ы? Чушь какая-то. Стерва она, конечно, стерва,  но  не  убийца  же,  это
понятно.
   Приход Ирины переломил настроение Ивана, и ему почему-то стало  казаться,
что убийца к нему теперь не придет. А между  тем  тот,  кого  он  ждал,  уже
готовил визит в третье токсикологическое отделение института Склифосовского.
Как полагал убийца, после этого визита навещать Ивана уже  никто  не  будет.
Разве что на кладбище.
 
Глава 42 
ГЕННАДИЙ 
 
   Гена дозрел до самоосознания. Началось это с  того,  что  ему  захотелось
поучаствовать в происходящем. "А почему бы, собственно, нет? -  подумал  он,
проснувшись спозаранку. Все бегают, кричат, рыдают, а  я  только  смотрю  со
стороны". Гена совершил такой рывок в собственном развитии после  того,  как
смутно почувствовал, что его пассивность раздражает Ирину.  Он  ее  утешает,
жалеет, помогает ей чем может, а она  злится.  Почему?  Да  потому,  что  он
ничего не делает для нее. Потому что она понимает, что ждать от него нечего.
И как только он совершит поступок (не это  ли  ему  внушали  столько  лет  в
пионерском штабе, причем именно  такими  словами?),  Ирина  сменит  гнев  на
милость и начнет его уважать. Так все и будет -  он  ее  спросит:  "Ты  меня
уважаешь?", а она ответит: "Еще как!" Ну не предел ли это мечтаний?
   Сначала Гена "привел себя в порядок", то есть  сменил  рубашку,  носки  и
носовой платок; потом отправился в Склиф.  Разговор  с  Иваном  планировался
серьезный и долгий, и Гена чувствовал себя благородным  рыцарем,  защищающим
честь  прекрасной  дамы.  А  значит,  следовало  быть  как  строгим,  так  и
справедливым. Иван принял гостя радушно.
   - Геннадий? Как же, помню. С момента последней нашей встречи больше  двух
лет прошло все-таки, если не ошибаюсь, а вы  ничуть  не  изменились.  Слушаю
вас.
   Гена устроился поудобнее, положил ногу на ногу.
   - Разговор у нас будет серьезный, Иван Иванович.
   - Да? Сделайте одолжение. О чем же?
   - О будущем ваших детей. Иван присвистнул:
   - Что вы говорите! Это очень мне интересно. Так что же вам известно о  их
будущем? Вы, вероятно, экстрасенс? Я, признаться,  все  время  думаю  об  их
будущем, но пока, ничего конкретного мне узнать не удалось. Кто  их,  детей,
знает? Куда поведет их тернистая дорога жизни, перед какими  соблазнами  они
не  смогут  устоять,  какие  трудности   выпадут   на   их   детскую   долю?
Рассказывайте, умоляю вас, мне очень интересно.
   Гена слегка напрягся, тон Ивана ему  не  понравился,  но  боевой  настрой
бывшего трудного подростка не так-то просто было сломить.
   - Я имею в виду  не  предсказания  судьбы,  на  что  вы  намекаете,  Иван
Иванович, а перспективы.
   - Ах вот как. - Иван горестно вздохнул.  -  Это,  конечно,  меняет  дело.
Боюсь, эта тема для меня не столь  привлекательна.  Да,  кстати,  вы  хотели
говорить со мной о моих детях или о наших?
   - О наших?! - Гена изумленно уставился на Ивана:
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Что в том доме, где имеют несчастье проживать  мои  дети,  наличествует
еще и ваш сын, не так ли?
   К такому повороту  событий  Гена  был  совсем  не  готов.  Он  заметался,
покраснел, попробовал  собраться  с  мыслями,  но  это  ему  не  удалось.  В
результате он так и остался сидеть  с  красным  лицом  и  прилипшим  к  нему
выражением воришки, застигнутом на месте кражи.  Иван  между  тем  продолжал
резвиться:
   - Ну что же  вы,  Геннадий,  что  с  вами?  Я  слушаю  вас,  не  молчите,
пожалуйста, а то мне становится одиноко. Вы как бы здесь, но в то  же  время
вас вроде и нет. Конечно, молчание - золото, но не во  время  же  "серьезных
разговоров".
