ых ляжках) он видел не только Веру Обухову - проститутку
и просто наглую девицу,  осмелившуюся  наложить  свою  грязную  лапу  на
деньги его друзей, но и всех тех своих женщин, которые, поначалу ослепив
его своим телом, позже представлялись ему такими  же  грязными  шлюхами.
Это и химичка  Лариса  Владимировна,  и  Ирина  Иноземцева...  Он  вдруг
возненавидел женщин и сам поразился этому новому для него чувству.
   Нож, который он взял с кухонного стола, вошел в плотный  и  маленький
животик Веры, как в масло... Он спасал своих друзей.
   ...Наконец платье было снято и запаковано в целлофановый мешок.  Тело
Веры (голову ее он обмотал шарфом - первым, что  попалось  под  руку,  -
чтобы не  встречаться  с  ней  взглядом)  завернуто  в  темно-коричневое
шерстяное одеяло. Ночью Жора привез труп в пустынный и темный, ничем  не
освещаемый тихий двор, отделявшейся от одной из центральных улиц  города
высоким деревянным забором и  представлявший  собой  небольшую  земляную
площадку перед красного кирпича "сталинкой",  в  которой  он  и  жил,  и
достал из кармана ключи.
   Небольшая пристройка к торцу  магазина,  выходившего  уже  на  другую
улицу, была верхней частью погреба, вырытого еще при отце Жоры, большого
любителя делать запасы и коптить  мясо.  Сейчас  там,  за  дверью,  были
какие-то старые коробки, ящики с пустыми банками и прочий хлам. А  возле
левой стены лоснилась своими новыми  металлическими  боками  злополучная
бочка...
   Жора привез ее сюда один и проявил столько терпения и такта, чтобы не
позволить увязаться за собой Вере, что при воспоминании только  об  этом
его бросало в дрожь от злости к этой хваткой  и  не  в  меру  проворной,
шустрой женщине.
   Лопату он нашел быстро, спустился в погреб,  уже  под  землю,  и  при
свете слабой  электрической  лампочки  вырыл  своей  "невесте"  довольно
скромную могилу. Землю он выносил ведрами и ссыпал в новую бочку. Вместо
капусты. Туда же, правда, сунул и пакет с платьем.
   Часть земли, что не поместилась в бочке, он вынес за  большое  дерево
возле мусорных бачков и заставил старой мебелью, которую кто-то вынес  к
этим бакам.
   Начинался дождь, и Жора был рад этому - земля превратится в грязь,  а
вода смоет все следы...
   Казалось, теперь все было позади, и  мертвые  не  воскреснут.  Либина
записали в убийцы, и он, дурак, сбежал...
   Жора стоял посреди двора, уставший, с кровавыми мозолями на руках,  и
дождь сливался с льющимися по его грязным щекам слезами.  Он  знал,  что
Либин когда-нибудь вернется... И что будет тогда?

Глава 8

Саратов, 2000 г.

