лядывании  за  развлекающимися  на  лоне  природы
парочками. Местные  "вуайеристы",  как  сообщалось  в  газетах,  разделили
парковые зоны на участки, выбрали оргкомитет и строго  карали  нарушителей
конвенции, проникавших в чужие угодья.
     В тот вечер Вероника наконец согласилась зайти ко мне выпить  чашечку
кофе.  Она,  конечно,  понимала,  что  скрывается  за  этим   традиционным
предлогом,  и  держалась  немного  скованно,  хотя  мы  уже   прошли   все
предварительные  этапы  поцелуев  и  более  интимных  ласк.   Я   выполнил
стандартный ритуал показа квартиры, немногочисленных книг и вида из  окна,
впрочем, действительно, великолепного, так как с холма, на  котором  стоял
мой дом, открывалась обширная панорама вечернего Города.  Особенно  красив
был мост метро,  казавшийся  в  ночной  темноте  двумя  рядами  светящихся
жемчужин, пересекающих поблескивающую темную гладь могучей реки.
     Пролетевшая мимо распахнутого окна летучая  мышь  заставила  Веронику
отшатнуться и прижаться ко мне, чем я не преминул воспользоваться.
     ...Она то отталкивала мои ищущие руки, то бесстыдно направляла  их  в
самые интимные места, ее маленькие груди упруго прижимались к моей  груди,
голова металась по подушке, ускользая от моих губ,  запрокидывая  ее,  она
подставляла под поцелуи нежное горло, наконец, она затрепетала,  несколько
судорожных вздохов, слабый  стон,  и  ее  напряженное,  как  струна,  тело
обмякло и  расслабилось.  У  меня  хватило  умения  и  выдержки  задержать
наступление  кульминационного  момента  и,  дав  ей  небольшую  передышку,
повторить все сначала... За окном уже начало сереть, когда  мы  заснули  в
счастливом опустошении.
     Утром я отвез ее в Медгородок, где ничего не  подозревавшие  пациенты
готовились подставлять свои ягодицы под иголку ее  шприца.  Пусть  уж  они
простят меня, если у сестрички дрожали руки и она сделала  им  больно.  От
чего  только  не  зависит   качество   нашего   бесплатного   медицинского
обслуживания!
     На бензоколонке, куда я заехал, возвращаясь из  Медгородка,  горючего
не  было,  поэтому  вечером  мне  пришлось  отправиться  к   Веронике   на
троллейбусе. Но она не могла оставить свою  тетку,  у  которой  разыгрался
радикулит, и я, не солоно хлебавши, поехал  домой  один,  воспользовавшись
для разнообразия на этот раз трамваем.
     Я вышел за два квартала до дома, чтобы не спеша пройтись по улице,  -
мне был необходим  моцион  после  обманутых  сладких  надежд,  разрушенных
воспалившимися нервными окончаниями вероникиной тетки.  Когда  я  проходил
мимо зияющего пустыми окнами старого дома,  поставленного  на  капитальный
ремонт, меня  обогнала  "волга",  которая  остановилась  в  десяти  метрах
впереди. Из нее вышли трое, и как только я поравнялся с ними, один из  них
обратился ко мне с невинным вопросом:
     - Скажите, пожалуйста, как проехать к мосту Патона?
     Я принялся объяснять нехитрый  маршрут,  но  собеседник  оказался  на
редкость бестолковым. Наконец, его приятель молча слушавший нас, нырнул  в
машину  и  вытащил  из-за  противосолнечного  козырька  план  Города.   Мы
расстелили его на капоте "волги", и я стал показывать, как им лучше  всего
попасть  в  нужное  место.  Водитель  понимающе   кивал,   как   вдруг   я
почувствовал, что мои ноги отделяются от земли  и  какая-то  непреодолимая
сила заламывает мне руки за спину. Щелкнули наручники, головой вперед меня
бросили на заднее сидение, накрыли плащом,  и  на  мне  уселись,  судя  по
тяжести, которую я испытывал, по меньшей мере три человека.
     Вразнобой хлопнули дверцы, машина рванулась  вперед,  и  я  на  своих
боках  ощутил  все  выбоины  и  колдобины  крутого  спуска,   ведущего   к
набережному  шоссе.  Особенно  неприятными  были  моменты,  когда  "волга"
пересекала высоко  выступающие  трамвайные  рельсы,  -  три  грузных  тела
подпрыгивали на моих ребрах, как на рессорах так, что у меня перехватывало
дыхание. Я пытался запоминать повороты, но вскоре бросил  это  бесполезное
занятие.



