, спросила:

- Но тебе-то оно приходило?

- Последнее время, - ответил Хори, - я был убежден, что ключ к тайне смерти
Нофрет лежит в странной перемене характера Сатипи. Эта перемена так
бросалась в глаза, что было ясно: за ней что-то крылось.

- И тем не менее ты ничего не сказал?

- Как я мог, Ренисенб? У меня ведь нет никаких доказательств.

- Да, ты прав.

- Любое утверждение обосновывается доказательствами.

- Когда-то ты сказал, - вдруг вспомнила Ренисенб, - что люди в один день не
меняются. А сейчас ты согласен, что Сатипи сразу переменилась, стала совсем
другой.

Хори улыбнулся.

- Тебе бы выступать в суде при нашем правителе. Нет, Ренисенб, люди
действительно остаются сами собой. Сатипи, как и Себек, тоже любила громкие
слова. Она, конечно, могла перейти от слов к действиям, только, думаю, она
была из тех людей, которые кричат о том, чего не знают, чего никогда не
испытали. Всю ее жизнь до того самого дня она не знала чувства страха.
Страх застиг ее врасплох. Тогда она поняла, что отвага - это способность
встретиться лицом к лицу с чем-то непредвиденным, а у нее такой отваги не
оказалось.

- Страх застиг ее врасплох... - прошептала про себя Ренисенб. - Да,
наверное, с тех пор, как умерла Нофрет, в Сатипи поселился страх. Он был
написан у нее на лице, а мы этого не заметили. Он был в ее глазах, когда
она умерла... Когда она произнесла:

"Нофрет..." Будто увидела...

Ренисенб умолкла. Она повернулась к Хори, глаза ее расширились от
недоумения.

- Хори, а что она увидела? Там, на тропинке. Мы же ничего не видели. Там
ничего не было.

- Для нас ничего.

- А для нее? Значит, она увидела Нофрет, Нофрет, которая явилась, чтобы
отомстить. Но Нофрет умерла и замурована в своем саркофаге. Что же Сатипи
увидела?

- Видение, которое предстало перед ее мысленным взором.

- Ты уверен? Потому что если нет...

- Да, Ренисенб, если нет?

- Хори, - протянула к нему руку Ренисенб, - как ты думаешь, все кончилось?
Со смертью Сатипи? Вправду кончилось?

Хори взял ее руку в свои, успокаивая.

- Да, да, Ренисенб, разумеется, кончилось. И тебе, по крайней мере, нечего
бояться.

- Иза говорит, что Нофрет меня ненавидела... - еле слышно произнесла
Ренисенб.

- Нофрет ненавидела тебя?

- По словам Изы.

- Нофрет умела ненавидеть, - заметил Хори. - Порой мне кажется, что ее
ненависть простиралась на всех до единого в доме. Но ты ведь не сделала ей
ничего плохого?

- Нет, ничего.

- А поэтому, Ренисенб, у тебя в мыслях не должно быть ничего такого, за что
ты могла бы себя осудить.

- Ты хочешь сказать. Хори, что если мне придется спускаться по тропинке в
час заката, то есть тогда, когда умерла Нофрет, и если я поверну голову, то
ничего не увижу? Что мне не грозит опасность?

- Тебе не грозит опасность, Ренисенб, потому что, когда ты будешь
спускаться по тропинке, я буду рядом с тобой и никто не осмелится причинить
тебе зла.

Но Ренисенб нахмурилась и покачала головой.

- Нет, Хори, я пойду одна.

- Но почему, Ренисенб? Разве ты не боишься?

- Боюсь, - ответила Ренисенб. - Но все равно это нужно сделать. В доме все
дрожат от страха. Они сбегали в храм, купили амулетов, а теперь кричат, что
нельзя ходить по тропинке в час заката. Нет, не чудо заставило Сатипи
пошатнуться и упасть со скалы, а страх, страх перед злодеянием, которое она
совершила. Потому что лишить жизни того, кто молод и силен, кто
наслаждается своим существованием - это злодеяние. Я же ничего дурного не
совершала, и, даже если Нофрет меня ненавидела, ее ненависть не может
причинить мне зла. Я в этом убеждена. И, кроме того, лучше умереть, чем
постоянно жить в страхе, поэтому я постараюсь преодолеть свой страх.

- Слова твои полны отваги, Ренисенб.

- На словах я, сказать по правде, более бесстрашна, чем на деле, -
призналась Ренисенб и улыбнулась. Она встала. - Но произнести их было
приятно.

Хори тоже поднялся на ноги и встал рядом.

