бензина.
     Машина проезжала знакомыми улицами, мимо проплывали  освещенные  окна
домов,  блестели  черные  в  темноте  листья  деревьев,  подсвеченные   из
распахнутых настежь парадных, во влажной теплоте ночи троллейбусы казались
огромными кашалотами, упрямо выставившими крутые лбы, а граненая  "волга",
поравнявшаяся с  нами,  напоминала  вытащенную  из  детского  рта  зеленую
карамельку.
     Я  с  трудом  втиснул  машину  в  загроможденный  бетонными   плитами
строящегося дома двор.
     - Не выходите, я не хочу, чтобы вас видела тетка,  -  быстро  сказала
она. Ее губы мягко прижались к моим, и она  исчезла  за  гулко  стукнувшей
дверью подъезда.
     Когда я подъезжал  к  своему  дому,  собиравшаяся  весь  вечер  гроза
разыгралась не на шутку. Голубые молнии вспыхивали с  сухим  треском,  под
низкими тучами перекатывались тяжелые раскаты грома. В  салоне  машины  не
было плаща, и чтобы не промокнуть, я не стал загонять "жигули" в гараж,  а
оставил у подъезда, бегом преодолев несколько метров, отделявших  меня  от
спасительного козырька над входом.



                                    15

                                               Что за комиссия, Создатель,
                                               Быть взрослой дочери отцом!
                                                               А.Грибоедов

     Вероятно, ночная гроза и испортившаяся погода спугнули Константина  с
дачи, где он "пас" Эльвиру, сменив жену, у  которой  окончился  отпуск.  В
городе наблюдать за  семьей  было  труднее.  Константин  был  домоседом  и
проводил, за редкими исключениями, когда  выезжал  на  рыбалку,  свободные
вечера, даже летом, у телевизора или с газетой на диване. Зато его дочь со
свойственной подросткам энергией металась  по  разным  районам  в  поисках
развлечений. Прошли патриархальные  времена,  когда  девочки  ее  возраста
мирно играли в "классики" или "штандер" в тихих дворах, откуда их в  любой
момент можно было через форточку позвать обедать или делать  уроки,  когда
на улицу они выбегали только тогда, когда, например, раздавалась  траурная
музыка, и  окрестная  детвора  с  криками:  "Похороны,  похороны!"  бежала
поглазеть  на  процессию,  на  влекомый  вороными  лошадьми  катафалк  под
балдахином, на степенных служителей ритуальной конторы, на жестяные венки,
которые несли во главе колонны провожающие усопшего в  последний  путь  на
Байковое или Соломенское кладбище. Как и  прежде,  подростки  сбивались  в
стайки, но теперь они ходили не "конать" в летний кинотеатр без билета,  а
на "видики", где предприимчивые комсомольские вожаки сперва полуподпольно,
постоянно  рискуя  быть  привлеченными  к  ответственности  за  пропаганду
порнографии, насилия и жестокости, а  потом  все  более  и  более  открыто
крутили по-пиратски переписанные с американских кассет фильмы о  вампирах,
звездных войнах, перестрелках ковбоев и любовных  похождениях  школьников.
Можно было зайти в  кафе  или  "прошвырнуться",  по  вечерним  центральным
улицам с риском нарваться на стычку с другой,  агрессивно  настроенной  на
"подвиги" стайкой. На окраинах процветали такие развлечения, как  швыряние
камней в окна проходящих электричек и уничтожение телефонных будок,  более
серьезные  группировки  забирались  в  дачные   домики,   где   опустошали
холодильники и погреба, в которых,  обычно,  хранились  банки  с  домашним
консервированием, и оставляли после себя  кучи  нечистот,  окурки,  пустые
бутылки и использованные презервативы.
     Судя по всему, Константин и  его  жена  питали  иллюзии  относительно
законопослушности своей дочери и были уверены, что ничего более  опасного,
чем позднее возвращение домой, она не  совершает.  Поэтому  они  не  очень
обеспокоились, когда Эльвира не пришла  ночевать.  "Наверное,  задержалась
допоздна у подружки и осталась у нее", - решили они.  Так  уже  случалось,
после  чего  супруги  считали  необходимым  закатить  дочери   грандиозный
скандал, оказывавший на нее нулевое впечатление, но дававший  им  ощущение
выполненного родительского  долга.  Кроме  того,  подобные  сцены  приятно
щекотали отупевшие от монотонной жизни нервы, позволяли Людмиле, так звали
жену Константина,  демонстративно  капать  в  рюмочку  валерьянку,  а  ему
выкурить с мужественным и страдальческим видом пару лишних  сигарет  перед
сном, в чем обычно супруга его всячески ограничивала.