                                    17

                                    Отделкой золотой блистает мой кинжал;
                                    Клинок надежный, без порока;
                                    Булат его хранит таинственный закал, -
                                    Наследье бранного Востока.
                                                               М.Лермонтов

     Было уже совсем темно, когда мы подъехали к какому-то забору,  сквозь
калитку меня провели в дом, стоящий среди густых деревьев.  Поднявшись  по
нескольким ступенькам, я оказался в обставленном старинной мебелью  холле.
Картины на стенах, увешанные чеканным кавказским оружием восточные  ковры,
изящные светильники - все говорило о богатстве и пристрастии  владельца  к
несколько старомодной роскоши. Меня усадили в глубокое кресло, по сторонам
которого стали два крепких парня из числа приехавших со мной на "волге", а
водитель, распоряжавшийся, насколько я понимал, всей операцией  похищения,
ушел в глубину дома, и я слышал, как постепенно затихают его шаги.
     Прошло не менее получаса, пока он возвратился.  Хотя  в  холле  царил
уютный полумрак, я сумел разглядеть, что это был  среднего  роста  блондин
лет сорока, склонный к полноте,  которую  не  мог  скрыть  отлично  сшитый
темно-серый костюм. Правда, портной  не  рассчитывал,  что  под  мышкой  у
клиента разместится кобура с пистолетом. Блондин сделал жест рукой, и  мои
конвоиры подхватили меня под руки и поставили по  стойке  "смирно",  а  он
зашел сзади, и я почувствовал, как мои руки освобождаются  от  наручников.
За все время, прошедшее с того момента, когда  меня  с  такой  любезностью
пригласили в машину, не было произнесено  ни  слова.  Эта  команда  хорошо
сработалась, и ее участникам не нужно  было  разъяснять,  что  им  следует
делать на том или ином этапе игры.
     По тому, как суетливо поправлял блондин кресла, стоящие у журнального
столика, по его напряженному лицу и непроизвольно ныряющей при каждом моем
движении за отворот пиджака руке, я понял: с минуты  на  минуту  ожидается
приход высоких особ, и блондин отвечает за то, чтобы встреча  проходила  в
полном соответствии  с  этикетом  дипломатических  приемов.  Напряжение  с
каждой минутой нарастало, мои стражи переминались с ноги на ногу  и  шумно
втягивали воздух, казалось, предстоящее страшит их еще больше, чем  должно
было пугать меня. Я же, напротив, не ощущал ничего, кроме  любопытства,  и
облегчения от снятых, наконец, наручников. Раз меня не  прикончили  сразу,
значит, моя особа представляет в этой игре определенную ценность, а я  был
уверен в своем умении правильно разыграть любую пришедшую на  руки  карту.
Нет ничего хуже и  вреднее  для  нервов,  чем  бесконечный  перебор  равно
вероятных,  а  точнее  -  равно  маловероятных  будущих   событий.   "Если
произойдет то-то, я поступлю так, а если то-то, сделаю  эдак"  -  подобные
бесконечные  размышления  могут  довести  нервного  человека  до   полного
душевного расстройства, так что малейшая  неожиданность  выбивает  его  из
колеи и заставляет впасть в состояние ступора, чуть ли  не  коллапса,  как
раз тогда, когда необходима острая и четкая реакция.
     Тем не менее, я задумался  и  стал  строить  кое-какие  планы,  когда
заметил висящую на текинском ковре "каму" работы старого кумыцкого мастера
Базалая. Клинком такого кинжала можно высечь искру из камня или перерубить
арматурный прут, а потом без  всякой  точки  и  правки  лезвия  побриться.
Недаром военный историк прошлого  века  генерал  Потто  писал  о  булатном
оружии, что владеющий им не нуждается в большой  физической  силе,  и  оно
страшно даже в руках ребенка. Если придется туго, надо  будет  постараться
подойти к ковру, а там посмотрим, прав ли  был  старик...  Не  поворачивая
головы,  я  обвел  глазами  доступную  моему  взору  часть  холла,   бегло
набрасывая сценарий возможной схватки.
