- тонкой струйке дыма,  картам,  которые  Холл  собрал  для
новой сдачи.
   Запомнить эту минуту, думала Кейт: Тони рядом, Тони счастлив, за  окном
проплывает лодка,  за  озером  гаснут  окна  в  рабочих  квартирах.  Ветер
разворошил стелющийся туман, вспенил его  над  водой  и  в  рост  человека
закутал ноги уличных фонарей; через двойные  рамы  окон  проникают  слабые
звуки автомобильных сирен. Запомнить эту минуту. Спрятать поглубже.
   - Перекусите, пока не начали, - предложила Кейт. Она  подкатила  к  ним
столик с закусками, разлила по рюмкам шнапс. Мужчины разобрали  бутерброды
с ветчиной, колбасой, копченой лососиной. Холл ничего не взял, он раскурил
новую сигарету и перетасовал карты. - Skal. - Skal. -  Skal.  -  Запомнить
эту минуту.
   - У вас превосходный радиоприемник, - сказал Галли.
   - Правда? - спросил Крог. - Я им никогда не пользуюсь.
   - Половина десятого, - заметил Энтони. - Последние известия из Лондона.
   Кейт повернула ручку настройки.
   - Парализовав Исландию, депрессия... -  выговорил  ровный  бесстрастный
голос и пропал.
   - Милый Лондон.
   - Вот Москва, - сказала  Кейт,  вертя  ручку  приемника,  -  Хилверсюм,
Берлин, Париж...

   - Aimer a loisir,
   Aimer et mourir,
   An pays gui te ressemble
   [Любить свободно,
   любить и умереть в краю,
   напоминающем о тебе (фр.)].

   - Открывая новые предприятия газового топлива и  коксовой  переработки,
герцог Йоркский...
   Словно свечи на рождественском пироге,  один  за  другим  гасли  белые,
вощеные голоса, подточенные атмосферными помехами  над  Северным  морем  и
Балтикой, грозами в Восточной Пруссии и ливнями  в  Танненбурге,  осенними
молниями над Вестминстером и свистом в эфире.
   - Париж ни с чем не спутаешь, - сказал Энтони, - aimer, aimer, aimer.
   - Вам сдавать, мистер Фаррант, - сказал Холл.
   - А голос быт отличный, - отозвался Галли, - просто отличный.
   - Мне не сдавайте, - сказала Кейт. - Я уже просадила массу денег. А  вы
сами поете, капитан Галли?
   - Для друзей, только для друзей. Я  мечтаю  сколотить  здесь  маленькую
оперную  труппу  из  англичан.  Взять  что-нибудь  нетрудное  -  "Микадо",
"Веселая Англия". Заодно хорошая пропаганда.
   - Полу-чите-вашу-карту, - отбарабанил Энтони,  сдавая  на  четверых.  -
Встань у меня за спиной, Кейт, на счастье. Сделай ручкой,  шаркни  ножкой,
деньги прилетят в окошко. Сейчас я продуюсь, и пойдем побираться вместе.
   Холл поставил пять крон.
   - А у вас нет на примете сопрано, мисс Фаррант? У меня из-за этого  все
дело стоит. Миссис Уайскок абсолютно не умеет держаться на сцене.
   - Слава богу, что я успел купить билет, - сказал Энтони.
   - Вы купили билет? - воскликнул Холл.
   - Иначе вашему преданному слуге не  увидеть  Лондона,  как  собственных
ушей. Интересно, они включают питание в стоимость билета?
   - Но не спиртное, мой мальчик, - предупредил Галли.
   - Ты купил билет? - спросила Кейт. Он таки обошел их, подумала  она,  и
только  эту  минуту  надо  запомнить,  потому  что  она  уже  никогда   не
повторится. Тони счастлив, клубится туман, в окнах двоится свет от камина,
тонко звенит электричество. - Дайте пять. - У него все карты одной  масти.
