атежам - все так ненадежно. Знаете, Крог, за  последний  год
разорилось двое моих  приятелей.  В  полном  смысле  слова.  Не  то  чтобы
пришлось расстаться с автомобилем или гунтерами, а просто остались на мели
с двадцатью фунтами на всю неделю. Тут не хочешь, а задумаешься, Крог.
   - У вас, кажется, есть акции металлургических предприятий?
   - Да, на две тысячи. С  ними  все  прекрасно.  Конечно,  это  не  акции
"Крога", мой дорогой, но - вполне, вполне.
   - Если позволите дать совет, - сказал Крог, - утром я бы  первым  делом
связался с маклером. Завтра, я полагаю, они  поднимутся  де  ста  двадцати
пяти шиллингов, может, даже подскочат до ста тридцати, но  велите  маклеру
продавать уже  по  сто  двадцать  пять.  К  концу  недели  они  упадут  до
восьмидесяти шиллингов.
   - Очень любезно с вашей стороны, весьма. Если ваш список еще не закрыт,
я поставил бы еще немного на вашу карту...
   - Позвоните утром моей секретарше,  мисс  Фаррант.  Наверное,  я  смогу
устроить вам  тысячу  или  около  того  по  номиналу.  В  знак  дружеского
расположения,  -  сказал  он  с   принужденной   сердечностью.   Посланник
беспокойно кружил по комнате, раскачивая на шнурке монокль, склоняя каучук
и реформы в  Рио,  возвращаясь  к  металлургическим  предприятиям;  в  его
жадности было что-то детское и обезоруживающе наивное. С чувством  легкого
раздражения Крог рассматривал его, слушал,  напряженно  вытянувшись  перед
шкафом, в котором, среди  прочих,  хранились  собственные  сочинения  сэра
Рональда: "Рисунок серебряным карандашом", "Однажды в "Русалке", "Пилигрим
в Фессалии". В его  напряженности  смешались  и  гордость,  и  откровенная
неприязнь к  дилетанту  в  денежных  делах,  и  стеснительная  скованность
простолюдина, не забывшего деревянной избы, ночей в  озере,  диких  гусей,
моста в Чикаго.
   - Когда вы последний раз видели принца? - спросил сэр Рональд.
   - Принца, принца... - вспоминал Крог. - Кажется, на прошлой  неделе.  -
Маленькие часы мелодично пробили время. - Мне пора, - сказал он.  -  Скоро
передадут курсы Уолл-стрита. - Но и после двадцати лет процветания  он  не
умел побороть свою скованность, боялся сделать промах, который выдаст  его
крестьянское  происхождение.  Он  с   жадным   беспокойством   следил   за
собеседником: раскланяться? пожать руку? или просто улыбнуться и  кивнуть?
- сейчас этот вопрос мучил его не меньше, чем финансовая проблема.
   - Значит, если я позвоню... - начал посланник, крутя в пальцах монокль.
   Откуда-то из  забытого  прошлого  вдруг  выплыл  непристойный  анекдот;
повеяло теплом возобновленной старой дружбы; губы сложились  в  непривычно
мягкую улыбку.
   - Что вас рассмешило, мой дорогой? - озадаченно спросил посланник.
   Но с анекдотом, как со старым приятелем, трудно в новой компании  -  он
принадлежит другому времени, где все было грубее, беднее и где было больше
дружбы. Сейчас он его стеснялся, он не мог познакомить с ним  своих  новых
друзей - посланника, принца, даже Кейт; надо тайком накормить гостя,  дать
денег и выпроводить; этот хоть  не  вернется  шантажировать;  но  осталось
чувство одиночества, опустошенности,  словно  жизнь  его  не  раздвинулась
вширь, а наоборот - стала теснее. "И когда  они  добрались  до  публичного
дома..."
   - Так, вспомнилось. Мне пора.
   Зазвонил телефон. Посланник снял трубку, потом передал ее Крогу.
