Ты чего его боишься? Мужик как мужик.  Слова  доброго
не стоит. Плюгаш!
   - Пора уносить ноги, - очнувшись, буркнул Вадим.
   - Забирай свою кралю из ванной, и уходим,  а  я  позвоню  своему  ночному
придурку. У него машина, и он знает местность.
   Вадим ворвался в ванную и, схватив растерянную Наташу в охапку, втащил ее
в гостиную.
   - Быстро одевайся. Уходим.
   - Но я мокрая, с меня течет...
   - Крылов в соседнем номере.
   Аргумент оказался более чем убедительным.
   - Тут должен быть запасной выход, - суетился Журавлев.
   В дверь постучали. Все замерли на месте.

***

   Крылов вернулся с балкона в комнату. Ингрид пила кофе.
   - Скажи мне, любезная леди, ты знакома со своими соседями?
   - Нет, разумеется. Я даже из номера не выходила.
   - В  таком  случае  расскажи  мне,  кто  приходил  к  тебе  и  о  чем  вы
разговаривали?
   - Что-то не так?
   -  Тебя  могли  слышать.  Под  окнами  на  полу  балкона  следы.  Мысочки
отпечатались без пяток. Значит, кто-то сидел на корточках, и довольно долго.
   - Ты слишком мнительный, Юра. Приезжал прораб из Ховрина. Он должен  меня
сегодня отвезти к Гюнтеру. Но о чем мне с ним разговаривать? Обычный курьер.
   -  Разговор  мог  быть  безобидным,  но  информативным.  Вы  упоминали  в
разговоре какие-нибудь имена или названия, адреса?
   - Да, он доложил обстановку в Ховрине, Курнакове и Балаханове.
   - Молодцы. Все точки на карте назвали. С  вами  не  соскучишься.  Хорошо.
Езжай на место как планировала, я появлюсь там чуть позже, а пока  мне  надо
здесь осмотреться.
   Крылов встал и вышел из номера. Так просто он уходить не  собирался.  Ему
хотелось поближе познакомиться с соседями. Подойдя к дверям их апартаментов,
он постучал, но ему никто не ответил. Он повернул ручку, и дверь открылась.
   В номере никого не оказалось, а главное, и  вещей  жильцов  на  месте  не
было. Уходили в спешке. В ванной  текла  вода,  на  полу  полотенце,  мокрая
мочалка. Пять минут назад он разговаривал с соседями через балкон, а  в  это
время кто-то находился в ванной. Судя  по  резиновым  шлепанцам  на  полу  -
женщина. Мокрая дорожка вела в гостиную. В пепельнице окурок от сигареты  со
следами помады. Свежий. А девушка с балкона еще не  успела  сегодня  сделать
макияж и выглядела вполне по-домашнему.
   Следы от кроссовок были обнаружены на балконе и в тумбочке для обуви.  На
этом осмотр номера был закончен. Крылов не собирался устраивать  погоню.  Он
знал главное: если это те люди, о которых он  думал,  то  они  сами  к  нему
придут. Ингрид дала им точные адреса.
   Спустившись вниз,  он  подошел  к  администратору  и  положил  на  стойку
пятидесятидолларовую купюру.
   -  Меня  интересуют  жильцы  из  двенадцатого  номера.  С  подробностями,
пожалуйста.
   Администратор смахнул бумажку, словно муху, и она оказалась в  его  книге
между страницами, которая тут же захлопнулась. Оригинальная закладка.
   - Анастасия Викторовна Ковальская из  Москвы.  Приехала  вчера  в  десять
тридцать утра.
   - Следом за клиенткой из тринадцатого номера?
   - Одновременно, но  только  ее  оформлял  наш  местный  карточный  шулер,
завсегдатай  фешенебельных  отелей,  который  щиплет  приезжих.  Мы  ему  не
отказываем в просьбе. Он попросил дать ему номер по  соседству.  Мы  решили,
что это его  очередная  жертва.  А  потом  пришла  девушка  с  паспортом  на
оформление.
   - Как его зовут?
   - Гоша. Фамилия неизвестна.
   - Какая у него машина?
   - Бежевая "волга". Номер не знаю.
   - Сегодня видели девушку?
   - Нет, ключи не сдавала. Должна быть на месте.
   - Второй выход есть?
   - Да, с того конца, по коридору до лифтов, во двор.
   - Спасибо, квиты.
   Крылов прошел по коридору и вышел через  служебный  выход  во  двор,  где
разгружалась машина с бельем.  Шофер  курил,  сидя  на  подножке  кабины,  а
грузчики таскали мешки.
