечь,
здорово  горит),  кусок  пенопласта,  цветные  разбитые  стекла  с  задних
световых  сигналов  автомобиля  и  еще  всякую  всячину,   какую   человек
выплевывает из своего жилища.
     Трое мальчишек нырнули, чтоб добраться к коряге, принесенной течением
вчера под вечер, и проверить, не прибыло ли с ней чего-нибудь интересного.
Вынырнув в центре мутной пузырившейся пены, отфыркавшись, они  огляделись,
и вдруг начали истошно кричать, разбрызгивая  суматошными  взмахами  воду,
рванули к  берегу,  где  их  ждали  загоравшие  на  песке  приятели.  Едва
добрались, задыхаясь, зашумели:
     - Там утопленница!..
     - Какая-то тетка!..
     - Вся синяя!..
     - Одетая!..
     Похватав одежонку, ватага помчалась вверх по косогору к  огородам,  к
дачкам.
     Через полчаса весть об утонувшей женщине облетела  округу.  Прибежали
взрослые,  откуда-то  пригнали  моторку.  Труп,  зацепившийся  за  корягу,
вытащили на берег. Тут  же  какого-то  владельца  мотороллера  послали  на
центральную усадьбу совхоза звонить в  Богдановскую  милицию.  Выслушав  и
кое-что уточнив, дежурный сообщил начальнику райотдела домой; тот связался
со своим замом по оперработе, затем позвонил  директору  завода  резиновых
изделий Омеляну, вспомнив, что  он  интересовался  какой-то  женщиной,  не
попала ли она в дорожную аварию, дал знать прокурору района...
     Когда прибыли на место, народ все еще  толпился  вокруг  утопленницы,
перешептывались, пытаясь узнать, кто  она.  Примчался  со  своего  огорода
Омелян, к нему тут же бросился человек в майке, в спортивных брюках,  руки
перепачканы землей - зам главного технолога завода:
     - Лев Иванович! Да ведь это Кубракова!... Она была у меня в среду!
     - Вижу, что она. Не кричите... Надо же... Яловский  беспокоился...  Я
еду домой звонить ему...
     В квартире Яловского трубку сняла теща:
     - Нет... Он на даче... Вернется вечером.
     - А телефон там есть?
     - В дежурке у сторожа. Но звонить туда трудно, это  через  коммутатор
железной дороги.
     - Попытайтесь, пожалуйста, связаться  с  Альбертом  Андреевичем.  Это
очень  важно.  Скажите  звонил  Омелян  из  Богдановска,  передайте:   что
случилось несчастье с Кубраковой.
     - С Еленой Павловной?! Что с ней?
     - Утонула.
     - О господи! Я постараюсь разыскать Альберта...



                                    8

     О происшедшем я, разумеется, ничего не знал да и не мог знать:  в  то
время для меня еще не существовали ни Кубракова, ни Яловский,  ни  Омелян,
ни другие лица, познакомлюсь я с ними значительно позже,  читая  материалы
следствия, как адвокат. Пока что я был занят  своими  хлопотами:  сидел  в
процессе, судил трех рэкетиров, защитников одного из них был я.
     Обычно  я  приходил  минут  за  тридцать-сорок  до  начала  судебного
заседания. В этом старом высоком доме мне были знакомы  каждая  выемка  на
белых мраморных ступенях, каждая вмятина на медных  трубчатых  перилах,  я
знал, с каким звуком и на каком этаже останавливается скрипучая деревянная
кабина  лифта.  На  трех  этажах  размещалась  областная  прокуратура,  на
последнем - областной суд. Более четверти  века  я  входил  в  это  здание
ежедневно, ступив на его порог рядовым следователем, а покинул  прокурором
следственного управления... Внизу из  холла  вела  дверь  в