- Я запомню твои слова, Ренисенб. И как ты вскинула голову, когда
произносила их. Они свидетельствуют об искренности и храбрости, которые, я
всегда чувствовал, живут в твоем сердце.

Он взял ее за руку.

- Послушай меня, Ренисенб! Посмотри отсюда на долину, на реку и на тот
берег. Это - Египет, наша земля. Разоренная войнами и междоусобицами,
разделенная на множество мелких царств, но скоро, очень скоро она станет
единой - Верхний и Нижний Египет снова объединятся в одну страну, которая,
я верю и надеюсь, обретет былое величие. И в тот час Египту понадобятся
мужчины и женщины с сердцем, полным отваги, женщины вроде тебя, Ренисенб. А
мужчины не такие, как Имхотеп, которого волнуют только собственные доходы и
расходы, и не такие, как Себек, бездельник и хвастун, и не такие, как Ипи,
который ищет только, чем поживиться, и даже не такие добросовестные и
честные, как Яхмос. Сидя здесь, можно сказать, среди усопших, подытоживая
доходы и расходы, выписывая счета, я осознал, что человеку наградой может
служить не только богатство и утратой - не только потеря урожая... Я смотрю
на Нил и вижу в нем источник жизненной силы Египта, который существовал еще
до нашего появления на свет и будет существовать после нашей смерти...
Жизнь и смерть, Ренисенб, не имеют такого большого значения. Я всего лишь
управляющий у Имхотепа, но, когда я смотрю вдаль, на Египет, я испытываю
такие покой и радость, что не поменялся бы своим местом даже с нашим
правителем. Понимаешь ли ты, Ренисенб, о чем я говорю?

- По-моему, да. Хори, но не все. Ты совсем не такой, как те, кто внизу, я
это уже давно знаю. И когда я здесь, рядом с тобой, я испытываю те же
чувства, что и ты, только смутно, не очень отчетливо. Но я понимаю, о чем
ты говоришь. Когда я здесь, все то, что внизу, - показала она, - кажется
таким незначительным - все эти ссоры и обиды, шум и суета. Здесь от этого
отдыхаешь.

Нахмурив лоб, она помолчала, а потом, чуть запинаясь, продолжала:

- Порой я рада, что мне есть куда уйти. И тем не менее... есть что-то
такое... не знаю, что именно... что влечет меня обратно.

Хори отпустил ее руку и сделал шаг назад.

- Я понимаю, - мягко сказал он. - Песни Камени.

- Что ты говоришь, Хори? Я вовсе не думаю о Камени.

- Может, и не думаешь. Но все равно, Ренисенб, ты слышишь его пение здесь,
не сознавая этого. Ренисенб смотрела на него, сдвинув брови.

- Какие удивительные вещи ты говоришь, Хори. Как я могу слышать его пение
здесь? Так далеко от дома?

Но Хори лишь тихо вздохнул и покачал головой. Насмешка в его глазах
озадачила ее. Она рассердилась и даже чуть смутилась, потому что не могла
понять его.

ГЛАВА XIII

Первый месяц Лета, 23-й день

I

- Можно мне поговорить с тобою, Иза? Иза напряженно вгляделась в фигуру,
появившуюся на пороге. В дверях с подобострастной улыбкой на лице стояла
Хенет.

- В чем дело? - с неприязнью в голосе спросила Иза.

- Да так, пустяки, по-моему, но я решила, что лучше спросить...

- Входи, - прервала ее объяснения Иза. - А ты, - постучала она палкой по
плечу маленькой черной рабыни, которая нанизывала бусины на нитку, -
отправляйся на кухню. Принеси мне оливок и гранатового соку.

Девчушка убежала, и Иза нетерпеливо кивнула Хенет.

- Я хотела показать тебе вот это, Иза. Иза уставилась на предмет, который
протягивала ей Хенет. Это была небольшая шкатулка для украшений с выдвижной
крышкой, которая запиралась на две застежки.

- Ну и что?

- Это ее. Я нашла эту шкатулку только что - в ее покоях.

- О ком ты говоришь? О Сатипи?

- Нет, нет, Иза. О другой.

- О Нофрет, хочешь ты сказать? Ну и что?

- Все ее украшения, горшочки с притираниями и сосуды с благовониями,
словом, все было замуровано вместе с ней.

Иза расстегнула застежки и открыла шкатулку. В ней лежала нитка бус из
мелкого сердолика и половинка покрытого зеленой глазурью амулета, который,
по-видимому, разломали умышленно.

