если вы свяжетесь с прессой.
   - Нет-нет, мистер Крог, - успокоил его Энтони, - это  одна  девушка.  -
Стал объяснять: - Мы договорились на сегодня, а я забыл.
   - Вы договорились побыть сегодня вместе? - уточнил Крог.
   - Ну да. Пошли бы в кино или в парк. Тут есть  местечко,  где  можно  с
толком посидеть?
   - И вам не будет скучно? - допытывался Крог. Повернувшись в кресле,  он
понизил голос и продолжал уяснять. - Вы придете в парк и будете...  как  у
вас говорят?
   - Будем тискаться.
   - Мы тоже так говорили! Помню, мои друзья... давно, в Чикаго... - В его
голосе прозвучало радостное удивление: - Мерфи. О'Коннор.  Вильямсон.  Как
странно. Мне казалось, я напрочь забыл их имена. Мы там работали на мосту.
Это еще до того, как я изобрел резак... По-моему, Холла там не  было.  Вот
еще: Эронстайн...
   - Скажите, мистер Крог, вам здесь нравится? - спросил  Энтони.  Публика
терпеливо выждала,  когда  принц  кончит  аплодировать,  затем  потекла  к
роскошной лестнице, в фойе, сверкая  драгоценностями  и  орденами,  словно
лампочками светофоров.
   - Конечно, нравится, - ответил Крог.
   - Но это же скучно. Знаете, что вам нужно после трудного  дня?  Немного
песен и танцев. Что-нибудь легкое. Неужели здесь нет никаких кабаре?
   - Не знаю, - ответил Крог и не спеша  продолжал:  -  Я  всегда  доверял
вашей сестре. Без нее ничего не делал. Вам можно сказать, вы  ее  брат.  -
Казалось, он готовится сделать крайне важное признание. - Да, мне это тоже
кажется скучным. И та статуя. Но Кейт она нравится.
   - Мистер Крог, - сказал Энтони, - пойдемте сейчас со  мной.  Где-нибудь
выпьем, послушаем музыку, а потом я провожу вас спать. - И добавил:  -  Из
ресторана и позвоню.
   - Невозможно, - ответил Крог. - Это будет замечено.
   - Никто не заметит. Все выходят в фойе.
   - После антракта  они  увидят  наши  пустые  кресла.  Подумают,  что  я
заболел. Вы не можете себе представить, какие поползут слухи. А у  нас  на
днях новая эмиссия. На улице наверняка торчат репортеры.
   - Тогда - пусть я заболел. Вы провожаете меня домой. Меня же  никто  не
знает. Подумают, что я ваш друг.
   Крог сказал: - Мне очень жаль, Фаррант, но их вы не проведете. Еще  два
часа осталось сидеть. А вы - что, немножко актер?
   - Немножко? - переспросил Энтони. - Жаль, вы не видели меня  в  "Личном
секретаре". Вся школа смеялась, даже  учителя.  Директорша  (мы  ее  звали
негритоской) подарила мне коробку шоколада. Конечно, я не тот, что прежде,
но разыграть комедию смогу.
   Но Крог сказал - нет, ничего не выйдет. Все  это  очень  заманчиво,  но
Фаррант не знает, как пристально следит за  каждым  его  шагом  пресса.  В
особенности один плюгавый оборванец. - Меня не оставляют в покое уже много
лет. Что называется: оказывают честь. Без этой  опеки  я,  честно  говоря,
почувствую себя неспокойно. Идите. Позвоните и возвращайтесь. - Он впервые
за весь вечер раскрыл программу и внимательно, страницу за страницей  стал
ее читать,  начав  с  большой  рекламы  "Крога"  и  добравшись  до  списка
действующих лиц.
   В фойе публика оставила  свободное  пространство  для  принца,  который
прогуливался в сопровождении супруги, пожилого господина с колючими седыми
усиками и молодящейся длинноволосой дамы с прыщеватым лицом,  не  тронутым
пудрой; группа ходила взад и вперед, взад и вперед, как  звери  в  клетке.