   - Это вас, мой дорогой. Я исчезаю. Позвоните, когда кончите, и Кэллоуэй
вас проводит. - Он с чувством пожал локоть Крога и  на  цыпочках  пошел  к
двери. По пути обернулся: - Я позвоню вам завтра в одиннадцать.
   - Это исключено, - говорил Крог. - У нас в  каждом  цеху  осведомители.
Куда они смотрели? - услышав голос посланника, он закончил: - Я сию минуту
возвращаюсь. Разыщите  герра  Лаурина,  он  умеет  разговаривать  с  этими
людьми. - Он заспешил, решив не ждать Кэллоуэя, но деликатное позвякивание
чашек, доносившееся в галерею, и сановники в золоченых рамах заставили его
взять себя в руки. Он подтянулся, возвратился в кабинет и позвонил.
   - Вечер не из приятных, сэр, - сообщил  Кэллоуэй,  помогая  ему  надеть
пальто. - Скверный туман, хуже, чем вчера.
   - Такси, пожалуйста.
   Глядя на Кэллоуэя, застывшего посреди улицы с двумя поднятыми пальцами,
он думал:  ему  хотелось  поговорить  со  мной;  наверное,  даже  Кэллоуэй
покупает  акции.  А  может,  правда  хотел  обсудить  погоду?  Как  вообще
завязывается  разговор?  Ведь  у  людей  разные  интересы,  совсем  другие
взгляды. Между ним и Кэллоуэем прошел кавалерийский отряд; на минуту живая
стена кирас и плюмажей скрыла лысого человека в коротком  черном  камзоле.
Офицер увидел на пороге миссии Крога и приветствовал его  взмахом  руки  в
белой перчатке; лошади вскидывали головы и  легко  ступали  под  фонарями,
помахивая каштановыми хвостами.
   Остановившись, прохожие улыбались всадникам, словно мимо проходила сама
молодость, красота, воля. Один Кэллоуэй оставался равнодушным  к  зрелищу,
высматривая такси.
   Монограмма над воротами была  погашена.  Ожерелье  из  темных  лампочек
напоминало потускневшую стальную брошь.
   - Почему не горят лампочки? - накинулся он на вахтера.
   - Распоряжение герра Лаурина. Выключать свет после шести.
   - Немедленно включите.
   На столе лежал отпечатанный на машинке биржевой бюллетень  Уолл-стрита;
где-то за стеной стрекотала пишущая машинка.
   - Мисс Фаррант вернулась?
   - Еще нет, герр Крог. - У  стола  его  ожидала  секретарша,  заменявшая
Кейт, - худая, седая, с нервным тиком на глазу.
   - Когда стало известно о забастовке?
   - Сразу после вашего ухода, герр Крог.
   - Она начнется завтра?
   - Завтра в полдень.
   - Сколько фабрик?
   - Три.
   - Кто зачинщик?
   - Осведомитель в Нючепинге называет Андерссона...
   - Кого-нибудь уволили? - спрашивал Крог. - Или вопрос заработной платы?
Надо сегодня же выяснить.
   - В  отчете  из  Нючепинга  -  вот  он,  герр  Крог,  около  цветов,  -
предполагается американское влияние...
   - Это ясно, - ответил Крог. - Но что послужило поводом?
   - Распространился слух, что в Америке вы предлагаете низкую  заработную
плату, что там вообще падают заработки, растет безработица.
   - С какой стати их волнует Америка?
   - Этот Андерссон социалист...
   - Разыщите герра Лаурина. Немедленно. Нельзя терять времени.  Он  знает
подход к этим людям.
   Только Лаурин и находил с ними общий язык; собственно,  потому  Крог  и
ввел его в правление: бывает, что не поможет самая  светлая  голова,  зато
выручит дружелюбие, умение договориться с людьми.
   - Я пыталась разыскать герра Лаурина. Его нет в городе.
   - Надо его вызвать.
   - Я звонила ему домой. Он болен. Может быть, позвонить герру  Асплунду,
герру Бергстену?
