ки - и все. - Мы потеряли два  часа,  -  подвел  итог
Энтони.
   -  Наверстаем,  -  ответила  Лу.  Подтянув  колени  к  подбородку,  она
устроилась в самом углу машины; на неровностях дороги  колени  подкидывали
ее голову. - В будущем году в это время...
   - Где вы будете?
   - Скорее всего, поедем в Борнмут.
   Они вышли у магазина и купили  бутерброды.  Энтони  не  любил  занимать
руки, и Лу сама понесла пакет.
   На площадке четвертого этажа они подошли к окну перевести  дух.  Обежав
всю улицу, взгляд упирался в воду; из-за  озера  со  стороны  Центрального
вокзала доносились трамвайные звонки, было  слышно,  как  в  берег  бьется
вода.  Отдышавшись,  они  поднялись  на  последний  этаж.  На  двери  была
приколота визитная карточка Минти: "М-р Ф.Минти". Не найдя звонка,  Энтони
забарабанил в дверь рукой.
   - Интересно, как расшифровывается это "Ф", - сказала Лу.
   Дверь открылась, и Энтони объявил:
   - Мы пришли завтракать.
   - Невероятно, - сказал Минти. - Я очень рад. Обождите минутку  -  Минти
приберется и заправит постель. - Они слышали,  как  он  разгладил  одеяло,
вылил умывальный таз, куда-то пошел в шлепанцах, закрыл  шкаф,  передвинул
стул. Потом вышел и пригласил: - Проходите, проходите.
   - Познакомьтесь: мисс Дэвидж.
   -  Доброе  утро,  -  сказал  Минти.  -   Мне   очень   приятно,   такая
неожиданность. Ничего, если вы сядете на кровать? Хотите какао?
   - Мы принесли бутерброды.
   - Прямо пикник, - сказал Минти.  Он  опустился  на  колени,  порылся  в
шкафу, вспомнил. - Вот  беда!  Хозяйка  разбила  мою  единственную  чашку.
Спущусь к Экманам, у них есть. - Он продолжал оставаться на коленях, зажав
в руке банку сгущенного молока. - Можно, конечно,  пить  и  отсюда.  Я  не
частый гость у Экманов. Могут не дать. - Он оживился: - Вспомним  старину,
Фаррант!
   - Какую старину?
   - Когда мы прятали в тумбочке банку сгущенки -  как  же  вы  забыли?  И
сосали через дырочку в крышке. - Он с сомнением взглянул на гостью:  -  Вы
когда-нибудь тянули молоко через дырочку, мисс Дэвидж?
   - Зовите ее Лу, - предложил Энтони. - Тут все свои. Хотите бутерброд? -
Минти вынул ножик с двумя  лезвиями,  кривым  шилом  и  штопором.  Размеры
ножика объяснили происхождение странной  опухоли  на  его  кармане.  Минти
принялся шилом буравить крышку.
   - Не проще открыть консервным ключом? - спросила Лу.
   - Это будет  не  то,  -  огрызнулся  Минти.  -  И  потом,  у  меня  нет
консервного ключа. - Он подал ей банку, зажигая в глазах недобрый  огонек,
когда, не пробуя, она передала ее Энтони. -  Так  что  же,  собственно,  -
спросил он, - привело вас к Минти?
   - Дружба, - ответил Энтони, расправляясь с банкой. -  Хотелось  поймать
вас до работы.
   - Для хроники ничего нет?
   - Ничего, - ответил Энтони. - Я рассчитывал, что мы  вместе  что-нибудь
подыщем.
   - А Хаммарстен дал хронику. И Пилстрем.
   - Мы встретили их вчера в Тиволи.
   - Об этом и  речь,  -  сказал  Минти.  Он  опустился  на  колени  около
умывальника и грустно продолжал: - Я знал,  что  они  вас  переманят,  вы,
наверное, пришли подготовить меня. Что будете работать с  ними,  а  не  со
мной. Они предложили вам половину. - Он достал из шкафа  еще  одну  банку,
поболтал над ухом, положил назад. - Эту я вчера кончил.
