. Упаковали в бумажный мешок, - ответил Мотрич.
     - Пусть положат в мою машину. Труп надо бы отправить в морг областной
больницы. Там уж родственники заберут. Транспорт найдете?
     - Постараюсь, - ответил Мотрич. - А вы к нам шли, что ли?
     - Что же мне делать? Вы люди опытные, только мешать буду, - засмеялся
Войцеховский. - Я на завод к Омеляну.
     - Садись, Адам  Генрихович,  подвезу,  мне  по  дороге,  -  предложил
Проценко. Войцеховский сел, машина тронулась.
     - Что думаешь, Адам Генрихович, самоубийство, несчастный  случай  или
убийство? - грузный Проценко, сидевший на переднем сидении, тяжко поерзав,
повернулся к Войцеховскому.
     - А ты как считаешь? - спросил Войцеховский.
     - Черт его знает... похоже... - он не закончил, отвернулся.
     Войцеховский знал эту манеру Проценко: вроде что-то и сказать  хотел,
а в сущности - ничего.
     - Вот и я так думаю, - внутренне усмехаясь, ответил Войцеховский.
     Они миновали переезд, дальше шло загородное шоссе,  справа  виднелись
заводские корпуса.
     - Все! Я приехал, у того киоска тормозни, - попросил Войцеховский.  -
Он вышел из машины. - Счастливо! - хлопнул дверцей.
     - Жми! - приказал  Проценко  водителю.  Машина  рванулась  по  шоссе,
удаляясь от Богдановска.
     Директор  завода  резиновых  изделий  Лев   Иванович   Омелян   ждал.
Секретарша внесла на подносе чайник с кипятком, банку  растворимого  кофе,
сахар, небольшие чашечки и на тарелке сушки.
     - Я отниму у  вас  немного  времени,  Лев  Иванович,  -  Войцеховский
зачерпнул ложечку кофе. - Вы хорошо знали Кубракову?
     - Что значит хорошо? Институт их - наш постоянный заказчик. Польза от
них  копеечная,  не  те  объемы.  Так,  походя,  кое-что  делаем  им,  как
говорится, по старой дружбе.
     - Одним словом, снисходите.
     - Пожалуй. Хлопот больше, чем выгоды. Но куда же их гнать  в  наше-то
время? Никто не захочет с  такой  мелкотой  возиться...  Выполняем  иногда
заказы для лаборатории Кубраковой. Лет десять, как знаком с нею. В  особых
случаях наведывалась лично.
     - Что за особые случаи?
     - Если уж что-то больно хитрое, а подчиненным не доверяла.
     - А в этот раз?
     - Мы ей сделали уплотнители, - не  понравились,  забраковала.  Вот  и
приехала вправлять мозги, - Омелян покачал головой. - С ней  непросто,  ей
бы мужиком родиться, - он отхлебнул кофе, утер губы. -  Дело  свое  знает,
дерется за него со всеми, иногда без правил.
     - В каком смысле?
     - Не стесняется в  словах,  иногда  забывая,  что  не  все  у  нее  в
подчинении и не  все  обязаны  выслушивать.  Так  сказать,  на  повышенных
регистрах.
     - Ну а вы?
     - Терпел. Женщина все-таки. Уважал и за одержимость. Хотя в этот  раз
не сдержался, поругались. Она без моего разрешения пошла в цех и  устроила
мастеру разнос. Ну, тут я и не стерпел, высказался.
     - Так и не помирились?
     - Помирились. На следующий день. Что с ней поделать?
     - Когда Кубракова приехала к вам?
     - Во вторник, пятнадцатого.
     - Неожиданно для вас?
     -  Нет,  почему  же?  Накануне  позвонила,  договорились,   попросила
заказать на сутки гостиницу.
     - Каким транспортом она приехала?
     - Вот этого не знаю. Возможно рейсовым  автобусом,  а  может  быть  и
машиной. Я видел ее в машине на следующий день.
     - Тогда давайте по-порядку, Лев Иванович, сначала. В котором часу  во
вторник она появилась у вас?
     - В начале десятого утра. Просидели почти до двенадцати. В перерыв  я
ее видел в заводской столовой. После двух ею занимался  мой  зам  главного
технолога. А после него до  конца  дня  она  пробыла  у  наших  химиков  в
лаборатории.
     - А на следующий день?
     - Чтоб все подытожить, накануне мы договорились встретиться у меня  в
8 утра. Рабочий день у нас начинается в 8.30, но я обычно в 8 уже у  себя.