   - Нет, - ответил Крог. - От них мало толку. Если бы здесь был Холл.
   - Может, послать машину за Андерссоном? Минут через десять он уже будет
здесь.
   - Ваши советы нелепы, - взорвался Крот. - Я должен сам поехать к  нему.
Через пять минут приготовьте машину.
   Он взял биржевые курсы  Уолл-стрита  и  попытался  сосредоточиться.  Он
совершенно не представлял, что сказать  Андерссону.  "ЭК"  на  пепельнице,
"ЭК" на ковре, "ЭК", венчающие фонтан за окном, -  он  был  окружен  самим
собой. Не верилось, что когда-то было иначе. Что сказать Андерссону? Можно
предложить денег. А вдруг не возьмет?.. Надо в дружеском тоне  переубедить
его, повести мужской разговор. Ужасно несправедливо, что Лаурин, о котором
он вчера даже не вспомнил, которого он, в сущности, презирал, - что Лаурин
ничуть не затрудняется разговаривать  с  этими  людьми.  С  чего  начинает
Лаурин? Крог часто наблюдал его в подобной ситуации. Лаурин отпускал шутку
- и сразу воцарялась непринужденная обстановка.
   Я тоже, подумал Крог, должен отпустить  шутку.  Он  вырвал  листок  "из
настольного блокнота, написал и  подчеркнул:  "Шутка".  Только  какая?  "И
когда они добрались до публичного  дома..."  При  посланнике  воспоминание
вызвало улыбку, анекдот выплыл из укромного  прошлого  и  принес  с  собой
печаль и красоту, привязанные к чему-то в трудной юности, - к такому,  что
никогда  не  забывается  до  конца.  Сейчас  улыбка  не   выходила.   Крог
почувствовал стыд и огорчение, что для  дела  приходится  жертвовать  даже
этим рассказом; а других он вспомнить не мог.
   Ну, а потом, забеспокоился  он,  что  потом?  Что  еще  скажет  Лаурин?
Наверное, поинтересуется семьей. Он позвонил секретарше и  вскоре  записал
под словом шутка: "Жена, двое сыновей, один работает  на  фабрике,  дочери
десять лет". Он тщательно выписал каждое слово и каждое подчеркнул;  потом
порвал бумажку и бросил клочки на пол. Как можно планировать  человеческие
отношения? - это не производственный график. Он постарался ободрить  себя:
это мне полезно, я чересчур завяз в делах, надо  встряхнуться,  сойтись  с
людьми. Он размышлял: ведь было время, когда я чувствовал себя  с  другими
легко, - и пытался вспомнить, но в памяти были только капли воды, падавшие
с весел, молчаливо застывший отец, ранний рассвет, усталое возвращение.
   Он вспомнил: клепальщики на мосту, мы были  друзьями.  Но  бутерброд  с
горячей сосиской, укрывшись от ветра, он ел в  одиночестве,  один  спал  в
подвесной койке (он не мог припомнить ни одного девичьего лица); и от всей
дружбы только и остался неприличный анекдот.
   Правда, потом был Холл; мы любили пить дешевое красное вино возле арены
для боя быков, разговаривали; мы подолгу говорили  -  до  ночи,  всю  ночь
напролет. О чем? О машине, о трении,  о  расширении  металлов.  Больше  он
ничего не мог припомнить.
   - Ваша машина, герр, Крог.
   Он взял со стола биржевой листок и сделал вид, что погружен  в  чтение.
Зачем я еду?

   Аляскинские Жюно ..... 20 1/4 .. 20 1/2
   Американская шерсть .. 13 1/2 .. 14
   Вифлеемская сталь .... 40 1/8 .. 41 3/4
   Колгейт-Памолив-Пит .. 15 1/2 .. 16 1/8
   Компания Вулворта .... 49 3/4 .. 50 3/8

   Он плохо вникал в то, что пробегал глазами.
   - Ваша машина, герр Крог.