   Гена на провокации не поддавался и молчал как заведенный.
   - Хорошо. Как вам  будет  угодно,  -  сказал  Иван  холодно.  -  Пока  вы
готовитесь к выступлению, я сам задам вам несколько вопросов. Вы ведь пришли
сюда, чтобы убить меня?  Но  как  именно  вы  собираетесь  это  сделать?  И,
главное, зачем? Вы, извините, не тянете на гангстера  и  вообще  производите
весьма жалкое впечатление. Так нужны ли  вам  эти  потоки  крови,  эти  горы
трупов? У меня к вам, милый  мой,  свой  счет,  и  вовсе  не  все  из  ваших
безобразий я намерен вам прощать. Скажу больше - если я пообрываю  вам  ваши
поганые ручонки, а потом и голову, меня не осудят. А даже если и  осудят,  я
все равно ни на  что  не  променяю  несказанное  удовольствие  удавить  вас,
Геннадий. Вы не допускали такого исхода нашей встречи?
   Гена наконец пришел в себя:
   - Убить меня? За что? За Павлика?
   - Геннадий. Предлагаю  вам  сделку.  Раз  уж  я  застукал  вас  на  месте
преступления, было бы глупо отпускать вас без отступного. Садитесь и  пишите
расписку.
   Гена совсем потерял нить беседы.
   - На месте преступления? Расписку?
   - Да. Признание в том, что Павел Иванович Кусяшкин полутора лет от роду -
никакой не Кусяшкин и никакой не Иванович,  а  вовсе  Попов  и  Геннадьевич.
Пишите, друг мой. Признание, как  разъяснила  мне  в  письмах  одна  молодая
особа, облегчает участь. Напакостили - признайтесь, снимите грех с души. Или
вы тоже, как ваша подруга Ирина, пришли просто навестить меня?  Вы,  видимо,
знали,  что  ваш  визит  доставит  мне  особое  удовольствие.  Вы,  конечно,
понимали, что я без вас скучаю. Что мне вас не хватает. И что  в  разлуке  с
вами...
   - Хватит! - Гена заорал так, что стоящий за  дверью  охранник  немедленно
влетел в палату. Гена повел себя странно. Он забежал за спину  охраннику  и,
выглянув у него из-за плеча, продолжил:
   - Хватит надо мной издеваться! Я не такой умный, как вы, но я  не  сделал
вам ничего плохого. Может быть, Павлик действительно  мой  сын,  но  это  не
очевидно. Я никогда не хотел вас убивать! Да, я люблю вашу бывшую  жену,  но
вам-то что? Вам же она безразлична, или вы ни за что  не  можете  допустить,
чтобы она  была  счастлива?  Я  пришел  сказать  вам,  что  если  она  будет
несчастна, если она будет так переживать,  как  сейчас,  то  и  вашим  детям
хорошо не будет. Когда дома все время слезы, все  время  сплошная  злость  и
плохое настроение, это действует на всех,  и  на  Лизу  с  Алешей  в  первую
очередь. Вы у них-то спросите, каково им. Я вот за этим и пришел.  Зачем  вы
Иру доводите до такого состояния?
   "А ведь он прав, - подумал Иван грустно. - И не он убийца,  это  понятно.
Но кто же тогда?"
   Иван улегся  на  койку,  разговаривать  с  Геной  ему  уже  не  хотелось.
Хотелось, чтобы он ушел.
   - Браво, - сказал Иван тусклым голосом. -  Речь  не  мальчика,  но  мужа.
Вижу, что моя бывшая жена в надежных руках. Я подумаю над своим  недостойным
поведением и обещаю исправиться, - и повернулся лицом к стене.