До 8.30 мы все решили и она ушла. Через час я уехал в райисполком. Переезд
был закрыт и перед шлагбаумом с  обеих  сторон  было  полно  машин.  Когда
открыли, все медленно поползли. И во встречном потоке в конце этого хвоста
я увидел Кубракову. На выезде из города. Я еще подумал: "Ну,  слава  Богу,
отбыла". Глянул на часы, было 10 утра.
     - Вы не помните, какая машина?
     - Помню, что красные "Жигули".
     - А модель или номер?
     - Где там! После стояния у шлагбаума все ринулись, сигналят,  спешат.
Да и к чему мне это было?
     - Она сидела рядом с водителем?
     - Нет, на заднем сидении.
     - Водителя не запомнили?
     - Видел, что мужик.  Единственно,  что  отпечаталось  в  памяти,  это
каскетка на нем, белая с зелеными  клиньями  и  светозащитным  пластиковым
козырьком. Он ее почти на глаза надвинул.
     - Солнце было?
     Омелян словно споткнулся об этот вопрос, задумался, затем сказал:
     - Нет. В эту пору оно еще на Востоке, значит мне в глаза, а встречным
в затылок.
     - И больше вы Кубракову не видели?
     - Нет.
     - Лев Иванович, все-таки она, пусть не часто, но приезжала сюда много
лет. Не упоминала хоть раз за эти годы, что у нее есть здесь  родственники
или знакомые?
     - Никогда.
     - Ну что ж, - Войцеховский  поднялся,  бросил  взгляд  за  окно.  Там
вдалеке виднелось шоссе,  сталью  блестел  на  солнце  асфальт,  беззвучно
неслись машины. "По этой дороге в то утро она  уехала  из  Богдановска,  а
домой не прибыла. С кем и куда?", - подумал он...
     Гостиница была плохонькая,  серое  двухэтажное  здание,  облупившееся
крыльцо, проржавевшая, в дырах водосточная труба.  Из  нее  вода,  видимо,
попадала на стену, и она промокла на всю глубину, отчего синюшное пятно на
вздувшихся обоях в номере казалось мокрым.
     -  Ты  где  пропадал?  Чего  это  я  вместо  тебя  должен  заниматься
допросами? - с напускным недовольством спросил Войцеховский.
     - Ну не на танцах же я был, - огрызнулся Скорик.
     - Куда обедать пойдем?
     - Какая разница? Тут, наверное, всюду отрава.
     - Скажи, какой гурман! Идем в Дом быта, там есть ресторан...
     Ресторан на втором этаже  был  пуст,  похоже,  цены  всех  распугали.
Официантка подошла быстро, сразу определив, что эти  двое  -  не  местные,
своих  здешних  знала,  подала  меню.  Войцеховский  заказал,   не   долго
раздумывая:
     - Борщ, котлеты, бутылку пива.
     Она записала и терпеливо ждала, пока Скорик изучал меню.
     - Мне куриный бульон. Что из цельного мяса есть?
     - Говяжья вырезка.
     - Ух ты! А почему в меню не указано?
     - Ее никто не берет, дорогая. Да и долго ждать, а люди спешат.
     - Я не спешу. Значит бульон, вырезку. Что, и деруны есть?
     - Есть.
     - Давайте!
     - И вам пива?
     - И мне... Мясо пусть не очень прожаривают.
     Она ушла.
     - Ты, однако, зануда, - сказал Войцеховский.  -  Как  будто  попал  к
"Максиму" в Париже.
     - Кто бы думал, что в районной харчевне можно нормально поесть?
     - Да это ж не государственный ресторан, а потребкооперации...
     Они ели, обмениваясь новостями, которые каждый добыл.
     - В общем почти все одинаково, - подытожил Скорик. - Неплохо.  А  вот
красные "Жигули", на которых Кубракова отбыла, это уже  новость.  Приятная
или нет - вопрос. С кем же она  уехала,  на  чьей  машине?  -  риторически
спросил он.
     - Ты хотел, чтоб  я  тебе  сообщил  номер,  серию,  модель,  фамилию,
имя-отчество владельца и с кем он спит? - хмыкнул Войцеховский.
     - А что, если он спит с нею? - неожиданно сказал Скорик.
     - Я с ним в долю не иду... Характер у нее, видно... Спать с ежихой  -
удовольствие сомнительное.
     - От таких стараются побыстрее избавиться.
     - У тебя что, опыт  есть?  -  вальяжно  откинувшись,  Войцеховский  с
наслаждением пил пиво и курил. - Кубраковой под пятьдесят, - он подмигнул.
     - Ну и что?