Вслед  удаляющимся  спинам  вскипала  волна   шепота,   сменяясь   деланно
безразличным разговором, когда те четверо возвращались.
   На блокноте в телефонной  будке  кто-то  нарисовал  сердце,  нескладное
кривобокое сердце. Телефонист долго не понимал Энтони; пришлось  несколько
раз повторить: "Отель Йорк". В сердце был записан номер телефона, художник
начал было рисовать стрелу, но бросил. В фойе  взад  и  вперед  расхаживал
принц, дамы жадно разглядывали платье принцессы, мужчины  перешептывались.
Что-то безыскусное и трогательное было в нарисованном  сердце,  но  потом,
ожидая с трубкой в руке, Энтони  заметил  в  уголке  страницы  французский
стишок, какие обычно завертывают в рождественские хлопушки,  и  все  сразу
предстало умной стилизацией, утонченной шуткой.
   - Мисс Дэвидж у себя? -  Швейцар  в  "Йорке"  понимал  по-английски.  -
Трудно сказать. Пойду посмотрю. Как, вы сказали,  ее  зовут?  -  и  Энтони
расслышал затихающие шаги.  Он  взглянул  на  часы  -  четверть  десятого.
Кстати: как ее зовут? Она говорила, только он забыл.  Выяснилось,  что  он
даже не  может  толком  вспомнить,  какая  она:  в  памяти  застряли  лишь
подмеченные недостатки - не та помада, не та пудра. То, что  она  никакая,
больно  кольнуло  его.  Появилось  чувство  ответственности,  словно   ему
доверили щенка, а он потерял его. "Только кликните  -  сразу  прибежит..."
Хорошо, а если забыл кличку?
   -  Это  Энтони  говорит,  -  сказал  он.  Он  узнал  голос,  узнал  это
беззащитное простодушие, когда через озеро, мост и  набережную,  чудом  не
потерявшись в  проводах,  донесся  короткий  и  слабый  выдох  безотчетной
радости, надежды, освобождения.
   Он спросил: - Кто говорит?
   - Лючия. - Как же он забыл это до глупости претенциозное имя!  Она  еще
говорила, что ее  брата  зовут  Родерик.  Отцовские  причуды.  Тот  обожал
забытых классиков, что давным-давно  собирают  пыль  на  полках  публичных
библиотек. В Гетеборге он не выпускал из  рук  любимую  книгу,  с  которой
вообще почти никогда  не  расставался,  -  "Испанские  баллады"  Локкарта;
Родерик пришел из этой книги. Откуда явилась Лючия, она уже не помнила. За
обедом  мистер  Дэвидж  пообещал  Энтони   дать   почитать   Локкарта.   -
Скоттовского Локкарта, -  уточнил  он.  Выяснилось,  что  он  очень  любит
поэзию. Понизив голос, мистер  Дэвидж  восторженно  отозвался  о  Хорне  и
Александре Смите. - Я люблю что-нибудь основательное, - говорил он,  -  не
лирику, эпос. - Страдая от его навязчивой  разговорчивости,  дочь  ядовито
ввернула, что его круг чтения исчерпывается букинистической макулатурой. -
Взгляните. Убедитесь сами, - и она презрительно ткнула пальцем в Локкарта,
лежавшего рядом с селедкой: на корешке  черного  истрепавшегося  переплета
различался старый библиотечный штамп.
   - Лючия, - повторил Энтони. - Теперь слышу. Я бы  узнал  ваш  голос  из
тысячи. Я боялся - вдруг подойдет  кто-нибудь  из  стариков.  Не  хочется,
чтобы у вашей матушки случился разрыв сердца.
   - Наверное, - сказал упавший голос, - вы забыли.
   - Ни в коем случае, - возразил Энтони. - Видите ли, я получил  довольно
важную работу в "Кроге". Только сейчас выдалась минута позвонить. Сбился с
ног. Вы бы знали, чем я занимаюсь! Слушайте, вам нравятся тигры?
   - Тигры?