- Ничего здесь особенного нет, - сказала Иза. - Наверное, не заметили,
когда собирали вещи.

- Бальзамировщики забрали все.

- Бальзамировщики заслуживают доверия не больше, чем все остальные. Забыли,
и все.

- Говорю тебе, Иза: этого не было в комнате, когда я туда заходила.

Иза пристально взглянула на Хенет.

- Что ты хочешь сказать? Что Нофрет вернулась из Царства мертвых и обитает
у нас в доме? Ты ведь не глупа, Хенет, хотя иногда и прикидываешься
дурочкой. Зачем тебе надо распространять эти сказки?

Хенет многозначительно покачала головой.

- Мы все знаем, что случилось с Сатипи и почему.

- Возможно, - согласилась Иза. - Не исключено, что кое-кто из нас даже знал
об этом раньше. А, Хенет? Я всегда считала, что тебе лучше других известно,
как Нофрет повстречалась со своей смертью.

- О Иза, неужто ты способна подумать...

- А почему бы и нет? - перебила ее Иза. - Я не боюсь думать, Хенет. Я
видела, как последние два месяца Сатипи, крадучись, ходила по дому до
смерти перепуганная, и со вчерашнего дня меня мучает мысль, что кто-то,
наверное, знал, что Нофрет убила она, и этот кто-то угрожал Сатипи
рассказать об этом Яхмосу, а может, и самому Имхотепу...

Хенет визгливым голосом разразилась клятвами и заверениями своей
невиновности. Иза выслушала ее, закрыв глаза и откинувшись на спинку
кресла, и произнесла:

- Я нисколько не сомневалась в том, что ты не признаешься. И сейчас этого
не жду.

- С чего ты взяла, что мне есть в чем признаться? С чего, спрашиваю я тебя?

- Понятия не имею, - ответила Иза. - Ты совершаешь много поступков, Хенет,
которым я никогда не могла найти разумного объяснения.

- По-твоему, я пыталась заставить ее платить мне за молчание? Клянусь
Девяткой богов...

- Оставь богов в покое... Ты, Хенет, честна настолько, насколько тебе
позволяет твоя совесть. Вполне возможно, что тебе ничего неизвестно об
обстоятельствах смерти Нофрет. Зато ты знаешь почти все, что происходит в
доме. И доведись мне давать клятву, то я готова поклясться, что ты сама
подложила эту шкатулку в покои Нофрет - только зачем, я представить себе не
могу. Но причина есть... Своими фокусами ты можешь обманывать Имхотепа, но
меня тебе не обмануть. И не ной. Я старуха и не выношу нытья. Иди и ной
перед Имхотепом. Ему вроде это нравится, хотя почему, знает только Ра.

- Я отнесу шкатулку Имхотепу и скажу ему...

- Я сама отдам ему шкатулку. Иди, Хенет, и перестань разносить по дому
глупые слухи. Без Сатипи стало гораздо тише. После смерти Нофрет оказала
нам куда больше услуг, чем при жизни. А теперь, поскольку долг оплачен,
пусть все займутся своими повседневными заботами.

II

- Что случилось? - требовательно спросил Имхотеп, мелкими шажками вбегая в
покои Изы мгновение спустя. - Хенет очень расстроена. Она пришла ко мне вся
в слезах. Почему никто в доме не желает по-доброму относиться к этой
преданной нам всем сердцем женщине?

Иза только рассмеялась своим кудахтающим смехом.

- Ты обвинила ее, насколько я понял, - продолжал Имхотеп, - в том, что она
украла шкатулку с украшениями.

- Так она сказала тебе? Ничего подобного. Вот шкатулка. По-видимому, она
нашла ее в покоях Нофрет.

Имхотеп взял шкатулку.

- Да, та самая, что я ей подарил. - Он открыл шкатулку. - Хм, да тут почти
ничего нет. Бальзамировщики поступили крайне небрежно, позабыв положить ее
в саркофаг со всеми остальными вещами Нофрет. При том что Или и Монту так
дорого запрашивают за свои услуги, можно было, по крайней мере, ожидать,
что они не допустят подобной небрежности. Ладно, слишком много шума из-за
пустяка - вот чем все это мне представляется.

- Совершенно справедливо.

- Я отдам эту шкатулку Кайт - нет, не Кайт, а, Ренисенб. Она всегда
относилась к Нофрет с почтением.

Он вздохнул.

- Эти женщины с их бесконечными слезами, ссорами и пререканиями - от них
никогда нет покоя.

- Зато теперь, Имхотеп, одной женщиной стало меньше.