   Гена, потоптавшись перед  дверью  палаты,  ушел.  Нет,  у  него  не  было
уверенности в том, что Ирина после всего этого  станет  его  уважать.  Да  и
обойдется он без ее уважения, обходился же раньше. Только вот... хуже бы  не
было.
 
Глава 43 
АЛЕКСАНДРА 
 
   С одной стороны, в то, что Рэне Ивановна припрется меня убивать, верилось
с трудом.  С  другой  стороны,  совсем  отделаться  от  мыслей  о  возможном
покушении не удавалось.  Было  бы  спокойнее,  если  бы  они  меня  все-таки
охраняли. Так, на всякий случай. Но обиженный  Вася  (на  что,  хотелось  бы
спросить?) перебросил Леонида в больницу следить  за  Кусяшкиным.  Охрана  у
двери палаты, решил Вася, может отпугнуть убийцу. Наблюдение должно  вестись
скрытно. Леонид, который имел просто-таки бешеную страсть к переодеваниям  и
перевоплощениям, с сегодняшнего дня  стал  доктором,  напялил  белый  халат,
повесил на шею фонендоскоп и углубился в свой новый сценический образ. В тот
день я посетила Склиф с целью подарить цветы и конфеты своим врачам и просто
обалдела, когда встретила Леонида в коридоре  токсикологического  отделения.
Ну, натурально Склифосовский, один в один, хотя, должна признаться,  старика
Склифосовского я не имела чести знать.
   - Не позорь  меня,  -  сердито  зашептал  он,  когда  я  сделала  попытку
подкрасться  к  нему  сзади  и  сорвать   шапочку.   -   Не   вздумай   меня
рассекречивать. Я - доктор  и  тебе  приказываю  относиться  ко  мне  как  к
доктору. Итак, - Леонид оглянулся и спросил громко, чтоб все слышали:
   - На что жалуетесь, голубушка?
   - Жалуюсь? На Васю, - призналась я. Леонид покачал головой:
   - Вот это напрасно. На него что жалуйся, что не жалуйся - толку никакого.
Вася -  это,  голубушка,  хроническое  неизлечимое  заболевание,  и,  боюсь,
медицина здесь бессильна, остается только терпеть.
   - Лень, а тебе не кажется, что оставлять меня без охраны - легкомысленно?
Вдруг все-таки...
   - Нет, не думаю. Но дверь незнакомым людям не открывай.
   По части бесценных  советов,  как-то:  не  кури,  не  гуляй  по  ночам  в
мини-юбке, не приставай к пьяным хулиганам - и Леонид, и Вася  были  большие
мастера. Но ведь никто не может сказать, что их советы неверны.
   Так что дверь я, конечно, закрыла. Но  как  только  наступил  вечер,  мне
стало не по себе, А уж когда  я  услышала,  как  кто-то  ковыряется  в  этой
закрытой двери ключом, мне и вовсе  поплохело.  Не  справившись  с  замками,
которых,  слава  Богу,  на  моей  двери  было  целых  три,  вечерний   гость
требовательно нажал на звонок.
   - Кто там? - спросила я, стараясь, чтобы голос звучал твердо.  Получилось
не очень,
   - Я! - рявкнул из-за двери мой "приятель" Синявский, тот самый, от кого я
так старательно уходила весь последний месяц. В более спокойной обстановке я
бы ни за что не  стала  открывать,  но  на  фоне  грозящей  мне  смертельной
опасности появление Синявского меня почти обрадовало. Во всяком случае дверь
я открыла.
   Синявский, что удивительно, был без цветов, без шампанского  и  без  тени
доброжелательности на лице. Увидев его перекошенную от злобы  физиономию,  а
также выпученные глаза и сжатые кулаки, я поняла,  что  дверь  открывать  не
стоило.
   - Ну? - спросил Синявский. - И что это все значит?