     Но Эльвира не вернулась и  на  следующее  утро.  А  вечером  позвонил
телефон.
     Не знаю, обратился  бы  Константин  к  нам  за  помощью  -  очень  уж
убедительно его просили  не  делать  этого  -  но  поскольку  его  телефон
прослушивался, мы с самого начала получили необходимую информацию. Вопреки
моим  ожиданиям,  похитители  требовали  всего  лишь   пятнадцать   тысяч.
Сравнительно небольшая сумма настораживала: что, если это только  предлог,
чтобы заманить отца  в  какое-нибудь  глухое,  укромное  место?  С  другой
стороны, они, очевидно,  знали,  что  большими  средствами  Константин  не
располагает. Правда, его мать, вдова Виктора Богдановича, могла  бы  снять
со сберегательной книжки гораздо больше, чем требовали шантажисты, но  это
значило бы вовлечь в круг событий пожилую, плохо владеющую своими  нервами
женщину, поведение которой в подобной ситуации  трудно  было  предсказать.
Явившись в квартиру Константина под видом страхового агента, я посоветовал
ему во время следующего разговора прикинуться, будто он принимает  условия
похитителей, но выговорить себе два-три дня, якобы для  сбора  денег.  Нам
тоже нужно было приготовиться.
     В условленное время Константин отправился в Пассаж, положив в  правый
карман куртки пакет  с  деньгами  -  сто  пятьдесят  сторублевых  банкнот,
завернутых в газетную бумагу  и  перевязанных  липкой  лентой,  как  особо
оговорили шантажисты.
     Несмотря на пасмурную погоду, в Пассаже, как всегда по субботам, было
много  народа.  Разнообразие  товаров  (дело  происходило  до   нескольких
последовательных  повышений  цен  и  пресловутой  их  "либерализации",   в
предчувствии которых  население  сметало  с  полок  все,  что  имело  хоть
какую-нибудь потребительскую ценность) в расположенных по  обеим  сторонам
узкого  прохода  магазинах  обуславливало  и  пестроту  толпившихся  здесь
покупателей. Тут были и бабушки, которые пришли выбрать подарок  внучатам,
и родители, подбиравшие  обновку  отпрыску,  на  котором  одежда  и  обувь
"горели" так, что приходилось покупать новое чуть  ли  не  каждые  два-три
месяца, и подростки, высматривающие модную "шмутку", и исполненные чувства
собственного достоинства будущие школьники, экипировать которых к  первому
сентября было ничуть не  проще  и  дешевле,  чем  королевских  мушкетеров,
выступающих в поход на Ла-Рошель. Нашим наблюдателям, сменявшим друг друга
через каждые полчаса,  чтобы  не  примелькаться  и  не  быть  опознанными,
оказалось нетрудно затеряться в этой толкающейся,  глазеющей  на  витрины,
шумящей, озабоченной толпе.  Однако,  прошел  час,  второй,  но  никто  не
обратился к Константину даже с обычным в таких местах случайным  вопросом.
Еще через полчаса он, как  и  было  договорено,  отправился  домой,  а  мы
решили, что шантажистам что-то помешало войти с  ним  в  контакт.  Но  все
оказалось гораздо хуже - приехав домой, Константин позвонил и сообщил, что
совершенно незаметно для него пакет с  деньгами  исчез,  испарился  еще  в
Пассаже...
     Эльвира вернулась домой вечером того же дня, похитители сдержали свое
слово. Изголодавшаяся, грязная, измученная,  она  почти  ничего  не  могла
рассказать о людях, которые все это  время  продержали  ее  с  завязанными
глазами в каком-то заброшенном подвале. По ее словам, ее схватили в  одном
из проходных дворов, накинули  на  голову  мешок,  затолкали  в  машину  и
куда-то долго везли. Раз или два, пока она сидела  в  подвале,  ей  давали
поесть и напиться, не разрешая снять повязку с глаз, а потом,  не  обращая
внимания на ее крики и слезы, вдруг вытащили из  подвала,  все  так  же  с
завязанными глазами отвезли куда-то и выбросили из машины, как  она  потом
увидела, в Святошинском лесу. Ни номера машины, ни ее цвета или марки  она
не могла сообщить, так как,  пока  распутывала  руки  и  снимала  повязку,
похитители исчезли.
