айте сами, - торопливо заговорил Локоток.  -  У  меня  хорошая
работа в институте. Я там натурщиком.  Неплохо  замолачиваю  каждый  сезон
фотографированием курортников.
     - Сколько?
     - Когда как, - уклонился Локоток. - Но мне хватает, я холост.  Теперь
еще привалили эти съемки у Шоора. Он обещал поездку в Германию, постоянную
работу у него здесь. Ну, скажите, на кой мне мараться, все терять, убивать
какого-то старика ради плаща и старых кальсон в его чемодане?
     - Но вы же заранее не знали, что у него в чемодане. Ношеные  кальсоны
или слитки золота, - издевался Левин, понимая, что в словах  Локотка  есть
резон.
     - Разве я похож на идиота? -  взмолился  Локоток,  страстно  стараясь
внушить Левину то, что, как казалось Локотку, и так ясно. - Мертв он  был.
Плащ я взял, да. В этом повинен. Но взял уже у покойника.
     - Ну да, мародерство, - продолжал его мытарить Левин.
     - А вот почему не сообщил о покойнике  -  вопрос  другой,  -  Локоток
забежал на шаг вперед и теперь  шел  почти  боком,  все  время  заглядывая
Левину в лицо. - Попробуй потом отбрешись, а  дело,  ясно,  завели  бы  на
меня. Слушок дошел бы в институт, на конный  завод  и  -  привет,  мне  бы
ручкой помахали: "Гуляй, Локоток, отмывайся сам, нам такие не нужны, у нас
репутация".
     Они дошли до машины.
     - Домой  добирайтесь  сами,  у  меня  нет  времени  вас  отвозить,  -
отмахнулся Левин от Локотка. - И ждите, как я сказал. - Он сел  в  машину,
за ним - участковый. - Одну  минутку,  Локоток!  -  вдруг  крикнул  Левин,
высунувшись. - У Тюнена были деньги. Сколько вы взяли,  Локоток?  Вы  ведь
обшарили его карманы?
     Локоток замер.
     Левин в упор смотрел на него. Стасик уже завел двигатель.
     Локоток назвал сумму.
     - Поехали, Стасик! - Левин захлопнул дверцу. - Экое дерьмо!..


     - Здравствуйте, Ксюша, - сказал Левин,  входя  в  приемную  прокурора
района. - Как секретарская жизнь?
     - О, Ефим Захарович, здравствуйте! Жизнь  -  вот:  стучу,  -  указала
секретарша на пишущую машинку и на кипу бумаг на столе. - Давно вы  у  нас
не были.
     - Давно, Ксюша, давно... У себя? -  кивнул  Левин  на  дверь,  обитую
темно-коричневым дерматином.
     - У себя.
     - Доложите?
     - Ефим Захарович, что это вы? Когда это я докладывала про вас?!
     - Я уж, Ксюша, не начальник. Я теперь на приемы записываюсь.
     - Ладно вам, Ефим Захарович, - засмеялась она.
     - Я сперва позвоню в одно  место,  -  Левин  сел,  придвинул  к  себе
телефонный аппарат, набрал  номер  аптеки,  где  работала  жена.  -  Алло,
пожалуйста, Раису Львовну... Рая, это я. Слушай, - он  достал  из  кармана
флакончик с капсулами. - Тебе такой препарат знаком? - и  он  прочитал.  -
Посмотри по вашим талмудам. Я подожду у телефона... Очень нужно... - Сидел
в ожидании какое-то время. - Да... Да... Понятно... Постараюсь вовремя.  -
Он повесил  трубку  и  открыл  дверь  в  кабинет.  -  Здравствуй,  Евгений
Кириллович! Можно?
     - Какой гость! - прокурор вышел  из-за  стола.  -  Всегда  рад,  Ефим
Захарович!
     - Ну, сейчас не обрадуешься, выгнать захочешь, - Левин сел в кресло.
     - Как жизнь?
     - Как всюду.
     - Что-нибудь случилось?
     - Труп, Женя. Труп.
     - Где?
     - В водонапорной башне в березовой роще. Помнишь, где это?
     - Конечно.
     - Теперь слушай, - и Левин стал подробно  рассказывать  о  Тюнене,  о
заявлении его сына, о поисках, о Локотке.
     - Убийство? - спросил прокурор, выслушав Левина.
     - Следов крови нет нигде.
     - Могли и удушить.
     - Не будем гадать. Как говорят, вскрытие покажет. Хотя с  этим  будет
непросто, труп полуразложившийся... У меня есть кое-какие соображения,  но
навязывать их не хочу, пусть следствие идет свои путем, экспертизы... А их
придется делать много.
     - Поможете, Ефим Захарович?
     - Каким образом? Я ведь не у дел.
     - Но у вас весь материал на руках. Избавите от лишней работы.
     - Хорошо. Кто из следователей будет вести дело?
     - Сейчас решим. Я его тогда к вам направлю.
     - Ладно. Можешь посылать туда людей, - Левин встал. - Вот это,  -  он
достал из кармана флакончик, - пусть приобщат к  делу.  Это  лекарство.  Я
нашел его на месте, где, по словам Локотка, он обнаружил труп.
     Прокурор повертел в руках флакончик.
     - Импортное?
     - Да... Ну, будь здоров...


