ю букву  "М",
вот вырисовалась карикатурная рожица... Обладая известной долей  фантазии,
можно было  многое  увидеть  в  переливающихся,  вспыхивающих  и  гаснущих
огоньках ночной панорамы огромного Города. А ведь за каждым этим окном, за
любым из десятков тысяч огоньков живут  неизвестные  мне  люди  со  своими
судьбами, неповторимыми характерами, заботами  и  желаниями,  радостями  и
печалями. Один включает свет, чтобы приняться  за  ужин,  другой  -  чтобы
прочесть газету, а кто-то  тушит  люстру,  уходя  в  гости  или  собираясь
заняться любовью. "Эти вспыхивающие и гаснущие  в  хаотическом  беспорядке
огоньки могут служить хорошей моделью случайного процесса", - подумал я. И
в следующий момент, буквально мгновенно, я  вдруг  понял,  как  мне  найти
число - параметр, позволяющий расшифровать записку Виктора Богдановича.
     Кое-кто из читающих эти строки, спустя страницу воскликнет:  "Это  же
совсем просто, я тоже догадался бы!"  Так  обычно  говорил  доктор  Ватсон
после  того,  как  Шерлок  Холмс   подробно   объяснит   ему   ход   своих
умозаключений.  Ну-ка,   отложите   книгу   и   попробуйте   сделать   это
самостоятельно. Утверждаю, что вы сейчас уже располагаете  всеми  данными,
всей той информацией, которая была у меня, когда ко мне пришло "озарение".
Не получается? Тогда читайте дальше и не судите меня слишком строго за то,
что я оказался таким тугодумом и не понял всего с самого начала.
     При решении  самых  различных  вычислительных  задач,  например,  при
использовании метода Монте Карло, возникает необходимость иметь набор  так
называемых "случайных чисел", никак не связанных между  собой.  Существует
множество   "генераторов   случайных   чисел",   и   одним   из   наиболее
распространенных приемов является использование отдельных групп цифр,  так
сказать "кусков", нарезанных из какой-нибудь бесконечно  длинной  цифровой
последовательности, например, какого-нибудь иррационального числа. А среди
этих последовательностей самой популярной и  широко  применяемой  является
знаменитое "число пи", выражающее,  как  всем  известно  еще  со  школьной
скамьи, отношение длины окружности к ее диаметру. Я помнил восемь  знаков,
перечисление  которых  звучало,  как  белый  стих:   "Три,   четырнадцать,
пятнадцать, девяносто два и шесть",  3,1415926...  Ряд  этот,  дающий  все
более и более точное значение "числа пи", рассчитывали многие  математики,
начиная с Архимеда, и ценою больших усилий и затрат времени довели его  до
707 знаков, правда,  с  ошибкой  в  пятьсот  первом  знаке,  так  что  все
последующие были неверны... После того,  как  появились  первые  ЭВМ,  ряд
удлинялся гораздо быстрее и в настоящее время насчитывает миллионы знаков,
в которых не удается заметить никакой закономерности, это, как  выражаются
математики, "псевдослучайная последовательность".
     Виктор Богданович не стал использовать  для  ключевого  числа  цифры,
составляющие год его рождения, как это делают для  облегчения  запоминания
кода пассажиры на вокзале, когда прячут вещи в камеру  хранения.  Жуликам,
хорошо знающим психологию таких простаков и  умеющих  на  глаз  определить
примерный возраст "клиента", остается только перебрать несколько последних
цифр на замке, чтобы открыть камеру и добраться до ее содержимого. Он взял
настоящее "псевдослучайное число",  вспомнив  первые  восемь  знаков  ряда
"пи". Разбив их на две группы, выписав цифры через одну: 3452 и  1196,  он
на всякий случай еще и переставил их наоборот, чтобы не очень уж бросалась
в глаза знакомая многим последовательность: 2543 и 6911. И,  как  показали
дальнейшие события, этого оказалось достаточно, чтобы надежно  засекретить
ключ шифра: 25436911.  Между  этими  цифрами,  конечно,  не  было  никакой
логической связи, зная предыдущие, никакими вычислениями нельзя было найти
последующую. Но  было  "общее  происхождение".  Недаром  цифры  на  кольце
Генрика показались мне странно знакомыми. Если бы я вспомнил  о  случайных
числах  раньше  и   прочитал   свой   мнемонический   стишок,   глядя   на
выгравированный ряд 2 - 5 - 4 - 3, бриллиант, возможно, был бы уже у  меня
в руках.