   Валентина покидала Саратов, зная, что она больше  сюда  не  вернется.
Зачем ей ходить по улицам, где  есть  риск  столкнуться  с  Гуртовыми  и
Красновыми, Николаиди и прочими подлыми людьми...  Где  в  подвалах  или
погребах гниют трупы, а в  бочках  вместо  квашеной  капусты  под  слоем
спрессованной земли томятся свадебные, орошенные кровью платья...
   Руденко, провожая Валю  с  Кайтановым  в  аэропорт  и  не  переставая
благодарить их за то, что они помогли ему найти убийцу Любы Гороховой  и
Веры Обуховой, и сам, наверное, не понимал, что ему за такой "подарочек"
наверху не скажут спасибо. Он вел себя так, словно на время  забыл,  что
прокурор куплен и что не в его интересах вновь ворошить  это  дело,  тем
более что теперь уже доподлинно известно, что Люба погибла именно в доме
Николаиди...
   - Слава, вы  такой  наивный,  -  не  выдержав,  сказала  Валентина  и
улыбнулась. - Игудин - в Израиле, и, даже если вы его и найдете, вряд ли
ваш прокурор...
   - Валя, это уже не наше дело, - мягко оборвал ее  Кайтанов,  вот  уже
сутки находящийся под впечатлением того, что они увидели  в  подвале  на
улице Некрасова, и  с  трудом  понимающий,  как  это  его  жене  удалось
догадаться, кто убил Веру Обухову и где именно спрятан ее труп.
   - Да. Ты прав... Как всегда...
   - Да я все понимаю, - махнул рукой Руденко, и лицо  его  приняло  при
этом кислое выражение. - Такая уж у нас страна: куда  ни  кинь  -  везде
продажность. Не дают людям работать... Но ничего, пробьемся...
   И вытащим хоть из-под  земли  этого  Игудина,  черт  бы  его  подрал!
Валентина, вы вот уезжаете, а так ничего и не рассказали мне про  вашего
мужа Либина. Это не праздное любопытство...
   И  тут  Валентина  почувствовала,  что  Руденко  находится  здесь,  в
аэропорту, не случайно. Что он торчит тут вот уже  битый  час  и  словно
собирается ей что-то сказать. Он нервничал, и как она не заметила  этого
раньше? По взглядам, которые бросал на  него  и  на  нее  Кайтанов,  она
поняла, что  и  Лева  знает  что-то  такое,  что  пока  не  решается  ей
сказать...
   - Вы что-то скрываете от меня? Что, Игудина нашли?
   - Ой, нет, - замахал руками Руденко и громко и  нервно  засмеялся.  -
Игудин слишком далеко отсюда... Но, может, это и хорошо, потому что  вам
теперь нечего опасаться... Но ведь вам было чего опасаться, признайтесь?
Либин вам сказал что-то перед смертью? Кто его убил? Вы же застали его в
живых...
   Валентина вспыхнула, словно ее только что уличили во лжи.
   - С чего вы взяли?
   - Либин не мог застрелиться.
   - Почему не мог? - сощурив глаза, спросила она.
   - Потому что он любил вас и не собирался отступать. Я  много  знаю  о
Либине,  он   был   упрямым   и   принципиальным   человеком,   хоть   и
скандалистом... Но не слабаком. И вы тоже не могли  его  убить...  Тогда
кто же?
   - Считайте, что я... - Ей был тягостен этот разговор.
   Она закрыла глаза, и тотчас летнее кафе "Панорама"  со  всеми  своими
белыми стульчиками, столами и кружевными скатертями,  залитыми  солнцем,
то самое кафе, где они впервые  встретились  с  Кайтановым,  исчезло,  и
возникла комната. Ей была знакома там каждая вещь, тем более что  многое
в ней было куплено ею самой: и постельное белье, и подушки, и  чашки,  и
даже ваза, в которой в тот день торчала одна  засохшая  гвоздика...  Она
помогла Либину устроиться на новом месте и время  от  времени  забывала,
где же ее настоящие дом и семья.
   В тот день она пришла как обычно, принесла банку  кофе  и  кекс.  Она
знала, что им снова предстоит тяжелый разговор, конца которому  ни  один
из них не видел...
   Дверь была не заперта, что  было  подозрительно.  Человек,  два  года
скрывающийся от милиции, всегда держит дверь  на  замке.  Она  сразу  же
поняла, что произошло что-то страшное. Либин не встречал ее. Не  крикнул
ей из ванной, что сейчас выйдет (она могла войти, открыв квартиру  своим
ключом). Не  было  в  передней  на  полке  и  записки,  которую  он  мог
оставить...
   Валентина нашла его уже мертвым.
   И долго не могла поверить, что его  больше  нет.  Все  выглядело  как
самоубийство. Но она и сама не верила в это. Либин не способен на такое,
он слишком любил жизнь...
   Однако в его руке был пистолет, в виске зияла рана. Вокруг - кровь...
   Факты - упрямая вещь, сказала она себе. И вдруг поняла, что совсем не
знала Либина. Ей одного часа хватило на то, чтобы  все-таки  поверить  в
реальность происходящего и в то, что Либин сам ушел из этой жизни. Но не
потому, что не захотел  жить,  а  чтобы  дать  жить  ей,  ее  ребенку  и
Кайтанову.
   Он просто ушел с дороги. И даже дверь  оставил  открытой,  словно  бы
говоря: ты вольна входить сюда или не входить...
   Момента, когда она подходила к  телефону  и  набирала  "02",  она  не
помнила.
   В памяти осталась только фраза: я убила человека. Вероятно,  за  этой
фразой последовали и другие, составленные автоматически  как  ответы  на
посыпавшиеся с другого конца провода вопросы: фамилия, адрес... И за ней
пришли. Ведь она сочла тогда, что своим поведением, своим предательством
подтолкнула Либина к самоубийству.
   Прозрение пришло уже  позже,  когда  все  было  сказано  и  признание
прозвучало.  Оставалось  ждать  приговора.  И  только  ребенок,  который
взбунтовался в  ее  чреве,  когда  за  ней  захлопнулась  дверь  камеры,
пробудил в ней желание жить дальше. Хотя бы ради него...