   - Игрушечные. Я сегодня купил одного  для  вас.  Видите,  я  ничего  не
забыл. Можно я его принесу в отель?
   - А когда?
   - Я бы смог подойти часам к двенадцати.
   - Ах, Энтони, если бы пораньше. Сейчас уже ничего не получится. Я скоро
ложусь спать.
   - Еще нет десяти.
   - Дома мы всегда ложимся в десять.
   - Если мне повезет вырваться,  то  завтра  вечером...  -  Господи,  вот
бедняга-то, подумал он, в  десять  уже  ложится;  вот  скука-то.  Надо  ее
развлечь. Сделать доброе дело. Со щемящим чувством благодарности он думал:
в ее глазах я шикарный парень. Верит буквально каждому слову. Дурочка,  но
очень славная девчушка.
   - Опять не получится: мама достала куда-то билеты.
   - Тогда послезавтра вечером...
   - Один папин друг... Энтони, ничего не выходит.  А  на  той  неделе  мы
уезжаем.
   - Давайте пообедаем вместе.
   Звучавший безнадежностью голосок начал раздражать его.
   - Ничего не получается, Энтони. Вы бы видели папин распорядок!  Ратуша,
музеи, у нас все обеды расписаны. Мы же знакомимся с  городом.  На  полную
катушку.
   - Ладно, - сдался Энтони, - остается завтрак. - Беззаботно предложил: -
Закатимся куда-нибудь на автомобиле. Когда вы можете?
   - Может завтра? - Она возбужденно зашептала в трубку: - Мама идет. Я не
хочу, чтобы она знала. Еще увяжется. Придете завтра в восемь  на  Северный
мост?
   - Хорошо, - ответил Энтони, вешая трубку. Все же это чертовски рано - в
восемь. Это значит встать придется в половине восьмого, в такую рань здесь
страшно холодно;  ему  представилось  безрадостное  зрелище  его  комнаты:
торчащая в стакане зубная щетка,  говорливый  клубок  водопроводных  труб,
окно, выходящее в переулок с мусорными ящиками, кран горячей воды,  откуда
идет холодная, картинки, приклеенные мылом,  -  он  забыл  купить  кнопки.
Ладно, сделаем доброе дело. В дверь будки постучали. Когда-нибудь это  все
сорвется. Они меня доконают. Но кто эти "они", он не знал.
   Повернувшись, он увидел, что у будки стоит Крог, и в ту же  минуту  его
лицо залила улыбка, он весь  осветился  радушием,  он  опять  был  славным
парнем. - Я очень задержался?
   - Я подумал, - сказал Крог, - и ушел. - Словно с трудом веря,  что  все
обстоит так просто, он удивленно продолжал: - Все вернулись в  зал,  а  мы
остались. - Окинул взглядом широкую опустевшую лестницу. - Куда теперь?
   - Прекрасно, - откликнулся Энтони. -  Сначала  выберемся  на  улицу.  С
пальто и машиной канителиться не будем.
   Крог улыбнулся: - Как просто, - сказал  он.  -  Мне  это  в  голову  не
приходило. - Они спускались по пустой лестнице. Слабее, чем  в  телефонной
трубке, доносился чей-то поющий голос. - Для меня это  целое  приключение,
Фаррант. Я уже давно не переживал таких приключений.
   - Однако я ваш телохранитель, - вспомнил Энтони, - я за вас отвечаю,  а
со мной нет револьвера.
   - Это были нервы. Никакого телохранителя мне не нужно.
   - А нужно просто выпить.
   - Вот именно. - Он взял Энтони под руку, и  мимо  изумленных  швейцаров
они вышли  на  площадь.  Пробежал  человек  с  какой-то  рамой  на  палке,
сверкнула вспышка света, и на мгновение все разлетелось на  куски  в  этой
ослепительной яркости, перед глазами качнулся, отступая, черно-белый мир.