     "Нива" ереванца,  стоявшая  недалеко  от  станции  техобслуживания  и
намозолившая  там  всем  глаза,  исчезла  в  четверть  двенадцатого  ночи.
Обнаружил это дежурный администратор кемпинга, присматривавший за  "Нивой"
по просьбе Остапчука. Кемпинг находился рядом со станцией у шоссе в десяти
километрах от города. В ночной тишине вдруг взревел мотор, потом его долго
гоняли  на  холостых  оборотах.  Выйдя  из  помещения  и  прошагав  метров
пятнадцать к шоссе, администратор увидел, что "Нивы" нет на  месте,  а  по
пустынному шоссе в сторону города удалялись ее красные огни.
     Через пятнадцать минут телефонный звонок сорвал Остапчука с  постели.
Звонил дежурный по городу:
     - Максим Федорович, армянская машина исчезла.
     - Что за машина? - со сна Остапчук не сразу понял,  о  чем  речь.  Он
сидел в трусах и майке, поставив телефон на колени.
     - "Нива" с ереванскими номерами.
     - Как исчезла?! - дошло до Остапчука. - Она же без трамблера?
     -  Уехала  в  сторону  города  минут  пятнадцать  назад.  С  кемпинга
позвонили.
     - Ясно! - Остапчук дал отбой и стал звонить  по  нескольким  номерам,
затем быстро начал одеваться...
     Через полчаса  он  был  у  себя  в  кабинете,  где  сидело  несколько
оперативников...
     "Ниву" засекли с тыльной стороны станции  Старорецк-товарная.  Увидел
ее сотрудник ВОХРа с вышки. Он  и  сообщил,  что  из  машины  вышли  двое,
проникли в пролом в заборе и начали что-то  выносить  и  складывать  возле
машины.
     - Улочка эта очень узкая, там две  машины  не  разминутся,  -  сказал
Остапчук. - Идет под уклон. Справа забор товарной станции, железнодорожные
пути, слева дома и склады. Выехать из нее можно либо сдав назад, либо вниз
под уклон на Богдана Хмельницкого. Я на  "рафике"  поеду  с  людьми  через
верх, закрою выезд назад. Ты, Бузынник, мотай со своей группой в санчасть,
это пять  минут  отсюда,  берите  машину  скорой  помощи,  я  договорился,
натяните белые  халаты,  запрете  выезд  внизу,  у  Богдана  Хмельницкого.
Станете поперек,  выйдите  с  носилками  у  какого-нибудь  дома,  вроде  к
больному приехали. Заметив нас, Басик ринется  вниз,  чтобы  выскочить  на
Богдана Хмельницкого. Санитарная  машина  и  белые  халаты  его  успокоят.
Плешаков, надо сообщить всем постам ГАИ. Все  ясно?  Да,  Бузынник,  когда
станете на место, сообщи мне по рации, чтоб я не начал раньше. Поехали!