- Удваиваю. - Он запомнит  все  это,  думала  Кейт,  он  много  лет  будет
рассказывать об этом вечере: как он играл в покер с самим Крогом, как взял
из колоды пять карт и все одной  масти.  Рассказ  будет  гулять  по  всему
свету, по всем клубам, и ему никто не поверит. - Удваиваю.
   - Кладу карты, - сказал Галли.
   Она  уже  строила  планы,  как  они  снова  съедутся.  Можно,  конечно,
помолиться - искушение слишком велико; просить вечность, доброго боженьку;
растрогать бессловесным воплем, истовым упованием:  "Я  люблю  его  больше
всего на свете"; нет, мало: "Я люблю одного его на всем свете;  отдай  его
мне, удержи его со мной; не слушай, что он говорит, уврачуй,  избавь  меня
от боли, потому что это непереносимая мука -  жить  врозь,  открытками,  с
нарушенным сообщением, без общих мыслей". Но молиться она  не  будет,  она
привыкла обходиться без молитв. Не то чтобы она совсем не верила в  них  -
вера в чудо никогда не затухает в нас:  просто  она  предпочитала  строить
планы, потому что так правильнее, это честная игра.
   - Еще удваиваю.
   - Пять сверху.
   - Пасую, - сказал Крог.
   - Удваиваю.
   - Уравниваю, - сказал Холл.
   - Проиграли - у меня флешь.
   - Действительно, - признал Холл.
   - Теперь я точно доберусь, - сказал Энтони. - Есть на что выпить.
   Холл снова стал тасовать колоду.
   - Я больше не играю, - сказал Галли.
   - Хватит, - подхватила Кейт. - Вам будет мало ночи,  чтобы  отыграться,
мистер Холл. Давайте выпьем еще по одной и спать. - Ее раздражал его  вид,
эти выпущенные манжеты, худые пальцы, теребящие колоду. - Не  унывайте,  -
сказала она, - в другой раз отыграетесь. Он всегда был таким, Эрик?  Таким
серьезным? - Она пояснила Галли: - Они знают друг друга почти с детства.
   - Я видел его с приставным носом, - сказал Крог, -  но,  по-моему,  это
его не изменило.
   - У вас были неприятности с полицией, мистер Холл?
   - Это было во время фиесты, - неохотно объяснил Холл. - У меня правило:
в Риме живи по-римски.
   - Мистер Холл покушается на классику, - съязвила  Кейт.  В  его  глазах
плясали злые огоньки,  провоцируя  одинаковое  желание  погасить  их  либо
раздуть еще сильнее.
   - Я иду домой, - сказал Холл. - Спокойной ночи, мисс Фаррант.
   - Я иду с вами, - подхватил Энтони.
   - Посидите, капитан Галли. Ведь еще не поздно. Выпейте.  Расскажите,  -
запнулась Кейт, - расскажите о шотландских горцах, капитан Галли.
   - Кстати, - понизив голос, сказал  Галли,  -  на  днях  пройдоха  Минти
сказал мне одну вещь.
   - Минти? - переспросил Крог. Он встал и подошел к ним.  -  Что  он  еще
задумал?
   Холл застегивал в дверях пальто. Тесное в талии, оно  туго  перехватило
его фигуру. - Не беспокойтесь, мистер Крог, - выкрикнул он.
   - Странный и сомнительный тип.  Возглавляет  здешний  клуб  выпускников
Харроу. Ума не приложу, как это могло случиться. Посланник его на  дух  не
переносит. Так он пытался убедить меня, что вы Макдональды. Само собой,  я
посмотрел потом в справочниках.
   - Милый Минти, - сказал Энтони. - До свиданья, Кейт. Мне рано вставать.
   - До свиданья.
   - До свиданья, мистер Крог, спасибо за выручку. Вы прекрасно обходились
без моих услуг. До свиданья,  Галли.  Надеюсь  как-нибудь  увидеть  вас  в
Лондоне.
   Так и не придумала она никакого плана, а он уже уходит. Она догнала его
у лифта. Холл уехал один, Энтони остался с нею наверху.
   - В чем дело, старушка?