     Это был удар. Я все  же  надеялся,  что  смогу  найти  хоть  какую-то
ниточку, ведущую от похитителей Эльвиры к обладателям кольца N_2, несмотря
на то, что с самого начала это было  сомнительно:  очень  уж  не  вязалась
мизерная сумма  выкупа  с  мощными  силами,  задействованными  в  "Деле  о
бриллианте". Единственным утешением было то, что  Эльвира  не  пострадала,
хотя и не благодаря нашим усилиям.
     Но это разочарование было ничем в сравнении  с  охватившими  меня  на
следующее утро чувствами. Не знаю, чего в них было больше - стыда,  злости
или желания смеяться над самим собой. Позвонил  Константин  и  с  тревогой
сообщил:
     - Эльвира заболела!  Не  хочет  зажигать  свет,  сидит  в  комнате  с
задернутыми шторами, не выходит к обеду!
     - Врача вызывали? На что она жалуется?
     - Нет, не вызывали. Она не говорит, что у нее что-то болит, а  только
кричит, когда кто-нибудь к ней заходит, и требует,  чтобы  ее  оставили  в
покое, заявляет, что не желает никого видеть. И  все  время  запирается  в
ванной, сидит там часами, кажется, моется или принимает душ.
     "Психическая травма  после  изнасилования"  -  пришла  мне  в  голову
неприятная догадка. Вчера она была в  заторможенном  состоянии,  возможно,
под действием наркотиков, которые ей подмешали в  пищу,  когда  кормили  в
подвале, а сегодня кое-что вспомнила... С  бригадой  медиков  я  поехал  к
Константину. Порявкивая сиреной, машина "скорой" мчалась по  улицам,  а  я
ломал себе  голову:  как,  не  травмируя  еще  больше  психику  несчастной
девочки, получить необходимую до зарезу информацию.
     Дом,  в  котором  жила  семья  Константина,   находился   в   глубине
микрорайона, среди таких же стандартных девятиэтажек,  на  торцах  которых
для ориентировки самых маленьких жильцов цветной  мозаикой  были  выложены
пестрые  букеты,  смешные  персонажи  мультиков  или  узоры  национального
орнамента.  Пискнув  тормозами,  наша  "волга"  остановилась  у   третьего
подъезда, и придерживая чемоданчики, украшенные красными крестами в  белом
круге, мы бегом устремились к лифту.
     Константин открыл дверь, не дожидаясь звонка.  Вероятно,  он  увидел,
как мы подъезжали. Стараясь не шуметь, мы вошли в прихожую.
     - Ну, что она?
     - Опять сидит в ванной.
     Я подошел к двери. Кроме плеска воды ничего  не  было  слышно.  Потом
что-то звякнуло, как будто ложечкой в стакане, и я услышал шлепанье  босых
ног по кафельному полу.
     - Папа, где наша пемза? - раздался за дверью надломленный голосок.
     Слава Богу, раз ей что-то понадобилось,  значит,  она  не  собирается
немедленно совершить суицидный акт. Я  поманил  рукой  Константина,  и  он
подошел ко мне.
     - Что ты говоришь, Элла?
     - Я спрашиваю, куда ты дел пемзу?
     Тон  ее  совсем  успокоил  меня.  Она  нашла,  на  ком  сорвать  свое
раздражение, а это какая-никакая, а разрядка.
     - Я не помню, Эллочка. Посмотри на полке, там, где мыльница.
     - Ни черта там нет!
     - Но, Эллочка...
     - Уйди от двери! Я хочу в свою комнату.
     - Но поешь хоть немного...
     - Ладно, сделай яичницу и просунь в дверь. А сейчас  отойди,  я  хочу
выйти.
     Я сделал Константину знак отойти, а сам прижался к стене,  чтобы  она
не сразу заметила меня, выходя  из  ванной.  Дверь  приоткрылась,  в  щель
высунулась тонкая рука, нашарила выключатель, щелкнула им, и полоска света
погасла. Легкая фигурка выскользнула в коридор. На ней был  халатик,  ноги
босые, руки спрятаны под мышками, как будто  ей  холодно.  Неужели...  Она
сделала два шага и попала в мои объятия.