   - Только не шуми. Зайдешь?
   - Зайду! - сказал Синявский таким тоном, каким обычно говорят: "Удавлю".
   Он протянул ко мне руки, но я вовремя успела отскочить.  Кто  его  знает,
что он хватал этими руками? Там, может, микробов полно. Мы прошли на кухню и
сели по  разные  стороны  стола,  что,  согласитесь,  вполне  нормально  для
непримиримых оппонентов.
   Синявский  сидел  напротив   и   скрежетал   зубами.   Ждал   объяснений,
демонстрируя, что объяснить мне все равно ничего не удастся.
   - Отпусти меня, Синявский, - жалобно попросила я.  -  Ну,  отпусти,  будь
человеком.
   - Ты меня не любишь? Скажи. Если нет, я сам уйду.  Скажи  честно,  и  без
этих:  "мне  не  нравится,  как  ты  ко  мне  относишься,  как  ты  со  мной
разговариваешь, как ты на меня кричишь".
   - Но мне действительно не нравится, как ты со мной разговариваешь.
   - Ты меня не любишь? - Синявский шарахнул кулаком по стене.
   - А ты просто уйдешь или опять будешь вешаться?
   - И ты еще обвиняешь меня в цинизме! - театрально воскликнул он.
   - Я тебя ни в чем не обвиняю. Я просто прошу, чтобы  ты  оставил  меня  в
покое.
   - Чего ты добиваешься? - Он схватил чашку со стола и бросил  ее  в  угол.
Чашка почему-то не разбилась. Тогда он схватил вторую и бросил ее  туда  же.
На этот раз разбились обе.
   - Начинается.
   - У тебя завелся новый воздыхатель?!
   - Синявский, ты же понимаешь, даже если бы и завелся, я бы тебе сроду  не
сказала. Ты же начнешь разборки устраивать, тебе же на приличия плевать.
   - Так, значит, завелся?! Кто?
   В этот момент раздался звонок в дверь. Я бросилась открывать,  совершенно
забыв о предостережениях Леонида. Не потому,  что  склероз,  а  потому,  что
воевать с Синявским - удовольствие сомнительное и любая  передышка  в  такой
ситуации - радость.
   Открыв дверь, я уже второй раз за сегодняшний вечер горько пожалела,  что
это сделала. В  квартиру  вошли,  нет  -  ввалились,  три  амбала  абсолютно
бандитского вида. Бритые,  с  цепями,  с  мордами  -  в  общем,  типические.
Единственное, что доставило мне удовольствие  в  этот  непростой  момент,  -
выражение лица Синявского. Он весь как-то сжался, сдулся, из грозного Отелло
превратился в маленького и  склизкого  сморчка.  К  тому  же  его,  как  мне
показалось, парализовало. Он как сидел  в  очень  неудобной  позе,  криво  и
боком, так и замер, не делая никаких попыток сесть поудобнее.
   - Значить, так, - сказал первый  амбал,  отбросив  меня  профессиональным
движением на диван, - слушай, киска.  Если  ты  о  пансионе  что-то  куда-то
брякнешь, я тебе сам глотку перегрызу. Поняла?
   Я кивнула.
   - А если ты, сука, к ментам сунешься, то  не  только  тебе,  но  и  твоим
родственничкам перегрызу, поняла?
   Я кивнула.
   Он огляделся по  сторонам  и,  видимо,  для  пущей  убедительности  одним
движением смахнул со стола остатки посуды. Ну что за вечер сегодня? Если так
пойдет, из чего я буду есть в дальнейшем?
   Амбалы ушли, хлопнув дверью, а я бросилась к окну в  надежде  разглядеть,
на какой машине они приехали. Через пять секунд я уже звонила Васе.
   - Приходили трое, слышишь? Да, с угрозами. Да, про пансион.
   И вдруг Синявский,  о  котором  я,  честно  говоря,  забыла,  бросился  к
телефону и нажал на рычаг.