     Позже я думал: почему они были так неосторожны, что не убрали  оружие
со стены? И пришел к выводу, что все дело в привычке. Постоянно имея перед
глазами эту коллекцию, они перестали воспринимать ее экспонаты  как  нечто
потенциально  опасное,  для  них  они  были  не  более,   чем   украшения.
Характерный пример психологической слепоты на все обычное. Наш  мозг,  как
глаз  лягушки,  реагирует  только  на  что-то  отличающееся  от  привычной
картины, статика его усыпляет, лишает бдительности.
     Появлению  трех  мужчин,  вышедших  из  двери,  скрытой  за   тяжелой
портьерой, не предшествовали звуки горна и барабанов, впереди них не бежал
герольд,  хотя  по  всем  признакам,  по  почтительному  отношению  к  ним
остальных действующих лиц, это были по  меньшей  мере  бароны  в  иерархии
мира, в котором вращались  все  здесь  присутствовавшие,  за  исключением,
конечно,  меня,  чуждого  пришельца-пленника.  Вошедшие  расположились   в
креслах у журнального столика, против которого стоял я  под  охраной  двух
горилл, и некоторое время молча рассматривали меня. У меня не было  причин
стесняться своей внешности - отправляясь к Веронике, я  побрился  и  надел
свой лучший галстук, поэтому я позволил им любоваться  собой,  а  так  как
начинать беседу первым считал невежливым, то  воспользовался  затянувшейся
паузой, чтобы и  самому  получше  рассмотреть  эту  троицу,  от  приговора
которой, вероятно, зависела моя дальнейшая судьба.
     Слева сидел  тучный  старик,  по  виду  армянин  или  грек,  в  белом
чесучовом костюме, какие были в моде на юге лет сорок назад.  Его  большой
толстый нос, украшенный синеватыми прожилками  и  черными  точками  угрей,
нависал над верхней губой, почти касаясь  выдвинутого  вперед  подбородка,
раздвоенного посередине и сине-черного, несмотря на то, что он был  гладко
выбрит. Толстые пальцы рук, лежавших ладонями вниз на полированном столике
в такой позиции, как  будто  старик  собирался  разыгрывать  гаммы,  густо
поросли жесткими волосами, сквозь чащу которых поблескивали многочисленные
перстни. Взгляд черных, как маслины,  глаз  упирался  в  мое  лицо,  будто
стальной прут, я почти физически ощущал его твердый кончик, перемещавшийся
от переносицы к моим губам, ощупывающий скулы, вдавливающийся в глаза.
     Справа развалился в свободной позе самый молодой  из  трех,  высокий,
спортивного типа молодчик лет тридцати пяти, с гладко обритой  головой,  в
синем клубном пиджаке,  из  верхнего  кармана  которого  выглядывал  белый
кончик платка. Галстук-бабочка создавал впечатление, будто он явился прямо
с вечернего приема или собрался  на  небольшое  суаре,  вроде  тех,  какие
посещал мистер Сэм Уэллер-младший [персонаж романа Ч.Диккенса  "Посмертные
записки Пиквикского клуба"], и где непременным атрибутом  и  гвоздем  меню
бывала баранья нога в соусе из каперсов.
     Третьего, который сидел  в  центре,  я  специально  оставил  в  своем
повествовании напоследок, так как по моим наблюдениям  именно  он  являлся
центральной фигурой не только в смысле расположения за столом.  Он  был  у
себя  дома,  судя  по  красному  с  золотом  халату  из  стеганого  шелка,
облекавшему его могучее тело.  Могучим  было  и  его  лицо,  загорелое,  с
крупными правильными чертами. Светлые глаза казались  еще  светлее,  из-за
темного загара и черных, гладко зачесанных волос, блеск которых в  неярком
свете нескольких включенных бра свидетельствовал об отличном здоровье.
     Ничего зловещего, даже просто недоброжелательного  не  выражалось  на
его лице, но я сразу понял, что  в  случае  необходимости  или  просто  из
минутной прихоти этот человек, не задумываясь, отправит на тот свет  меня,
своих компаньонов, вообще кого  угодно.  Такими  бывают  "воры  в  законе"
высокого ранга, это не  рисовка,  не  поза,  а  Modus  vivendi,  жизненная
позиция, этическая установка, ставшая настолько обыденной, что  следование
ей превратилось в привычный физиологический процесс, такой же естественный
и не требующий оправданий и объяснений, как насыщение или утоление жажды.