   - Что они написали?
   - Пилстрем пишет, что Крог не дослушал оперу и уехал  на  автомобиле  в
Тиволи.  Хаммарстен  пишет,  что  в  Тиволи  он  ездил  обсудить  какое-то
театральное начинание, подробности в завтрашнем номере газеты.
   - И это, по-вашему, хроника?
   - Все, что он делает, - хроника.
   - Ну, если вам этого достаточно, то разговор шел о "Перикле", -  сказал
Энтони. - Под это дело Крог дает Хаммарстену деньги.
   -  Что?  -  вскричал  Минти.  -  Хаммарстену?  С  ума  сошел.  Они  все
сумасшедшие, эти денежные тузы. Заберут  себе  что-нибудь  в  голову  -  и
готово. Могли вы подвернуться или я. Но подвернулся Хаммарстен.
   - В конце концов, это его деньги, он может поступать  с  ними  как  ему
нравится, - сказала Лу.
   - Почему бы мне не оказаться на месте Хаммарстена? - обижался Минти.  -
Последние десять лет я ходил за Крогом как привязанный.  -  Он  подошел  к
двери,  обшарил  карманы  халата,  сигарет  не  обнаружил,  зато   вытащил
свалявшуюся пыль, какая обычно собирается под кроватью, и  клочок  бумаги.
Записку он прочитал  вслух:  "Не  забыть:  канарейка,  пирог,  варенье  из
крыжовника".
   - У вас есть канарейка? - спросила Лу.
   - Выходит, этой бумажке пять лет, - подсчитал  Минти.  -  Птичка  очень
много пела и умерла. Но при чем варенье из крыжовника? Я  никогда  его  не
любил. - Он смял бумажку, чтобы выбросить, но передумал и сунул ее обратно
в карман. - Если бы десять лет назад я заполучил такие деньги...
   - Или я, - подхватил Энтони. - Я бы сразу запатентовал зимний зонтик  с
рукогрейкой. Не было капитала! А дело было верное.
   - Ради бога, говорите о сегодняшнем дне, - запротестовала Лу. - Что  вы
все время говорите о прошлом? Какие странные. Разве у вас нет будущего?
   - Откровенно говоря - нет, -  сказал  Минти.  -  Если  бы  у  нас  было
будущее, мы бы тут не сидели.
   - А что такое? Чем плох Стокгольм?
   - Это не Лондон, - сказал Энтони.
   - Вот именно: не Лондон.
   - Здесь в тысячу раз лучше, чем в Ковентри, - сказала Лу.
   - Милое дитя, - начал Минти, шаря  пальцем  в  мыльнице.  Те  о  чем-то
пошептались за его спиной, Энтони заскрипел кроватью.  -  А  мне  нравятся
такие мужчины, - повысила голос Лу. - Раз это его деньги.
   Минти обернулся и уставил на нее влажные горящие глаза.
   - Это не его деньги. Он их взял в долг, он самый обыкновенный  должник.
Мы так не можем, потому что нам не доверяют. Если бы нам доверяли,  мы  бы
сами были Крогами. Он такой же человек,  как  мы  все.  Никаких  особенных
преимуществ у него нет.  Однако  нам  приходится  жить  в  обрез,  нам  не
доверяют в банке, мы считаем каждую  сигарету,  ютимся  в  дешевых  углах,
экономим на прачке,  крохоборствуем.  Вам  этого  не  понять,  дорогая,  -
раздраженно кончил он, - вы слишком молоды. - Он не  любил  девушек  и  не
собирался скрывать это; пошлые создания;  несчастные  люди,  у  кого  есть
сестры, в храме весь вид поганят своими шляпками.
   - Ничего подобного, - ответила Лу. Она беспокойно задвигалась, встала с
кровати,  прошлась  по  комнате,  пальцем  проверяя   пыль   на   стульях,
подоконнике, на занавесках.