     Я ввел программу в калькулятор и принялся за  работу,  не  забывая  о
том, что пересчитал подлинные числа шифровки еще  и  по  своей  программе,
прежде  чем  изготовить  "копию".  Уже  первые  разгаданные  буквы   стали
складываться в осмысленные слова и фразы, это свидетельствовало, что я  на
верном пути. Через тридцать минут передо мной лежал полный  текст  записки
Виктора Богдановича.
     Выстраивая ловушку для криптологов Организации, я почти точно  угадал
ход мыслей покойного профессора.  Он  действительно  спрятал  бриллиант  в
институтском парке. Но только не под памятником погибшим студентам.
     Впрочем, это тоже был своего рода  "памятник"  -  реликтовое  дерево,
гинкго, представитель рода голосеменных,  когда-то  заселявших  почти  всю
сушу и служивших пищей первобытным ящерам. В Городе было  несколько  таких
деревьев,  тщательно  оберегаемых  ботаниками,  одно  из   них   росло   в
институтском парке. Его толстый ствол  с  почти  гладкой  корой  и  высоко
начинающейся кроной мало отличался от стволов других  старых  деревьев,  и
только необычные листья в виде маленьких вееров говорили о  том,  что  это
представитель древнейшей флоры, что его предки шумели листвою над головами
игуанадонов и стегозавров.
     С большим трудом мне  удалось  подавить  в  себе  желание  немедленно
мчаться в институтский парк и  выкапывать  бриллиант.  Следовало  хотя  бы
дождаться темноты, полной,  настоящей  темноты,  а  не  вечерних  сумерек,
наступивших сейчас. Кроме того, мой щуп реквизировал Антон, другого у меня
не было, и нужно было чем-то его заменить.
     Поразмыслив,  я  вспомнил,  что  на  стене  прихожей   висит   старый
велосипед. Вероятно, он остался еще от  прежних  хозяев  квартиры,  и  его
сохранили для придания ей обжитого  вида,  хотя  нынешние  обитатели  были
всего лишь временными постояльцами. В сумочке для  инструментов,  которая,
как обычно, располагалась на раме велосипеда под седлом, я нашел ключ  для
регулировки натяжения спиц и с его помощью вынул одну из них. Получившийся
щуп  был  коротковат,  но  придется  довольствоваться  им.  Авось   Виктор
Богданович не закопал свое сокровище очень уж глубоко. Саперную лопатку  я
всегда возил с собою в багажнике, таким образом, орудиями кладоискателя  я
был теперь обеспечен полностью.
     Отправиться в поход за кладом я решил  в  три  часа  ночи.  До  этого
момента оставалось еще много времени, поэтому, я снова присел  к  столу  и
перечитал расшифрованный текст. Одна фраза его была мне не совсем понятна:
"Бриллиант я положил в то, что мама в детстве запрещала  тебе  трогать,  и
закопал..."  Очевидно,  это  какая-то  старинная   шкатулка   или   резная
коробочка, в которых хранят семейные драгоценности, сувениры  и  реликвии.
Константин, конечно, сразу догадался бы, о чем идет речь, но, для меня это
пока было тайной - не существенной и не надолго, думал я. И снова  ошибся,
причем моя ошибка едва не привела к самым неприятным последствиям.
     Размышляя о том, как могло выглядеть хранилище "Суассона", я рассеяно
рассматривал узор на ковре, прибитом над диваном у противоположной  стены.
Очевидно, прежние  владельцы  квартиры  увлекались  разнообразными  видами
спорта, так как на этом ковре располагались скрещенные рапиры и  теннисные
ракетки, а над ними висели старомодные боксерские перчатки  из  коричневой
кожи.
     Постороннему наблюдателю, скажем, какому-нибудь  шпиону  Организации,
мои действия в тот вечер могли  бы  показаться,  мягко  говоря,  несколько
странными. Действительно, только что я возился с велосипедом,  зачем-то  в
поте лица вывинчивая из его  переднего  колеса  спицу,  а  потом,  посидев
несколько минут за письменным  столом,  вдруг  быстро  поднялся,  вышел  в
переднюю и стал вставлять спицу на прежнее место...