   - Мне нужно поговорить с тобой, - сказала  Кейт.  Рано  или  поздно  он
забудет ее, думала она, но это слабое утешение (рано или поздно он забудет
и меня). - Я толком не разглядела тебя, - продолжала она, -  мне  хотелось
многое сказать. О прошлом, - умоляюще сказала она.
   - Теперь я буду добросовестным корреспондентом, -  пообещал  Энтони.  -
Три страницы каждое воскресенье.
   Его добродушие бесило ее, оно отражалось в зеркалах длинного  коридора,
гримасничало в  зеркальных  маршах  лестницы,  искрилось  в  хромированных
дверях лифта. - Это все, что я заслужила, - сказала она. - Три страницы  в
неделю. А я ради тебя работала годы. И только об одном думала: как  помочь
тебе, а теперь какая-то сука... - Она презирала свои  слезы  -  очень  это
жалкое оружие; не станет она их утирать и козырять  ими  не  будет,  пусть
текут, как заливает лицо дождь, когда идешь без шляпы.
   - Это не так, Кейт,  -  возразил  Энтони,  -  я  тебя  люблю.  -  Он  с
торопливым замешательством посмотрел в глубь лифта. - Меня ждет Холл. Надо
идти. - Слабо сжал ее руку. - Я люблю тебя, Кейт. Правда. Больше  всех  на
свете. А Лу...  В  нее  я  влюблен.  По-сумасшедшему.  Она  бы  тебе  тоже
понравилась, Кейт. -  Сейчас  прочтет  какую-нибудь  мораль.  -  Любить  и
влюбиться, Кейт, - разные вещи.
   - А-а, иди ты к черту! - взорвалась она и, размазывая  слезы,  побежала
по коридору. За ее спиной он крикнул в шахту:
   - Иду, Холл, - нажал звонок лифта. Перед дверью она привела  в  порядок
лицо, словно удаляла с него не слезы, а самого Энтони.
   Крог встретил ее вопросом:
   - Где Холл? - Ее поразило, какой он раздраженный и озабоченный.
   - Он ушел с Энтони, - ответила она.
   - Как здесь душно, - сказал  Крог.  -  Холл  курит  совершенно  мерзкие
сигареты. - Он распахнул рамы и  перегнулся  через  подоконник.  -  Я  ищу
Холла.
   - Мне тоже пора честь знать,  -  нерешительно  заметил  капитан  Галли,
крутя в пальцах пустой бокал и скучая над карточным столиком,  фишками  из
слоновой кости и полной окурков глубокой пепельницей.
   - Не уходите, - попросила Кейт. - Выпейте  еще.  -  Она  наполнила  три
бокала, но Крог за своим не подошел. - Будем живы, - сказала  она  словами
Энтони.
   - Какой туман, - проговорил Крог.
   - Нужно было отправить их домой в автомобиле.
   - Холл захотел пройтись, - раздраженно  пояснил  Крог.  -  Сказал,  что
хочет пройтись. - Он закрыл окно.
   - В таком тумане от автомобиля мало проку, -  сказал  Галли.  -  Пешком
быстрее. На автомобиле можно сковырнуться  в  озеро  в  два  счета.  -  Он
отобрал из колоды несколько карт. - Вы знаете такой пасьянс, мисс Фаррант,
- "Шалун"?
   - Я не люблю пасьянсы.
   - Этот вам понравится. Сначала закроем валеты - вы следите? Они и  есть
шалуны, ха-ха!
   - Это чей бумажник? Энтони? - спросила Кейт.
   - Нет, Холла, - сказал Крог. - Я поздно заметил.
   - Вот не подумал бы, что Холл способен оставить деньги, - сказал Галли.
- Вы видели, как он держит  карты,  ха-ха?  Скряга,  верно?  -  Эта  мысль
доставила Галли огромное развлечение; он  вообще  не  скучал  в  компании,
всему радовался как ребенок, ему достаточно было показать палец.
   - Сегодня еще будут слезы, - сказала Кейт.