***

   ...Она открыла глаза. Кайтанов держал ее за руку, и она  поняла,  что
он никогда не бросит ее. Он уже сделал свой выбор. Вот  только  дождется
ли он, пока она выйдет из тюрьмы? И где будет воспитываться его  сын?  В
тюрьме? Или же дома, и  с  ним  будут  заниматься  сначала  няня,  потом
домашние  учителя,  гувернантка?..  И  вообще  сейчас  все  ее   будущее
рисовалось ей в каком-то голубовато-сиреневом тумане.
   - Валя.., ты только не волнуйся... - вдруг сказал Кайтанов, - У  меня
для тебя хорошая новость... Очень хорошая...
   - Хорошая? - Она усмехнулась, не представляя себе, что же  сейчас  ее
может  осчастливить.  -  Что,  мне  все  это...  -  она   обвела   рукой
пространство вокруг себя, - приснилось?
   - Нет, к несчастью, не приснилось...
   - Тогда не томи...
   - Дело в том, что с  тебя  сняли  обвинение...  Ты  теперь  абсолютно
свободна...
   - Я? Что, Либин воскрес?
   - Нет... Его уже похоронили... И я сам свожу тебя на кладбище...
   - Да что произошло, черт возьми? - не выдержала она.
   - Нашли настоящего убийцу...

Москва, 2001 г.

   Она выбралась на это кладбище после Пасхи. Оставив в  машине  няню  с
малышом и взяв большую и тяжелую сумку с куличами  и  яйцами,  Валентина
уверенным шагом двинулась к большому мраморному памятнику. Здесь, совсем
рядом, был похоронен Иуда. Это был ее второй визит сюда - первый раз  ее
привозил сюда Лева поздней осенью, когда она оправилась после родов.
   Увидев проваленную могилу с черным  крестом  и  почерневшими  унылыми
остатками ее же осеннего букета, она присела на чужую, соседнюю скамейку
и замерла, не в силах пошевелиться.
   То, что Либина убил  Иуда,  сумел  доказать  следователь  прокуратуры
Гришин Андрей Васильевич, но не без помощи Руденко.
   Постоянно сочившаяся из заусенец  не  желающая  сворачиваться  кровь,
нездоровый вид в последнее время,  потливость...  Именно  его  кровь,  с
колоссальным количеством сахара, обнаружили в квартире погибшего  Либина
и даже на пистолете, кровь человека, страдающего  сахарным  диабетом,  о
котором Иуда и не догадывался... И эту  же  кровь  нашли  на  лестничной
площадке квартиры Валентины в Саратове. Он сам выстрелил себе  в  плечо,
чтобы создать видимость присутствия в  городе  настоящего  убийцы...  Он
хотел одного -  чтобы  Валентина  принадлежала  только  ему.  Чтобы  она
бросила Кайтанова, бросила Саратов, кишащий убийцами, и пришла  к  нему.
Выбрала только его одного, преданного и любящего лишь ее одну. Но прежде
он разрешил другую, более важную проблему  -  убрал  с  дороги  главного
противника, свалившегося внезапно, как снег на голову,  красивого  парня
Либина, первую ее любовь...
   Иуда умер в тот же день, когда прилетел из  Саратова  в  Москву.  Ему
стало плохо уже в аэропорту, и оттуда  его,  находящегося  в  тяжелейшей
диабетической коме, отправили в больницу, где он, не приходя в  себя,  и
скончался.
   ...Глотая слезы, Валентина достала из сумки  большой,  политый  белой
сахарной глазурью и посыпанный розовой  и  зеленой  карамельной  крошкой
пасхальный кулич.
   - Иуда, это тебе... Я сделала его с заменителем сахара,  для  тебя...
Тебе это можно...
   Еще хочу сказать, что помню тебя, наши с тобой дурацкие детские игры,
разговоры. - .. все... Извини, что я никогда не видела в тебе мужчину...
Но ты был моим другом. И я не знаю, как могло случиться, что ты, который
любил меня, убил Сережу... Конечно, тебе и в голову не могло прийти, что
я, сходя с ума от страха и отчаяния, возьму  вину  за  это  убийство  на
себя... Представляю себе, как ты переживал за меня... Однако  ничего  не
сделал, чтобы помочь мне... Но не хочу об этом... Бог тебе судья...