   - Такси. Скорее. Берите такси, -  приказал  Крог.  Уже  подходили  двое
мужчин, что-то говоря по-шведски, но подкатило такси  и  Крог  заспешил  к
задней дверце. На площади с невероятной быстротой стала  расти  толпа.  Из
машины Энтони  видел,  как  через  мост  спешат  еще  шесть-семь  человек.
Какая-то женщина под памятником Густаву выкрикнула: - Герру Крогу - ура! -
и слабый хор неуверенных восклицаний  проводил  отъехавший  автомобиль.  -
Дураки, - пробурчал Крог.  Он  глубоко,  чтобы  не  видели,  откинулся  на
подушки; мимо проплыли огни Гранд-Отеля. В стекла хлестнула  и  откатилась
волна танцевальной музыки.
   - Может, зайдем сюда? - предложил Энтони.
   - Нет-нет, - поспешно возразил Крог. - Поищем что-нибудь потише. Поедем
в Хассельбакен, это около Тиволи. Я не был там двадцать лет.
   - А в Тиволи есть что посмотреть?
   - Я там не был.
   - Надо как-нибудь съездить вечерком.
   Машина забиралась все выше над озером, оставив  позади  залитую  лунным
светом каменную массу  Северного  Музея.  Из  Тиволи  струилась  музыка  и
увязала в холодном воздухе: так глыба льда бережет от разложения два  тела
- застывший жар, ледяная отрешенность.
   - Что я буду делать  в  Тиволи?  -  недоумевал  Крог.  -  Вы  отчаянный
человек, Фаррант. С вами беспокойно. Взять и уехать из оперы!  Завтра  это
будет во всех газетах. Вы слышали, они мне  что-то  сказали?  Им  хотелось
знать, что случилось: не понравилась постановка, плохое  самочувствие  или
дурные новости?
   - За нами кто-то едет, -  сказал  Энтони,  выглянув  в  заднее  стекло:
пышный желтый пушок света сновал на дороге возле Скансена. - Они наверняка
накроют нас в ресторане. Скажите шоферу,  чтобы  ехал  в  Тиволи.  Другого
выхода нет. В толпе они нас не найдут. - Он сам постучал в стекло  кабины;
- Тиволи, - сказал он. - Тиволи.
   - Нет, - запротестовал Крог. - Этого делать нельзя. Что скажут  газеты?
Променять оперу на Тиволи! Меня сочтут сумасшедшим. Вы представляете,  что
будет на бирже?
   - Не думайте об этом, - сказал Энтони.
   - Не думать о бирже,  -  изумился  Крог.  У  него  вырвался  испуганный
виноватый смешок. - Отчаянный человек, - повторил он. -  Этот  шрам  -  вы
тоже тогда ни о чем не думали?
   - Шрам? - подхватил Энтони. -  Это  долгая  история.  Вы  помните,  как
несколько лет назад в Индийском океане затонул "Нептун"? Впрочем,  у  вас,
наверное, об этом не писали. На корабле возникла паника,  пассажиры  сломя
голову рвались к  шлюпкам,  а  я  помогал  старшему  офицеру  поддерживать
порядок - ну, кто-то мне и удружил.
   Крог рассмеялся. Энтони растерянно и недоверчиво спросил:
   - Вы не верите?
   - Ни единому слову, - ответил  Крог.  Такси  остановилось,  но  Энтони,
изумлено расширив глаза, даже не шелохнулся.
   - Почему же вы  не  поверили?  Где  я  ошибся?  -  Он  стал  вполголоса
разбирать весь рассказ: - "Нептун"... паника... все рвутся к шлюпкам...
   - Выходите, - скомандовал Крог. - То второе такси подъезжает. -  Пройдя
через турникет, он рукой задержал Энтони. - Я хочу  посмотреть,  кто  это.
Машина вплотную подъехала к первому такси. Наружу выбрался человек в сером
летнем костюме; расплачиваясь, он неторопливо и  цепко  осмотрелся;  худое
лицо, мешки под  глазами  и  подбородком.  -  Это  Пилстрем.  -  Такси  не
отъезжало. Ища ступеньку, высунулись ноги в узких черных брюках и  повисли
над землей, длинные, тонкие и бескостные,  как  макароны.  -  Их  двое!  -
воскликнул Крог. - Мне всегда казалось, что Пилстрем охотится в  одиночку.