     Дело в том, что я нашел другой, гораздо лучший щуп, а мое  стремление
к порядку, подкрепленное профессиональной привычкой  не  оставлять  лишних
следов своих действий, не позволяло мне просто бросить спицу на стол или в
какой-нибудь угол, отложив  восстановление  велосипеда  на  неопределенное
"потом".
     Вернувшись в кабинет, я снял с  ковра  одну  из  рапир,  отвинтил  от
клинка рукоятку с чашкой и защитный наконечник, в результате чего  получил
отличный щуп.
     Я сжег в пепельнице листок с расшифрованным текстом  на  тот  случай,
если бы в мое отсутствие  в  квартиру  пожаловали  бы  незваные  гости,  и
тщательно перемешал пепел.
     Я проверил свой, вернее Клавин, пистолет,  который  так  и  не  успел
обменять на бывший у меня прежде, так что если бы меня задержала  милиция,
могло возникнуть недоразумение по поводу несовпадения номера имеющегося  у
меня оружия с номером в документе на право его ношения.
     Я надел бронежилет. Я зачем-то побрился  и  почистил  зубы.  Я  мерял
комнату шагами из угла в угол, имитируя трубные звуки моего любимого марша
"Бой под Ляоляном". А до трех часов все еще было далеко.
     Когда стрелки на моих "командирских" показали три ноль-ноль, я  давно
уже сидел за рулем "жигулей",  испытывая  специфическое  напряжение  перед
неизвестным, какое дано испытывать,  вероятно,  лишь  искателям  кладов  и
мореплавателям, отправляющимся на поиски новых островов.



                                    35

                                           Говорит один из нищих: "Братья,
                                           Ночь темна, никто не видит нас,
                                           Много хлеба, серебра и платья
                                           Нам дадут за дорогой алмаз".
                                                            Д.Мережковский

     Хотя дни  стали  короче,  а  институтская  администрация  по-прежнему
соблюдала режим экономии электроэнергии, и все  фонари  были  погашены,  в
парке было светлее, чем в прошлый раз. Сильный ветер разогнал тучи,  дождь
прекратился, и свет месяца в последний четверти беспрепятственно  проникал
сквозь оголенные ветви.
     Я добрался  до  одиноко  растущего  на  перекрестке  асфальтированных
дорожек гинкго, прислонился к его стволу и замер неподвижно, прислушиваясь
и приглядываясь. Плотно посаженные и  густые  кусты  шумели  под  порывами
сырого холодного ветра,  темные  институтские  корпуса  смотрели  на  меня
квадратами черных окон, где-то далеко постукивал по рельсам поезд.
     Следуя указаниям записки,  я  стал  так,  чтобы  край  ствола  гинкго
сливался  с  углом  расположенного  поблизости  здания  старого   главного
корпуса, ГК, как для краткости обозначил  его  Виктор  Богданович,  следуя
издавна  принятому  в  институте  сокращению.  Отступив  по   этой   линии
приблизительно на метр от дерева, я вонзил свой щуп в мягкую после  дождей
землю...
     Только на десятой или одиннадцатой попытке я почувствовал, что клинок
рапиры  уперся  во  что-то  твердое,  расположенное  примерно  на  глубине
шестидесяти-семидесяти  сантиметров.  Это  мог  быть  всего  лишь  корень,
какая-нибудь труба или кабель, поэтому, прежде чем приступить к раскопкам,
я попытался прощупать землю вокруг оказавшей сопротивление  точки.  Рапира
всюду свободно уходила глубже, предмет был совсем небольшим. Я  чуть  было
не потерял это место, так как не догадался чем-нибудь его отметить.  Когда
я снова  наткнулся  на  него,  то  только  чуть-чуть  вытащил  щуп,  потом
поплотнее завернулся в плащ, чтобы не  испачкать  костюм,  лег  на  землю,
прижался  ухом  к  холодному  железу  клинка  и  слегка  ударил   по   его
выступающему концу. Послышался звонкий щелчок, значит, это  был  не  комок
затвердевшей глины, не кусок дерева, а что-то довольно жесткое. Я  оставил
щуп в земле и взял лопатку.
     То, что  предмет  находился  не  очень  глубоко,  не  показалось  мне
странным. Виктор Богданович не мог, конечно, копать здесь яму, глубиной  в
рост человека, а  шестидесяти-семидесяти  сантиметров  вполне  достаточно,
чтобы  на  шкатулку  или  коробочку  не   наткнулась   лопата   садовника,
разрыхляющего  приствольный  круг  земли,  или  совок  играющего  в  парке
ребенка. Мне же такая глубина  была  только  на  руку,  так  как  упрощала
работу.