***

   И она сквозь слезы вдруг лукаво улыбнулась, достала из сумки еще один
кулич, несколько крашеных яиц и выложила все это на чистую салфетку:
   - А хочешь, я тебе скажу, почему ты заболел? Ведь ты же был красивым,
очень красивым и стройным парнем... Ты не был толстым никогда. Я  помню,
как нас с тобой познакомили... Я вспомнила тебя... Думаю, что на нервной
почве, после того как все произошло, ты и начал толстеть. Некоторые люди
во время стресса много едят... От ожирения до диабета - один шаг... И ты
заболел. А я кормила тебя конфетами и тортами, я не знала... -  Тут  она
словно очнулась и даже встала, оглянулась.  Ей  важно  было  знать,  что
здесь, среди деревьев и могил,  она  одна,  совсем  одна.  -  Тебе  было
страшно? Ты боялся  Либина?  Боялся,  что  он  когда-нибудь  вернется  и
призовет тебя к ответу? И ты  нашел  меня  в  Москве,  купил  документы,
обжился, стал москвичом, вошел в мою семью и  все  это  время  пас,  пас
меня, зная, что он рано или поздно появится рядом со мной... Ты и хотел,
и боялся встретиться с ним... Какой же ты все-таки мерзавец,  Иуда...  А
он тебя узнал сразу... Он говорил мне об  этом,  но  я  думала,  что  ты
мерещишься ему всюду... Наша беда в том, что  мы  невнимательны  друг  к
другу.
   Валентина помолчала немного, затем, задумавшись, добавила:
   - У него я уже сегодня была, цветы  отвозила,  куличи...  Он  простил
меня,  он  это  сказал  мне  в  одном  из  снов,  после  чего   перестал
приходить... Успокоился, наверное...
   Она присела, достала из сумки  инструменты  и  принялась  отвинчивать
табличку "Морозов Александр Петрович. 1967 - 2000 гг.". Затем  из  сумки
была изъята другая табличка: "Игудин Георгий Иосифович. 1970 - 2000".
   -  Ты  сам  придумал  себе  кличку  Иуда,  потому  что  она  созвучна
"Игудину", чтобы откликаться... Это я поняла, но, так и быть, никому  не
скажу, - говорила она, пытаясь привернуть новую табличку к кресту. - И с
братом ты здорово придумал... Знаешь, он до сих пор,  наверное,  создает
видимость или слышимость того, что  ты  в  Хайфе,  мол,  отошел,  сейчас
перезвонит... Но  я  не  думаю,  что  его  кто-нибудь  когда-нибудь  еще
побеспокоит, твой друг Николаиди об этом позаботился... Что же  касается
меня... - Она встала, отряхнулась и посмотрела на свою работу:  табличка
выглядела вполне прилично. - Что касается меня.., то и я к  тебе  больше
не приду. Не хочу возвращаться  в  прошлое...  Да  и  никогда  не  смогу
понять, за что ты убил ту, вторую девушку...
   Словом, я  пришла  попрощаться,  Иуда...  угостить  тебя  куличами  и
сказать, что у меня растет сын, Сережа Кайтанов, а в  сентябре  мы  ждем
уже дочку... Просто хотелось внести ясность...
   И она, резко повернувшись и швырнув сумку со всем, что в ней было,  в
кусты, быстро пошла прочь.