     - Мистер Боггарт, если не ошибаюсь? - спросил он хорошо  поставленным
голосом.  Казалось,  как  киловаттный  динамик,  работающий  на   четверть
мощности, он заполняет весь звуковой диапазон без провалов и  подъемов  от
самых низких до самых высоких частот.
     Я слегка поклонился, не находя нужным  подтверждать  или  опровергать
его слова.
     - Впрочем, если вы предпочитаете, чтобы вас  называли  как-то  иначе,
скажем, Войцехом Быковски, Юлиусом Рунге, Марианном Кодряну,  Константином
Седых или Анатолием Грач-Грачевским, возражать мы не будем.
     Старик-армянин   (или    грек?)    насмешливо    фыркнул,    блондин,
распоряжавшийся моими конвоирами, захихикал  угодливо,  а  сидящий  справа
клубмен с обритой  головой  нетерпеливо  скрипнул  креслом,  ему,  как  ни
странно, явно не нравилась долгая церемония представления.
     Человек в красном халате перечислил некоторые, хотя  далеко  не  все,
мои псевдонимы, это свидетельствовало о хорошей информированности в  таких
вещах, знать которые непосвященным не только  не  полагалось,  но  и  было
просто опасно.
     - Пусть будет Боггарт, это хорошее имя, - сказал  я.  Слава  Богу,  я
успел отдышаться, и голос мой  звучал  спокойно  и  уверенно.  Как  я  уже
говорил, я не  сторонник  фанатичной  стойкости,  тем  более  мальчишеской
бравады, но хорошо понимая всю опасность своего положения, все же не хотел
выглядеть перед ними испуганным и подавленным.  Уверенность  прибавит  мне
цену, если дело дойдет до торга. А надо будет - я такого труса перед  ними
спраздную... Курс сценического мастерства мы проходили.
     - Поговорим по-деловому, Джек. - О, он уже называет  меня  по  имени,
для англичан это равносильно переходу на "ты"! - Мы достаточно хорошо  вас
знаем, как вы видите, чтобы не ходить вокруг да  около.  Нам  нужен  текст
шифровки, в которой указано, где спрятан бриллиант.  За  это  вы  получите
приличное вознаграждение в любой валюте на ваш  выбор.  Нам  хотелось  бы,
чтобы это стало началом нашего сотрудничества, которое может быть полезным
как нам, так и вам. Бриллиант, как  бы  ни  был  он  ценен,  не  такая  уж
исключительная добыча при наших масштабах.
     При этих словах старик-армянин (или грек) нахмурил кустистые брови  и
кашлянул, всем своим видом выражая неодобрение. Человек в  красном  халате
потрепал его по плечу успокаивающим жестом и продолжал:
     - Есть и более интересные замыслы, в осуществлении которых вы  можете
нам помочь. Хотелось бы, чтобы ваше решение было добровольным и искренним,
поэтому обещаю: согласитесь вы или нет, мы в  любом  случае  отпустим  вас
живым и невредимым. Не сочтите за хвастовство, но вы для нас не опасны, вы
не в силах причинить нам никакого вреда, во всяком случае, пока что.
     - Немного странный способ приглашать на деловую беседу, - заметил  я,
потирая запястья.
     Человек в красном халате слегка улыбнулся.
     - У нас не было другого выхода. Встреча  должна  проходить  в  тесном
дружеском кругу и  без  лишних  свидетелей.  Но  вы  не  ответили  на  мое
предложение.
     - Мне необходимо подумать...
     Это было правдой. Я не верил, что они отпустят меня в  случае  отказа
сотрудничать с ними, и хотел потянуть время, пока не  подвернется  удобный
случай вырваться из западни. Если  они  будут  держать  меня  в  доме,  им
придется давать мне еду, водить в туалет.  Мало  ли  какие  обстоятельства
могут при этом возникнуть.
     - Думайте, - снисходительно ответил человек  в  красном  халате.  Его
соседи  за  столиком  кивнули  в  знак  согласия.   Наступила   пауза.   Я
рассчитывал,  что  мне  будет  дан  какой-нибудь  определенный   срок   на
размышления, скажем, день, три часа, пятнадцать минут. Но  судя  по  тому,
что все оставались на своих местах,  срок  этот  был  значительно  короче.
Необходимо было изменить, переломить ход беседы,  подкинуть  им  проблему,
которая заставила бы их самих ломать над ней голову и просить отсрочки.