- И вправду. Бедный Яхмос! Тем не менее, Иза, мне кажется, что, быть может,
это и к лучшему. Сатипи рожала здоровых детей, что правда, то правда, но
женой она была плохой. Конечно, Яхмос сам виноват: он многое ей позволял.
Что ж, с этим покончено. Должен сказать, что в последнее время я очень
доволен Яхмосом. Он куда больше полагается на собственные силы, стал менее
робким, некоторые принятые им решения превосходны, просто превосходны...

- Он всегда был хорошим, послушным мальчиком.

- Да, да, но в то же время медлительным и побаивающимся ответственности.

- Ты сам лишал его ответственности, - сухо заметила Иза.

- Ничего, зато теперь все будет по-другому. Я сейчас составляю
распоряжение, согласно которому все три моих сына станут моими
совладельцами. Папирус будет написан через несколько дней.

- Неужели и Ипи тоже?

- Откажи я ему, он был бы глубоко оскорблен. Такой добрый, ласковый мальчик!

- Да, вот в нем медлительности нет, - заметила Иза.

- Именно. Да и Себек и я часто бывал недоволен им в прошлом, но в последнее
время он тоже заметно изменился. Перестал бездельничать и больше
прислушивается к нашему с Яхмосом мнению.

- Хвалебный гимн, да и только, - отозвалась Иза. - Что ж, Имхотеп, должна
признаться, по-моему, ты поступаешь правильно. Нехорошо, когда сыновья
недовольны своим положением. И все же я считаю, что Ипи слишком молод для
того, что ты задумал сделать. Зачем наделять мальчика его возраста такими
правами? А что, если он станет ими злоупотреблять?

- Это разумное предостережение, - задумался Имхотеп.

Затем он встал.

- Пора идти. У меня тысяча дел. Пришли бальзамировщики, надо готовиться к
погребению Сатипи. Смерть стоит недешево, очень недешево. Одно погребение
за другим.

- Будем надеяться, - поспешила утешить его Иза, - что это в последний раз.
Пока, конечно, не наступит мой черед.

- Надеюсь, ты еще долго проживешь, дорогая Иза!

- Не сомневаюсь, что ты надеешься, - усмехнулась Иза. - Но только на мне,
пожалуйста, не скупись. Дурно это будет выглядеть. В мире ином мне
понадобится много вещей. Не только еда и питье, но и фигурки слуг, хорошей
работы доска для игр, благовония и притирания, и я требую, чтобы у меня
были самые дорогие канопы из алебастра.

- Конечно, конечно. - Имхотеп нетерпеливо переминался с ноги на ногу. -
Когда наступит этот печальный день, все будет сделано, как того требует мой
долг. Признаюсь, по отношению к Сатипи я подобного чувства долга не
испытываю. Не хотелось бы сплетен, но при столь странных обстоятельствах...

И, не завершив своих объяснений, Имхотеп поспешил уйти.

Иза иронически улыбнулась тому, что лишь в этих последних словах Имхотеп
позволил себе признаться, что не считает смерть столь любезной его сердцу
наложницы несчастным случаем.

ГЛАВА XIV

Первый месяц Лета, 25-й день

I

Когда мужчины вернулись из судебной палаты правителя, где было должным
образом подтверждено распоряжение о введении совладельцев в их права, в
доме воцарилось ликование. Только Ипи, которому в последнюю минуту было
отказано по причине молодости лет, впал в мрачное состояние духа и куда-то
намеренно скрылся.

Имхотеп, пребывая в отличном настроении, велел принести на галерею сосуд с
вином, который поместили в специальную подставку.

- Пей, сын мой, - распорядился он, хлопнув Яхмоса по плечу. - Забудь на
время о смерти жены. Будем думать только о светлых днях, что ждут нас
впереди.

Сыновья выпили с отцом за то, чтобы его слова сбылись. Однако тут им
доложили о краже одного из волов, и они поспешили проверить, насколько это
известие соответствует истине.

Когда Яхмос через час снова появился во дворе, он выглядел усталым и
возбужденным. Он подошел туда, где по-прежнему стоял сосуд с вином,
зачерпнул из него бронзовым ковшом и уселся на галерее,, неторопливо
прихлебывая вино. Через некоторое время подошел и Себек.

- Ха! - радостно воскликнул он. - Вот теперь давай выпьем за то, что нас
наконец ждет благополучное будущее! Сегодня у нас счастливый день, а, Яхмос?

- Еще бы. Сразу жизнь станет легче во всех отношениях, - спокойно
согласился Яхмос.