   - Ты что? - зашипел он. - Тебе же русским языком сказали - в  милицию  не
звони! Ты с ума сошла!
   - Это ты с ума сошел, - я сделала попытку набрать Васин номер еще раз.  -
Отстань, Синявский.
   Не тут-то было. Он вцепился  в  трубку  мертвой  хваткой  и  отдавать  не
собирался. Я представила, что там себе думает Вася и как он пытается  сейчас
мне дозвониться.
   - Синявский, не паникуй,  -  попробовала  я  его  успокоить.  -  Это  все
специально было придумано, мы так и рассчитывали, что бандиты появятся.  Это
план такой, понимаешь?
   - План?! - У Синявского глаза вылезли на лоб. - Да ты  соображаешь,  куда
ты лезешь? И в какие игры ты играешь? Совсем обалдела?
   В последующие десять минут мы молчаливо сражались из-за телефонной трубки
- я ее вырывала, а Синявский не давал, так  что  Вася  появился  как  нельзя
более кстати. Он налетел на Синявского, вывернул ему руку и повалил на  пол.
Синявский тихо взвыл, а я с криком: "Нет, это  не  он,  это  не  бандит",  -
бросилась к Васе и попыталась вызволить правую,  практически  рабочую,  руку
бедного Синявского, ту самую, посредством которой он доносил  свои  глубокие
мысли до читателей газеты "Дело".
   Надо знать Васю - просто так, с бухты - барахты, он  хватку  не  ослабит.
Поэтому, пока я тянула руку Синявского в одну сторону, а Вася мертво  держал
ее на прежнем месте и методично расспрашивал меня:  "кто  такой?  что  здесь
делает?",  Синявский  успел  заметно  позеленеть.  Пытаясь  как-то  скрасить
некомфортность его положения, а также помятуя, что смех продлевает жизнь,  я
решила развлечь своего приятеля веселой шуткой.
   - Слушай, - сказала я, стоя на четвереньках около него и заглядывая ему в
лицо, - а твоя фамилия  случайно  не  Зеленявский?  А  то  ты  почему-то  не
синеешь, а зеленеешь.
   Синявский шутку не оценил и смеяться не захотел.
   Согласившись наконец, что пойманный гражданин опасности не  представляет,
Вася переключился на меня.
   - Ну как ты, девочка? Испугалась? - В его голосе явственно прослушивались
тревога и забота. - Все, теперь без меня шагу не сделаешь.
   Синявский не без изумления смотрел на Васю.
   - Скажу больше, Санечка,  -  продолжал  Вася,  -  здесь  тебе  оставаться
опасно, и ты сейчас же переезжаешь ко мне.
   - Я возражаю, - вдруг подал голос Синявский, чего в этой  ситуации  никто
не ожидал - Никуда она не поедет.
   - Что-о?! - Теперь уже Вася смотрел на  Синявского  с  изумлением.  -  Ты
возражаешь?  Да  кто  тебя  спрашивает-то?  -  И,   повернувшись   ко   мне,
скомандовал:
   - Собирайся! Быстренько.
   Квартиру мы покидали все вместе, то есть втроем.  Синявский  выразительно
молчал, Вася без умолку тараторил, расспрашивал, как выглядели бандиты,  как
друг к другу обращались,  на  чем  приехали  (вот!  не  зря  я  в  окошко-то
выглядывала).
   Когда мы выезжали из двора на Васиной машине, Синявский стоял у  подъезда
с видом человека, который никуда не собирается  идти.  И  я  была  абсолютно
уверена, что в ближайшее время мы с ним не увидимся. И даже  не  созвонимся.
То есть я была абсолютно уверена, что моя  мечта  прекратить,  наконец,  наш
дурацкий роман сбылась. Но смотреть на него  мне  было  больно,  и  хотелось
только одного: выскочить из машины, подойти, погладить по голове - он  очень
любит, когда я его глажу по голове, - и  попросить  прощения.  Еще  хотелось
дать Васе в ухо. Ну почему он такой грубый? Нельзя же так с людьми.