   - Я слышу. Сейчас.

   Континентальная жесть .... 76 ...... 77
   Насосы Уортингтона ....... 24 1/2 .. 25 1/2
   Объединенные химические .. 148 ..... 148
   Пневматические машины .... 94 1/2 .. 94 3/4

   Он заглянул в конец списка. США: промышленный спирт,  США:  кожа,  США:
резина, США: сталь. Сумрачно, без  тени  улыбки  Крог  подумал:  "Какой  я
застенчивый".

   Чилийская медь 14 ...... 14
   Янгтаунский прокат и трубы ... 26 1/2 .. 27 1/2

   Не радовала даже мысль, что скоро в этот список войдет его  собственная
компания, в  дополнение  к  бюллетеням  Стокгольма,  Лондона,  Амстердама,
Берлина, Парижа, Варшавы и Брюсселя.
   Шутка, думал он, потом вопрос о семье;  что  предложить  -  сигару  или
сигарету?


   - Вообще-то тут должны ходить катера, - сказал Энтони.  -  Ты  уверена,
что их нет?
   - Помолчи, - насторожилась Кейт, - это  не  лифт?  -  Ей  не  удавалось
скрыть тревогу; она все очень хорошо рассчитала, но по ее голосу он понял,
что в Кроге даже она не может быть уверена наперед.
   - Что _ты_ будешь делать, если он меня не возьмет? - спросил Энтони.
   - Что ты будешь делать?
   - А-а, - отмахнулся Энтони, - куда-нибудь приткнусь. Велика беда! -  Ни
дать ни взять бывалый вояка, привычный  к  длинным  переходам  со  скудным
пайком, - такого измором не возьмешь;  он  вел  войну,  в  которой  просто
выжить было самой крупной победой.
   Бледная, с напряженно застывшим лицом,  Кейт  притулилась  в  простенке
между книжным шкафом Крога и дверью в его  комнату,  и  он  знал,  что  ей
страшно за него. Он хотел растолковать ей, что она напрасно боится, но  не
знал, как это сказать. "Мне не впервой перебиваться", - нет, не  то.  Ведь
что главное: любой ценой выжить; выпадет маленькая радость - это,  считай,
уже счастье:  неожиданная  выпивка,  неожиданная  девушка.  Вот,  пожалуй,
единственный урок, который он хорошо усвоил в школе. Все плохое  рано  или
поздно кончалось; бывали передышки, выпадали минуты счастья - болезнь, чай
в комнате экономки, наказание, после которого ты герой дня. Так на  многие
годы прививается умение мириться  с  обстоятельствами,  ладить  с  людьми,
довольствоваться походным пайком.
   Но Кейт,  он  понимал,  -  Кейт  иной  породы:  она  всегда  к  чему-то
стремилась, и даже не это (потому что он тоже к чему-то  стремился:  взять
хотя бы его патентованную рукогрейку - он стремился  разбогатеть)  -  нет,
главное - Кейт никогда не  теряла  надежды.  А  его  теплый  располагающий
взгляд, крепкое рукопожатие и легкая шутка  прикрывали  разуверившуюся  во
всем пустоту.
   Когда он снова заговорил, в его  голосе  появились  покровительственные
нотки, точно перед ним был ребенок, впечатлительный ребенок, фантазерка.
   - Не трепи себе нервы, Кейт: что скажет, то и будет. Право,  не  стоит.
Давай отвлечемся. Ознакомь меня с обстановкой. Это его книги?
   - Да.
   - Он их читает?
   - Вряд ли.
   - А там что?
   - Его спальня.
   Не получалось у нее расслабиться; теперь уже он чувствовал себя старше,
сильнее, опытнее. Он был в  своей  стихии,  ему  не  привыкать  скрашивать
ожидание, с завидной легкостью прогоняя мрачные мысли. В школьной  спальне
и на подвесной койке он, бывало, обмирал от страха, что кто-нибудь сдернет
простыню или в белом полотняном костюме на пароход поднимется  таможенник.