   - Почему у меня нет работы? - пытал ее Минти. - Почему вот  он  зависит
от своей сестры? Все из-за Крога. Покупайте "Крог"! Дешевле, рентабельнее,
почти монопольное положение, издержки падают, дивиденды девять  процентов.
Крог прибрал к рукам все деньги, а работает у него  вдвое  меньше  народу,
чем в годы самой злой безработицы. По его милости у нас  не  протолкнуться
на бирже труда. Поставьте обратно (это Лу взяла стакан), не трожьте  моего
паука, пожалуйста.
   - Вы просто завидуете ему, - сказала Лу, - потому что  сами  не  умеете
делать деньги.
   - Попомните мои слова: он сорвется. Раз уж он стал брать  краткосрочные
займы...
   - Да нет, он не аферист, - вступился Энтони.  -  Лу  права.  Просто  он
умнее нас с вами.
   Минти икнул. - Это вы меня разволновали, - сказал он.  -  Живот.  После
того дренажа. - Опять икнул.
   - Попейте воду с другого края стакана, - посоветовала Лу.
   - Не трожьте, не трожьте моего паука, - задерживая  дыхание,  прошептал
Минти. Сосчитал вслух до двадцати. - Я неважный хозяин, - сказал он.  -  Я
не привык... если бы еще чашка была цела... вы  застали  меня  врасплох...
еще эта новость о Хаммарстене. - Его глаза не  отрываясь  следили  за  Лу,
мстительно подмечая все промашки в ее внешности. - Но  прекрасно,  что  вы
зашли. - В глазах же с опаленными ресницами ясно читалось осуждение дурной
косметике, дешевенькому платью с претензией на моду, бойкой шляпке.  Жизнь
с кем только не сталкивает! Но опускаться до их уровня нельзя.
   - Мне нужно идти, - сказала Лу.
   - Я провожу, - встрепенулся Энтони. -  Мне  нужно  с  вами  поговорить.
Поищем место, где можно присесть. Скансен. Это далеко отсюда?
   - Не беспокойтесь, не беспокойтесь, - сказал  Минти,  -  располагайтесь
как дома. - Он судорожно корчился в приступе икоты. - Как у себя в  отеле.
Оставайтесь и разговаривайте. Вам не помешают. К Минти никто не ходит.
   - Вы опередили мою просьбу, - сказал Энтони.
   Снисходительно рассмеявшись, Минти похлопал обоих  по  плечу,  входя  в
роль Пандара: - А я-то думал, что вам захотелось проведать Минти. Обманщик
Фаррант, обманщик. Бутерброды, значит, были взяткой и мое сгущенное молоко
вам понравилось только из вежливости. - Но его балагурство смутило их  еще
сильнее: он уступал, но не очень уступчиво. Вот вам судьба трюмной  койки:
терпи, кто ни ляжет, и носи на себе запах машинного масла и  нищеты.  -  Я
должен идти, - сказал Минти, - нужно дать хронику в газету.  Устраивайтесь
как дома. - Путаясь в рукавах, он стал надевать пальто; рука проскочила  в
прореху на подкладке, и, распялившись им на обозрение,  он  стоял,  словно
треснувший надвое черный пенек. Он был такой одинокий,  такой  оторванный,
что те двое снова потянулись друг к другу, потому что даже взаимный  стыд,
даже ссора сердечнее и теплее, чем такое  сиротство.  Обращаясь  к  одному
Энтони, он сказал: - До свиданья, - он не мог пересилить себя и  взглянуть
на Лу. - Вы случайно не могли бы занять мне несколько крон? - спросил  он.
- У меня только месячный чек и никакой мелочи.
   Ожидая платы, он старался не смотреть на них,  не  видеть  постель.  Он
допустил в поле своего зрения только кувшин, таз и паука под стаканом.
   - Конечно, конечно, - ответил Энтони.
   - Я верну, когда зайду в контору, вместе с вашей долей за  новость.  Мы
сошлись на четверти - так?
   - Эту берите задаром.