 
Глава 44 
ВАСИЛИЙ 
 
   Саня посидела в холостяцкой квартире старшего оперуполномоченного часок и
поехала домой. Ей, правда, не удалось убедить Василия, что ей уже  ничто  не
угрожает  и  что  снаряд  в  одну  воронку  два  раза  не  падает.   Старший
оперуполномоченный деликатно  напомнил  своей  юной  помощнице,  что  в  эту
воронку снаряд в виде трех злодеев падал как раз два раза. Но Саня твердила,
что раз уж они проверяют Рэне на вшивость, то не стоит  бросать  эксперимент
на полпути. К тому же она была так печальна и так  раздражена,  что  Василий
счел за благо не связываться с ней и отпустить ее с богом. Единственное, что
он заставил ее сделать в качестве меры предосторожности, это позвонить Рэне.
Саня позвонила:
   - Рэне Ивановна? Это Митина из "Городского курьера". Имейте в виду, что я
немедленно отправляюсь в  милицию  с  тем,  чтобы  все  рассказать  о  ваших
бандитах.
   - О моих бандитах? -  Рэне  изо  всех  сил  старалась  казаться  искренно
возмущенной. - Я не понимаю вас.
   - Все вы прекрасно понимаете! - Саня была неотразима  в  своем  праведном
гневе. - Ко мне в дом вломились три мерзейших типа, угрожали,  перебили  всю
посуду. - Василий сделал страшные глаза - "блин, Саня, при чем тут посуда, о
главном надо говорить, не  ко  времени  эти  бабские  вздохи  об  утраченном
имуществе".
   Рэне по-прежнему шла в несознанку:
   - Я тут ни при чем!  По  какому  праву  вы  бесконечно  предъявляете  мне
претензии? Мало ли кто и зачем вам угрожает. У  людей  с  таким  скандальным
характером действительно бывает много врагов.
   -  Они  объяснили  "зачем":  требовали  ничего  не  публиковать  о  вашем
пансионе. Как вам это?
   - Я ничего не должна вам объяснять, - заорала Рэне и бросила трубку.
   - Ну как? - спросила Саня у Василия. - Достаточно?
   - Достаточно. Но дверь никому не открывай.  Саня  страдальчески  закатила
глаза:
   - Знаю, знаю. Если я спрошу: "Кто там?",  а  мне  ответят:  "Грабители  и
убийцы" - в квартиру их не пускать, а если и пускать, то ужином не  кормить.
Зато если придете вы с Леонидом - вынести холодильник на лестницу и скормить
вам все содержимое.
   - Зачем же на лестницу? - Василий смутился. - Мы и в кухне поедим.
   Целый день капитан Коновалов крутился в МУРе, а вечером решил Саню все  ж
таки навестить, не столько в смысле холодильника, сколько в смысле душевного
беспокойства. Однако дома ее не  оказалось.  В  редакции,  куда  он  тут  же
позвонил, ему сказали, что она уехала часа два назад. Василий  разозлился  -
ведь умолял же ее не шляться, а сидеть на месте. Оставив  на  двери  записку
угрожающего содержания, старший оперуполномоченный поехал домой и весь вечер
угрохал на то, чтобы ей дозвониться. Глухо. Трубку никто не брал. Во  втором
часу ночи Василий навестил ее опять с  твердым  намерением  взломать  дверь.
Увы, этого делать не пришлось - дверь  оказалась  незапертой.  Сыщик  грязно
обругал себя за то, что не заметил этого, когда был здесь в прошлый  раз.  В
переводе на литературный язык претензии старшего оперуполномоченного к  себе
самому могли бы звучать так: "У меня уже виски седые, а простого  взлома  не
заметил".
   Войдя в квартиру, он убедился в том, что неприятности продолжаются.  Если
бы на мест