Но годы научили его быть благодарным  за  передышку  и  ничего  вперед  не
загадывать. Сейчас я один в спальне, сейчас  мне  хорошо  на  моей  койке,
сейчас я еще некоторое время с Кейт, с другом. Он толкнул в сторону  дверь
огромного раздвижного шкафа и обнаружил густую чащу костюмов.
   - Похоже на лавку старьевщика, - сказал  он.  -  Он  что,  закупает  их
оптом? - Он начал считать и на двадцатом бросил.  -  Материал  ничего,  но
покрой... Этот красный в  полоску  ярковат,  тебе  не  кажется?  Галстуки.
Богато,  но  расцветка...  -  Галстуки  висели  пестрой  связкой   мертвых
тропических рыб. - Меня силой не заставишь носить такие, - сказал  Энтони.
- Беда с иностранцами - не умеют одеваться.  Разве  ты  не  помогаешь  ему
выбирать?
   - Нет, у него есть специальный человек.
   - Работа как раз для меня, - сказал Энтони.  -  На  одних  комиссионных
можно разбогатеть. Погоди, он хоть видит материал до покупки?
   - Он шьет без примерки, - объяснила Кейт. - С  него  уже  два  года  не
снимали мерку. Костюмы присылают партиями, вроде этой. Раз в полгода.
   - Какой в этом смысл?
   - Он покупал только готовые костюмы, когда еще не был богат.  По-моему,
он ни разу не был у портного. Наверное, он их боится. - Она замялась. - Он
застенчивый человек. Его на все не хватает.
   - Забавно будет прибрать его к рукам, - сказал Энтони. -  Первым  делом
мы ликвидируем эти галстуки.
   - Нет, - оборвала, его Кейт, - нет. - Она  стояла  у  двери  в  смежную
комнату, устранившись от участия в этом непринужденном и дотошном  обыске.
Он обратил внимание, что на губах у нее нет помады;  очень  бледные  губы,
это не шло к ее платью. Может, Крог  по  старинке  не  одобряет  помаду  и
пудру? А какое у него право навязывать ей свои  вкусы?  -  и,  давая  волю
ревности, он повторил:
   - Мы выбросим этот хлам.
   - Оставь его в покое.
   Он быстро остыл и слушал голос, защищавший Крога, с грустным  чувством,
словно его не признал на улице старинный знакомый,  прошел  мимо,  занятый
мыслями, в которых не осталось места общим воспоминаниям. Вот Кейт стоит у
его постели, треснувший колокольчик звонит  к  чаю,  или  в  переполненной
прихожей говорит ему: - Ты опоздаешь на поезд. Тебе пора, -  или  занимает
для него деньги, строит планы, решает за него.  Интересно,  в  какую  даль
отпихнул эти воспоминания Крог? Он обвел взглядом костюмы, галстуки, сталь
и стекло его спальни, впервые отметил ее платиновые часы, дорогие серьги.
   - Верно, - сказал он, - справится без меня.  Придется,  видно,  просить
денег на обратный билет.
   - Он должен взять тебя, - сказала Кейт.
   - Потому что ты его любишь?
   - Нет, потому что я тебя люблю.
   - Дружок, я этого не стою, - сказал Энтони. - Правду говорят, что кровь
не вода. Не будь я твоим братом, ты бы меня просто презирала.
   - Чушь, - возразила Кейт.
   - Как я живу -  ты  вдумайся:  дешевые  каморки;  ломбарды,  вечно  без
работы, собутыльники заполночь. Тебе повезло, ты от всего этого далека. Ты
не отдаешь себе отчета, когда говоришь, что любишь меня. - Серьезность,  с
которой она слушала, рассмешила его. -  Это  просто  родственные  чувства,
дорогая моя Кейт.
   - Нет, - сказала она, - я тебя люблю. Если он не даст  тебе  работу,  я
завтра же вернусь с тобой в Лондон.