   - Не знаю, как благодарить. Минти не смел даже... Ну, побегу.  Мне  еще
предстоят большие покупки. - Наконец он ушел. Он был в тяжелых ботинках, и
весь лестничный пролет до четвертого этажа они слышали его медленные шаги.
   -  Вот,  -  сказала  Лу,  -  я  же  говорила:  это  что-то   совершенно
неприличное.
   - Что именно?
   - Да ваша работа. Иметь такое окружение.
   - Я с ним не работаю.
   - Ваша работа ничуть не лучше. Если даже он говорит такое про Крога...
   - Нашли кого слушать.
   - Нет, в его словах что-то есть.
   Она осторожно передвигалась по комнате; все, что она видела и  трогала,
казалось, источало самое бедность. Отовсюду липла бедность. Она обитала  в
коричневом халате, пыльной пленкой покрывала воду в кувшине, хоронилась  в
хламе, который Лу,  одолеваемая  любопытством,  обнаружила  в  шкафу.  Она
перечисляла: - Блюдце, пустая банка сгущенного молока, нож, ложка,  вилка,
тарелка - она не подходит с блюдцу...
   -  Оставьте  его,  -  заступился  Энтони.  С  его  стороны  очень  мило
предоставить им квартиру, когда он терпеть не  может  девушек  (что  сразу
видно). Нехорошо его осуждать, но разве ее остановишь? -  Коробка  спичек,
одни горелые - почему не выбросить? Старая записная книжка. Он,  наверное,
вообще ничего не выбрасывает. Журнал. Школьный журнал. Адреса.  Требник...
причем  католический.   Какие-то   смешные   штучки...   Что   это?   Игра
какая-нибудь?
   Энтони опустился рядом с нею на пол.
   - Это ладан, - сказал он, пересыпая его из одной руки в другую.  Словно
печать окружающей бедности, на пальцах остался тонкий запах. - Бедняга,  -
обронил он. Они коснулись друг друга, и  снова  их  опалило  нетерпение  и
сознание уходящего времени. - Страшная жизнь.
   - Нет, - сказала Лу, - она хорошая. В ней всегда есть это. - "Это"  был
поцелуй, тесное объятье и с неохотой отвлечения переход на кровать.  Но  в
его  руках  уже  не  было  страсти,  в  последнюю  минуту  он   чувствовал
опустошение, пустоту. Приятно  повергнуть  их  в  изнеможение,  исторгнуть
крики, приятно дать им удовлетворение, но сравняться с ними невозможно, их
наслаждение острее, они теряют  голову  и,  как  Лу,  твердят  слова,  над
которыми в другое время смеются. Она сказала: - Я люблю тебя, - сказала: -
Милый, - потом: - Самый прекрасный. - Его же сознание  витало  в  стороне,
безучастное; он сознавал  школьную  фотографию  над  головой,  мадонну  на
камине, любовался собой, когда она вскричала: - Не хочу, чтобы ты  уходил,
не хочу; - он спешил обмануть себя, что это победа, что он остался  цел  и
прибавил к трофеям новый скальп, но, вытянувшись  рядом,  уже  чувствовал,
как его  заливает  знакомая  пустота,  и  Лу  кажется  ангелом  обаяния  и
простоты, и в голову  наползают  наполовину  выдуманные  воспоминания.  Он
взглянул на нее, обнял; пустота страшнее любого поражения в любви,  вот  и
она приходит в себя. Все-таки начинаешь иначе относиться к  девушке  после
близости: появляется какая-то нежность.
   - В его словах что-то есть, - сказала Лу. -  Я  проходила  экономику  в
школе. Насчет краткосрочных займов он совершенно прав. Мне очень  хочется,
чтобы у тебя была приличная работа.


   Наконец Амстердам ответил голосом Фреда Холла. Крог стоял у окна, голос
с акцентом кокни струился из динамика. Утренний  туман  почти  растаял,  и
только во дворике, как на дне вазы, лежала молочно-белая масса. Статуи  не
видно.