Погодите, да это же... как, однако, мы заинтриговали их... - Длинный фрак,
тонкий, как шнурок, галстук завязан  бантиком  на  старческой  шее,  седая
щетина, длинное постное лицо. - ...Это же профессор Хаммарстен,  -  черная
мягкая шляпа, очки в стальной оправе, пепельно-серые щеки.
   - Быстро! - заторопился Крог. - Пока нас не увидели. - Он шел  впереди;
ловя вокруг удивленные взгляды, он вспомнил, что он в вечернем  костюме  и
без шляпы, но странное безразличие  охватило  его;  он  вспомнил  Холла  с
накладным носом, шумную толкучку фиесты, тревожные расспросы Холла: - А  с
трением-то как? - И остановившись позади тира перевести дух, он сказал:  -
Бедняга Холл, как бы он на все это посмотрел? - Верный Холл. На него можно
рассчитывать  во  всем,  кроме  соучастия  в  этой  стремительной   потере
тормозов, в этом безумстве. Такое можно себе позволить только с человеком,
который даже не умеет убедительно соврать. Еще  не  отдышавшись,  ой  тихо
сказал: - Это было не в Индийском океане.
   - Черт возьми, - пробормотал Энтони. Щурясь от  света  прожекторов,  он
неловко улыбнулся: - Я  впервые  испробовал  эту  историю.  Обычно  я  даю
рассказ о бомбе. Ладно, - решился он, - вам скажу. Кроме  Кейт,  никто  не
знает. Я снимал шкурку с кролика и у меня сорвался ножик.
   - Пилстрем, - сказал Крог. Со  стороны  центральной  аллеи  из-за  угла
осторожно вышел человек в сером костюме, ступая мягко,  как  кошка  вокруг
мусорного ящика. Крог усталым голосом сказал: - Игра кончилась. - И словно
обманывая  кого-то  близкого,  сплавив  ему  акции,   которые   ладно   бы
обесценились в будущем, но уже  сейчас  ничего  не  стоят,  хоть  выбрось,
мучаясь угрызениями совести, Крог добавил: - Мы сваляли дурака.
   - Сейчас разберемся, - сказал Энтони.
   Он подошел к Пилстрему, взял его за локоть, развернул и толкнул за угол
палатки.  Пилстрем  несколько  раз  пронзительно  крикнул:  -  Хаммарстен!
Хаммарстен! - Профессор Хаммарстен замешкался возле медных ручек призового
аттракциона. -  Хаммарстен!  -  Кажется,  спорили  из-за  монеты,  которую
пытался всучить Хаммарстен. - Хаммарстен! - Тот быстро обернулся и  уронил
очки. - Пилстрем! -  Он  трепетной  ногой  ощупывал  гравий,  обводя  очки
подобием круга. - Пилстрем! - жалобно отозвался он. Энтони с  новой  силой
потащил Пилстрема.  -  Хаммарстен!  -  Профессор  Хаммарстен  нагнулся  за
очками, но сейчас же дернулся вперед, с болезненным воплем схватившись  за
поясницу. - Пилстрем! - Держа в пальцах монету, владелец павильона  взывал
к свидетелям. Энтони ослабил хватку и толкнул Пилстрема прямо профессору в
руки. - Хаммарстен! - Они немного постояли, держась друг за  друга,  потом
Пилстрем нагнулся и  подобрал  очки  Хаммарстена.  Энтони  и  Крог  издали
наблюдали за ними. Вскоре парочка рассталась,  каждый  отправился  в  свою
сторону. Шли они медленно, понуро.
   - Вам что, приходилось быть вышибалой? - спросил Крог. Энтони вздохнул:
- Нет. У меня пропало настроение рассказывать истории. Особенно после  той
осечки. Но я готов поклясться, что это было в Индийском океане.