     Через несколько  минут  моя  саперная  лопатка  звякнула  о  какой-то
твердый предмет. Я разгреб землю руками и вытащил его, причем, на ощупь он
показался мне довольно странным. Когда я поднял свою находку к свету, то с
разочарованием увидел, что  это  небольшой  химический  флакон  с  широким
горлышком, заткнутым притертой стеклянной пробкой. В таких "склянках", как
называют их химики, держат  обычно  жидкие  реактивы.  На  просвет  флакон
казался пустым. Я встряхнул его, внутри  плеснулась  прозрачная  жидкость,
что-то звякнуло. Очевидно, пробка прилегала  не  слишком  плотно,  и  вода
последних проливных дождей проникла в сосуд. В парке, недалеко  от  места,
где рос гинкго, был расположен корпус химического  факультета,  и  флакон,
несомненно, был оттуда. Местная детвора часто играла  -  к  зависти  своих
сверстников, живших подальше, - самыми неожиданными предметами: сгоревшими
радиолампами, старыми конденсаторами, из  которых  счастливцы  разматывали
бесконечные ленты тонкой  алюминиевой  фольги,  или  "золота"  на  детском
жаргоне, замысловатыми деталями физических и химических приборов. Все  это
добывалось на "свалке" - в больших мусорных ящиках на задворках института,
настоящем Клондайке для будущих  Эдисонов  и  Королевых.  С  раздражением,
которое легко понять, я забросил "сокровище"  подальше  в  кусты  и  снова
принялся зондировать землю клинком рапиры.
     Несколько раз я натыкался на обломки кирпичей и  полуистлевшие  куски
дерева, один раз докопался до мощного  корня,  но  ни  шкатулки,  ни  даже
простой консервной банки, в которой мог  бы  находиться  "Суассон",  я  не
нашел. Я исследовал землю  вокруг  старого  гинкго  не  только  на  линии,
указанной в записке, но и со всех других сторон, - результат был тот же.
     Приближалось утро,  скоро  в  парке  появятся  первые  прохожие...  Я
постарался уничтожить следы  своих  раскопок  -  заровнял  лопатой  землю,
притоптал ее и, разочарованный, медленно направился  к  выходу  из  парка.
Сложив свои инструменты  в  багажник,  я  сел  за  руль  и  повернул  ключ
зажигания.
     "Жигули" как будто разделяли мое настроение,  и  двигатель  долго  не
хотел заводиться. Наконец, раздался  хлопок,  глушитель  выбросил  облачко
серого дыма, и мотор заработал. Через двадцать минут  я  уже  подъезжал  к
своему жилищу.
     ...Хорошо, что в такую рань на улицах было мало машин.  Я  так  круто
развернулся, что таксист, ехавший сзади вынужден  был  резко  затормозить,
его белую "волгу" занесло, и он чуть не вылетел на тротуар. Говоря  языком
работников  ГАИ,  создалась  аварийная  ситуация.  К  счастью,  пассажиры,
вероятно, очень спешили, а то не  миновать  бы  мне  неприятной  беседы  с
разъяренным водителем и выяснений, кто из нас "козел".
     Мотор моей машины успел хорошо прогреться,  улицы  были  свободны,  и
обратный путь занял гораздо меньше времени. Мне стоило больших  усилий  не
сбиться с быстрого шага на бег, пока я шел от ворот  парка  к  месту  моих
недавних раскопок. Солнце еще не взошло, но  было  уже  светло,  и  первые
ранние прохожие появились на дорожках парка.
     Треща ветками, я забрался в самую глубину кустарника, росшего у стены
институтского корпуса.  Несколько  минут  я  безуспешно  шарил  в  колючих
зарослях, вглядывался в  темную  их  глубину.  Наконец,  я  заметил  блеск
стекла. Флакон застрял у самых корней, в развилке толстой ветки. Я вытащил
его, пробка была на месте, и находившаяся во флаконе жидкость не  вытекла,
хотя все это время он висел в глубине куста горлышком  вниз.  Я  встряхнул
флакон и снова, как и в первый раз, услыхал, как внутри  что-то  звякнуло.