     Вытащив из тайника последнюю завернутую в  мешковину  партию  оружия,
ереванец и Басик, открыв заднюю дверь "Нивы", начали аккуратно  укладывать
его в машину. Здесь, с тыльной стороны товарной станции,  было  совершенно
темно, горело лишь два фонаря -  один  наверху,  в  начале  улицы,  другой
внизу, почти у самого выезда на Богдана Хмельницкого. В тишине  слышалось,
как  за  длинным  забором  одинокий   маневровый   электровоз,   удаляясь,
постукивал на стыках...


     "Как же так, как я промазал? - думал Остапчук, сидя рядом с  шофером.
Машина уже шла на подъем и вот-вот должна была выскочить к нужному  месту,
где начинался забор товарной станции. - Ведь у них  не  было  трамблера!..
Где достали? Неужто в Боровичах Басик спроворил? Трамблер Басик искал там,
а не старые автоматы!.. - А поставить его - дело плевое"...


     Они захлопнули дверцу "Нивы", сели, и в тот  момент,  когда  ереванец
взялся за ключ и отжал сцепление, в заднее стекло ударил дальний свет  фар
и отраженный зеркальцем, полоснул по зрачкам.
     - По газам! - крикнул Басик, услышав  шум  двигателя  настигавшей  их
сверху машины.
     - Менты?
     - Кто бы ни был, гони вниз, к Богдана Хмельницкого!..
     "Нива" неслась по выбоинам разбитой старой брусчатки, когда  свет  ее
фар уткнулся в стоявшую поперек дороги метрах в ста машину скорой  помощи,
из которой вышли люди в белых халатах с носилками.
     - Что делать?! - крикнул ереванец.
     - Сейчас  отвалят,  подъезжай  ближе!  -  Басик  достал  из-за  пояса
пистолет, прикрытый полой пиджака. - Тормозни! - Он выскочил из машины  и,
оглянувшись на мгновение, увидел, как из догонявшего их "рафика" почти  на
ходу вывалились двое,  в  руках  у  них  были  пистолеты.  Он  все  понял.
Единственная надежда была заставить лекарей со "скорой" убраться с дороги.
     И в этот момент кто-то из "рафика" крикнул:
     - Вы окружены! Сопротивление бесполезно!..
     Не поняв, что машина "скорой"  и  фигуры  людей  в  белых  халатах  -
ловушка, еще надеясь, что он прорвется,  заставит  их  освободить  дорогу,
Басик дважды выстрелил в одного из двоих преследователей, бежавших сверху,
и увидел, как тот упал. И тут с ужасом крайним зрением Басик заметил,  что
от  машины  скорой  помощи  к  нему  снизу  бегут  четверо,  белые  халаты
распахнуты, а в руках короткие автоматы...


     В Остапчука вошла одна пуля, в шею, разорвав сонную артерию. Он лежал
и не слышал слов склонившегося над ним товарища, не ощущал рук,  вносивших
его в машину, не слышал голосов и возни  возле  "Нивы",  звука  щелкнувших
наручников.
     Он умер в пятистах метрах от ближайшей больницы...