   - Скажи, приятель, здесь кто-нибудь выходил минут Десять назад?
   Шофер кивнул.
   - Две девчонки и два парня, побежали к воротам.
   Крылов тоже направился к воротам. Значит, их не Двое, а четверо.  Немного
рассеивает внимание, но суть дела не меняет.
   Он вышел на улицу и зашагал к ожидавшей его машине. За рулем был Жорж.
   - А ну-ка, дружок, расскажи мне еще раз о парочке в вагоне-ресторане и  о
том, как кавалер дамочки исчез в пути. И не забудь описать их внешность.
   - Хорошо, шеф, куда поедем?
   - В Ховрино.
   В том же направлении, но с отрывом в несколько километров мчалась бежевая
"волга".
   Гоша  считал  себя  кидалой  высшего  пилотажа  и  уважал  людей  смежных
профессий, но жить в таком темпе, как Настя, ему не нравилось. То ей надо за
кем-то следить, то от кого-то скрываться. Ночь  оказалась  слишком  короткой
для Гошиных аппетитов. Спозаранку ему пришлось убежать по срочным  делам,  и
он едва не проспал важную сделку. Покончив с делами,  он  помчался  назад  к
Насте, чтобы получить то, что не успел получить из-за спешки. Он так  к  ней
спешил и уже предвкушал сладость свежих ощущений... но не  тут-то  было.  Не
успел он войти к ней в номер, как его тут же вытолкнули в коридор и потащили
к черному входу, и вместо постели он вновь очутился за рулем.
   Теперь он вез их к черту на кулички и должен был  подыскать  им  жилье  в
какой-то деревне. Гоша понял, что  Настя  для  него  кусок  уже  отрезанный.
Мотаться к ней на случки за сто  километров  удовольствие  не  из  приятных.
Пусть она женщина высшего класса, но можно и местными обойтись. Те под боком
и не такие шустрые. К тому же Гоше очень не нравился ее  приятель  с  дутыми
щеками и ноздрями, как у лошади.
   - Поедем в Курнаково, Гошенька, - сказала  Настя.  -  Мне  очень  хочется
пожить на природе в какой-нибудь заброшенной деревеньке.
   Гоша промолчал. Куда угодно - только  бы  побыстрее  от  них  избавиться.
Дорого приходится платить за одну ночь.
   Бежевая "Волга" неслась  в  западном  направлении  от  Смоленска.  Дорогу
окружали леса и болота да стелющийся в низинах туман.

7. Норильский округ

   Старик выглядел бодро. По виду не подумаешь, что человеку  перевалило  за
восемьдесят.  А  тут,  как  он  рубил   дрова   огромным   колуном,   просто
загляденье... Геракл, да и только! Больше всего Метелкина  поразило,  что  в
такой дыре, куда он добирался более суток, деревенские мужики  не  ходили  в
лаптях и обносках, а носили фирменные  джинсы.  Завидев  незнакомца,  старик
вонзил топор в бревно и, выпрямившись, упер руки в бедра.
   -  Ищешь  кого,  сынок?  -  спросил  он  хриплым  голосом.   Обветренное,
загорелое,  морщинистое  лицо  украшали  ярко-голубые   глаза   и   короткий
белоснежный ежик густых, как щетка, волос. О прошлом  этого  человека  можно
было судить по наколкам. Руки  и  грудь  пестрили  татуировками.  Сухопарый,
жилистый и вовсе не дряхлый. Свежий воздух  и  изнурительный  труд  уберегли
этого  человека  от  беспомощной  старости,  закалили,  придали  ему  сил  и
воспитали в нем презрение к смерти.  Какие  они  разные,  подумал  Метелкин,
сравнивая генерала Скворцова - холеного интеллигента с утонченными  манерами
и белой кожей, и  прожившего  половину  своей  жизни  в  лагерях  и  ссылках
волевого  и  несгибаемого  агента  вражеской  разведки.  Кем   же   из   них
восхищаться?
   - Я ищу вас, Зиновий  Карлович.  Приехал  специально  к  вам  из  Москвы.
Разговор есть.
   - Коли так, пойдем в избу. Гостей во дворе не держат.
   Просторный, чистый дом, ничего лишнего, а все, что нужно, сделано  своими
руками. Поднаторел агент в плотницких делах, мастерски сработано.  Да  и  не
заходя в избу, по ее внешнему виду можно было понять, что хозяин  не  терпит
халтуры. Добротно отстроено.
   - Подыщи себе местечко  почище  и  устраивайся,  -  предложил  хозяин.  -
Сначала о деле, а потом трапезничать будем. Сголодался, поди, с дороги?