     - Пусти! Пустите! Кто вы?
     Не обращая внимания на негодующие крики, я  затащил  Эльвиру  в  ярко
освещенную солнцем комнату, схватил ее за руку и повернул ладонью  наружу.
Оранжево-красные пятна покрывали ладонь, подушечки  пальцев.  Взглянув  на
приехавшего со мной врача, который высоко поднял  брови  при  виде  такого
грубого обращения с потенциальной пациенткой, я выпустил руку Эльвиры,  и,
сотрясаясь от рыданий, девочка скорчилась на полу у моих ног. Врач раскрыл
свой чемоданчик,  а  я  позвал  Константина  и  Людмилу  на  кухню,  чтобы
объяснить им, чем больна их дочь.
     Дело в том, что  готовя  пакет  с  деньгами,  мы  обработали  верхние
банкноты специальным веществом, оставляющим на коже  несмываемые  и  долго
сохраняющиеся следы. Этот нехитрый прием иногда приносит успех, особенно в
тех случаях, когда имеешь дело с  неопытным  преступником.  Через  полчаса
Эльвира  успокоилась  и  рассказала  все.  Замысел  раздобыть  деньги   на
развлечения возник у нее. Она поделилась им со своими  приятелями,  и  они
совместно выработали план "операции". Одна из  подружек  Эльвиры  обладала
необычайным  талантом  незаметно  вытаскивать  из  чужих  карманов  мелкие
предметы  и  пополняла  таким  способом  свой  бюджет.  Именно  ее  гибкие
пальчики, развитые многочасовыми  музыкальными  экзерсисами,  извлекли  из
кармана куртки Константина завернутый в газету пакет, пока он  толкался  у
витрин Пассажа в ожидании встречи с посланцем шантажистов. Добычу  вручили
Эльвире как зачинщице и "мозговому центру"  компании,  и  она  по-честному
разделила деньги. Через некоторое время, уже дома, она  заметила  странные
пятна у себя  на  руках  и  сразу  догадалась,  в  чем  дело.  Современные
подростки, поглощающие детективы  и  обменивающиеся  опытом,  знают  много
такого, о чем их родители, выросшие в другую эпоху, не имеют ни  малейшего
представления. Все попытки  смыть  краску  были  безуспешными,  и  Эльвира
растерялась, а тут явились мы...
     Если бы на месте девочки был опытный преступник, он мог  бы  сочинить
историю о том, как похитители, опасаясь подвоха, заставили его  развернуть
пакет и пересчитать деньги,  вот,  мол,  откуда  пятна.  Но  она  не  была
достаточно искушена в придумывании спасительных легенд,  не  закалилась  в
постоянной борьбе с правосудием, не обладала необходимой силой воли, чтобы
не растеряться в критический  момент,  и,  как  говорится,  "раскололась".
Трудно  сказать,  явится  ли  это  событие  первым  шагом  к  приобретению
необходимого опыта, или сокрушительная  неудача  навсегда  отобьет  у  нее
охоту к добыванию денег быстрым, но опасным способом.  Впрочем,  меня  это
уже не касалось.



                                    16

                                                  Твои, хохлушка, поцелуи,
                                                  Твои гортанные слова...
                                                                    А.Блок

     Дело зашло в тупик. Я и мои противники находились,  говоря  шахматным
языком, в состоянии цугцванга: любое активное действие с той или с  другой
стороны могло ухудшить позицию сделавшего ход  первым.  Выигрывал  тот,  у
кого окажется больше  выдержки,  кто  сможет  хладнокровно  смотреть,  как
движется  стрелка,  уже  поднимающая  контрольный  флажок.  Впрочем,  моих
противников ничто не заставляло особенно торопиться. Они  знали,  что  без
второго кольца разгадать текст мне не удастся, и бриллиант будет  спокойно
лежать там, где его оставил Виктор Богданович. Я же постоянно  подвергался
давлению со стороны начальства, каждые  несколько  дней  запрашивающего  о
ходе дела и все более раздраженно выслушиваюшего ответ: "Без новостей".