                                    36

     - Как же это? - Михальченко ходил по кабинету из угла в угол,  нервно
потирая больную руку.
     - Что ты заладил "как", "как"? Как в тебя стреляли,  так  и  в  него.
Тебе искалечили руку, а ему...  -  Левин  понимал  состояние  Михальченко,
которому он выложил эту страшную новость, едва тот прилетел из Коктебеля и
явился в бюро.
     - Когда похороны? - спросил Михальченко, наконец остановившись.
     - Сегодня в два.
     - Вы пойдете?
     - Да. - Левин не состоял ни в каких отношениях с  Остапчуком,  просто
иногда сталкивался по работе еще будучи прокурором, и в те  годы  едва  ли
пошел бы на похороны, но сейчас вопрос был задан в ситуации,  когда  ответ
мог быть только один.
     - Что ж, Басик, выхлопотал ты  себе  "вышку",  -  Михальченко  сел  к
столу.
     - Это еще как сказать.
     - А вы что бы дали? - зло спросил Михальченко.
     - Прокурор не дает, а просит.
     Михальченко вздохнул, помолчал, затем спросил:
     - Так что с Тюненом, с Локотком?
     - Начато следствие.
     - Неужели Локоток старика убил?
     - Я же тебе говорю: начато следствие.
     - Ну, а ваше мнение? Нам же что-то надо будет сказать сыну Тюнена.
     - Мы свое дело закончили. Нас просили отыскать Тюнена, мы нашли.
     - Труп.
     - А разве было оговорено, что мы обязуемся найти живого и здорового?
     - Но все-таки, ваше мнение? - настаивал Михальченко.
     - Не думаю, что Локоток убил  Тюнена,  -  уступил  Левин.  -  Локоток
уверяет, что он наткнулся на мертвого Тюнена у тропы, под кустом.  Похоже,
что там. Именно  там  я  нашел  флакончик  с  капсулами.  Он,  безусловно,
принадлежал   Тюнену:   это   импортное   лекарство,    аналог    инсулина
пролонгирующего действия. Что говорит в пользу Локотка?  В  данном  случае
его характер. Убивать средь бела дня, рискуя  каждую  минуту,  что  кто-то
появится на тропе? Она ведь служит дорогой между сквером и  шоссе.  Способ
убийства. Стрелять? Во-первых,  много  шума.  Во-вторых,  не  стал  бы  он
рисковать, заранее не зная, чем сможет  поживиться.  Такие,  как  Локоток,
разбираются, кто какие чемоданы имеет и что в  них  лежит.  Он  осторожен,
скуп, любит незаметную  спокойную  жизнь,  вкусно  поесть,  хорошо,  модно
одеться. Имеются ли  у  него  для  этого  возможности?  Вполне.  Работа  в
институте натурщиком. Там приличные заработки. Хорошо молотит и на курорте
фотографированием отдыхающих. А  тут  подвалили  еще  съемки  для  журнала
Шоора: приличные деньги,  некая  престижность,  открывающаяся  возможность
съездить в Германию. Опять же: стоит ли  этим  рисковать  ради  неизвестно
чего? Значит, не стрелял. Ударил ножом, а затем перенес труп в башню? Но в
башне должна была быть хоть капля крови. Ни под трупом Тюнена,  ни  вокруг
него следов крови нет, следователь из прокуратуры  обшарил  все.  Задушил,
проломил  голову?  На  вскрытии   не   обнаружено   никаких   прижизненных
повреждений хрящей, костей. Да и времени у Локотка на убийство человека  в
тех обстоятельствах просто не было. График движения  Локотка  с  его  слов
точно совпадает с тем, что сообщила его любовница. А  сговориться  они  не
успели... Очень плотный график, каждые пять  минут  тут  идут  в  счет.  Я
проверил: Локоток в  тот  день  прибыл  на  съемки  на  конный  завод  без
опоздания. У портнихи Ольга Лынник  появилась  точно  в  то  время,  какое
назвала. Я и это проверил, не поленился, съездил к ней. И  сумма,  которую
он забрал у мертвого Тюнена и  которую  назвал  мне,  совпадает  с  нашими
расчетами. Помнишь, майор Каназов сообщил, сколько Тюнен  снял  со  своего
счета в сберкассе? Я вычел из это суммы стоимость  билетов  в  оба  конца,
добавил возможную сумму денег, какую, по словам  Александра  Тюнена,  отец
мог  хранить  дома.  А  хранил  он  обычно  пустяковую  сумму.  В   общем,
получается, что в Старорецк Тюнен прибыл, имея мелочь. Локоток назвал  то,
что вытащил из паспорта. Расхождение мизерное. Значит, и здесь Локоток  не
врал. Еще он сказал на допросе, что в правом кармане пиджака  Тюнена  были
хлебные крошки... Думаю, Тюнена никто не убивал. Умер он своей смертью  от
диабетической комы. Тюнен страдал тяжелой формой, инсулинозависимый.  Одна
кома была, Иегупов  вызывал  "скорую".  Обычно  диабетики  носят  с  собой
кусочек хлеба на случай  приступа.  Локоток  обнаружил  в  кармане  Тюнена
старые крошки. А бутерброд с диабетическим  хлебом,  как  сказал  Иегупов,
Тюнен в предотъездной суете, во время трогательного прощания с приятелем -
а даст ли нам Бог увидеться еще? -  короче,  этот  бутерброд  Тюнен  забыл
взять. Когда он почувствовал на тропе, что ему плохо, сел  под  деревом  у
куста и достал флакончик с лекарством. Но сорвать пробку-"винт" так  и  не
успел. Все тридцать капсул на месте... А Локоток просто подонок и мародер.
     - Вы изложили это следователю? - спросил Михальченко.
     - Пока нет. Успею. Пусть поработают. Мало ли что обнаружится  в  ходе
следствия.
     - Что мы скажем сыну Тюнена?
     - А что мы можем сказать? Захочет - пусть ждет окончания официального
расследования... Он ведь еще не знает, какое наследство ему  привалило.  В
чемодане Тюнена под газетой обнаружили конверт. Помнишь, от которого  была
отрезана полоска для закладки в Библию? Так вот в этом конверте письмо  от
Анерта, где он извещает Тюнена, что тот владелец дома и счета в  одном  из
банков Мюнхена.
     - Но Тюнен не захотел этого наследства.
     - Это не значит, что и сын откажется.
     - Они были на опознании трупа?
     - Иегупов и сын Тюнена?
     - Да.
     - Ну  и  дела,  -  после  некоторой  паузы  произнес  Михальченко,  -
поднимаясь. - Пойду скажу Стасику, чтоб залил  полный  бак,  машина  может
понадобиться семье  Остапчука,  на  рынки  смотаться,  чего  привезти  для
поминок; ту же водку, минералку не таскать же вдове в сумках. - Он вышел.