   - Верно, верно, - успокоил Крог.
   - Господи, - воскликнул Энтони,  -  выходит,  я  ничего  не  перепутал!
Знаете что, не садитесь против меня в покер, с вами можно играть только  в
рамми - там уж как повезет, без блефа. А у вас лицо прямо для покера.
   - Но хоть стрелять-то вы умеете?
   - Стрелять? - оживился Энтони. Он взял Крога под руку и увлек за собой.
Через две аллеи им попался тир, но Энтони его отверг  ("это  для  детей").
Наконец нашел то, что нужно. Разыгрывалось ограниченное  число  призов.  -
Хотите портсигар? - спросил Энтони.
   - У меня уже есть. - Крог вынул из кармана деревянный  инкрустированный
портсигар. Рисунок для него выполнил все  тот  же  скульптор,  что  изваял
статую и отлил пепельницы; на портсигаре  стояла  монограмма:  "ЭК".  Крог
гордился портсигаром. Он сказал: - Другого такого  нет  во  всем  мире.  -
Портсигар лежал на ладони, легкий, как пудреница.
   - Очень  красивый,  -  похвалил  Энтони,  -  но  вам  нужно  еще  нечто
официальное, из свиной кожи. Вот тот хотя бы -  он  будет  очень  хорош  с
золотой монограммой. Сейчас я вам его добуду.
   Сказано - сделано.
   - Теперь не грех, и выпить.
   Он не знал ни слова по-шведски, но это ему уже не мешало.  Им  принесли
пиво. - Вода, - отозвался Энтони. - Приезжайте в  Англию,  я  вас  кое-чем
угощу.  Что  бы  я  сейчас  взял?  "Янгер"?  Пожалуй.  Или   пару   кружек
"Стоун-особый". Больше пары и не надо.
   Он заворожил Крога своей непринужденностью, искушенностью  в  вещах,  о
которых Крог имел весьма смутное представление.  Наверное,  пожилая  дама,
воспитанная по старинке, будет такими же глазами смотреть на юную  девицу,
которая разбирается в косметике, знает, что нужно для коктейля,  подскажет
врача, если  нежелательно  сохранить  известное  положение.  Крог  немного
завидовал ему, отчасти любовался им, все это даже  интересно,  но  гораздо
сильнее его занимала мысль о времени, которое так быстро у него пролетело,
а у этого тянулось помаленьку,  так  что  совсем  молодым  он  знал  очень
многое.
   - Не желаете размяться?
   - Не понимаю.
   - Потанцевать.
   Мелодии, лившиеся из репродуктора, были,  надо  думать,  самые  модные;
обступив площадку, дуговые лампы заливали светом деревянный настил;  белые
пятна лиц выдавали напряжение, с которым танцующие  ловили  трудный  ритм;
девушки медленно переступали изящными ножками и  благоговейно,  как  некий
ритуал, повторяли движения партнеров - шаг  в  сторону,  шаг  вперед,  шаг
назад, между тем как из головы не шли мастерская, контора,  платье  не  по
карману ("в тиши  моей  одинокой  комнаты"),  пролетевшее  лето  ("днем  и
ночью"), зимние моды.
   - Нет. Я не буду. А вы танцуйте. Я посмотрю.
   Напрасно подстегивать себя: я - Крог, вспоминать выложенные  лампочками
инициалы, заводы, работающие в две смены, с семи утра и с трех часов ночи:
он робел пригласить какую-нибудь из этих  девушек,  и  ничего  с  этим  не
поделаешь.  Он  видел,  как  поодаль,  присматривая  девушку,  расхаживает
Энтони; человек ни слова не знает по-шведски и все-таки здесь он не больше
иностранец, чем швед Крог, который родился  в  развалюхе  на  Веттерне,  в
деревенской школе учил арифметику. Энтони взял девушку за руку и  повел  к
танцующим; просто я все перезабыл, думал Крог. Ведь в молодости...
   Но себя не обманешь; воздух Тиволи вызывал на  откровенность;  сюда  н