     Наконец, почти через месяц после "похищения"  Эльвиры  мне  приказали
передать все материалы по "делу о бриллианте"  в  группу  Струпинского,  а
самому  заняться  очередным   расследованием   козней   империалистических
разведок. Тут следует отметить, что терминология в  нашем  ведомстве  мало
подвергалась изменениям, несмотря на крутые перемены во внешнеполитическом
курсе, точнее говоря, в его  верхнем,  открытом  всем  взорам  и  особенно
демонстративно  -  взорам   представителей   прессы,   слое.   Даже   наши
руководители нет-нет да ввертывали во время интервью привычные словечки  и
обороты,  вроде  "потенциальный  противник",  "попытки  помешать   мирному
строительству",   "прогрессивная   международная   общественность",   хотя
неизвестно было, кого сейчас считать этим самым противником, коль скоро мы
энергично взялись за размывание айсбергов холодной войны,  _ч_т_о_  именно
мы пытаемся мирно строить, и какая международная  общественность  является
прогрессивной,  если  то  и  дело  всплывают  на  белый  свет  скандальные
материалы о субсидировании  зарубежных  левых  партий  и  газет.  Впрочем,
случаи разоблачения время от времени наших разведчиков то в Бельгии, то во
Франции указывали на то, что дело  не  ограничивается  сохранением  старой
терминологии...
     Как бы то ни было, я выгреб из личного сейфа все бумаги,  относящиеся
к розыскам "Суассона", и  под  расписку  передал  их  Игорю  Струпинскому,
который за  последнее  время  к  тайной  зависти  многих  пошел  вверх  по
служебной  лестнице,  шагая  иногда  через   ступеньку.   Меня,   впрочем,
предупредили, что забывать об этом деле окончательно не рекомендуется, так
как на любом  этапе  может  понадобится  моя  помощь.  Словом,  продолжали
держать меня в подвешенном состоянии. Более того,  после  сдачи  дела  мне
велено было возвратиться в Город и находиться  на  той  же  конспиративной
квартире, якобы обменяв ее с прежним хозяином на мою московскую.  Как  мне
объяснили,  это  было  сделано  на  тот  случай,  если  события  потребуют
немедленного моего включения, то есть преподнесли под видом разработанного
начальством мое же собственное предложение. Я давно уже привык к  подобным
проделкам, и они не задевали моего авторского самолюбия.
     И  потекли  скучные  дни,  когда  приходилось   перелопачивать   горы
информации в поисках крупинки "золота",  которая  могла  бы  удовлетворить
руководство, оправдать существование  раздутого  до  неприличия  аппарата,
состоящего в значительной  своей  части  из  "парашютистов",  вроде  моего
нового начальника. Время  от  времени  я  встречался  с  Константином  или
связывался с ним по телефону, но у него не  было  никаких  интересных  для
меня новостей. Судя по всему, он махнул рукой на мечту о двух с  половиной
миллионах долларов и поездке на Багамские  острова  и  был  занят,  как  и
большинство  соотечественников,  поисками  не  бриллиантов,  а  тех  самых
прозаических ингредиентов, которые составляют "потребительскую  корзинку",
постепенно превращающуюся в дырявое лукошко.
     Единственным, что  скрашивало  мое  монотонное,  хотя  и  заполненное
рутинной  работой  чуть  ли  не  все  двадцать   четыре   часа   в   сутки
существование, были редкие  встречи  с  Вероникой,  моей  новой  знакомой,
которую я еще в мой прошлый визит  сюда  как-то  подвез  домой,  вспомнив,
выражаясь словами польской песенки, "свой кавалерски час". Кончалось лето,
и мы бродили с ней по тенистым аллеям Гидропарка или  Ботанического  сада,
обмениваясь редкими фразами или просто без слов, чуть ли не  телепатически
понимая друг друга. Не в моем обычае были такие  платонические  отношения,
но она  наотрез  отказывалась  зайти  ко  мне,  а  дома  у  нее  постоянно
присутствовал   цербер   в   лице   тетки,   бдительно   сторожившей    ее
добропорядочность. Вечная проблема, во всяком случае  у  нас,  не  знающих
свободных  номеров  в  гостиницах   и   мотелях   и   давно   забывших   о
дореволюционных "мебелирашках", проблема, породившая целую серию анекдотов
о сравнительных достоинствах "волги" и "запорожца" в качестве  сексодрома,
о муравьях и комарах -  соперниках  Купидона  и  даже  вызвавшая  к  жизни
специфическое  извращение  под  красивым  названием   "вуайеризм",   смысл
которого состоит  в  подг