                                    37

     Ни время не ускорило свой  бег,  ни  количество  часов  в  сутках  не
сократилось, однако последние недели  такое  ощущение  давило  Левина.  Он
корил себя, что до сих пор не возвратил книгу профессору Нироду. И  только
сегодня пришло какое-то предчувствие просвета. И он дал себе клятву, что в
конце недели обязательно отправится к Нироду...
     - Ты что по вечерам делаешь? - спросил Левин у Михальченко.
     - Телевизор смотрю, газетки листаю, иногда в кино ходим,  -  удивился
тот вопросу. - А что?
     Было утро. Они  только  что  явились  в  бюро,  сидели  в  комнате  у
Михальченко.
     - А книги читаешь? - поинтересовался Левин.
     - Редко, - признался Михальченко. - За годы милицейской службы отвык,
выспаться времени не хватало, какие уж книги.
     - Смотри, Иван,  алфавит  забудешь.  Чтоб  этого  не  случилось,  на,
почитай, - Левин извлек из "дипломата" вставленную в целлофановую  обложку
книгу.
     - Какая-то старинная, - повертел ее в руках Михальченко.
     - Главное, что полезная. Кое-что интересное узнаешь.
     Из коридора донесся металлический щелчок.
     - Почту принесли, - узнал Левин  звук  захлопнувшегося  коллективного
ящика-секции. - С книгой, пожалуйста, аккуратней. Чужая.
     - Когда надо вернуть?
     - Два дня тебе хватит.
     Михальченко  взял  маленький  запасной  ключик,  висевший  обычно  на
гвозде, вбитом в дверной косяк и пошел за  почтой,  а  Левин  двинулся  по
коридору к себе. За субботу и  воскресенье  в  его  и  без  того  казенной
комнате поселялся нежилой дух.
     "В казарме хоть потом  воняет  и  сапожной  ваксой.  А  здесь  вообще
ничем", - подумал Левин.
     Вошел Михальченко. Он держал в одной руке газеты и журнал "Человек  и
закон", которые выписывали на бюро, а в  другой  -  конверт.  Левин  сразу
узнал его - узкий, длинный, иногда в таких из Мюнхена  приходили  послания
от Анерта.
     - Вам тоже есть что почитать.
     - Вижу, вижу.
     - А я пойду журнальчик погляжу.
     Левин надорвал конверт. В нем было письмо и еще какие-то бумаги.