   - Что? - переспросил Галли, из учтивости отвлекаясь от "Шалунов". - Что
вы говорите, мисс Фаррант?
   - В чем дело, Эрик? - спросила Кейт. - Выпей. Ты устал.
   - Я уже смываюсь, - сказал Галли. - Ага, "Шалун"! Ха-ха!
   - Нет, не уходите, - сказал Крог. - Я еще не хочу спать. Рано.
   - Лифт поднимается.
   - Это Холл спешит за своими деньгами, - сказал Галли. - Давайте спрячем
бумажник.
   - Вы самый порядочный шалун, - раздраженно сказала Кейт.
   Лифт остановился этажом ниже.
   - Для первого раза почти получилось, - сообщил Галли,  тасуя  карты.  -
Однажды я учил одного француза. Ничего не вышло. Он все время жульничал. А
пасьянс теряет смысл, если жульничать.
   Крог толкнул раздвижные двери и прошел в кабинет с дорогими  книгами  и
скульптурой Миллеса, оттуда в спальню. Они видели, как он глотал таблетки.
   - Что случилось, Эрик? - спросила Кейт.
   - Голова разболелась. - С полоскательницей в руке он  повернулся  в  их
сторону и крикнул через две комнаты: - Что в этом пакете?
   - Галстуки, - ответила Кейт.
   - Разве у меня мало галстуков?
   - Эти сегодня выбрал для тебя Тени.
   - Тони?
   - Развяжи. Они должны быть хорошие, раз их выбрал Тони.
   - Они мне не нужны. Отошли их обратно.
   - Он уже заплатил за них.
   - Напрасно. Ты должна была остановить его, Кейт.
   - Он чувствует к тебе признательность, хотел что-то сделать для тебя.
   - С какой стати мне делают подарки? - возмутился Крог. - Я могу  купить
сам. Холл подарил запонки. Мне их и так девать некуда.
   - Ладно, - сказала Кейт, - я отошлю галстуки обратно. -  Она  прошла  в
спальню, взяла пакет. - Ты выпил весь аспирин. Что с тобой, Эрик?
   - Ничего. Голова болит.
   - Посмотрю, что он  купил.  -  Она  развязала  сверток;  галстуки  были
подобраны в тон, вкус у него, конечно, хороший. - А почему тебе не  носить
эти?
   - Нет. У меня уже есть. Отошли их обратно.
   Она отнесла галстуки к себе в комнату  и  положила  в  ящик  с  бельем.
Прозвенел звонок лифта; в гостиной щелкнул  картами  Галли;  ничего  я  не
придумала, думала она, дала ему уйти да еще  напоследок  сказала:  "Иди  к
черту". Трудно простить себе  такую  неосторожность.  Слуги,  гадавшие  на
кофейной гуще,  нянька,  бросавшая  соль  через  левое  плечо,  с  детства
приучили ее следить за словами, сказанными на прощанье. Поссорьтесь,  если
нужно, только успейте до полуночи помириться. "Иди к черту" - это  терпимо
в начале вечера, но не в конце; для встречи сойдет,  но  расставаться  так
нельзя. В детстве бываешь осмотрительнее - смерть ходит рядом, ты  еще  не
научился  держать  жизнь  за  глотку.  Она  ласково  перебирала  галстуки,
укладывала их в порядок.
   - Вот ваш Холл, - встретил их Галли, - что я говорил? Я  знал,  что  он
вернется. - Лифт остановился - действительно, Холл.
   Он вошел, зажав в  руке  шляпу,  худой,  застывший,  в  тесном  пальто,
хмурый. Туман набился ему в  глаза,  комом  застрял  в  горле.  Он  хрипло
выговорил:
   - Я забыл свой бумажник.
   - Вот он. Холл, -  сказал  Крог.  Холл  тянул  время,  рукой  в  желтой
перчатке растирая  горло,  словно  хотел  сказать  что-то  и  тщетно  ждал
подсказки.
   - Я пойду с вами. Холл, - сказал Галли, но  и  это  не  развязало  язык
Холлу.