     - А если я  соглашусь  на  ваше  предложение,  какие  вы  дадите  мне
гарантии, что сдержите свое слово?
     Человек в красном снова улыбнулся.
     - Вам придется поверить нам без всяких гарантий.  Сейчас  мы  хозяева
положения  и  ставим  условия.  Если  когда-нибудь  мы  окажемся  в  вашем
кабинете, условия будете ставить вы. Но это маловероятно.
     - Каких гарантий вы потребуете у меня?
     - О, на этот счет не беспокойтесь.  У  нас  есть  много  возможностей
проконтролировать, насколько добросовестно вы будете выполнять договор,  и
множество способов уберечь вас от искушения  его  нарушить.  Не  хочу  вас
пугать, так как нам желательно, как я уже  сказал,  получить  ваше...  ну,
почти добровольное согласие. Только в этом случае можно  ожидать,  что  вы
станете работать с полной отдачей. Труд из-под палки, знаете ли...
     -  Политика  кнута  и  пряника,  понимаю.  Но  если  с  пряником  все
более-менее ясно, то хотелось бы знать и о кнуте.
     - Ну, например, мы можем взять человека - я говорю не о вас, а вообще
- на "медикаментозный поводок". Вы ведь знакомы, хотя бы в общих чертах, с
разработками вашей двенадцатой лаборатории? Подопечному вводится  медленно
действующий яд, противоядие от которого находится в руках "хозяев".  Можно
сделать вас "зомби" - запрограммировать на самоубийство  по  определенному
сигналу, по фразе-паролю, услыхав который, вы тут же перережете себе горло
или выпрыгните из  окна  высотного  дома.  Правда,  тут  обычно  требуется
сотрудничество со стороны программируемого во время гипнотических сеансов,
да  и  времени  на  это  нужно  довольно  много.  Я  думаю,  проще   всего
использовать старый добрый метод - взять заложника.  Вам,  кажется,  очень
нравится та самочка, ну, что живет в Минском районе...
     Кулаки мои сжались, и я сделал шаг вперед. Ему удалось задеть меня за
живое, и я оказался настолько глуп, что показал это.
     Вероятно, мои чувства достаточно хорошо отразились  на  лице,  потому
что охранники навалились  на  меня  с  двух  сторон  без  приказа.  Ладно,
покажем, на что я способен. Один отлетел влево от удара головой, а  второй
попался на элементарные "ножницы" Я упал на вытянутую левую  руку,  правая
моя нога легла на кадык охранника, а левая ударила его под колени.  Резкий
поворот, и он врезался  затылком  в  отлично  натертый  паркет.  Мгновение
спустя я уже был на ногах и одним прыжком достиг ковра, на котором  висела
облюбованная мной "кама". Вырывая клинок из тугих ножен, я  заметил  краем
глаза, как медленно, точно во сне,  блондин  поднимает  пистолет.  Ударная
доза адреналина, выброшенная в кровь надпочечниками по привычному  сигналу
острой ситуации, подобно  уэллсовскому  "чудесному  ускорителю"  настолько
подхлестнула  меня,  что  действия  окружающих  протекали,   казалось,   в
десятикратно замедленном темпе. Пистолет не прошел еще  и  половины  пути,
как отточенный клинок кинжала со свистом описал полукруг и отсек  блондину
левую часть черепа и плечевой сустав вместе с левой рукой.  Генерал  Потто
не преувеличивал: я почти не ощутил сопротивления  при  ударе,  как  будто
лезвие рассекло не твердую кость и упругую мышечную ткань, а мягкий  кусок
масла. Сделав резкий выдох, я повернулся к сидящим за журнальным столиком,
готовый изрубить в капусту и их.
     Эти люди недаром занимали высокие  места  в  мафиозной  иерархии.  Ни
следа испуга я не заметил  на  их  лицах,  они  спокойно  сидели  в  своих
креслах, а бритоголовый даже слегка наклонился вперед, чтобы лучше  видеть
происходящее, точно разворачивающаяся  перед  ними  сцена  происходила  не
наяву, а на экране телевизора.
     - Браво, браво! Вы подтверждаете свою славу отличного  бойца,  -  все
так же спокойно сказал человек в красном халате. - Но хорошие бойцы есть и
у нас, даже еще лучшие, чем вы, смею уверить. Нам от вас  нужно  другое  -
ваш интеллект, ваша интуиция.
     Его сп