     - Климакс, предзакатная вспышка гормонов,  краткая  связь  с  молодым
любовником, которого она стала тяготить необузданной страстью. И он  решил
от нее избавиться... Сюжет для романа-адюльтера. Но  и  в  нашей  с  тобой
жизни  встречается...  Думать  надо.  Искать  машину  и  владельца...  Что
собираешься делать сейчас?
     - Допросить администратора гостиницы. А ты?
     - Посплю часок. Есть еще, оказывается, "верхний" мост,  он  вверх  по
течению, много выше места, где нашли труп. Вот  и  съезжу  к  нему.  Да  и
скорость течения хорошо  бы  знать,  -  оглянувшись,  Войцеховский  позвал
взглядом официантку.
     - Сбросили с моста или в реку сиганула? - спросил Скорик.
     - Всяко бывает, сам знаешь...  Мне  б  чего-нибудь  вместо  поплавка.
Разве что эту бутылку от пива. - Девушка, - обратился к  официантке,  -  у
вас пиво есть?
     - Есть. Крапленое, крымское. Принести?
     - Нет, вы посчитайте, что мы тут нагуляли.
     - Вместе?
     - Отдельно. Добавьте стоимость бутылки, я ее у вас покупаю. А  вместо
вина, пожалуйста, хорошую тугую пробку от винной бутылки.
     Она торопливо кивнула, стараясь понять странную просьбу клиента.


     Скорик сидел в каморке-кабинете директорши гостиницы  за  ее  столом,
сама же хозяйка и женщина, дежурившая в тот злополучный день, разместились
под стеной на стульях.
     - Товарищ Омелян заказал ей номер  на  сутки,  -  отвечая  на  вопрос
Скорика, произнесла директорша.
     - В котором часу она приехала? - спросил у дежурной.
     - Я  как  раз  смену  принимала.  Это  в  половине  девятого.  Слышу,
остановилась под окном машина, потом эта дама вошла.
     - А какая машина?
     - Я в них не понимаю. Видела, что красная, да и занята я была,  смену
принимала.
     - Она одна вошла или кто-то сопровождал?
     - Одна. Я поселила ее в одноместный номер.  Минут  через  десять  она
ушла, а вернулась вечером.
     - Какие у нее с собой вещи были?
     - Небольшая хозяйственная сумка, черная.
     - Может быть кто-нибудь ей звонил, заходил сюда, спрашивал ее?
     - Звонить-то может и звонили в номер. Этого не знаю. А  спрашивать  -
никого таких не было.
     - В котором часу гражданка Кубракова покинула гостиницу на  следующий
день, в среду?
     - В семь утра. Рассчиталась и ушла с той же сумкой.
     - Вы не видели, эта красная машина ждала ее?
     - Нет, никто не ждал. Окно дежурки глядит на улицу, всех кто входит и
выходит видно. Одна ушла, а в сквере  напротив,  где  киоск,  еще  газетку
покупала... Вот беда-то какая, - вздохнула дежурная.  -  Семья,  наверное,
есть, муж, дети? - спросила осторожно.
     - Может быть, может быть, - механически  ответил  Скорик.  Он  открыл
кейс, чтоб сложить бумаги, и подумал,  что  надо  бы  осмотреть  номер,  в
котором  сутки  прожила  Кубракова.  Спросил:  -  Номер  после   гражданки
Кубраковой убирали?
     - А как же! - ответила директорша.
     - Что ж, на сегодня хватит... - "После уборки  там,  пожалуй,  делать
нечего", - подумал.
     Уезжали они из Богдановска под  вечер,  уставшие,  молчаливые,  вроде
перечеркнув и отбросив истекшие  полтора  дня.  И  как  бы  условившись  о
нежелании говорить о чем-либо, уселись в пустом "рафике" отдельно друг  от
друга. На  сидении  у  заднего  окна  валялся  бумажный  мешок  с  одеждой
Кубраковой.
     "Вот он, тот переезд, где Омелян последний раз видел ее",  -  подумал
Войцеховский,  когда  машина,  притормозив,  осторожно  перевалила   через
рельсы, минуя будку и поднятый шлагбаум. Вскоре выскочили  на  автостраду,
уходившую плавной дугой влево от реки. Не заметив, проскочили развилку  со
знаком "правый поворот запрещен", где,  отделившись  от  шоссе,  к  берегу
уходила грунтовка, там,  внизу  под  высоким  берегом  текла  река.  Шофер
прибавил  газу,  под  колесами  ровно  и  монотонно   отозвался   асфальт.
Войцеховский клевал носом, иногда выплывал из липкой дремоты и на  секунду
тяжело подняв веки, снова погружался в сладкую пустоту.
     Скорик, сняв туфли, положил ноги на противоположное сидение, бездумно
смотрел в окно, за  которым  проносились  поля  с  зелеными  полосами  еще
маленьких капустных кочанчиков...