   - Не очень, но лучше, конечно,  начать  с  дела.  Может,  вы  со  мной  и
говорить не захотите.
   - Да уж чую, что за ветер тебя ко мне занес.
   Они устроились на дубовых  резных  лавках,  стоявших  по  обеим  сторонам
огромного длинного стола с идеально гладкой поверхностью. Метелкин почему-то
боялся врать старику. Тот смотрел на него спокойно, слегка улыбаясь, но  ему
казалось, будто старик видит его насквозь и даже читает его мысли.  Так  это
или нет, судить трудно, и Метелкин решил найти баланс между правдой и ложью.
Главное, быть убедительным.
   - Я бывший репортер, журналист. Писал очерки и  статьи  в  газетах.  Меня
зовут  Женя  Метелкин.  Теперь  решил  заняться   литературой   и   написать
приключенческий роман времен Великой Отечественной войны. Мне попали в  руки
материалы о некоем штандартенфюрере СС Хоффмане, который пытался  вывезти  с
территории Советского Союза сверхсекретный архив. Получилось у него это  или
нет, я не знаю, но сама тема могла бы стать  неплохим  сюжетом  для  крутого
боевика. Сейчас детективы в моде, и я надеюсь, что у меня может получиться.
   Старик рассмеялся.
   - Считай, начало ты уже закрутил, парень! Ладно. На чекиста ты,  конечно,
непохож, на репортера больше. Правда, без помощи  комитетчиков  ты  бы  меня
отродясь не нашел, но мне на это наплевать.  Я  свое  отсидел,  мне  бояться
нечего. Давай примем твою басню на веру и будем отталкиваться  от  сказанных
тобой слов. Книжка так книжка. Хоффмана я знал очень хорошо. Могу рассказать
много интересного. На пару томов  моей  болтовни  хватит.  Но  я  практичный
человек. Жизнь здесь тяжелая. Зарабатываю себе охотой. Рыбой  в  этих  краях
много не заработаешь. Однако возраст берет свое. Хочется еще на  белый  свет
полюбоваться годков с  пяток.  Ты  ведь,  поди,  хорошие  деньги  за  книжку
получишь. Вот и подумай сам, какой резон  мне  тебе  задарма  идеи  и  факты
отдавать.
   - Сколько же вы хотите?
   - Тысяч тридцать. С моей скромностью этих денег надолго хватит.
   - Это почти тысяча долларов.
   - Доллары у нас не в почете. Мы в них ничего не смыслим.
   - Но у меня нет рублей, разве что на обратную дорогу.
   - Возьму долларами. Как-нибудь обменяю.
   - А вы уверены, что ваша история стоит того, чтобы за нее  платить  такие
деньги?
   - Хозяин - барин. Я ведь не принуждаю.
   - Хорошо.
   Метелкин достал бумажник и отсчитал десять стодолларовых  купюр.  Положив
их на стол, он вопросительно посмотрел на старика.
   - Нормально, - кивнул хозяин. - Пусть лежат. Когда я тебе  расскажу,  что
помню, тогда и возьму деньги.
   - Хорошо. В одном вы правы: ваш адрес мне  раздобыли  по  линии  ФСБ,  но
сделали  они  это  по  просьбе  отставного  генерала,  бывшего  резидента  в
Германии, а ныне историка. От него я и услышал про архив СС и о том,  как  в
послевоенное время немцы засылали агентов в район Смоленска. О вас  он  тоже
упоминал.
   - Кто он?
   - Скворцов Никанор Евдокимович.
   - Может быть, вспомню.  Шесть  десятилетий  прошло  с  тех  пор.  Мы  так
сделаем. Все названия я  буду  упоминать  вымышленные,  чтобы  не  напрягать
память. А потом уточним, если понадобится. Сейчас нет смысла отвлекаться  от
главного.
   - Как вам будет удобно.
   Метелкин умолчал о том, что у него в сумке лежала  карта  местности  того
самого времени, о котором пойдет речь.
   - Отец мой был немцем, - начал рассказ старик. - Он попал в  плен  еще  в
первую мировую, а потом так и остался в России, женившись на русской девушке
из  дворянской  семьи.  После  революции  примкнул  к  большевикам  и   стал
убежденным коммунистом. Жили мы в достатке, отец добился определенных  высот
в партийной иерархии. От  отца  я  научился  немецкому  языку  и  владел  им
свободно. Мать  знала  несколько  языков.  Она  окончила  Смольный  институт
благородных девиц.  Жили  в  Питере,  а  потом  отца  направили  в  Смоленск
руководить обкомом. Его арестовали перед началом войны,  когда  я  учился  в
Москве в университете. Следом арестовали мать, а до меня не  добрались.  Мне
тогда шел двадцать второй годочек.