   - Энтони тоже вернулся? - спросила Кейт. Ей показалось, что  у  себя  в
горле он растирает комок нестерпимой боли,  выпрашивая  даже  у  нее  хоть
каплю сострадания к своим мукам. Но она не верила ему и не желала  входить
в его положение. - Он не пришел с вами?
   - Нет, - сказал Холл, - я с ним распрощался и пришел один.
   - Выпейте, Холл, - сказал Крог.
   - Благодарю, - сказал Холл. - На улице просто  горло  перехватывает.  А
войдешь, выпьешь, - он вскользь и неуверенно  улыбнулся,  -  и  все  опять
хорошо, все о'кей.
   - Сейчас он уже добрался, - сказала Кейт. - Я позвоню.
   - Вы раскладываете пасьянс, Холл? - спросил  Галли,  выпуская  на  стол
"шалунов".
   - Пасьянс? Нет, - сказал Холл. - Нет, - эхом отозвался голос в  трубке,
- капитан Фаррант еще не приходил.
   - Попросите его позвонить, когда он вернется, - сказала Кейт. - Говорит
его сестра. Даже если поздно. Передайте, что я жду его звонка. Да, в любое
время. Меня беспокоит плохая примета, - пояснила она мужчинам и с грустной
нежностью добавила: - Это что-то  невероятное:  теперь  он  называет  себя
капитаном.



7

   Минти стоял у дверей -  разбирал  имена,  разглядывал  венки;  огромный
венок от Крога, маленький от Лаурина; он обратил внимание, что нет  венков
от Кейт и Холла. Гроб плавно заскользил по рельсам к  подножию  угловатого
распятия; раскрылись дверцы, пропустили и захлопнулись. Через  микрофон  в
алтаре хлопающие звуки огня наполнили  громадное  холодное  здание.  Минти
перекрестился: стоило ради этого выуживать тело из воды? Он испытывал ужас
перед огненным погребением.
   Кейт и Крог стояли в первом ряду,  за  ними  старик  Бергстен,  Холл  и
Галли; посланник прислал венок. Ближе к выходу  стояли  два-три  служащих,
женщина из гостиницы, снаружи толпились желающие  посмотреть,  как  выйдет
Крог. Кто-то привел ребенка показать похороны, тот не понимал, зачем нужно
стоять спокойно, чего так долго ждут, почему вокруг  тихо  и  неинтересно;
его надоедливое нытье раздражало Минти. Он был в положении немого:  кто-то
говорит от его имени и все перевирает.
   Ибо Минти страдал. Он страдал, разглядывая  венки,  разбирая  имена  на
лентах, страдал, допекаемый надоедливым скулежом и желанием курить.  Займу
крону у Нильса, подумал он, не прекращая страдать. Это его четвертый друг.
Новых столько уже не наживешь.
   Воробей; его травили за то, что он не любил мыть шею;  по  воскресеньям
они гуляли вместе, уныло  брели  по  шоссе,  подальше  от  слишком  людных
проселочных дорог, и  почти  все  время  молчали.  У  них  не  было  общих
интересов; во время каникул Воробей безуспешно учился выдувать яйца, давил
скорлупу и пачкал рот; Минти  собирал  бабочек.  В  учебном  же  году  они
собирали только пыль, поднятую на шоссе автомобилями,  и  дружили  потому,
что больше с ними никто не дружил. Они стыдились  друг  друга,  испытывали
взаимное чувство благодарности, а если приходилось удирать от  расправы  в
раздевалке - тогда они любили друг друга.
   Коннел проболел всего неделю и умер. Он  и  героем  был  ровно  неделю,
когда подложил учителю на стул конторскую кнопку; он подарил Минти  плитку
шоколада, сказал, что пригласит на чай; утром, прямо с французского урока,
отправился домой и умер от скарлатины.
   Голос за спиной произнес:
   - Как это печально. Бедный юноша. Целую неделю пробыть в  воде.  -  Это
подкрался со своей записной книжкой Хаммарстен,  как  всегда  позже  всех.