                                    10

     Дверь с цифрой "21" в отличие от  других  на  этом  этаже  запиралась
изнутри на электрический замок, открывался  он  так  же  изнутри  нажатием
кнопки. Вход посторонним был запрещен -  за  дверью  располагался  кабинет
криминалистики:  три  комнаты  с  письменными  столами,   со   специальной
аппаратурой, стенды с фотографиями  с  мест  происшествий,  с  предметами,
бывшими  некогда   вещественными   доказательствами,   фотолаборатория   и
небольшой кинозал.
     Очистив стол от бумаг - что в ящики, что в сейф, что стопочкой справа
от себя, - Войцеховский позвонил Щербе:
     - Михаил Михайлович, Скорик у вас?.. Тогда заходите, я освободился.
     Кабинеты их находились на одном этаже, все двери в  длинном  коридоре
были  выкрашены  белой  эмалью.  И  только  эта,  с  цифрой  "21"  темнела
отделанным под дуб шпоном. Позвонив, Скорик и Щерба вошли. Щерба сразу  же
уселся на мягкую длинную скамеечку у стены, Скорик - напротив сидевшего за
столом Войцеховского.
     - Провел опознание? - спросил он Скорика. - Когда труп привезли?
     - В восемь утра. В девять я уже повез их  в  морг  -  мать  и  брата,
соседей.
     - Ну и что?
     - Ты что, никогда не  проводил  опознаний?  Мать  кричала!  -  Скорик
притронулся пальцами к виску, словно тот крик ужаса сейчас вызвал головную
боль. - Когда уходили, брат сказал: - "Ищите побыстрее! Иначе я сам  найду
и застрелю".
     - Н-н-да, - произнес Щерба. - Пока вы оба отсутствовали, я встретился
с директором НИИ Яловским. С Кубраковой работает очень давно,  чуть  ли  с
момента создания института. Талантлива,  одержима  в  работе,  подчиненных
держит на коротком поводке, деспотична, ни с кем из сотрудников  дружеских
отношений не поддерживает, но и не дразнит по  пустякам;  требовательность
ее  не  носит  характера   бабской   придури;   прагматична,   не   терпит
прожектерства, словоблудия, резка, случается, срывается на грубость, может
унизить, но, как ей кажется, только ради пользы дела. Любимчиков не имеет,
все для нее вроде равны, однако с одним человеком перманентно конфликтует.
Фамилия его Назаркевич, Сергей Матвеевич. Кубракова терпит его, потому что
способный химик. Молод, кандидат наук, болезненно самолюбив, считает,  что
она  ему  завидует,  а  посему  давит,  не  дает  реализоваться.  Яловский
полагает, что это совсем  не  так.  Просто  Кубракова  мыслит  масштабней.
Сейчас была увлечена каким-то проектом, совместным с  немцами...  Вот  вам
конспективно Кубракова, - Щерба, словно устав, оперся спиной о  деревянную
панель. - По словам Яловского  Кубракову  в  Богдановск  на  своей  машине
отвозил Назаркевич. У него красные "Жигули". С чего бы совместная  поездка
при взаимной антипатии? Ну, а с чем вы прибыли?
     Начал Скорик. Подробно пересказал все, что выудил  в  Богдановске.  И
добавил:
     - Дежурная по гостинице заметила, что Кубракова  выходила  из  машины
красного цвета.
     - В красных "Жигулях" Кубракову у  шлагбаума  видел  директор  завода
Омелян, - сказал Войцеховский. - Для нас он пока последний, кто ее  видел.
Теперь посчитаем:  в  10  утра,  выходит,  она  еще  была  жива.  Часы  же
остановились тоже в среду, в 10.22. Эта  модель  имеет  запас  хода  более
суток, но они остановились, потому что в них попала вода. Итак,  через  22
минуты после того как ее видел Омелян, Кубракова была  мертва.  И  явно  в
воде. Куда же она успела отъехать за эти 22 минуты. Где все  произошло?  У
переезда  машин  скапливается  много  -  в  обе  стороны.  Когда  шлагбаум
поднимается,  они  ползут  медленно,  максимум  30  км  в   час,   еще   и
притормаживают в движении. Я там ездил, знаю. За эти 22 минуты "Жигули"  с
Кубраковой  могли  удалиться  не  более,  чем  на  15-17   километров.   А
единственный съезд с шоссе к берегу как раз на 15-ом километре.
     - На правом берегу, - уточнил Войцеховский.
     - Я так ориентировал оперативников Богдановска, - сказал Скорик.