   В начале июня после сдачи экзаменов я вернулся в Смоленск,  где  осталась
моя тетка. Она мне все и рассказала.  А  тут  началась  война.  На  учете  я
состоял в Москве, и в Смоленске не знали, что я вернулся. В городе творилась
неразбериха и хаос. Молодежь шла в военкоматы без повесток, а  я  не  пошел.
Слишком был обижен на советскую власть за  произвол  и  несправедливость.  А
когда в город пришли немцы, то  никакого  сопротивления  не  оказывал.  Меня
арестовали на третий день. После выяснения подробностей комендатура передала
меня в гестапо, а потом со  мной  захотел  познакомиться  сам  Хоффман.  Ему
подчинялись все подразделения СС, включая гестапо, СД  и  разведку.  Услышав
мою немецкую речь, Хоффман оставил меня при себе личным переводчиком.
   Был там еще один человек, хорошо знающий немецкий язык. Кличка  его  была
Агроном. Бывший белогвардейский офицер, ярый враг  советского  строя,  некий
Григорий Амодестович Антонов,  руководил  так  называемым  русским  отделом.
Головорез высшего класса. Он никому не верил,  а  мне  как  сыну  партийного
руководителя тем более. Будь его воля - он, не задумываясь, поставил бы меня
к  стенке,  но  Хоффман  мне  доверял,  очевидно  потому,  что  я  ничем  не
интересовался и не совал свой  нос  куда  не  следует.  Переводил  листовки,
печатал приказы и указы для русского населения, присутствовал  на  допросах,
которые вел сам Хоффман, а спустя год он  перевел  меня  на  работу  в  свой
архив. Там составлялись досье на всех предателей не только Смоленска,  но  и
всех западных территорий, включая  Украину  и  Белоруссию.  Получился  некий
центр по сбору информации.
   Может быть, Хоффману и не доверили бы такую ответственную работу, но  его
патронировал сам группен-фюрер Груббер  -  человек,  имевший  неограниченную
власть на  западных  территориях  страны.  Ни  одной  стратегической  задачи
Груббер не решал без Хоффмана. Так к архиву стали приобщаться  документы  по
разработке военных операций, засылке агентов и контрразведки, куда  попадали
и немецкие офицеры. Вскоре Груббер распорядился, чтобы под  надзор  Хоффмана
попадали и особо Ценные реквизированные и конфискованные вещи в виде  золота
высокой пробы, драгоценные камни, антиквариат, а также  наградное  оружие  и
ордена погибших эсэсовцев.
   Нам уже требовались дополнительные помещения. Помимо архива  был  устроен
склад. Несмотря на то что я сам лично занимался описью, я не смогу вам  дать
истинную оценку награбленного. К нам привозили картины из музеев  и  частных
коллекций, а это Рембрандт, Гойя, Эль  Греко.  У  Груббера  была  страсть  к
произведениям искусства, в то время как Хоффман все переводил на  дойчмарки.
Он только  к  оружию  оставался  неравнодушным  и  мог  часами  разглядывать
какую-нибудь  саблю  украинского  гетмана,  где  в   большей   степени   его
интересовал сам клинок, чем украшенный алмазами и сапфирами эфес.
   Что же случилось дальше? Они так непоколебимо верили в свою  победу,  что
до последнего момента не осознавали приближающегося краха. Вот и дотянули до
критической точки, когда  стекла  сыпались  из  окон  от  пушечной  канонады
наступавшей русской армии.
   Вот тут и началась горячка,  срочная  эвакуация.  Хоффман  лично  отвечал
перед Груббером за сохранность архивов и  ценностей.  Он  понимал,  что  его
ждет, если он упустит такой  груз,  еще  хуже,  если  груз  попадет  в  руки
противника. Бог с ним, с  золотом  и  картинами,  но  документы  -  все  без
исключения - носили гриф "Совершенно секретно". Этот гриф и  на  сегодняшний
день  не  потерял  своей  актуальности.  Правда,  времена  изменились,   все
устаревает, кроме золота, и чаша весов  на  сегодняшний  день  склонилась  в
сторону драгоценностей, но это дело вкуса. Кого что интересует. Не  могу  не
отдать должного Хоффману в его хозяйственности, дальновидности и  уму,  Этот
человек не зря носил свой высокий чин.