Прикрывая рот ладонью, он зашептал: - Репетиции проходят  успешно.  Только
Гауэр никуда не годится.  Я  ищу  другого  Гауэра.  -  И  уже  по-деловому
спросил: - Из родственников кто-нибудь приехал?
   - Нет, - ответил Минти, - никто. - Он вспомнил мать, тетушку  Эллу;  не
выходит у нас с родственниками, подумал он.
   И  еще  был  Бакстер,  который  так  подвел  его  в  решающий   момент,
отказавшись даже притронуться к посылке с Черинг-Кросс.
   - Подумать только, - шептала рядом с Хаммарстеном  блондинка,  -  всего
неделю назад он обнимал меня.
   Минти поморщился. Он хотел, чтобы вместо "Шанель" пахло ладаном,  чтобы
горели свечи перед святыми,  хотел  всеми  средствами  поддержать  в  себе
безумную веру в то, что его упокоившийся четвертый друг где-то  обретается
теперь с Коннелом, не зная боли, обид и женщин.
   - Вы были не единственная, - огрызнулся Минти.
   - Он был такой обходительный.
   - У него была девушка. Он нас познакомил. - Минти выложил самый крупный
козырь. - О ней никто не знает, только я и его сестра.
   - Бедняжка, - сокрушался Хаммарстен, - где она? - Подвязанные тесемками
очки в стальной оправе обшаривали зеркально-пустую, холодную  внутренность
церкви.
   - В Англии. Она ничего не знает. И никто  не  знает  ее  адреса.  -  Но
Минти-то знал, Минти помнил: Ковентри. Он  сохранит  эту  тайну  в  память
дружбы (он, правда, постарается забыть то утро, когда не  нашлось  молока,
чашки - ничего, кроме вынужденного гостеприимства). Оставшуюся  от  дружбы
тайну он умел хранить бережно, как если бы то были святые мощи,  бедренная
кость древнего сакса, щепка от Господнего креста;  хранившаяся  много  лет
нетронутая  плитка  шоколада,  пропавшая  в  один  из   его   бесчисленных
переездов, - наверно, украли; фотограф, где он стоит с сачком,  -  Воробей
снимал; путеводитель "В стране  бушменов",  подаренный  Бакстером;  теперь
новая реликвия: Ковентри.
   - Какую же вы допустили оплошность с этим сообщением о браке, -  сказал
Хаммарстен. - Ваше счастье, что не потеряли работу.
   Хоть и не к месту, но Минти рассмеялся:  хорошенькое  счастье!  Считать
венки, записывать фамилии, сочинять свою  колонку,  а  потом  тащиться  по
лестнице, одолеть все пятьдесят шесть ступенек: четырнадцать  до  Экманов,
двадцать восемь до пустой квартиры с забытым зонтиком и гравюрой Густава -
глаза вылезут на лоб, пока доберешься до коричневого халата, какао в шкафу
и Мадонны на камине! А в общем-то, подумал он, пожалуй, счастье, все могло
обернуться гораздо хуже.
   - Сегодня объявлен грандиозный  выпуск  американских  акций,  -  сказал
Хаммарстен. - Борьба не на жизнь, а на смерть.  -  Он  зашелся  старческим
кашлем, заплевав щетину на лице и сюртук. Высоко в небе  появилась  группа
самолетов; точно стая ласточек, перестраиваясь на лету, они  описали  круг
над озером и ринулись к ратуше, сверкая алюминиевыми крыльями  и  наполняя
воздух ревом моторов, - благо, орган к этому времени утих.
   Ребенок перестал плакать.
   - Смотри! - закричал он. - Смотри! - Наконец, началось интересное.
   Из церкви юркнула служащая  гостиницы  и,  прищурившись,  окинула  всех
острым оценивающим взглядом; торопливо пошли сотрудники компании  (им  еще
надо было попасть на  работу).  Поддерживаемый  шофером,  старик  Бергстен
сходил к машине; он явно не понимал, зачем  понадобилось  ег