- И почему тебя ничто не волнует, а, Яхмос? - расхохотался Себек и,
зачерпнув ковшом вина, выпил его залпом, а потом, облизнув губы, поставил
ковш на стол. - Вот теперь посмотрим, по-прежнему ли отец будет вести
хозяйство по старинке или мне удастся уговорить его быть более современным.

- На твоем месте я бы не торопился, - предостерег его Яхмос. - Уж очень ты
горяч.

Себек ласково улыбнулся брату. Он был в приподнятом расположении духа.

- А ты, как обычно, верен поговорке: медленно, но верно, - усмехнулся он.

Ничуть не обидевшись, Яхмос ответил с улыбкой:

- В конце всегда убеждаешься, что так лучше. Кроме того, отец был щедр к
нам. Лучше его не раздражать.

- Ты в самом деле любишь отца? - с любопытством взглянул на него Себек. -
До чего же у тебя доброе сердце, брат! Вот мне, например, ни до кого нет
дела, кроме себя. А потому, да здравствует Себек!

И он одним глотком опорожнил еще ковш вина.

- Остерегись, - посоветовал ему Яхмос. - Ты сегодня почти не ел. Порой,
если выпить вина... И замолчал, губы его свело судорогой.

- Ты что, Яхмос?

- Ничего... Ни с того ни с сего стало больно... Я... Ничего...

Однако лоб его покрылся испариной, и он отер его левой рукой.

- Ты побледнел.

- Только что я себя чувствовал отлично.

- Уж не подложил ли кто яда в это вино? - расхохотался Себек и снова
потянулся к сосуду с вином. И так и остался с протянутой рукой, согнувшись
пополам от внезапного приступа боли.

- Яхмос, - задохнулся он, - Яхмос, я тоже... Яхмос, скрючившись, сполз с
сиденья. У него вырвался хриплый стон. Лицо Себека исказилось от муки.

- Помогите, - закричал он. - Пошлите за лекарем...

Из дома выскочила Хенет.

- Ты звал? Что такое? Что случилось? Ее крики услышали другие.

- Вино... отравлено, - еле слышно произнес Яхмос. - Пошлите за лекарем...

- Опять беда! - завизжала Хенет. - Наш дом и вправду проклят. Скорее!
Спешите! Пошлите в храм за жрецом Мерсу, он опытный и знающий лекарь.

II

Имхотеп нервно ходил взад-вперед по главному залу. Его красивые одежды были
испачканы и измяты, но он их не менял и не мыл тела. Лицо его осунулось от
беспокойства и страха.

В глубине дома слышались приглушенные причитания и плач - плакали женщины,
проклиная злой рок, опустошающий дом. Громче других рыдала Хенет.

Из бокового покоя доносился громкий голос лекаря и жреца Мерсу, который
пытался привести в чувство Яхмоса. Ренисенб, потихоньку проскользнув с
женской половины в главный зал, прислушалась, и ноги сами понесли ее к
отворенной двери, где она остановилась, уловив нечто успокоительное в
звучных словах молитвы, которую нараспев читал жрец от лица Яхмоса.

- О, Исида, великая в своем могуществе, укрой меня от всего худого, злого и
кровожадного, заслони от удара, нанесенного богом или богиней, от жаждущих
мести мертвых мужчины или женщины, что задумали погубить меня...

Еле слышный стон сорвался с губ Яхмоса. Ренисенб тоже присоединилась к
молитве жреца:

- О, Исида, великая Исида, спаси его, спаси моего брата, Яхмоса, ведь ты
умеешь творить чудеса... От всего худого, злого и кровожадного, повторила
она и в смятении подумала: "Вот в чем причина того, что происходит у нас в
доме... В злобных, кровожадных мыслях убитой женщины, жаждущей мести".

И тогда она мысленно обратилась прямо к той, о ком думала:

"Ведь не Яхмос убил тебя, Нофрет, и, хотя Сатипи была его женой, почему он
должен отвечать за ее поступки? Она никогда не слушалась его, да и других
тоже. Сатипи, которая убила тебя, умерла. Разве этого не достаточно? Умер и
Себек, который только грозился, но не причинил тебе никакого зла. О, Исида,
не дай Яхмосу умереть, спаси его от мести и ненависти Нофрет".

Имхотеп, который в полной растерянности продолжал метаться по залу, поднял
глаза и увидел дочь. Лицо его стало ласковым.

- Подойди ко мне, Ренисенб, дочь моя. Она подбежала к отцу, и он обнял ее.

- Отец, что они говорят?

- Что у Яхмоса еще есть надежда, - глухо