   Специальные кофры из нержавеющей стали с особыми замками были заготовлены
заранее. Так или иначе, но архив  в  любом  случае  должен  был  найти  свое
постоянное место где-нибудь в Германии или  другом  месте.  Дюжина  отборных
офицеров, я и Агроном упаковали архив за сутки. Ящики и впрямь были  сделаны
на совесть с немецкой педантичностью. Вовнутрь даже  воздух  не  проникал  -
полностью герметичны и недоступны. Ночью мы погрузили архив на  грузовики  и
тронулись к границе. Вооружили всех до зубов, и меня в том  числе.  Когда  в
пятьдесят шестом меня взяли под Смоленском,  я  сказал,  что  был  отправлен
отдельно, с войсками, но  это  не  так.  Передвигаться  по  чужой  вражеской
территории, где параллельно идут войска противника, а леса полны партизан, и
с паршивыми картами не так просто. А без знаний  языка  и  вовсе  никуда  не
годится. Агронома можно не считать. Ему  прострелило  щеку,  выбило  зубы  и
повредило язык. Бывшему белогвардейцу пришлось играть в молчанку. У Хоффмана
не оставалось выхода, как только брать меня с собой.
   Вокруг разрывались бомбы, дважды мы напарывались на партизанские засады и
ловушки,  но  эсэсовцы  дрались  отчаянно,  не  жалея  сил  и  жизни.  И  мы
пробивались вперед. Хоффман проявил себя отличным стратегом, все его приказы
были точны и понятны, в итоге мы не потеряли ни одного человека, оставив  за
собой гору трупов. Передвигались мы быстро, петляя по проселочным дорогам  и
захватывая в деревнях проводников. Один нас провожал от деревни до села, его
убивали, в селе брали следующего. Так  что  свидетелей  нашего  маршрута  не
оставалось. Одному Богу известно, куда бы мы дошли, если бы не  препятствие,
которое с помощью стратегии и ума не преодолеть. Мы уперлись в реку  Широкая
река и взорванные партизанами мосты. Слева Красная Армия, справа  партизаны.
Так мы оказались в тупике. Сами мы могли бы уйти по плотине, но как  быть  с
машинами? Хоффман и не думал бросать архив. Такой вопрос просто не возникал.
   Выход нашелся. В полукилометре от реки в болотистой низине стоял  особняк
столетней давности. Добротная постройка,  принадлежавшая  какому-то  бывшему
графу.
   Там раскинулся небольшой госпиталь. За полчаса ни одного живого  человека
в этом госпитале, не осталось. Эсэсовцы перебили всех, даже собак. В подвале
особняка находился склеп - графская усыпальница - площадка метров пятьдесят,
может, чуть больше, вход через стальной герметичный люк. Во  время  бомбежки
туда спускались раненые и врачи.  Стены  выложены  гранитом,  а  пол  черным
мрамором. Никакая бомба не достанет, там даже бомбежки  не  было  слышно.  В
этом склепе и решил Хоффман  устроить  свой  склад.  Я  не  мог  понять  его
тактики. Ведь красные все равно найдут усыпальницу.  Но  Хоффман  знал,  что
делает. Мы перегрузили все кофры в подвал. Немцы его заминировали. Правда, я
не думаю, что хоть один ящик пострадал  бы  от  взрыва.  Взлетят  на  воздух
первопроходцы, но войдут другие.
   Потом мы сожгли наши машины и  отправились  к  реке.  Вот  тут  мне  стал
понятен план Хоффмана. Он все уже рассчитал заранее. Плотина была  взорвана.
Вода хлынула в низину и уже через час накрыла крышу  особняка.  Образовалось
озеро, река превратилась в ручей. Водная стихия бурлила с таким  шумом,  что
мы не слышали гула самолетов. Ни госпиталя  ни  архива  -  все  исчезло  под
водной гладью. Хоффман  остался  доволен.  И  опять  нам  повезло.  Какой-то
военный катер сел на мель. Вода в реке начала вновь прибывать, но  эсэсовцам
хватило времени, чтобы уничтожить всю команду, состоявшую из десяти человек.
Трупы выбросили за борт,  а  немцы  переоделись  в  русскую  морскую  форму.
Эсэсовские мундиры затопили, оставив при себе только оружие и награды.
   Когда река вошла в свои берега, мы тронулись на  катере  прямо  в  тыл  к
русским. Дерзости Хоффмана не  было  предела.  Он,  как  разъяренный  зверь,
рвался из капкана на волю. Вскоре после полутора часов пути мы заметили огни
на поле, что раскинулось по правому  берегу.  Это  был  небольшой  аэродром.
Военных самолетов мы там не увидели, несколько