     "Уважаемый господин Левин!
     Я недавно возвратился из поездки.  Выполняя  вашу  просьбу,  еще  раз
тщательно пересмотрел  бумаги  дяди.  К  сожалению,  заинтересовавшее  Вас
письмо советника доктора Клеффера, которое он распорядился  вскрыть  после
своей смерти,  обнаружить  не  удалось.  Но  попались  отдельно  лежавшие,
почему-то вырванные из дневника две страницы с записью за 4 мая 1919 года.
Они, как мне кажется, в какой-то мере объясняют  многое.  А  главное  -  в
приписке в конце их, сделанной дядей в 1928 году, т.е. спустя девять  лет.
Из нее я многое понял, хотя и не до  конца.  Полагаю,  что  именно  у  Вас
обнаружится ответ, просветляющий все вопросы. Отправляю Вам русскую  копию
этих страничек.
     С уважением Г.Анерт".

     Письмо-предисловие Анерта было интригующим. Отложив его, Левин взялся
за ксерокопии дневниковых страничек.

     "...4 мая 1919 года.
     Пишу  о  событиях  минувших,  так   сложились   обстоятельства,   что
своевременно сделать запись я не имел возможности.
     В конце апреля 1918-го года я был откомандирован в  Москву  и  прибыл
туда в распоряжение господина советника доктора Клеффера. Он  мне  сказал:
"Алоиз, вам предстоит поехать на Украину в город Старорецк. Это губернский
город. Поездка важная, весьма деликатного  свойства  и,  буду  откровенен,
связана с некоторым риском. Но вы офицер, и этим все сказано.  Отправитесь
вы  в  штатском,  и  образ  жизни  ваш  там  должен  соответствовать  лицу
партикулярному. Вы ведь инженер-строитель, и едете туда по  договоренности
с московскими властями: большевики намечают в том  регионе  восстановление
важной для них железной дороги, в Старорецке  имеется  хороший  карьер  по
производству щебня, им нужны консультации квалифицированного  специалиста,
поскольку своих они уничтожили. Таким специалистом станете вы. Истинная же
цель вашего пребывания там следующая: от одного нашего  русского  друга  -
его фамилия Иегупов  -  вы  иногда  будете  получать  опечатанные  пакеты,
которые с большими предосторожностями вам надлежит привозить в Москву мне.
В Старорецке вы  найдете  хороший  приют  у  бывшего  директора  тамошнего
коммерческого  училища  немца  господина  Франца   Тюнена.   Я   дам   вам
рекомендательное письмо к нему от его друга детства, живущего с 1902  года
в Берлине. Прочие детали мы еще обговорим"...
     В  скором  времени  после  этого  разговора  я  отбыл  в   Старорецк.
Поселился,  как  и