Но и теперь, несмотря на  то,  что  уже  было  совсем  светло,  как  я  ни
вглядывался, ничего, кроме  наполнявшей  флакон  почти  под  самую  пробку
прозрачной жидкости, я в нем не видел.
     - Что вы тут делаете? - раздался за моей спиной неожиданный вопрос.
     Я обернулся. В двух шагах  от  меня  стоял  молодой  парень  среднего
роста,  плохо  выбритый,  одетый  в  синие  джинсы  и  черную  куртку   из
искусственной кожи. На его плече висел трехлинейный карабин  образца  1944
года с  неотъемным  игольчатым  штыком,  который  сейчас  был  повернут  в
безопасное  положение.  Судя  по  всему,  парень  был  вохровцем  [ВОХР  -
военизированная   охрана],   возвращающимся   с   ночного   дежурства    в
административном крыле главного корпуса, где располагались  бухгалтерия  и
кассы института. На лице его был написан живой интерес и  только.  Никакой
враждебности или настороженности. Карабин также не был приведен  в  боевую
готовность. Учитывая все это, я решил воздержаться  от  применения  крутых
мер.
     - Вот, нашел свой флакон с реактивом. Вчера вечером убирал на  столе,
поставил его на окно, а он свалился  вниз.  Было  уже  темно,  и  я  решил
отложить поиски на утро. Кто его ночью возьмет... Слава Богу, не разбился,
а то вони было бы много.
     - Вы здорово испачкались.
     Он подошел ближе и начал услужливо отряхивать мой  плащ,  на  который
налипла уже засохшая земля. Юному, неискушенному охраннику  не  показалось
странным это обстоятельство. Я  старался  повернуться  так,  чтобы  он  не
заметил, что на мне надет не только плащ  и  пиджак,  но  и  бронежилет  -
несколько необычная часть  одежды  для  рядового  сотрудника  лаборатории,
вышедшего на трудовую вахту.
     - Привет, Миша!
     К нам приблизился пожилой  человек  невысокого  роста,  пышная  седая
шевелюра  которого  напомнила  мне  популярного  некогда   поэта   Степана
Щипачева.
     - Здравствуйте, Валентин Николаевич, - ответил мой новый знакомый.  -
Что так рано?
     - А, дела, все дела. Опять труба потекла в энергокрыле, а  слесаря  с
вечера нет дома. Разболтались все, не хотят работать, а я что могу? Самому
что ли лезть в подвал, чинить трубу? А это кто?
     - Да, уронил вот человек какой-то препарат из окна и искал его.
     - А зачем кусты  ломать?  Нельзя  было  аккуратнее?  Люди  стараются,
садят, ухаживают за ними, чтобы было красиво,  а  вы  тут  все  потоптали,
поломали! Безобразие!
     Его большеносая, с сердито сжатым в  куриную  гузку  ртом  физиономия
начала наливаться кровью в приступе начальственного гнева.
     Не знаю, как дальше развивались бы события, возможно, мне пришлось бы
шествовать под конвоем вохровца в местное отделение милиции  или  нарушать
свое  инкогнито  и  показывать  сердитому  блюстителю  зеленых  насаждений
служебное удостоверение, но на мое счастье на третьем этаже над нами вдруг
открылось окно, и кто-то, вероятно, уборщица, выплеснул ведро грязной воды
прямо  нам  под  ноги.  Седовласый  переключил  свое  внимание  на  нового
нарушителя, а я поспешно ретировался, не прощаясь, по-английски.
     Домой я приехал,  когда  уже  совсем  рассвело.  Окна  моей  квартиры
выходили  на  восток,  и  яркое  солнце  заливало  светом   всю   комнату,
пронизывало лучами флакон, стоящий на письменном столе. Я принес из  кухни
эмалированный тазик и посудное полотенце, расстелил на  столе  лист  белой
бумаги и принялся за дело.
     Притертая  стеклянная  пробка  флакона  долго  не  поддавалась   моим
усилиям. Наконец, опасаясь, что я отломаю ее  круглую  головку,  я  слегка
нагрел горлышко флакона язычком пламени газовой зажигалки, которая  всегда
была у меня в кармане вместе с пачкой сигарет, несмотря на то,  что  я  не
курю. После этого пробка провернулась, и я вытащил ее. Жидкость во флаконе
оказалась не водой.
     Она имела странный сладковатый запах, незнакомый  мне,  но  приятный.
Осторожно наклонив флакон над тазиком, я начал сливать ее. Жидко