   Надо знать чувство меры. Не такое уж это важное дело - статуя.
   - Я пробовал найти вас вчера вечером, - упрекал голос. - Меня соединили
с оперой, но вы ушли. Звонил на квартиру - вас тоже не было. Я всю ночь не
смыкал глаз, мистер Крог.
   Фаррант кое-что понимает, и статуя ему не понравилась.  Нет,  статуя  -
это тоже важно. Сейчас все важно: деньги на исходе, а нужно  продержаться,
пока не вступит в строй  американская  компания.  Сейчас  даже  чья-нибудь
глупая шутка может погубить его. - Продолжайте, Холл, - сказал он.  -  Что
вас волнует? - Связь сегодня капризничала.  Пришлось  вернуться  к  столу.
Когда кончим, подумал он, поднимусь к себе на часок, отдохну от людей.
   - Они все еще продают.
   - Значит, покупайте.
   - А лимит, мистер Крог?
   - Никакого лимита.
   - Откуда же взять деньги?
   - Я все устроил. Деньги даст АКУ...
   - Нам потребуется почти все, что у них есть.
   - Вы все и получите.
   - Но как же...  Тогда  они  перестанут  объявлять  дивиденды.  Начнется
паника. Это будет не единственная брешь. Все поползет. Вам придется латать
дыры в Берлине, Варшаве, Париже - всюду.
   - Нет, нет, - сказал Крог, - вы преувеличиваете. Вы слишком долго  были
в центре событий. Холл. Мне  со  стороны  виднее.  На  будущей  неделе  мы
запускаем американскую компанию, и тогда рынок наш.
   - А АКУ?
   - Мы ее продаем. Покупает "Баттерсон". Миллион фунтов наличными.  Можно
целую неделю затыкать любые дыры. Так что продолжайте покупать.
   - Но в АКУ не останется ни  фартинга.  -  Тихим  свистом  донеслось  из
далекой комнаты в Амстердаме дыхание Холла.
   - Она будет стоить ровно столько,  сколько  сейчас.  Правда,  в  акциях
амстердамской компании.
   -  Но  вы-то  знаете,  что  мы  не  стоим  денег,  которые  тратим.   -
Разговаривая с Холлом, Крог не нуждался в телевидении: они так давно знают
друг  друга,  что  для  каждой   его   интонации   Крог   мог   вообразить
сопроводительный  жест  -  укоризненное   покачивание   ногой,   опасливое
поигрывание часовой цепочкой.
   - Нет, стоите, Фред, - сказал Крог. Сейчас он был снова счастлив  -  он
имел дело с цифрами; здесь он знал все, здесь он все мог, потому что цифры
не живые люди. - Вы стоите больше. Мы вам обязаны своим  кредитом.  АКУ  -
это пустяк. Мы поместили в нее деньги, а теперь решили продать. Но если  у
вас сорвется, то прогорит и ИГС.
   - Но реальная стоимость...
   - Три минуты, - сказал голос по-немецки.
   - Реальной стоимости не существует, - сказал Крог. Он взял со  стола  и
поставил обратно пепельницу -  "ЭК".  -  Существует  цена,  которую  людям
угодно платить. Следите за каждой вашей  акцией  на  амстердамской  бирже.
Цену нужно поднять.
   - Здесь стали сбывать акции. Ходят всякие слухи...
   - У вас есть деньги. Вы можете держать твердую цену. И тогда перестанут
продавать.
   - Значит, сегодня я опять весь день покупаю?
   - Вам может не хватить агентов. А денег хватит.
   - Но "Баттерсон" не решится купить.
   - Я лично гарантировал им возместимость вложений в АКУ. Они имеют  дело
с "Крогом", Холл.
   - А потом они проверят книги...
   - И обнаружат,  что  вложения  сделаны  в  акциях  нашей  амстердамской
компании, а та является дочерней компанией ИГС. Что может  быть  надежнее,
чем вложить деньги в "Крог"?