     - На 19-ом километре вверх по реке есть  один  автодорожный  мост.  Я
думал: не попала ли Кубракова в воду с него. Поехал,  посмотрел.  Движение
машин там двустороннее и такое плотное - одна за другой, - что  остановить
"Жигули", выйти и столкнуть  Кубракову  с  моста  незаметно  или  дать  ей
возможность незаметно сигануть в реку практически  невозможно.  Даже  если
предположить невероятное - ее столкнули - она бы выплыла, расстояние между
берегами там метров пятьдесят.
     - Если умела плавать, - вставил Щерба. - А если сама бросилась? -  не
унимался Щерба.
     - Кто-нибудь непременно увидел бы, - покачал головой Войцеховский.
     - Крепкую бабу не так просто столкнуть в надежде, что утонет. А вдруг
выплывет, станет звать на помощь?! - поддержал Войцеховского Скорик.
     - Опять же, если умеет плавать, - сказал Щерба.
     - Разве что ее сперва хорошо оглушили,  -  усмехнулся  Скорик.  -  Но
никаких прижизненных повреждений или следов борьбы,  сопротивления  Ванчур
не нашел. А он медик со стажем. Такое вряд ли упустил бы.
     - Можно  попробовать  подогнать  объяснение,  -  после  паузы  сказал
Войцеховский. -  Кубракова  попала  в  реку  в  момент  внезапной  тяжелой
асфиксии. А вода довершила дело.
     - Но следов-то асфиксии Ванчур не установил, - напомнил Щерба.
     - А если  это  не  механическая  асфиксия?  -  Войцеховский  медленно
раскатывал в пальцах сигарету, долго щелкал зажигалкой, прикуривал.  Делал
все  неспеша,  как  бы  давая  собеседникам   возможность   оценить   свое
предположение. - Скажем, от острого токсикоза.
     - Что же она такое съела? - пробурчал Щерба. - По дороге стало дурно,
остановили машину, Кубракова доплелась до берега, потеряла сознание, упала
в воду и утонула? А тот, кто вез ее, ничего не  предпринял  и,  вернувшись
без нее, никому ни слова?
     - Токсикоз мог быть и не пищевым, а острым, мгновенным. А тот, кто ее
вез, по какой-то причине об этом умолчал,  -  Войцеховский  сделал  долгую
затяжку и, выпустив дым, загасил сигарету.
     - На что же рассчитывал? - спросил Скорик.
     - А вот этого мы не знаем, Виктор Борисович, - Щерба поднялся. - Вещи
какие-нибудь у Кубраковой были?
     - Небольшая хозяйственная сумка. С нею Кубракова ушла из гостиницы.
     - Сумка могла утонуть вместе с хозяйкой, или  ее  унесло  течением...
Знать бы, что в ней было...  Похороны  завтра  в  три,  -  Щерба  пошел  к
двери...
     - К родственникам идти сейчас бессмысленно, -  сказал  Скорик,  когда
Щерба вышел. - Наведаюсь сперва в институт.
     - На похороны завтра пойдешь? - спросил Войцеховский.
     - Надо бы... Постою, послушаю. Да и Назаркевича следует повидать... И
все-таки, откуда Кубракова начала "плыть"? От верхнего моста?
     - По моим расчетам - нет. Откуда-нибудь  поближе,  вероятней  15-й  -
17-й километр. Этот участок следует хорошо обшарить.
     - Ладно, если что, я буду у себя, - Скорик вышел.
     Кабинет был на двоих. Стол у окна, где сейф и  тумбочка  с  графином,
занимал Скорик. За вторым  -  ближе  к  двери  -  сидел  коллега,  старший
следователь.
     - Мне никто не звонил? - входя, спросил Скорик.
     - Из областного УВД Агрба.
     - Давно?
     - Как только ты ушел к Щербе.
     Скорик снял трубку, завертел диск.
     - Майор Агрба слушает! - отозвался гортанный голос.
     - Привет, Джума. Это Скорик. Звонил?
     - Проценко приказал, чтобы я с тобой связался по делу в Богдановске.
     - Что это он так зашустрил? Подключает лучших сыскарей!
     - Ладно тебе! Ему до пенсии осталось два года, папаху хочет. Что  там
стряслось, кто утонул?
     - Подъезжай, познакомлю с делом.
     - Сейчас не могу. К четырем годится?
     - Давай, - Скорик опустил трубку...
     Джума Агрба приехал сюда когда-то из Гудаут в школу милиции; окончив,
женился на здешней, осел, наплодил детей. Начинал опером  в  райотделе,  а
сейчас  семь  лет  уже  в  областном  управлении,  в  угрозыске.  Веселый,
общительн