   - А я тебя не возьму, - ответил он. - Ты будешь скандалить с хозяйками.
Что за этой дверью? Его кабинет?
   - Нет, - сказала Кейт, - моя спальня.
   Энтони вытянул руку и раскачал костюмы:
   - Боже, - взорвался он, - этот красный  в  полоску!  Глазам  больно.  А
галстуки! Как можно носить такие вещи? Я бы  не  доверил  такому  человеку
свои акции.
   - А Эрик? - спросила  она  и,  как  спичка,  вспыхнул,  опалив  кончики
пальцев, и погас гнев. - Почему Эрик  должен  доверять  человеку  в  чужом
галстуке, которого отовсюду увольняли?
   - Стоп, - сказал Энтони, - стоп. -  Он  подошел  ближе.  -  Если  бы  я
захотел жить по-твоему, я бы давно был богатым человеком.
   Она размахнулась, но с рассчитанной быстротой он  перехватил  ее  руку,
страдая и не в силах вспомнить, когда и с кем, черт возьми,  он  развил  в
себе эту сноровку.
   - Так мне и надо, - мягко сказал он, отпуская ее руку, - я забыл о Мод.
- Было наготове и безотказное оправдание. - Я  приревновал  тебя  к  этому
субъекту. Я тебя очень люблю, Кейт, и поэтому так получается.
   - Родственные чувства, - грустно поправила она. Он счел  за  лучшее  не
спорить. Жизнь коротка - когда тут ссориться? Он мобилизовал весь  арсенал
умиротворяющих  средств.  Он  забыл  Крога,  забыл  даже  Кейт,  ее  образ
растворился, слился с другими,  принял  черты  Мод,  Аннет,  буфетчицы  из
"Короны и Якоря", американочки  из  "Города  Натура",  хозяйской  дочки  с
Эджвер-роуд.
   - Дружок, - сказал он, - мне нравится твоя помада. Это новый цвет,  да?
- и тут же хватился, что никакой помады нет, что хвалить надо было  платье
или духи.
   Но Кейт ответила:
   - Да, новый. Приятно, что тебе нравится, - и, порывшись  в  памяти,  он
благополучно кончил:
   - Кейт, ты девочка первый сорт.
   И сразу растерял всю свою уверенность,  когда  из  холла  донесся  звук
поворачиваемого ключа. Да, приходилось расплачиваться за бурлящую энергией
мальчишескую самонадеянность; он жил минутой и  никогда  не  был  готов  к
неожиданному переходу - к незнакомому лицу, к новой работе. Выходя за Кейт
в  гостиную,  он  затравленно  огляделся   кругом,   прикидывая   прячущие
возможности постели, шкафа, другой двери.
   Но уже первый взгляд на Эрика совершенно его  успокоил,  даже  ревность
почти ушла. Ничего особенного, обычный иностранец. На Эрике  мешком  висел
розовато-лиловый костюм в  полоску,  под  ним  неприятно  яркая  клетчатая
рубашка и нелепый галстук. Внешне он вообще проигрывал рядом с Энтони:  он
был  высок,  когда-то,  наверное,  хорошего  сложения,  но  сейчас  сильно
располнел; он выглядел на свой  возраст,  никак  не  моложе.  Такие  лучше
смотрятся на публике, чем в домашней обстановке.  Выглядывая  из-за  Кейт,
Энтони приходил в благодушное настроение. Подвернулся человек с  деньгами,
и человек, как видно, бесхитростный. Удивительно, просто не  верится,  что
это и есть Эрик Крог, и в очередной раз разделываясь  с  неприятностями  и
обольщаясь на будущее, Энтони  привычно  заключил:  все,  черт  возьми,  к
лучшему. Даже смешно. Теперь главное - не оплошать.
   - Хорошо, что ты вернулась, Кейт, - сказал Крог. Он ушел в холл как  бы
в шляпе, окинув Энтони оценивающим взглядом; ему было не до  вежливости  -
так он устал. В густом полумраке холл