   - А как-нибудь иначе  мы  не  можем  достать  деньги,  мистер  Крог?  -
Впрочем, в голосе уже не было настоящей тревоги; ничто не могло  подорвать
его веру в Крога, а тем более это маленькое мошенничество. Он  повиновался
ему безропотно, в его преданности было даже что-то средневековое:  подобно
рыцарям Генриха Второго, он ловил любое желание своего господина,  он  мог
бы угадывать его желания, будь он поумнее. - Меня здесь никто не подменит?
- рядом Холл тоже неоценим: маленькая ловушка, легкий шантаж.
   - Вы отлично знаете, Холл, как трудно сейчас с деньгами.  Краткосрочных
займов мы уже брать не можем. Нам бы с этими расплатиться.
   - Мне кажется, они поднимут страшный шум, когда разберутся.
   - Купив, они не станут  шуметь.  Что  они  скажут  акционерам?  Они  не
осмелятся оказать на нас давление. Им придется выждать.  А  когда  нас  не
будет держать Америка, я откуплю у них компанию,  если  они  захотят.  Все
будет в наших силах. Кстати, я принял меры предосторожности.  Приобретение
акций я пометил задним числом.
   - Шесть минут.
   - И директора дали свое согласие? - благоговейно замирая, спросил Холл.
   - Конечно, - успокоил Крог. Не станешь ведь объяснять Холлу, что  из-за
такого пустяка, как подписать чеки, совершенно незачем  держать  совет  со
Стефенсоном, Асплундом, Бергстеном. У него есть их факсимиле на  резиновых
штемпелях. Лаурина он тоже не стал посвящать в это дело, успеется. К  тому
же покупка акций была помечена такой старой датой, когда Лаурин просто еще
не был директором. Он тихо проговорил  в  телефон:  -  Сейчас  уже  все  в
порядке, Холл.
   - Вам видней.
   - Несколько дней  назад  я  немного  понервничал.  Не  чувствовал  себя
готовым. Здесь заводятся порядки, как в Америке.  Готовили  забастовку,  а
Лаурин  как  нарочно  заболел,  Но  я  все  уладил.  В  газеты  ничего  не
просочилось, и никаких письменных обещаний я тоже не  дал.  Так  что  дела
идут превосходно, Холл.
   - Мне, значит, покупать?
   - Сегодня утром  это  должно  кончиться.  Рассчитывайте  на  деньги  от
"Баттерсона". Возвращайтесь,  когда  кончите  дела  в  Амстердаме.  Можете
понадобиться. На фабрике неспокойно.
   - Я приеду сразу же, мистер Крог.
   - До свидания, Холл.
   -  До  свидания,  мистер  Крог.  -  Но   голос   еще   вернулся,   смяв
предупреждение "девять минут". -  Не  думайте,  что  я  против  маленького
обмана. Вы меня знаете, я не против. Если стоимость обеспечена,  то  не  о
чем и говорить.
   - Стоимость бывает разная, - тихо внушал Крог. - Ее  нельзя  вычислить.
Стоимость это  доверие.  Мы  чего-то  стоим,  пока  достаем  деньги.  Пока
пользуемся доверием. - Он опустил трубку.
   Холл - это человек  на  своем  месте.  Другой,  поумнее,  пожалуй,  уже
перепугался бы. Успокоив Холла, он почувствовал некоторую  слабость:  нет,
его не мучили сомнения - это была приятная физическая  усталость.  Холл  и
тогда говорил: - Трение будет слишком большим, -  и  ошибся.  Холл  всегда
ошибался, но его можно переубедить. В пререканиях с Холлом встали на место
все обстоятельства, прояснились отдельные мысли и теперь можно попробовать
убедить недоверчивого и боязливого Лаурина. Он позвонил Кейт и спросил:  -
Где Лаурин?
   - Еще болеет, в Салшебадене. Послушай, Эрик, мне нужно поговорить.
   - Не сейчас. Через пять минут. Я поднимусь в тихую  комнату.  Где  твой
брат?
   - Еще